HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Максим Герасимов

Числа

Обсудить

Сборник стихотворений

  Поделиться:     
 

 

 

 

Купить в журнале за март 2022 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за март 2022 года

 

На чтение потребуется 25 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 20.03.2022
Иллюстрация. Автор: Макс Эдвардс. Название: «Поезд» (1951 г.). Источник: https://vk.com/wall-119224180_3442

Оглавление

  1. Ч/Б
  2. Большая собака
  3. Норд-Зюйд-Норд
  4. ИцырК
  5. Симметрия
  6. Незнакомка
  7. Волшебное утро
  8. Перчатки
  9. 5 сантиметров
  10. Степь
  11. Числа
  12. Видеоролик
  13. Волжское


Ч/Б

Пейзаж таков: на землю валит снег.
А белизна какая! – Больно векам…
И бесконечно чёрный человек
идёт на снег, по снегу и под снегом.

Ни данных, ни деталей, ни следа –
бесследен. Одинок и одинаков.
Он только здесь – ни «где» и ни «когда» –
дырой в листе и точкою от знака

вопроса – о длине его пути
и плате за короткую отсрочку.
И бесконечно белый снег летит
навстречу, – чтоб закрасить эту точку…

Большая собака

Большая собака брела по осеннему лесу,
печалясь тому, что в лесу точно так же нет места,
как нет ни в жилье человечьем, ни в своре собачьей...
Собака искала, где лечь ей… Собаки не плачут.

А ветер сгущался, и холод спускался из неба.
Собака нашла под мангалом прокисшего хлеба.
Собака в какую-то рытвину всунула тело.
И тело спасалось. И шерсть поминутно густела.

Собака из рытвины корни жралá и бруснику,
к утру становясь постепенно всё более дикой,
из всех своих чувств ощущая одну лишь усталость,
поскольку ни веры, ни верности в ней не осталось.

Поскольку и вера и верность даются судьбою,
большая собака с рассветом осталась собою.
Поскольку свобода – во всём, и запреты не вправе,
большая собака пришла к ней, замёрзнув в канаве.

Собака заснула, во сне получив, что хотела.
Хозяин пришёл, протрезвев, и нашёл её тело.
Хозяин немного поплакал, сходил за лопатой.
Большая собака осталась в лесу…
Так и надо.

Норд-Зюйд-Норд

...я пишу из туалета:
тут свежо и больше света,
нет соседей, есть бумага
и открытое окно.
Ночь. Россия. Жмут колёса.
Путь не крёстный и не постный,
но вопрос: «зачем я еду?»
актуален всё равно.

Пораспиханы баулы.
День насуплен, люди – снулы,
горизонт как час – неровен,
и просрочено пивко ...
А базар! – пошлей не встретишь.
Этот путь – народный фетиш,
и не слиться с этой массой
очень-очень нелегко.

Впрочем, я ещё не слился.
У сортира хвост скопился.
Жму педаль и вижу шпалы –
понимаю на весу,
что чреват мой путь не боле,
чем потерей силы воли.
Впрочем, риска нет: до цели
и бессильных – довезут.

На фига мне униженье
сквозь чужое предвкушенье
жизни беспричинно сладкой
ехать полному тревог?
Но и это всё не ново –
сяду! Сяду в подкидного
убивать тоску и время
самой южной из дорог…



            *   *   *

Я дышу прибойной гнилью…
Не допить мне чачу – вылью.
Вкус убогий раздражает
так же точно, как бока
этих дур из целлюлита,
сплетен, тряпок, общепита,
для загара крема, глазок,
недостроенных пока,

их мужей рогопузатых,
продавщиц, водил усатых,
пар счастливых и – семейных
с парой деток на хвосте…
Д-дурачьё! – Сгорят-облазят.
бабы-суки ходят-дразнят
мужиков-козлов обзором
и расслабленностью тел.

Боже, боже, как же я – тут?!
Знать, придётся выпить йаду…
Или, в новые кроссовки
влезши, в горы сигануть.
Проще, правда, взять полбанки,
чем в свои, но всё же рамки,
втиснуть путаницу мыслей
да распутать как-нибудь.

