Дорога в Сумерках

 

 

 

Подготовка к экзаменам – ужасная вещь. В некоторый момент ты таки осознаешь, что экзамен, к примеру, завтра. А ты к нему не готов.

Конечно, как ты будешь готов к нему, когда в мире столько вещей, предназначенных для занятного убийства времени. Компьютерные игры, фантастические повести, день рожденья какой-нибудь Даши или Наташи, на котором зачем-то надо быть, так как собирается вся группа, а ты вовсе не лысый. Или же посиделки у Пашки, завершающиеся ритуальным мордобоем припозднившихся хулиганов, пристающих к благородным сеньоритам на улицах в третьем часу ночи. Причем сеньориты нетрезво хихикают и просят мальчиков мирно разойтись.

Время кажется резиновым и бесконечным, ты не чувствуешь его коварного дыхания. Ты, как богатый наследник, швыряешь его в разные стороны и прожигаешь почем зря.

Но приходит момент истины, и время берет реванш.

Он сидел, заваленный книгами и конспектами. Каждая минута падала каплей в песок вечности, уходила безвозвратно. Несколько часов – это всего лишь… дело времени.

Да, и вот уже совсем не волнует, как разработать универсальную стратегию на полях сражений планеты Аракис. Волнует циферблат, маленький черный циферблат наручных часов. И стрелки, бегущие как ненормальные.

Книги, тетради, законы и графики. Буквы вырываются из книг, искажаются, становятся лентами… болтаются из книг.

Мимо пролетел второй закон Ньютона. Он показывал зубы и кусал первообразную за длиннейший хвост. За ними что-то проглядывало. Серое, все в тумане. Нет, не мозги потекли. Это время течет, течет… Скотина.

Геометрию он уже закончил. Но теперь надо как-то поделикатней подпихнуть к ней общую формулу объема тел вращения. Вращение, господа, это физика. А тела – геометрия. А экзамена два. А мозг один. Как же это связать, должна быть связь!..

Но связи он не видел.

Нет, может, это нормально. Может, тот, кто видит, в психушке сидит, ищет двадцать девятый знак после запятой у числа Пи…

Без связи, за несколько часов, весь этот бред не упорядочить. Но и в психушку неохота. Как же быть, господа?

О, додекаэдр!.. Зачем он открыл математическую энциклопедию? Давно уже замечено и на практике подтверждено: чем меньше вокруг тебя литературы во время подготовки к экзамену, тем выше твои шансы остаться в ясном уме и твердой памяти.

Он прикинул свои шансы. Они были не очень велики: завалы на столе, как в Спитаке. По правую сторону развалилась физика в количестве четырех штук. Слева – математика, а под математикой – Гарри Гаррисон. Чтоб его черти взяли, глаза мозолит.

Самое трудное, как всегда, в середине. Механика – туфта. Кванты-манты недавно были. Но между ними невозделанные белые поля – термодинамика.

С термодинамикой плохо. К ужасу своему он обнаружил, что помнит только основное уравнение. На помощь пришло изречение: «главное – основы; из основ можно сделать все, что угодно».

«Но если нет основ? Электрический ток и его законы – как вам нравится? Совсем не нравится. Ни черта не помню» – проносилось в голове из экзаменационной каши.

«Не знаешь закон Ома – сиди дома!» – гласила студенческая мудрость. Нет, ну зачем же уж так. Закон Ома он знал. Сопротивление… Ток в проводнике. Как вода в трубах. Труба ржавая уже, гнилая…

Мозги гнили вместе с ней.

Но, конечно, связь была видна гораздо лучше – все дороги из этого места вели в механику. Но на дороге в светлое будущее лежало бревно – теория относительности. За ней – гипотезы Максвелла. Общий знаменатель, отношение скоростей, формула Эйнштейна… И скорость, господа – векторная величина. Но отрицательным бывает только ускорение! Ты ж смотри!..

Второй Ньютона снова прошелестел над головой, только уже без зубов – повыбивал первый постулат Бора.

