Костёр на снегу

 

 

 

Спал Николай или не спал – не понял он, – но открыл глаза от какого-то неощутимого толчка. Открыл, прислушался, вглядываясь в тень лобового стекла. Ничего нового вроде, ветер бушует с прежней силой, но что-то забеспокоило, затомило сердце. Включил фары, всё так же хаотично-беспорядочно носятся, крутятся, беснуются снежинки, они будто живые, будто свет фар застал их врасплох и они теперь не знают, куда деться. Поглядел, поглядел на эту бесконечность движения, выключил свет, экономя аккумуляторы. В кабине уже настыло, но запускать двигатель не торопился: ведь что-то есть, что-то заставило его очнуться. Что же?

И впереди неожиданно, как слабая цигарка, встеплился красный свет. «Показалось?» – вновь вздрогнул Николай, припал к лобовому стеклу. Боялся сморгнуть, упустить столь неожиданный сигнал. И сигнал не заставил себя ждать, засветился вновь. Николай понял: впереди горит автомобильный стоп-сигнал, горит постоянно, а снег забивает его, создает видимость помигивания. «Значит, сидит кто-то? Это, видно, который передо мной здесь прошёл». Выходить из кабины и идти узнавать, что там, впереди, не хотелось. Поморгал фарами, ожидая ответного моргания. «Нет, не отвечает. Свет, что ли, не пробивается до него? А должен был бы заметить, не так уж далеко. А вдруг там что неладно? Вдруг беда какая и человеку помощь требуется?».

 

Николай брёл, утопая по колено в мягком сыпучем снегу, который, казалось, был живой, подвижный. При каждом шаге в свете фар своей машины из-под ног буранно взмётывались серебристые фонтаны и тут же на глазах следы зализывались ветром. С каждым шагом свет тускнел, делался неверным, расплывчатым. Ветер упруго упирался в бок, воротил в сторону, хотелось подставить ему спину, увернуться от него, продвигаться боком. Но понимал: можно так продвинуться, что ни на ту, переднюю, ни на свою машину не выйти, а уйти в чистое поле.

Передняя машина остановила Николая внезапно, представ перед ним тёмной глыбой. Упёрся в неё рукой, определил: «Самосвал. С дровами». Передок и кабина были низко опушены, будто у машины не было передних колёс, кузов высоко задрался. «Почему он так стоит? Э-э-э, да он с дороги слетел! Тут же поворот на мост, насыпь!»

Увязая по пояс в снегу, Николай подобрался к кабине, стукнул в дверцу:

– Э-э-эй! Живой?! Слышишь?!

Из кабины не отозвались, будто там никого не было. «Что он, ушёл? Да это каким идиотом надо быть!» Рывком отворил дверцу, встал на подножку. Водитель лежал грудью на баранке. Пахнуло водочным перегаром.

– Чертяка! Да ты пьяный! Ну, даёшь! Умирать, что ль, собрался?

Николай толкал, тормошил водителя, но тот не просыпался. Свет не включался, оказалось, что фары утонули в снегу, не горел и кабинный плафон.

– Ну-ка, брат, двигайся, – повалил Николай водителя вправо на сиденье. – Ишь ты, ногой на тормоз хорошо нажал. Не нажал бы – я тебя не заметил бы.

Щёлкнул кнопкой стартера, но двигатель не провернулся. Чиркнув спичкой, Николай осветил лицо водителя. «Валерка!» – не поверил своим глазам. Да, это был он, Валерка Крылов. Слетев с дороги, машина, видно, передком налетела на камень, которых богато тут, возле моста, под снегом, Валерка при ударе ткнулся лицом в баранку, губы его кровянели свежо, опухли.

 

Посидев оторопело секунду-другую, поражённый этой неожиданной встречей, Николай тихо выбрался из кабины, тихо прикрыл дверцу: «Ну и подыхай тут! Подыхай! Это за всё тебе! Вам обоим!» Неведомое до сего мига отчаянное чувство мести вскипело в груди, затмевая рассудок. Даже жарко сделалось. «Два часа на таком морозе – конец тебе, крышка. Всё! И пусть!

Пусть! Если и не до смерти, то без рук или без ног наверняка останешься. Пусть она тогда возит тебя в колясочке! Пусть! Вот тогда и живите! Думали, праздник всегда будет! Нет, поплачете! Ещё как поплачете!»

 

Не замечая ветра, весь поглощённый чувством мстительного торжества, торопливо шёл к своей машине. Об одном жалел: не надо было ходить, не надо было глядеть в Валеркино лицо, не надо было видеть эти разбитые в кровь губы. Если было бы возможно уехать, даже пятить машину подальше от этого места, то пятил бы, насколько это возможно. Его дело – сторона. Кто что заслужил, тот то и получай. А он, Николай, ничего не видел, ничего не слышал, ничего не знает.

В кабине было тепло. Снег на одежде, на валенках быстро растаял, но Николая крупно знобило, тряслись губы, пощёлкивали зубы, и, как он ни напрягался, не мог удержать, унять эту лихорадочную крупную дрожь.