Я – не скот! Я – рыцарь стопок!
Ваших муравьиных тропок
мне – без надобности… «кстати, –
л-любопытнейший маршрут»…
Надоели чайки, жопы!
Я ж объездил пол-Европы!..
«Не бывали?.. Я бы тоже…
Вы тут с кем?.. Вас как зовут?»



            *   *   *

Я чешу, где шелушится.
Сталактит в руках крошится.
Нужен мне, или не нужен –
ноль пять евро – не цена.
Впрочем, денег поистратив,
я вопросом «чего ради»
перестал терзать сознанье:
дайте к истине – вина.

Лучше чачи? Я согласен!
У меня – коньяк в запасе.
Думал выпью – пораскину
чем осталось от мозгов,
о своей и прочей жизни.
Да всё как-то… Видно, скиснет.
горы в висе, словно груди, –
облачка вокруг сосков.

Пляж, газеты, оригами…
Я прибавил. Так, – боками.
И заметно оживился –
мне б всё эту или ту.
Подгорел. Теперь облажу.
Из тени глазами глажу
силуэты против света
и детали на свету:

волоски, ключицы, лямки…
Я гляжу на них из рамки
щедро выделенных КЗОТом
отпускных рублей и дней.
Эти чайки, эти попки…
Я ползу наверх по тропке,
и чужой недоброй воли
сила тает вместе с ней.



            *   *   *

…полдень. С мокрой проводницей
мне бы лечь, да лень возиться.
Будет станция и пиво,
в карты ждёт играть сосед…
Я везу домой ракушки,
фотку Зары и подружки.
И подружкин странный номер. –
Та – дала, а Зара – нет…

Вот об этом и базары.
Вспоминаю лифчик Зары.
что под ним – совру соседу,
(выйдет скво его едва).
Мы болтаем без умолку.
Жаль, парнишка влез на полку:
нам его так не хватает –
чтоб дурак был два на два.
 
Дует в щель истёртой рамы.
У меня опять все дамы,
обсуждаем пиво, шмотки, –
чё почём и всё подряд.
Наши вещи как живые
толстые сторожевые,
что уснули мордой в лапы
в ус не дуют и храпят.

Я пишу из этикета.
Мне уже не нужно это –
мы с соседями похожи,
как деревни за окном.
Всё одно – поля, бурёнки,
загорелые ребёнки.
Мыслей нет. Меня ласкает
и опутывает сном…

ИцырК

          «Пока народ безграмотен,
           из всех искусств важнейшими для нас являются кино
           и цирк»
 
                В. И. Ленин


Я бы мог написать невесёлую повесть
про химеру, которою сделалась совесть,
  про кошмарный изгиб её ног,
  меж которыми хлещет поток
  чёрным облаком под потолок,
  как она из людей тянет сок ...
  А про совесть – я так бы не смог.

Или, скажем, я б песню издал на виниле,
в ней бы мёртвые люди живых заменили, –
  будто кто-то им власть, типа, дал
  над землёю, и – «мёртвый восстал»!
  Я вопил бы, басил, скрежетал,
  может – в панке, а может – металл...
  Про живых – ничего б не издал.

Впрочем, главный пока инструмент – кинолента.
Я про душу бы снял, то есть – про экскременты,
  что получатся после лапши,
  что нарежут тупые ножи,
  из души – только нос покажи...
  А про душу – хоть пой, хоть пляши –
  в кинозал не придёт ни души.

В общем, много каких я бы выдал шедевров.
Мне, поверьте, не жаль ни таланта, ни нервов
  воплощать бездуховную связь:
  мой читатель – меж строк ищет грязь,
  кинозритель – жующая мразь,
  пьяный слушатель в ритмах погряз...
  Я бы выдал. Но пусть – не сейчас.

Я поклялся душой пред своею химерой,
что ещё послужу ей и правдой, и верой,
  всё издам, всё сниму – не вопрос,
  сей – стишок, так сказать, – первый взнос
  (от души – про кровавый понос).
  А пока, господа, – вот мой нос,
  безобразие рыжих волос,
  котелок и ботинки в полос...

Симметрия

...принимая всерьёз
               то, что шепчут шаманы над рунами,
выдавая за явь
                   бред, навеянный полными лунами,
вырывая из снов
                     дни, укрытые глиной и дюнами,
продевая сквозь мозг
                       то, что мнится мембранами, струнами,
благосклонно вкушая иные духовные мнимости,
ощущаешь – всё лажа! –
                           при всей своей веротерпимости.