Снова что-то серое перед глазами. Становилось так тоскливо, аж противно смотреть.

Из серого тумана не могло вынырнуть ничего хорошего. Так и есть: прямо на него, грозно прищурившись, летела кинетическая энергия, крича голосом Чужого: «Главное – выбрать систему отчета!»

И без тебя знаем, что сумма векторов равна сумме их проекций…

Но, все-таки, что-то вырисовывалось. Намечалось два пути. Один по уши зарюхивался в математику (это кинематика), а другой – в астрономию. Квантовая физика. Остальное растягивалось между ними. Тут коварный корпускулярно-волновой дуализм хотел нарушить возникшую было ясность. Но наше дело правое, и он тоже никуда не делся.

Повеселевший второй закон Ньютона вытанцовывал со всемирным тяготением… Да чтоб он пропал!

«Тихо!! Второй, иди направо. Тяготение – туда же. Первый постулат Бора, не размахивай лазером, квантованием задолблю. Дифракция, иди к радиоволнам… Изопроцессы, не возникать! Быстро к агрегатным состояниям пристрою и плазмой прихлопну. Всем смир-рна! Равнение на меня! Сейчас молча пойдете указанными путями. Не толкаться! Не курить! Не сорить! Шаг влево, шаг вправо – побег. Вперед, товарищи! К светлому будущему!!»

А вот и оно. Серое, колыхается, как дерьмо в проруби.

«Шагом марш!!»

И процесс пошел. Разнокалиберная информация различных дисциплин потекла направленными потоками в недра мозга, образуя там логичное, устойчивое здание.

Мысленно оглядев возведенное строение, он нашел, что строение хорошо.

«Вроде все… Второй Ньютона, не оборачиваться! Постоянной Планкой зубы выбью, похлеще постулата Бора… ЭДС, последний раз предупреждаю: сторонних сил лишу!..»

Но это были уже предсмертные трепыхания неуживчивых понятий. Основная работа сделана.

Надо идти спать.

Неужели вот так можно систематизировать мир и растолкать его по полочкам за… шесть часов?! Какая блестящая иллюзия всезнания.

«Да, скорее всего, вся эта мура вернется ночью и напустит кошмаров: абсолютно черные тела, додекаэдры, фотоэффекты с постулатами Ньютона и первообразованные изопроцессы с постоянным электрическим интегралом… но, ничего – главное, выбрать систему отчета!»

На часах было четыре. Ночи или утра?

Он идет спать – значит, ночи.

 

 

*   *   *

 

Назавтра радостное и нервное возбуждение висело над университетом. После экзаменов и пар должен был пройти очередной студенческий КВН. Играли четыре факультета – физмат, историки, литераторы и биологи. Посмотреть на знаменитые, овеянные славой команды соберутся болельщики со всего города.

КВН в универе – событие громкое. По популярности с ним спорил разве что рок-концерт местной группы «Секвойя», проходивший с неизменным успехом на пустыре за третьим корпусом.

Готовились спонтанно, как всегда. В промежутках между пьянками и сессией. Экспромт попер после второго литра, и унять фонтан творчества уже никому не удалось. Сценарий продолжал переделываться за несколько часов перед выходом, а хохмы рождались даже во время выступления.

Физмат был явно на коне. Преобладали злободневные шутки политического характера. В городе царила постперестроечная разруха, и это служило неизменной темой. Попал под обстрел нашумевший проект президента суверенного государства, самому президенту досталось также.

«А кем ты хочешь стать, когда окончишь Универ?» – вопрошал приятеля сокурсник возле символической стойки бара.

«Резидентом».

«В смысле?..»

«В смысле, получу путевку в жизнь от какой-нибудь сверхдержавы, устроюсь в средней руки государстве, наворую бабок от обеих сторон, буду жить в свое удовольствие, а на досуге стану писать исторические труды, что-нибудь вроде «Страна в потоке истории»…» – отвечал тот, блаженно щурясь.

«Так я не понял – кем ты хочешь стать? Резидентом или П-резидентом?!»

