Дорога в Сумерках

 

 

 

Человеческий мозг ограничен. Он ограничен своим глупым свойством – стремлением все объяснить. Это редко бывает действительно нужно. Есть многие вещи, которые совсем не надо объяснять. Да и вообще – объяснение не расширяет, а сужает. Уменьшает до рамок обыденного понимания, загоняя под устоявшиеся формы и клише.

Но с этим свойством мозга очень трудно справиться. Трудно глядеть на парящего в воздухе человека и не подумать о законе всемирного тяготения.

В моей жизни снова случилось нечто, что приходится принять, как факт. Факт этот иррационален и требует объяснения. А объяснения нет.

Вначале это мучает и кажется страшным. Но это только сначала.

А потом понимаешь: в этом нет ничего особенного. Человек на протяжении своей жизни претерпевает столько самых разнообразных изменений, одно страннее другого!.. Младенец видит перевернутый мир, лишенный пространственной глубины. Его глаз – обычная линза, а мозг еще не получил достаточно информации об этом мире, чтобы расставить все по местам. Но вот однажды расхождение между зрением и осязанием заставляет мозг перевернуть мир. Предметы становятся с ног на голову – это ли не великое потрясение? Но ведь это не страшно, верно.

Это совсем не страшно – ползая на четвереньках, подняться однажды на ноги и понять, что ты теперь можешь балансировать на этой неверной опоре. И что привычный мир ушел куда-то вниз, а ты отныне возвышаешься над ним.

Нет, не страшно, глядя на склоненное улыбающееся лицо, впервые произнести свое первое членораздельное слово и стать отныне господином своих мыслей. Не страшно. Все это – закономерные перевороты, восходящие ступени твоего бытия.

А сколько еще таких переворотов? Одни перевороты случаются со всеми представителями человеческого рода, другие – именно с тобой. Но меняет ли это их значимость?

Все, потрясшее твой мир, принадлежит только тебе. Оно действительно не требует универсального логического объяснения. И изменяет именно твою личную вселенную, делая ее еще более непонятной для кого-то извне.

Но это не страшно. Это только сначала кажется страшным. Скоро ты привыкаешь к новому положению вещей.

Смерть разговаривала со мной. Я должна была упасть вниз, но не упала. Я прыгнула вниз и вновь оказалась за парапетом.

Смерть говорила со мной…

Все это кружилось в голове, пытаясь найти нишу, чтоб занять ее и улечься в пыльных архивах представления о мире.

Кто не прав? Я, с моими ограниченными, субъективными чувствами, – или мудрый логичный мир?

Но так ли он мудр и логичен?

Сколько раз на протяжении жизни этот мудрый мир переворачивается в нашем сознании с ног на голову, и все оказывается совсем не так, как представлялось вначале.

Так пусть он снова перевернется!

Да. Пусть перевернется.

 

Так я вступила в новую эру. Происшествие на дамбе изменило мою суть.

Смерть – сила, превышающая понимание. Она так огромна, что не входит в сознание враз. С ней нужно научиться жить, впускать ее в себя постепенно. И когда она войдет в тебя целиком, ничего не оставив внутри, ты постигнешь Ее.

И тогда страх смерти станет чем-то совсем иным.

Он станет… любовью.

 

Конечно, я не сразу осознала новое зарождающееся чувство. Вначале была просто сосущая сердце тоска. Тоска зверя, зализывающего смертельную рану. Тоска влюбленного, еще не знающего, что он влюблен.

Слова «Я – твоя Свобода» звучали во мне, как божественное откровение. Они снимали с души тяжелый каменный страх, но, вместе с тем, опутывали тайной. Теперь все, что было связано со смертью, уже не пугало. Совсем наоборот…

Край обрыва, гудящая автострада, искрящееся лезвие, высота и глубина манили меня, притягивали безудержно, толкали на риск, острый, как наслаждение.

Я вновь хотела слышать в себе Голос. Я вновь хотела приблизиться к нему. Сказано так мало!

Странно. Смерть наполнила смыслом мою жизнь. Жизнь как способ исследования Смерти.

Раньше нас в моей жизни было двое – я и моя боль. Теперь между нами появился кто-то третий.

 

 

*   *   *

 

«Отчего люди не летают, как птицы?» – спрашивала героиня классической пьесы. Глупость спрашивала. Все летают. Кто угодно. Но, как правило, только один раз – и вниз.

