Так родилась элегия...

* * *

Всё правильно. Лишения. Нужда.
Скитанья. Грозы.
Рентабельность поэзии чужда.
Она для прозы.

А здесь – гроши, здесь быт невыносим,
дым коромыслом...
Но – только так! И Боже упаси
жить здравым смыслом...

1997

* * *

Я водки хряпну. Сопли подотру.
И вдруг заноет где-то: ну и что ж мы?!
Поэты интересны поутру –
а к вечеру едва ли не ничтожны.

Мне сорок лет. Вполне вечерний срок.
Кто был достоин – тот себя отметил.
А я – увы. Не справился. Не смог.
Я зря теряю дни на этом свете.

Как литератор я не волоку.
Серьёзный труд вгоняет меня в кому.
Но, блин, представить даже не могу
чтоб на Руси бывало по-другому...

2003

Так родилась элегия...

Опять сентябрь – холодный, мокрый...
Игра окончена, мой друг.
Всё меньше зелени вокруг,
всё больше сурика и охры,

всё больше холода и влаги –
и даже собственный сарказм
противен как сердечный спазм.
(...А синтез хохота и браги

рождает слёзы. Их глотая,
найдёшь и вервие, и крюк –
и... ). Суицид – известный трюк
в краях, где осень золотая

всего лишь миф, эквивалентный
надгробной порции вранья:
в краях, где стаи воронья
висят как траурные ленты,

где дурь славянская бликует
как сытый иеромонах –
где на своих похоронах
Россия плачет и ликует,

и льётся дождь, и стынут воды,
и не жалеешь ни о чём,
и пьёшь, и водка нипочём...
И в пустоту уходят годы.

Поэтом, нищею канальей,
влачишь свой выморочный путь,
а там и впрямь – когда-нибудь –
петля... Что может быть банальней?!

* * *

Пошевельнутся ль наши туши,
когда вонзится в наши души
один бесхитростный секрет:
природа к смерти равнодушна,
она мгновению послушна –
а вот для Бога мёртвых нет...

2004

* * *

Очнуться ночью, в сумраке гнетущем,
уставиться на мутный лунный круг –
и вдруг понять, что прошлое с грядущим
равно непредсказуемы...И вдруг

понять, что ничего уже не надо,
что ты уже не мальчик а старик –
что впереди ни рая нет, ни ада...
И прикоснуться к вечности на миг.

1997

* * *

Не отыскать обители нам тихой.
Не спрятаться нигде и никогда.
За нынешней обыденной шумихой
иные надвигаются года.

Грядёт последний час всего земного:
опутав мир десятками цепей,
наука сокрушит и Крест, и Слово.
И запылают тысячи церквей.

И снова станет истина углями,
и будет Зверь нам царь и судия.
И снова в очи Господу заглянет
свирепая реальность бытия.

Мы наш, мы самый новый мир построим,
безумьем реформаторским горя –
и ринемся вперёд железным строем!
Заплещутся кровавые моря,

заблещет термоядерный орнамент –
и ахнет Бог от нашей простоты,
когда взовьются соколы орлами
над жерлом рукотворной пустоты...

1992

* * *

Натягивает маску шалопут.
Выдёргивает строчку из Корана.
И вот уже куда-то волокут
очередного русского барана.

Убежищ нет. Есть мужество и спесь.
Отчаянье – и противостоянье.
Куда бежать?! Чечня и там, и здесь.
Террор уничтожает расстоянья.

Кавказ – в Москве. Арбат уже ничей.
Доколе ж нам вести себя по-бабски?
Ужель и в самом деле москвичей
заставят, наконец, учить арабский?!

2001

Ноктюрн

День угасал. Прозрачной чернью
Господь фиксировал сие.
Печальным светом Невечерним
переполнялось бытие.

Природа грезила о Боге,
и мелкий дождик лил рысцой –
и атеист, зверёк двуногий,
бежал по гравию трусцой...

1995

Молитва

Любовь. И Свет. И Хлеб.
Начало и Конец.
Зиждитель Всех Судеб,
Владыка и Творец:

везде Твои черты,
имён Твоих – не счесть!
Не знаю Что есть Ты –
но знаю, что Ты есть...

1996

* * *

Каменный сон на болоте. Пальмира.
Невская рябь золотой красноты.
Вся ирреальность реального мира.
Сверхутончённость больной красоты.

Бред наяву. Ассамблея гниенья.
Яростный гений и злой демиург.
Призраки, мифы, кошмары, виденья...
Прага. Венеция. Санкт-Петербург.

2003

* * *

Какая разница: Гайдар ли, Греф ль,
нас не спасут и боги Илиады –
с тех самых пор как стал московский Кремль
столицей мировой дьяволиады.