Зал откровенно заржал, причем сразу стало видно, где сидят историки: они хором грохнулись после второй фразы, так как труд президента «В потоке истории» их заставляли учить наизусть.

Судьи – ректоры универа, чья карьера была еще в самом разгаре, – хмурились и резали одну шутку за другой. Было ясно, что физмат проиграет, но именно проигрыш определит настоящего победителя.

Участвовал в игре и он. Роль досталась скромная, но выразительная – покойника, зарезанного в здании гостиницы. Вынос состоялся под занавес выступления, прошел успешно и сорвал аплодисмент. Судьба команды физмата была решена окончательно.

Судьи читали оценки, в зале орали «Судью на мыло!» и «Бис!»: словом, успех был полный.

После КВН-а мыслительное ядро команды традиционно собралось у пана Зеленского. Событие двойное – конец сессии и триумфальный проигрыш. Не отметить такое просто невозможно. Стипендия уже была в карманах; народ готовился.

Обязанности были распределены привычно и быстро. Девчонки пошли организовывать закусон, Зеленецкий и он уселись за компьютер, а Пашка с двумя сокурсниками побежал за водкой.

Пан Зеленский имел незаурядную акустическую систему от производителя «Умелые руки», и потому скоро весь этаж огласился французским ретро, прямиком из Парижа. Студент-отличник был там прошлым летом на встрече по обмену опытом.

Тонкие голоса подпевали на кухне, помимо нот и не зная французского; по квартире начал разноситься аромат еды. Скоро заявились и посланцы мира с огненной водой, причем по дороге компания насобирала еще троих человек.

За стол уместились все, но с некоторыми трудностями. При внимательном рассмотрении собрания и пиршественного стола сразу бросались в глаза два обстоятельства. Закуся решительно не хватало. Девчонок тоже было ограниченное количество. На физмате вообще с этим делом туговато; дружественные же факультеты не особо делятся богатством.

Одна из девушек, Сан-Татьяна, сразу выпадала из расчетов по определению. Две были подружками Пашки. Тот еще не определился с выбором, так что у кого-то из шести джентльменов был шанс обзавестись дамой сердца на время предстоящего веселья. Может, конечно, и на дольше – жизнь покажет. Выдумщица-артиллеристка Машка была достаточно затасканной и представляла уже не амурный, а чисто практический интерес. Конечно, и в этот раз спать одна она не будет. Ну а те, кому захочется дамского общества, но дам не хватит, скорее всего, потребуют передислокации.

Все это он прикидывал в уме совсем не потому, что собирался сыграть в любовь с первого раза. Если ему когда-то этого и хотелось, то выразительный пример старшего брата, окончательно запутавшегося в бабах, давно отбил такое желание. Он относился к брату со смешанным чувством, гордясь им и презирая его. Но холодная логика, управляющая жизнью, во всяком случае учила не повторять чужих ошибок. А разум для него всегда был важнее душевных движений. И уж, тем паче, на много порядков выше физических нужд, которыми он часто пренебрегал.

Нет, причина была проста: с некоторых пор у него появилось развлечение – вникая в ситуацию, угадывать детали дальнейшего развития событий.

Сейчас ему казалось, что он каким-то мистическим образом слышит мысли собравшихся здесь людей. Он ловил мимолетные взгляды, оброненные слова. Заглядывал в глаза. Он был спокоен и невозмутим, подобно Просветленному. Он находился выше их всех, так как их мысли и желания были понятны ему до дна.

Становилось забавно наблюдать, как подтверждаются его прогнозы. Конечно, он знал, что не его мысль направляет их действия. Но внутренне улыбался, когда кто-нибудь произносил слова, которые он уже назначил ему сказать.

Да, наверное, в логическом исследовании жизни есть и свои приятные стороны.

Сегодня он не хотел напиваться. Многие утверждают, что невозможно остаться трезвым на подобной пирушке. Но это чушь. Если ты умеешь держать свой дух за шиворот, это всегда удастся, при любом количестве выпитого.