Впрочем, Катерина сама в этом убедилась.

Я сидела на стене недостроенного пятиэтажного дома и с удовольствием прислушивалась, как от каждого движения под ложечкой остро шевелится жуть.

Ветер здесь, наверху, совсем другой: не городской – суетливый прохожий, шныряющий по закоулкам и подворотням города, – а вольный, первобытный дикарь, который хохочет и свистит лишь потому, что свободен.

Он ободряюще хлопал меня по щеке и звал за собой, подталкивая в спину: «Ну, милая!.. что же ты?.. Эй, летим, летим, странное бескрылое создание!»

Подо мной был какой-то пустырь, за ним – овраг, заросший кустарником, штыри недозабитых свай, а в отдалении – грязная колдобистая дорога, по которой понуро брел бродячий пес.

Я очень нравилась себе здесь: сидящая на полосе, шириной в два с половиной кирпича, и свесившая ноги в пропасть. Сзади – комната, у которой вместо потолка серо-свинцовое небо, впереди – только воздух.

Словно не глядя выбросила кости – а от броска зависит жизнь.

Как много теряют те, кто никогда в жизни ничем не рисковал! Они унылы – и похожи на толстенный гроссбух, в котором все учтено. Колеблются до последнего, действуя только наверняка. Каждый шаг заприходован, оценен, все обдумано – долго и тщательно. Предусмотрены всевозможнейшие неприятные последствия…

И, исключив из своей жизни любую случайность, они, сами того не ведая, исключают из себя саму жизнь.

Жить можно только здесь, над бездной!

Здесь пронзительно ощущаешь каждый атом тела и изгиб души.

Секунды пролетают часами, внутри поет романтика, становятся понятны странные слова из «Бусидо»: «Воистину бессмертен лишь тот, кто уже считает себя мертвым».

Сюда приходят и бесшабашные персонажи приключенческих книг – и степенные мудрые философы. Здесь первые делаются как никогда близки, а вторые умеют изъясняться напрямик, минуя неповоротливые слова.

И еще – чувствую плечом, – со мной рядом сидит она. Скрестив ноги над пустотой и глядя в пространство. Тень.

Вот с кем бы мне больше всего хотелось сейчас говорить!

Но тень молчит. Ждет, что я первой начну разговор?

А, может, ей просто нечего мне сказать?..

О, зато мне есть, что спросить…

Какие-то прямые, конкретно очерченные вопросы? Или – просто мучительное любопытство от присутствия чего-то запредельного? Даже не знаю.

Чтоб понять, о чем говорить – надо начать говорить.

 

Что ж. Тогда попробую.

Иии… раз!

Небо качнулось – и встало на место. А я на стене – уже во весь рост, раскинув руки.

Раз-два! Поворот! Три-четыре! Руки вверх. Три-четыре – иии в стороны! Раз-два! Не качаться!

Ветер поет, дружески перебирая волосы: «Раскидывай, раскидывай руки! Развешивай паруса!.. Я наполню их – и мы полетим!»

– Закономерность – или случайность? Докажи!

Куда подевался страх? Кажется, что смогу станцевать здесь, и это будет просто… весело.

«Не думаешь ли, будто снова спасет неведомая сила? Не стоит столь забываться».

Забываться… Черта-с два! Я знаю. Она здесь.

Только почему же – молчит?

 

Если хочешь, Тень – я подойду еще ближе.

 

Равновесие, равновесие – держать!

Человек легко, не задумываясь, пройдет по канату, растянутому на полу собственного дома. И даже пробежит, если приспичит. Но если этот канат поднят под облака? Что изменится?

Изменится только твое восприятие. Людей всегда убивали сомнения.

Итак – прочь все!

 

Шаг. Маленький, робкий. Равновесие. Оп!

И – другой. Смелее.

Еще.

Не думать. Не думать. Не думать! Вперед.

Все равно уже отошла от места, где можно было слезть безопасно. А успешно развернуться при таком ветре не выйдет. Чем больше нервных суетливых движений – тем реальней бездна. Теперь – либо прыгать в комнату этажом ниже – либо идти вооон туда… К переброшенному потолочному перекрытию. Там есть лестница вниз.

Вниз…

… не смотреть.

Шаг.

Ветер в ушах.

Шаг.