Отвлекаясь от наносимого или наводимого,
отдаляясь от всех,
                 дальше всех – от себя от любимого,
отвергая и употребимое, и необходимое,
начинаешь нащупывать, если не бога единого,
то, как минимум –
                        в такт распылению личности –
несомненные признаки, скажем так, –
                                              симметричности.

Не пытаясь её показать ни волной, ни спиралями,
не пытаясь увлечься сансарами, каабами, граалями,
не пытаясь её осознать – ни куском, ни деталями,
не пытаясь привлечь
                        то, не знали б о чём, не читали бы,
всё равно понимаешь, что где-то есть, мать его, центр, и,
сам к тому не стремясь, постигаешь
                                              законы симметрии.

Потому что есть ты,
                 своей роли ни в чём не играющий,
потому что есть ты,
                    чей-то ход в сотый раз повторяющий,
потому что есть ты,
                        чьих-то там интересов ристалище,
потому что ты рад бы уже и свалить, –
                           да тебе не пора ещё.
в том и боль, в том и страх,
                            что ни тут, ни тебе, а – зачем-то там,
неизвестно кому, –
                               что-то нужное предначертано.

Что бы что-то иному открылось рассудку и зрению,
чтобы где-то сошлось примитивнейшее уравнение,
ты подставлен, поставленный на пьедестал, на колени и
на всё, что будет нужно, –
                         твоё тут не спрошено мнение.
И слова, что клинком в твоё горло сейчас упираются,
повторяются, мать их, послушно как мир – повторяются,

образуя узор, миллиардно откинутый зеркалом, –
всё всему отраженье –
                      вселенского, тщетного, мелкого,
завиток небольшой – человек,
                        целый мир, целый век его.
даже исповедь нечем закончить –
                           прощать как бы некого.
Так, себя утомив повторениями, мироздание
не приходит – ни к свету, ни к тьме, ни к концу, ни в сознание.

Потому что, пронизанное в каждой точке повторами,
оно тоже – ещё неизвестно, по счёту – которое…
    Оно тоже – ещё неизвестно, по счёту – которое…
       Оно тоже – ещё неизвестно, по счёту – которое...

Незнакомка

               «а из скота нечистого возьми по два,
                мужского пола и женского»

 
По вечерам в начале пятого
перестаю соображать.
К воде тащу себя измятого
с бухлом в окурках полежать,
 
где каждый вечер, за шлагбаумами,
почти все пьяные, в трусах,
быдлоэлита с яжемамами
гудят об алых парусах.
 
Над озером скрипят уключины,
и раздаётся женский мат.
Все нервы мира перекручены,
всё происходит невпопад.
 
Всё для другого предназначено,
и было создано другим,
как будто мир, шелками схваченный,
всего лишь только снится им.
 
Здесь – озеро мой друг единственный.
В нём, как в стакане, отразясь,
бушует влагою воинственной –
во мне – их алчность, похоть, грязь.
 
Вот из воды вылазит барышня,
на вид ей 40 – 43,
а я борюсь с соблазном давешним
узнать, что у неё внутри.
 
И этой скромною уступкою
я сам собою поощрён,
смотрю на штуки, что под юбками
обычно спрятаны у жён.
 
Иначе эту вот эстетику
я б рассовал без лишних слов
по чёрным мусорным пакетикам
в помойки четырёх дворов,
 
или – в пространства меж кореньями,
чтоб пригодились на века
татушки с траурными хренями
и в кольцах жирная рука.
 
Но та – вся в каплях: «эй, задумчивый!..»,
и – липнет терпкое вино,
глухие тайны мне поручены,
и чьё-то вымя вручено.
 
Осознавая «счастье – то ещё»,
я лепечу ей сквозь года:
«ты, право, – пьяное чудовище»,
но попадаю не туда.
 
И, странной близостью закованный,
я слышу, как она гласит,
что я – маньяк, что я обдолбаный...
Но кто-то мягко жмёт «exit».
 
И дышит свежими порезами
моя упругая стезя.
И, медленно пройдя меж трезвыми,
я ухожу, куда нельзя.
 
Три измерения, как три стены.
Четвёртое – под кирпичом.
Ведь, если и в вине нет истины,
всё остальное  – ни о чём.