Вот и сейчас водка уже начинает подходить к концу, а он – в ясном уме и твердой памяти. Даже, пожалуй, в слишком твердой.

События разворачиваются по его стандартному сценарию. Глаза засалились уже у троих. И девчонки начали ржать не совсем по теме…

Трезвый в пьяной компании – как сумасшедший среди нормальных людей.

Слишком предсказуемо. Игра начинает терять смысл.

Отчего-то стало неизбывно тошно. И пусто.

Его взгляд блуждал по пьяным лицам, по предметам вокруг него… и остановился на изогнутом деревянном грифе.

Неизвестно, захотел ли он позлить их, или в очередной раз получить доказательство своего внутреннего превосходства. Но все глаза сразу обратились на него.

Он вытащил гитару из-за спины одной из Пашкиных подружек; чуткими пальцами пробежался по ладам.

Да, вполне сносные дрова. Играли и на чем похуже.

После пары аккордов он понял, что играет странную балладу «Крематория».

– Маленькая девочка

со взглядом волчицы,

я тоже когда-то

был самоубийцей.

Я тоже лежал

в окровавленной ванне

и тихо вкушал

дым марихуаны…

Он негромко пел то, что не ожидал от себя сам, и не ожидали люди за столом. Но никто его не прервал.

Он с удовлетворением заметил, как тихая музыка проясняет смазанные глаза.

Настроение за столом трансформировалось. Перебирая струны гитары, он ухватился за какие-то невидимые струны внутри этих людей. Вот только зачем?..

Нетрезвые глаза Пашки обратились в воспоминание. К этой песне разгульный молодой человек относился особенно. О какой девочке она ему напоминала, конечно, было неизвестно. Этих девочек в недолгой Пашкиной жизни было более чем достаточно; он помнил их всех и по-своему любил до сих пор, побивая все рекорды длительности и множественности сердечных привязанностей. И, должно быть, какая-то из них зацепила его глубже всех, за какие-то подвалы многокамерного сердца.

Но, цепляя за внутренние струны подвыпивших студентов, он невзначай зацепился и за что-то внутри себя.

В какой-то момент он перестал видеть стол, заваленный бутылками и недоеденной закуской. В центре стола разгорелся костер, и жар припекал скрещенные колени. Вокруг сидели детишки из летнего лагеря; многие из которых уже не были детишками. А напротив он видел огромные глаза, в которых синела тайна и тоска.

Она, развязная школьница, заметила его на одной из дискотек и потащила танцевать медленный танец. У него не было причин отказываться, это не обязывало ни к чему. Она, приезжающая третий сезон, не знала его и умирала от любопытства. Выяснив, что он тот самый Гитарист, проходящий первую практику, она пригласила его сыграть на гитаре вечером, после отбоя, в старшей группе.

Установились приятельские отношения. И вот, во время туристического похода она уже сидит возле него. Никто из них не относился к этому знакомству серьезно. Она только открывала в себе новые возможности юной женщины и любила всех, кто садился к ней ближе, чем на полметра. А он уже давно закрыл двери в своей душе, которые ведут в другую сторону от логики.

Но тогда он сидел в кругу огня, она сидела рядом, и это было хорошо. Она была забавна, легкомысленна и не совсем пуста. Перецеловавшись со всеми, с кем ей хотелось, она уже считала себя опытной и стоящей на ступень выше более стеснительных подружек.

Но она действительно отличалась от сверстниц. Ее оттеняла какая-то загадка, и это было… необычно.

Помнится, после затеяли обычную для летнего лагеря игру. По кругу передавалась карта, удерживаемая на губах за счет втянутого воздуха. Если карта падала, соседи по эстафете соприкасались губами. Если на то была воля проигравших, простое соприкосновение переходило в нечто большее. Конечно, очень часто карту роняли специально.

…Она тогда уронила карту сразу. Что он почувствовал? Скорее, поцелуй был приятен, чем неприятен. Она захохотала, он засмеялся, и карта отправилась дальше.