Рыдай, страна поэтов и ворюг!
Ты шла к Исусу, а придёшь – к Иуде.
Я не боюсь того, что говорю.
Я просто знаю: так оно и будет

в конечном счёте – кто б нас ни таскал
по всяческим развязкам и завязкам...
Умри, моя славянская тоска,
в прозрачном сумасшествии славянском...

2001

* * *

Зачем грустить о блеске эполет?
Не лучше ли задуматься о главном?
У Петербурга будущего нет –
а у России нету и подавно.

Империя почти что умерла.
Империя ползёт к средневековью.
Не новый Пётр, а новый Тамерлан
умоется остывшей русской кровью.

Чего уж тут оружьем грохотать?!
История развеет наважденья.
Потомки будут долго хохотать,
исследуя эпоху Вырожденья...

2003

* * *

Живём, дружище... Крутимся. Скрипим.
Стареем. Балансируем на грани.
Реальность как феллиниевский фильм
мелькает перед нами на экране.

А мы зеваем, чёрт бы нас побрал.
Следим вполглаза, слушаем вполуха.
Переключил бы кто-нибудь канал!
Чтоб вместо этой плесени – порнуха,

чтоб свежий ветер, чтобы счастье в дом,
чтобы мурашки бегали по коже!
Да видно, брат, изюминка в другом...
Обнимемся! Мы так с тобой похожи –

и мыслями, и сердцем, и судьбой,
и всем, что есть у русского Емели...
И даже тем, что в жизни мы с тобой
ну ни черта, братишка, не сумели.

1996

* * *

До слёз, до яростного стона
вдруг захотелось быть как все –
чтобы не чокнуться совсем
от Канта, Ницше и Платона,

чтоб оградить от мук смертельных
рассудка слабую свечу...
Раз не дано, не по плечу –
уймись, проклятое смятенье,

я не факир, чтобы с апломбом
глотать подобные ножи!
Ведь высших истин стеллажи
сродни гигантским катакомбам –

о, сколько здесь блуждало шустрых
и многоопытных мужей!
И ни следов, ни рубежей.
И только хохот Заратустры...
. . . . . . . . . . . . . . . .
Вот обступают благосклонно
легенды, числа, миражи...
А ведь хотелось – просто жить!
Но я отравлен был Платоном...

1993

* * *

Давайте-ка попробуем без водки,
варшавская настойчивая мисс.
Пусть ваши драгоценные колготки
змеиной чешуёй сползают вниз.

Начнём обыкновенно и неброско,
а там посмотрим как оно пойдёт.
Быть может, русский дурень (матка бозка!)
сумеет растопить варшавский лёд.

Кто знает, чем прославлюсь в эту ночь я,
нетрезвую богиню изласкав?!
Быть может, разобьётся в пыль и клочья
об польский гонор русская тоска:

ведь этой желчи бешеный излишек,
и эта ярость – мне всего милей!
Наверно, только лишь Марина Мнишек
так презирала русских кобелей.

Ну что ж, тем веселее пробежаться
по вашим эрогенным областям –
и в тогу высших чувств не обряжаться
коротким тазобедренным страстям...

1999

Historia

Историки устроились неплохо.
О чём грустить, о чём переживать –
ведь обожает каждая эпоха
былое на себя перешивать.

Борьба на этом поприще тернистом
нешуточная – много здесь хлопот.
Зато сверхпробивным специалистам
немалый гарантирован доход.

...А Клио черепки перебирает,
в иссякнувших источниках скребя.
И самое себя перевирает,
перетирая самое себя.

Ей всё равно, прелестнице унылой,
Дюма или Плутарха перечесть...
История – отнюдь не то что было.
История, скорее, то что есть.

1994

* * *

Февраль. Искрят колючие венки
высоких звёзд... Иллюзий не осталось.
Глотаю слёзы. Жгу черновики.
И постигаю собственную малость.

Как сладостно в полночный снегопад
расписываться в творческом бессильи!
И плакать, и смеяться невпопад...
Напрасно рифмы стаями бесили

рассудок мой: внавал, впритык, внахлёст
сплетались, жгли – и мимо, снова мимо...
Поэзия! Огонь высоких звёзд!
Как ты жестока! Как непостижима!

Есть высший смысл. Не в строчках на листе,
не в гладко зарифмованных мычаньях,
а где-то там – в щербатой немоте,
в бездонном красноречии молчанья.

Там нет дорог – одни лишь тупики.
И молнии мгновенных озарений.
А здесь... Февраль. Горят черновики
ненужных никому стихотворений...

1991