Волшебное утро

Светло... светло настолько, что не слышно –
звенит ли измороженный вагон,
подкатывающий коньково, лыжно –
как в облако, как в воду, как в огонь ...

Дивясь потере собственного веса
в лишённой гравитаций пустоте,
железные колёса жмутся к рельсам,
как впадины и выпуклости тел

людей, качаемых задумчивым составом
под волнами невидимых ветров –
нестройно, как надломленные травы,
усеянные тяжестью плодов.

И – позади разлуки и простуда,
для всех, до света дотерпевших нас.
И весь трамвай покорно верит в чудо –
уже наверняка на этот раз ...



            *   *   *

...рукав стирает чудные картинки,
кондукторша измята, как сурок,
мороз вползает в зимние ботинки,
мурлыкает и греется у ног...

Перчатки

Дамы и зелёные девчатки
все теряют правые перчатки,
у меня их дома – стопицот.
Если на кусте или оградке
две недели провисят перчатки,
то никто за ними не придёт.

Дамочка перчатку понемножку
забывает, как хозяев кошка,
и решает, новые надев,
поскорее позабыть оплошку,
и летят перчатки на дорожку
с юных дев, как впрочем, и не дев.

Вязаные, кожаные, замша,
хлопок, флис и шёлковые даже –
помнят руку как секретный код.
Этот код запомнен лишь однажды,
он уже не для перепродажи.
У меня ж для этого – комод.

Сделайте попроще ваши лица,
ни к чему больницы и полиции:
даже если я маньяк и мразь,
нити ваших душ и отношений
собираю не для извращений,
просто – чтоб не втаптывались в грязь.

Каждый жест людской – живой, упругий –
словно круг в воде. И в этом круге
мир запоминает сам себя.
С этой памятью нет большей муки,
чем налазить на чужие руки,
целое на частное дробя.

Потому что пара её тоже
будет ждать – на вешалке в прихожей –
и реальность на себя тащить,
ну, а та – не сталь, скорее – кожа:
покряхтит, потянет сколько может,
да и разойдётся, затрещит

– на микрон. Не видно, не смертельно.
нами поминутно, понедельно,
через хохмы и телеэкран
жизнь воспринимается постельно –
левое и правое отдельно.
И обилие душевных ран

списываем на её изъяны.
Мол, душа – предмет ранимый, странный.
Телу, мол, здоровому – видней,
для чего блуждают обезьяны
по земле, теряя постоянно
то перчатки, то – что поважней...

5 сантиметров

Жуя бутерброд с колбасой и уставясь в окошко,
сидел как-то в рюмочной грустный и малость поддатый
немного похожий на старую толстую кошку
мужчина с короткою писькой и низкой зарплатой.

Он был инженером глухой постсоветсткой шарашки,
в окне были сумерки, день был короткий и мрачный.
На нём были куртка и джинсы, на джинсах – подтяжки,
поскольку фигура «не ах», и фасон неудачный.

Мужчина на всё отвечал «я не знаю» и «вроде».
Он был недовольным судьбой, недоверчивым к чуду –
зайди он не в этот шалман, а, буквально, напротив,
он встретил бы Колю, приятеля по институту.

Тот Коля бы с ним поболтал, по предплечью похлопав,
про то «как когда-то они…», о делах, о зарплате,
про фирму, где Коля стал дьявольски близок файфтопу,
про место в той фирме под солнцем, вакантное, кстати.

Мужчина в дремучем КБ проектировал миски,
а там – те же миски, но только – для нефти и газа.
Зато всё большое – зарплаты, амбиции, сиськи!
И фитнес от фирмы бесплатный – в неделю три раза.

Хорошие скидки в продвинутой клинике модной –
для лучших клиентов – сезонные и – c сантиметра,
два дня поболит, и вот ты – во все щели пригодный!
А самооценка какая – хоть ссы против ветра!

2 дюйма всего-то – от чмошника до человека!
Доверься герой наш судьбе, а не смейся над нею,
была б у него иномарка, костюм, ипотека
И главное – писька! – на 5 сантиметров длиннее!

Что ж, выбор распивочной – дело всегда роковое.
Вошедшим не в те ворота даже чёрт не поможет.
Герой не попал в своё будущее деловое,
смекнув, что в нём водка на 40 процентов дороже.