К этому случаю он всегда относился скептически, как и ко многому другому в своей жизни. Наивная школьница с ветром в голове и ее глупый карточный поцелуй были вовсе не тем, что ему хотелось. Если хотелось.

Но сейчас почему-то глаза, закрывающие мир, выплыли из памяти. Они не были глазами волчицы, но каким-то образом связались с мелодией песни. А еще – с зыбким ощущением уходящего сна.

И послышался тихий, но отчетливый Голос.

Кому принадлежит этот Голос, он не знал. Он слышал его и раньше, когда сходил с ума в пустой комнате от навалившихся призраков из прошлого.

Это был голос, говорящий о спасении.

Резко дернулась струна.

– Олег, что с тобой? Хреново? – спросил почти не пьющий Зеленский, участливо заглянув в глаза.

– Ага, – ответил он и отложил гитару. – Я пойду.

– Может, не стоит, если хреново?

Но он уже вставал из-за стола под всеобщее молчание. Пошел в коридор одеваться. За его спиной кто-то хихикнул, что-то сказал, и веселье продолжилось. Зеленский проводил до двери, и некоторое время смотрел в след, наблюдая, как он спускается по темной лестнице.

– Ну, ты, если что, возвращайся, – сказал неуверенно однокурсник.

Но он его уже не слышал.

 

 

*   *   *

 

«…в каждом городе есть такие дома. Их нельзя назвать мертвыми. Они живы. Даже живее, чем новые многоэтажки. У них ржавая крыша, поблекшие стены, обвалившиеся подоконники. Но это не делает их опустевшими. Наоборот, это говорит о том, что они дышат…

Чем?

На протяжении долгих десятилетий они наблюдали, как одно поколение сменяется другим, как меняются сами эти поколения… У них есть память. И мозг у них тоже есть. Разум, который способен рассуждать, а, главное, к чему-то стремиться. Но он не такой, как человеческий разум. Нет, совсем не такой.

У него другие ценности. Он не запоминает хорошее, как люди. Он помнит только плохое.

Оно, это плохое, грязное, гадкое, годами впитывалось в стены дома. Улеглось там, как пыль за шкафом.

И в один момент оно не стало зависеть от дома. Зло стало само по себе. Ему оставалось только ждать, когда кто-нибудь рядом с ним «нехорошо подумает» …

(маленький мальчик нехорошо подумал и крылья бабочке оторвал)

…и вступит с ним в резонанс.

Никто не замечает, что в таких домах происходят все более частые случаи смерти. А тот, кто заметил, всегда может списать на то, что живут там старики и алкоголики, которые уже одной ногой в гробу.

Но очень часто в подобных домах случаются странные вещи. Они совсем не похожи на дебош какого-нибудь сынка в летах, который своими издевательствами постепенно доканывает бедную старушку-мать. Не похожи на то, как после очередной веселой попойки алкоголик-муж просыпается на голой жене, избитой и уже холодной.

Нет, случается такое, что не объяснишь подобными вещами… Вообще ничем не объяснишь.

Именно этот дом я видел во снах. По нему я бродил беспокойным призраком, постоянно ища что-то, встречая другие проклятые души… Что я искал? Не знаю.

Но вот я стою перед этим домом наяву.

Может, сейчас что-нибудь прояснится?

Три этажа. По две квартиры на этаж в подъезде, два подъезда.

Конечно, здесь еще живут люди, но это неважно. Дом, скорее всего, предназначен под снос. Значит, здесь живут бомжи.

Посмотрим.

…Это не правда, что у человека мироощущение строится посредством зрения, слуха, обоняния, осязания и еще там чего-то, присущего материальному телу. Есть еще одно чувство. Безотказное, безупречное и безошибочное. Названия ему нет.

В первом подъезде ничего интересного не было. Все двери были или открыты, или плохо заперты. В некоторых квартирах – старая поломанная мебель. Наверное, хозяева не посчитали нужным забрать ее; или же покидали дом в спешке после объявления аварийного состояния.

