Романснебес

 

 

 

В поезде всю ночь я пролежала на верхней полке с открытыми глазами. Вся моя недолгая жизнь, как грустное многосерийное кино, прокручивалась в сознании. Странно, но мне ничего не хотелось в ней менять, прожить ее как-то по-другому – более осмысленно, более счастливо. Я прислушивалась к себе, предполагая ощутить глубокую обиду. Но, к своему удивлению, была спокойна. Мне не хотелось плакать, я не боялась предстоящего разговора с родителями, не тосковала по Анатолию, не сожалела о своей несчастной любви. Я действительно была спокойна, готовясь начать жизнь с чистого листа.

Ночь не показалась мне тягостной, и, подъезжая к родному городу, я не чувствовала усталости.

Я была уверена, что меня никто не будет встречать. Но когда вышла из вагона, увидела отца. Он стоял в своем стареньком сером плаще у дверей в подземный переход и смотрел в мою сторону. Похоже, он не удивился, увидев меня одну, без Анатолия.

Я печально улыбнулась и направилась в его сторону.

– Привет, пап! Это я.

– Да, вижу. А жених-то где? Был, да весь вышел?

Я кивнула головой и неожиданно для себя расплакалась.

– Ну, вот еще! – сказал папа, забрал у меня из рук сумку и неловко прижал к себе. – Плакать-то чего? Радоваться надо, что "весь вышел" так быстро. Хуже было бы, если бы он "весь вышел" лет так через пять, когда бы уже… – отец осекся и внимательно посмотрел на меня.

– Ты чего? – спросила я отца, достав из кармана куртки платок и вытирая слезы.

– Скажи, а ты, часом, не беременна?

– Нет.

– Нет? Точно?

– Точно.

– Ну, тогда плакать незачем.

Дома нас ожидала мама. В большой комнате стоял занесенный из кухни стол, покрытый новой белой скатертью. Похоже, мама тоже обрадовалась, что я приехала одна, но всё же, удивленно подняв брови, спросила:

– А что случилось?

– Я не выхожу замуж, мам, – ответила я.

– Ну и правильно. Рано еще. Только… – мама на секунду замолчала и спросила шепотом: – Ты ведь не беременна?

– Да нет, мам. Всё в порядке.

– Ну и слава Богу. Сеня, стол обратно на кухню унесем?

– Да, конечно, сейчас переоденусь и унесу. А когда Ромка из школы придет?

– К часу должен появиться, сегодня же суббота.

Мама подошла и чмокнула меня в лоб:

– В душ пойдешь сейчас, или сначала позавтракаем?

– Сейчас.

Я стояла под горячим душем и чувствовала волнующую радость – наконец-то я дома! Хорошо, что родители прямо с порога не стали ни о чем расспрашивать. Конечно, они еще обо всем спросят, но уже понятно, что из дома меня не выгонят. И то – счастье.

Когда я вышла из душа, родители уже сидели на кухне за столом, ожидая меня.

Мама спросила:

– Ты будешь кофе или чай?

– А вы что будете пить?

– Мы – чай.

– Ну, тогда и я чай.

Я села за стол.

Папа внимательно посмотрел на меня и сказал:

– Мы тебя ни о чем расспрашивать не будем. Если захочешь – сама расскажешь.

– А что рассказывать? Всё и так ясно. Это была моя роковая ошибка.

Папа улыбнулся, с нежностью посмотрел на меня и сказал:

– Ну, надеюсь, что эта ошибка совсем не роковая. Знаешь, девочка моя, всякий человек может допустить ошибку, важно ее признать и постараться не повторять в дальнейшем. Не зря говорят: семь раз отмерь – один раз отрежь. А в том, что касается личной жизни, нужно не семь раз отмерить, а все сто!

Я виновато улыбнулась.

– Да, – согласилась я и тяжело вздохнула.

– Ну, хватит говорить о грустном, – сказала мама, – давайте пить чай.