Опора под ногами кажется чем-то само собой разумеющимся, незыблемым и привычным. Разве она может обмануть? Подвести? Уйти?

Слева внизу – пол недостроенной комнаты – стекла и битый кирпич; справа – обрыв.

Посередине – я – и ветер – и тень.

Шатает. Далеко так не протяну. До перекрытия еще идти и идти. Медля и тормозя – уничтожаю последние шансы. Надо ускориться.

Надо… побежать?

Побежать!

 

И…

 

Ветер засвистел, захохотал безумно, сердце заплясало снаружи, а мысли исчезли вовсе.

Просто – наезжает серый прямоугольник – и мокрая спина.

 

Скрежет колотого кирпича наждаком ободрал нутро. Посредине прыжка, уже почти добежав – что? Нога, камешек, равновесие?

Серый прямоугольник косо метнулся вверх.

Направо – или налево?! Или…

 

Яркая беззвучная вспышка.

 

А боль удара так и не пришла.

Как сон во сне – без понимания и осознания – повисло низенькое слепое небо незнакомого города.

 

Корявая улочка круто забирает вправо, теснимая убогими деревянными строениями.

Я стою на обочине, ничего не понимая, и чувствую, как ноги медленно погружаются в жидкую грязь.

Нигде – не души.

Покачнувшись, я сделала невольный шаг – и пошла вперед в поисках понимания, слепо выбросив перед собой вытянутую руку.

Сердце все еще стучало, как сумасшедшее. Казалось что не я, а улица жадно втягивает в себя воздух, шумно дыша в затылок.

Маленькие двухэтажные домики с плотно запертыми окнами и дверями обступали все тесней. Пахло гнилой соломой… навозом, дымом… а еще… Чем?

Липкий, ледяной, какой-то змеиный запах.

Но, кажется, в гнетущую тишину этого бреда стали вплетаться звуки.

Шлеп… шлеп… шлеп. Чмок. Пауза. Шлеп. Шлеп.

Кто-то – тяжело и неуклюже – бежит по этому расползающемуся месиву – в мою сторону.

Я замерла и бессознательно попятилась. Двигалась, пока плечо не уперлось в темную деревянную стену. В эту стену я вжалась так, будто хотела стать единым целым.

Хриплый смех вылетел из-за поворота раньше обладателя. Эхо, стукнувшееся о строй домов, только усилило всеобщее беззвучие.

Дикий хохот оборвался, сделавшись тонким сипением – и тут я увидела человека.

Он был почти голым. На нем – только какие-то домотканые кальсоны, некогда белые – а теперь грязные и разорванные. Бессмысленные глаза смотрят в пустоту, длинные волосы растрепаны, а руки как будто дирижируют невидимым оркестром.

Бледные губы шепчут что-то непонятное. Что-то…

Наверное, я немного подалась вперед, стремясь разобрать – или же этого парня вело нечто, неведомое людям – но он резко замер и упер в меня пустые глаза.

Если у безумия есть лицо, оно выглядит именно так.

– Yet forty days, – сказал он. Неожиданно тихо и спокойно.

– Ч..что? Простите, я не…

– Forty days, – повторил голый, словно втолковывая малому ребенку. – And London shall be destroyed.

Лондон?!! Вот херня.

Не понимаю. Я – ничего не понимаю. Блин, ему ж, наверно, надо что-то ответить…

Голова голого затряслась на тонкой шее – как игрушечный бульдог на бардачке. Нет, ему ничего не надо отвечать.

– Shall be destroyed… Shall be destroyed!! Destroyed!!!

Начав с шепота, он закончил криком – и вновь захохотал, радостно раскинув руки:

– Oh, the great and the dreadful God!! Woe to Jerusalem!

Провопив это кому-то там, вверху, в обмершем сером воздухе, он вновь развернулся и побежал прочь. «Oh, the great and the dreadful God!» еще долго неслось по переулку, затухая отзвуком дальнего выстрела.

Не выдержав всей этой муры, я тоже бросилась куда-то – не разбирая дороги – по изломам переулков, по задворкам с разлитыми помоями, от которых веером разбегались полчища черных крыс, по узеньким безлюдным улочкам… Поскальзывалась, падала – и снова поднималась, и снова бежала вперед.

Кажется, чутье повело в нужную сторону. Наконец в мельтешении строений показался просвет, и ряды деревянных хижин сменились каменными домами. Послышались оживленные людские голоса.