В первой же квартире следующего подъезда я увидел человека. Он сидел на полу. Ему, наверное, было лет сорок, но выглядел он на все шестьдесят. Невероятно, как можно собрать на себя столько грязи… Обгоревшая борода, драный ватник, кирзачи. В воспаленных слезящихся глазах не было и частички разума. Естественно – ведь внутри он давно мертв. Мертв, как копченая селедка.

Я вытащил нож, но уже понял, что это лишнее. Никакого сопротивления бродяга оказать не в состоянии.

Увидев меня, он на четвереньках, с завидной быстротой домчался до окна и вскочил на подоконник. Голой рукой разбил остатки стекла и выпрыгнул на улицу.

Я подошел к окну, но уже не увидел его. На подоконнике и оконной раме краснели пятна крови.

Да, если он провел хоть одну ночь в этом доме, я понимаю его.

 

Я вышел из квартиры… и вдруг почувствовал… что оно где-то рядом.

То самое место.

Где именно? Внизу. Прямо подо мной.

В подвале.

Я вышел на улицу, нашел нужную дверь и начал спускаться вниз.

При входе меня встретил знакомый запах подвала; холодный, самый настоящий и постоянный, как смерть».

 

Вдруг ручка выпала из пальцев, голова закружилась. Он ощутил себя сразу в двух местах. Он сидел за испорченным письменным столом и видел лежащую перед ним тетрадку; но он же стоял в черной тьме, вдыхая скользкий запах. Рука лежала на теплой деревянной поверхности и чувствовала влажную бетонную стену.

Но это длилось лишь какое-то мгновенье.

 

Он пошел вперед.

 

…в кармане лежит свеча, но мне она не нужна. Чувствуя все повороты и выступы, я иду ближе к нему, иду интуитивно.

Последний поворот…

И я рядом с ним.

Я зажег свечу и осмотрелся.

Узкий коридор с низким потолком; ржавые трубы, слизь и сырость.

Да, я чувствовал верно – это было на полу передо мной. Овальная область – метр на два.

Что произошло здесь? Возможно, убили человека. Неважно.

Это место собрало, аккумулировало за долгие годы и теперь мощно излучает именно ту, черную, плохую энергию, которая была мне нужна.

Ее более чем достаточно.

Наверное, если бросить туда цветок или мелкое живое существо, оно погибнет через несколько минут.

«– Чичас ты, может быть, узнаешь немного побольше!..»

Узнаешь… немного побольше.

Немного…

Люди, которые нашли двери в запертый портал нашего мира, по-разному ведут себя. Кто-то с азартом распахивает их и с головой окунается в неизведанное. Для него хороши все средства – и новейшие достижения химии в области препаратов барбиталовой группы, и древние черные ритуалы.

Другие же, боясь разгадки, бросают опасное открытие и возвращаются на путь поиска в более изученные и надежные части мироздания.

Но есть третий вариант. Человек постепенно, с максимальной осторожностью…

(неровные ступени подвала)

… идет все глубже, проверяя по нескольку раз каждый шаг, как будто выбирая путь на тонком льду, всегда сохраняя для себя выбор: продолжать идти – или повернуть назад.

Плохо то, что часто интуиция подводит. Неверный шаг – и ты мгновенно погружаешься в ледяную мглу, из которой не выбраться.

Из которой нет спасения.

«Чичас…»

 

Тихий, но отчетливый стук. «Не буду открывать».

 

«Чичас ты, может быть, узнаешь...»

 

Стук повторился.

 

«..немного побольше!..»

 

Стук.

 

Черт побери… Надо открыть.

Втянув с силой воздух, он почувствовал, что стук разрушил соткавшуюся связь между двойственным мироощущением.

Он сидел на старом деревянном стуле, у него ныл правый висок (отходняк после пирушки) и очень хотелось пить.

На столе лежала тетрадь, край которой был еще с прошлого раза испорчен парафином. В глаза смотрел китайский божок.

Стук.

Неохотно переставляя ноги, подошел к двери и открыл ее.

На пороге стоял неожиданный гость.

– Привет! Помнишь меня? Я Лена… ну, из летнего лагеря.