Но разница в ценах – ещё не последняя мера:
представьте, в тот вечер в угрюмых фонарных потёмках
по улицам ангел шатался, ища инженера,
и счастье его на груди согревал, как котёнка.

Оно ни рублём, ни рулеткою не измерялось.
Простое – надёжней валюты и ближе, чем кожа –
оно выручало всегда. Оставалась лишь малость:
чтоб ангелу встретилась эта унылая рожа.

Ведь, долго готовя детали рождественской сказки,
он всё рассчитал, только шла она не по расчёту.
И я не уверен в её голливудской развязке,
поскольку терпенье у ангелов тоже ни к чёрту.

Степь

Однажды человек, придя в свой дом,
застал в нём женщину в халатике без кружев.
Она готовила какой-то ужин,
болтая с мамой, дочкой и котом
 
одновременно. Человек, присев,
молчал и с грустью думал: «Вот те на:
унылый быт, законная жена...».
Кота и дочь погладив, ужин съев,
 
он вышел. И опять пришёл домой.
Опять застал в нём женщину, но эта
была раскрашена, раздута, разодета.
Вокруг неё гостей дымился рой,
 
водоворот. И человек прилёг.
Лежал и молча думал: «Вот те раз!
Где чуткость рук? Где нежность милых глаз? –
Унылый узаконенный подлог...»
 
Сомкнув глаза, он видел дом во сне,
где, словно кот урча, он льнул к жене,
где лиц водоворот, и кот, и ужин,
и дочь, и сын. И всем он очень нужен.
 
Но сон стекал ознобом по спине
и становился леденящей стужей,
в которой страшно быть отцом и мужем.
Страшней, чем боль. Страшней, чем на войне.
 
И – никаких «прости» и «либо-либо»,
ни звука никому, как ни вопи...
Вдали, в ночи, в мертвеющей степи
он говорил: «Люблю тебя… Спасибо…».
 
В ответ звенело: «Спи, любимый, спи».

Числа

В холодном лесу в понедельник мне встретился бог.
Я сам не заметил,
как мы перешли с ним на «ты». И я тыкал: «Сынок,
чего же ты не светел?»

А он отвечал мне, как хор непослушных детей, –
тысячеголосо –
про десять в какой-то там степени разных затей
и разных вопросов,

что, пусть не за всем, но за имиджем нужно следить,
и в ельнике стылом
сверкать не пристало, что любит вот так походить –
опущеннокрылым,

что в радости – так вот не встретишь в лесу чудака
на слово-другое...
Вещал он, рассевшись на ветке, как будто слегка
качая ногою.



            *   *   *

Болтали – о детях, погоде. Я благодарил,
он явно смущался.
Я чаю из термоса чуть не на силу налил, –
он пил, обжигался,

хвалил... «Ну а водкою-то – не греши, угости», –
промолвил он странно.
Рука потянулась, но я удержался: «Прости,
с тобою – не стану».

Он хмыкнул. Печально допил остывающий чай
с матрушкой и мятой.
«Спасибо на том...» – «...Ну, я ж ведь не во грех, не серчай!» –
«Понятно, понятно...».

«Ты, господи, тут не замёрзни, – стемнеет к пяти.
Пора мне, пожалуй...».
Он буркнул в ответ: «Что ж, бывай...». Но куда-то идти
душа не лежала.



            *   *   *

Минута, другая... и ельник из виду пропал.
Ужасно скучая,
я вышел к опушке и разом всю водку убрал,
запив чашкой чая.

И тут же все числа, дороги, часы и дела
упали и смялись.
И ветки рябинника, заиндевев добела,
как дети смеялись.

Повсюду звенели невидимые голоса,
как будто скитальцы.
Тянулись, как к золоту, мёрзлым туманом в леса
костлявые пальцы.

И холод привычно везде и во всём побеждал –
почти без усилий.
А что до меня – я и вовсе спокойно лежал
довольный и синий.

Покуда откуда-то сверху с притихших берёз
убийцей весёлым
не спрыгнул седой, беспросветный, глубокий мороз
с осиновым колом...



            *   *   *

Но прежде того, может быть, за секунду, за миг
ногою, недобро
какой-то седой, беспросветный, глубокий старик
пихнул меня в рёбра.