Похоже на шум ярмарочной площади.

Но чем более я приближалась к источнику шума – тем яснее вырисовывалась его интонация: нет, это вовсе не веселье. Вовсе нет.

 

– Lord, have mercy upon us!

…

– What shall we do?

…

– I have been a thief! Lord, have mercy!..

– The great God! Jesus Christ! I have been an adulterer, have been an adulterer, have been an adulterer!!

…

– …forgive me! I have been a amurderer…

 

Причитания и покаяния неслись со всех сторон. Было уже довольно темно, и разглядеть обладателей голосов сделалось почти невозможно. Ясно одно: здесь люди жестоко страдают, и молят Создателя о помощи из темных подворотен. Судя по всему – напрасно.

Я стою на каменной мостовой посреди улицы; кое-где светят робкие огни. Редкие прохожие крадутся, словно воры, не обращая на меня никакого внимания. Фонари в их поднятых руках освещают лица, завязанные платками, и разбрасывают по стенам уродливые гротескные тени, похожие на тощих бесов.

Вот мимо идут двое. Один – в широкополой шляпе, длинном плаще, тяжелых ботинках с квадратными носами и золотыми пряжками. Одной рукой он закрывает лицо батистовым платком. Его спутник – птичья голова с огромным клювом, шляпа, кожаный плащ, перчатки – кивает собеседнику, воздев над головой коптящий светильник. Подлинное видение апокалипсиса.

До слуха доносится отчетливое «…plague». И, следом, свистящим шепотом – «Black Death».

Plague… Plague… совершенно незнакомое слово. Что бы оно значило?

Зловещая пара проходит дальше – и останавливается перед воротами красивого дома с родовым гербом. Птичий клюв указывает на них собеседнику. Видно, что этот жест ему привычен, и даже, пожалуй, надоел.

Спутник также молча достает из-под плаща маленькое ведерко, и толстой кистью размашисто малюет на воротах красный крест.

Затем оба кричат кому-то, подзывая, – и из темноты выходят люди с грубыми усталыми лицами. Они несут доски и какие-то болты.

Ни о чем не спросив, не сговариваясь друг с другом, люди в полном молчании принимаются заколачивать помеченные ворота.

Тут же из дома начинают доноситься крики и плач. Видимо, обитатели услышали этот тревожный звук. Постойте? Оказывается, в доме есть обитатели?! Зачем же тогда его заколачивают?!

В окне дома показалась седая голова. Гневный голос вскричал, повелительно – и вместе с тем истерично:

– А whole family – was shut up and locked in – because the maid-servant was taken sick?! I had consented to have the maid carried to the pest-house!!

На это один из рабочих поднял лицо вверх; безразлично сообщил – таким тоном в иностранных фильмах унылые полицейские зачитывают преступникам права:

– None to be removed out of infected Houses.

И – продолжил работу.

Голова скрылась. Сверху в работников тут же полетели неясные, но, видимо, увесистые предметы. Те лишь лениво уворачивались, навешивая на забитые ворота здоровенный амбарный замок.

 

В это время на другой стороне улицы пожилой господин ожесточенно стучал в запертые двери. Поначалу никто ему не отзывался. Но вот дверь приоткрылась – и молодой, тоненький голос проговорил скороговоркой что-то вроде:

– What d`ye want, that ye make such a knocking?

– I am the watchman! – ответил господин, почтительно сняв шляпу. – How do you do? What is the matter?

– What is that to you? – донеслось из-за двери. – Stop the dead-cart.

Послышались глухие рыдания, и дверь с громким треском захлопнулась перед носом попятившегося старика.

«Dead-cart». Это я поняла. Без всякого перевода.

Скоро названный экипаж смерти и сам показался в переулке. Пара худых облезлых кляч тащила открытую телегу, с которой свешивались руки и ноги мертвецов, кое-как завернутых в обрывки материи.

Сторож вновь принялся стучать в двери, а возница телеги – звонить в колокольчик, крича: «Bring out your dead!». Но им уже никто не отозвался.

Plague. Лондон. Black Death. Да неужто?..

Пока догадки прыгали в голове, некто подошел сзади и тихо проговорил:

– А теперь скажи всем этим людям, что смерть – случайность!

 

Веселый смех засветил надо мной ясное вечернее небо.

 

Я машинально села и принялась озираться.