– И то правда, Аннушка, – согласился папа. – Подавай нам к чаю твои фирменные пирожки с яблоками, а то Анжела совсем тощая стала.

Мама достала из духовки миску с горячими пирожками.

– Ничего, – заступилась она. – Дома поправится.

– Да, – улыбнулась я. – Дома – хорошо.

– А если хорошо – значит, всё плохое в прошлом, – подтвердил папа. – А пока мы завтракаем, может, Анжела нам расскажет о чем-нибудь интересном, не связанном с ее неудачной любовью. Или с тобой ничего кроме этой любви не случалось? Как тебе учеба в консерватории? Ты же собиралась участвовать в каком-то конкурсе, да?

– Да. Конкурс прошел вчера.

– И что? Ты пела в нем?

– Да, пела. Анатолий мне аккомпанировал. Это мы с ним после конкурса… – я запнулась, – после конкурса… расстались.

– Ну, о причинах вашего расставания я спрашивать не буду. Какие бы они ни были, скажу честно, твой друг Анатолий не вызвал у меня горячей симпатии, хотя я никогда не стал бы навязывать тебе свою волю. Ты сама сделала выбор. И этот выбор я одобряю. Так расскажи о конкурсе, о своих впечатлениях, когда будут известны результаты?

– Они уже известны. Я получила приз зрительских симпатий.

– Да что ты! – мама обрадовано всплеснула руками. – Это главный приз?

– Нет, мам. Главный – это гран-при. А приз зрительских симпатий – это что-то вроде утешительного приза.

– Ну, не знаю, – повела мать плечом, – какие там еще гран-при, а приз зрительских симпатий, по-моему, самый главный!

Мы с отцом засмеялись. Мама была настолько мягким и покладистым человеком, что любая категоричность в ее высказываниях казалась смешной.

– Ну конечно, – добавил отец, – если наша мама сказала, то все гран-при отменяются!

– Ладно-ладно! Вам лишь бы похихикать! И чем тебя наградили?

– Дипломом.

– И всё?

– Нет, еще сувениром.

– Сувениром? Каким?

– Не знаю. Что-то в маленькой коробочке.

– А ты что, не посмотрела?

– Нет.

– Анжела! – покачала мама головой. – Я знала, что ты нелюбопытна, но чтобы настолько…

– Сейчас посмотрим.

Я встала из-за стола и принесла на кухню свою дорожную сумку.

– Нет, – возразил папа, – давайте все сувениры будем рассматривать после завтрака. Хорошо?

– Как скажешь, – согласилась мама.

Мы попили чаю с яблочными пирожками, и я помогла маме убрать со стола.

– Вот теперь показывай свои дипломы и сувениры, – сказал папа.

Я открыла сумку и достала из нее диплом, коробочку с сувениром и розовый конверт, подаренный французом.

Родители внимательно прочли диплом. Я видела, что они очень довольны.

– Награждается Анжела Вульф, – торжественно произнес папа. – Хороший диплом. Повесим на стену, возле серванта. Да?

– Да, – ответила мама, – возле серванта его будет лучше всего видно. А что в коробочке?

В коробочке оказался позолоченный скрипичный ключ со стеклянным камешком.

– Красиво! – сказала мама. – Издалека можно подумать, что это золото с бриллиантом.

– Ага, – улыбнулся папа, – но только если очень издалека. А это что? – спросил он, беря в руки розовый конверт.

– Это мне один зритель подарил вместе с корзиной цветов, – ответила я, – открытка, наверно.

– С корзиной цветов? – удивилась мама.

– Да, он мне на сцену вынес корзину алых роз, и еще одну корзину роз принесли мне в гримерную комнату.

– Ничего себе! И где эти цветы?

– Я их оставила. Не представляю, как эти корзины можно было взять с собой, у меня ведь только две руки. Да и розы бы в поезде завяли, так что дома их всё равно пришлось бы выбросить.

– Жаль, – огорчилась мама.