...Шли молча. Признаться, я еле за ним поспевал
к дороге, жилищу.
Ощупав себя, я ощупал карманы и мял
промокшую тыщу.

«Спасибо, отец... Может, вмажем? Айда угощу?» –
Он сморщился странно,
потом усмехнулся и хлопнул меня по плечу:
«С тобою не стану –

ты что-то не светел...» ...Мы оба взглянули наверх –
по-своему каждый.
Потом попрощались. И то, что уже был четверг,
казалось неважным.

Видеоролик

На мелодию жизни коротенький видеоролик:
человек за столом, упирающимся в подоконник,
океан заполняет дом канонадой своих гармоник.

Человек шевели́т рукой, словно дразнит чаек.
Запах моря проник во всё: в холодильник, в часы и в чайник,
в человека, который давно его не ощущает...

Успокаивается шторм. Облака золотым карнизом
обрамляют пустынный пляж, обдуваемый тёплым бризом.
Остывает налитый чай, и бормочет в углу телевизор.

Человек что-то хочет сказать, на бумагу словами сползая,
а тем временем темнота, не холодная, да и не злая,
покрывает и море, и пляж, вид в окне до окна урезая.

Бриз шевелит листы на столе и волнистые шторы,
перемешивает слова, и не ясно, – важнее которые?
Человек закрывает окно. Тишина входит в дом, словно воры.

Человек долго трёт глаза. На отсиженных в хлам суставах
ковыляет в постель – почивать, так сказать, на лаврах,
насладиться сном, где нет правых и нет неправых...

В музыке – финал. Кода длится довольно долго.
В тёмном спящем доме открывается дверь где-то сбоку.
Человек выходит под звёздное небо – к богу.

В спину дует бриз и подсказывает дорогу.

Волжское

Давно устав от вихрей яростных атак,
сбежав от дел, от бабы и привычек,
выходит на воду, нахохлившись, рыбак
высиживать холодную добычу.

Над ним клубится потревоженный туман,
под ним грустят разбуженные рыбы
и на наживку не клюют – держи карман!
Хотя теоретически – могли бы.

Воспоминания досадно моросят,
их память выбирает как слепая.
Рыбак накатывает 250
и сразу благодарно засыпает.

Его сознание не держат якоря,
оно гребёт в своей воздушной лодке,
за привередливость сазанов не коря,
по воле волн и скоропальной водки.

Пейзаж безмолвствует, но слово «выходи»
в неслышном шелесте незримых вёсел. –
Душа выходит из резиновой ладьи,
бросая в ней всё, что рыбак не бросил.

Душа кидается в туман, как в белый свет,
и наслаждается отсутствием картины,
она несётся будто в левой полосе,
хоть знает, что все полосы едины. –

Как будто – Кама ли, Ветлуга ли, Ока,
Шексна ли, Вятка, Агидель, Сухона –
одна мечта, один маршрут, одна река,
один кумир, одна на всех икона.

И близок каждому и грандиозен лик,
но – слой чего-то вроде белой пыли
его надёжно скрыл от глаз. Аллах велик! –
Икона – есть, а лика – нет. Приплыли.

Все времена ища, пред чем упасть,
нашли туман и присно, и сегодня.
Надежды, как оторванная снасть,
осели в Каспий, будто в преисподней.

Чьи крови вашею разбавлены водой,
Сура, Молога, Агидель, Ветлуга?
Чья память илом устилает ваше дно,
за веком век цепляясь друг за друга?..

И вроде бы уже умчавшись далеко,
но в пустоте споткнувшись, как на кочке,
душа утрачивает цели и покой,
и – Иншалла! – приходит к прежней точке.

А в ней – давно вовсю играет поплавок,
туман рассеялся, вода сверкает.
Рыбак не чувствует затёкших рук и ног.
Рыбак мычит, но всё же подсекает.

И, вдоль борта уже подсачек волоча,
душа азартно посыпает матом.
И держат их в реке два старых кирпича,
обмотанных ворованным шпагатом...

 

... [👉 продолжение читайте в номере журнала...]

 

[Конец ознакомительного фрагмента]

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в марте 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

Номер журнала «Новая Литература» за апрель 2022 года

 

 

 

  Поделиться:     
 

517 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 29.03.2024, 12:14 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Актуальный рейтинг букмекеров России
Поддержите «Новую Литературу»!