– Анжела! – удивленно воскликнул папа. – Что это?

Он вертел в руках прямоугольный зеленоватый листок, который вытащил из розового конверта. Мы с мамой подошли к отцу и тоже удивились.

– Не знаю, что это, – сказала я. – Я думала, что в конверте открытка.

– Мне кажется, что это банковский чек. Правда, я никогда не видел банковских чеков, но думаю, они должны выглядеть именно так. Только в нем ни слова по-русски.

– Это, должно быть, по-французски, ведь мне его дал француз.

– По-французски? – переспросили в один голос мама и папа.

– Ну да, – ответила я. – Этот человек, поклонник, тот, что подарил мне цветы и этот конверт, он – француз.

– Ну и ну, – задумчиво произнес папа, – что-то я не могу сообразить, сколько же здесь нулей... Шесть! Миллион, что ли? Миллион чего? А вот… миллион франков! Боже мой! Это же непостижимо! А это настоящий чек?

– Не знаю, – сказала я. – Только зачем ему нужно было дарить мне фальшивый чек?

– Да, правда, смысла нет… А что он тебе сказал, когда давал этот конверт?

– Ничего, – растерялась я.

– Как ничего? Человек подарил тебе миллион франков и ничего при этом не сказал?

– Нет, он что-то сказал, но я не поняла, он говорил по-французски.

– Потрясающе! Нет, дочь, ты меня удивляешь с каждой минутой всё больше и больше. Ну хорошо. Он подарил тебе этот чек. Допустим, что он настоящий. Но для тебя он всё равно просто бумажка!

– Почему? – спросила мама.

– А где ты эти деньги получать будешь? В Государственном банке СССР? Вот. Я так понимаю, это адрес. Париж. Но этот человек должен ведь понимать, что Анжела в Париж попасть не сможет.

– Почему? – спросила я.

– А кто тебя туда пустит?

Я промолчала.

Папа взял розовый конверт со стола и заглянул внутрь.

– О! Это еще не всё!

– А что? – одновременно спросили мы с мамой.

– Тут еще, похоже, его визитка, – папа достал из конверта маленькую карточку и медленно прочел: – Жак Филипп Вожен, телефон, Париж. Потрясающе! Может, он сумасшедший?

– Может, – согласилась я.

– Сумасшедший миллионер, – добавила мама.

Папа, немного помолчав, сказал:

– Вот что: давайте спрячем этот чек и забудем про него. Я не очень-то верю в миллионы, падающие на голову с неба. А решим более насущные вопросы. Ты, Анжела, думаешь учиться дальше, или как?

– Если честно, пап, то мне не хотелось бы возвращаться обратно. Там, в консерватории, я обязательно буду видеть Анатолия, а мне бы хотелось всё, связанное с ним, забыть навсегда.

– Я понимаю, – согласился папа. – Да и мы с мамой думаем, что тебе пока лучше жить дома. Давай оформим документы на перевод в наш педагогический – конечно, он не такой престижный, как столичная консерватория, но высшее образование дает. Как ты на это смотришь?

Я улыбнулась.

– А я думала, вы меня отправите на завод, фрезеровщицей…

– Хочешь фрезеровщицей? Пожалуйста! На заводе станки ждут своих героев! Не вопрос!

– Нет, пап, первый вариант мне нравится больше. Только… – я опустила глаза.

– Что только?

– Мои вещи... Они остались там, на квартире. Той, что мы снимали с Анатолием. Да и с консерваторией нужно, наверно, как-то официально решать… заявление написать…

– Понятно, – ответил папа. – Вещи, конечно, нужно забрать, и с консерваторией по уму разобраться. Только папа у тебя – очень добрый. Ты это знаешь?

– Знаю, – улыбнулась я.

– Так вот, твой папа за тебя решит все вопросы. Но только при условии, что ты его больше никогда не будешь огорчать.

– Никогда-никогда! Папочка, миленький! – радостно бросилась я папе на шею. – Никогда-никогда!