Серые кирпичи. Голова болит. Кажется, здорово треснулась.

Ощупав дрожащими пальцами болезненную шишку, попыталась встать, но это вышло не сразу.

Странно! – первое, что пришло в голову – «А надо ли теперь выдержать меня в карантине?..» Потому как пребывание в чумном городе – знаете ли, общественно опасно…

Я сдавленно хихикнула и посмотрела на свои ноги.

Чистые.

Какой занятный глюк.

Когда рассеялся нервный сумбур, пришло необыкновенное, колотящее мышцы веселье.

Во-первых, со стены я упала налево.

Во-вторых, Смерть ответила на мой вопрос.

 

Однако она имеет необыкновенное чувство юмора.

 

 

*   *   *

 

Что же еще я хотела узнать от Голоса? О, бесконечно многое.

Вопросы были без ответа, и поиски ответа завладели мною безраздельно. Все было отброшено на второй план: Собеседник больше не занимал меня. Все мое сознание было поглощено вечной силой, ключевой силой вселенной – силой Разрушения.

 

Сейчас я понимаю все. Понимаю, и мне смешно от своей слепоты.

Но тогда еще ничего не понимала. Я просто, сама того не ведая, пошла за кем-то. Приняла правила чьей-то игры, и чья-то могущественная воля стала отныне направлять меня.

 

Теперь мои блуждания по городу не были бесцельны. Многие вещи, которых я раньше не замечала, сделались мне интересны.

Я полюбила ходить на старое заброшенное кладбище. Когда-то оно находилось далеко за городской чертой, но теперь город наступил. Он поглотил его, растворил в себе. Оно все еще было в стороне от оживленных городских артерий, но город переварил его, превратив в один из своих тенистых парковых кварталов.

Когда я вступала на эту землю, я переносилась в другой мир.

Там уже давно никого не хоронили. Невиданная тишина разливалась всюду. Надгробия еще кое-где оставались, но могилы превратились просто в неприметные холмики.

Весною там цвели восхитительные цветы. Кусты сирени гасили шум шагов, мягкая трава ковром расстилалась под ногами. А в воздухе витал Покой.

Наверное, нигде в мире мне не было так хорошо.

Здесь не было того, что я ненавижу и в кладбищах, и в жизни – банальности, мишуры, нарочито-обыденной красивости. Ржавый кованый крест гораздо уместней, чем мраморное надгробие. А могильный холм, поросший подснежниками, вовсе не то же самое, что покрашенное серебрянкой жестяное корыто с землей, в которую натыканы пластмассовые цветы.

Люди каким-то загадочным образом умеют изгадить и урбанизировать все, даже Смерть. Когда приходишь на городское кладбище, тебя просто тошнит от украшений на засыпанных ямах с разлагающимися останками.

Это – могила. И в ней гниет тело. Она не станет чем-то иным, если водрузить на нее мраморную плиту, или, тем паче, красивый искусственный веночек ядовитого цвета.

Но, повторяю, здесь не было этого. Здесь сама природа позаботилась о надгробиях. Высокие деревья, выросшие на костях, были гораздо более величественным памятником, чем все, сделанное руками человека.

Смерть, не изуродованная обществом, была тут именно тем, чем она и являлась на самом деле – естественной силой природы, ее Закатом. И она была так же величественна, великолепна и пышна, как летний закат. А в ее неизбежности не было отчаянья.

Чувство Тени не оставляло меня и здесь – ведь это было подлинным царством Тени. Но здесь оно трансформировалось. Из предчувствия чьей-то смерти оно превращалось в способность видеть смерть людей, похороненных на кладбище. Обрывочные видения проносились в голове, но я не чувствовала их боли и страха, как это бывало с видениями живых. Я просто видела хронику событий, и передо мной разворачивалась прошлая жизнь Города, составленная из мозаики смертей его жителей.

Революция, репрессии, расстрелы, голод, мор… Я видела, как это было, глазами мертвых.

Это было весьма интересно и поучительно.

Что-то я могла объяснить и понять, что-то нет. Не всегда мне хватало знаний. Но это было только поводом к тому, чтоб узнать.

Десятилетия ожившей истории летели вокруг меня, мои мысли были заняты волнующими вещами, и я стала находить, что мертвые люди куда интереснее живых.

И я приходила сюда все чаще.

 

 

*   *   *

 

«Старое кладбище – тихий приют. Здесь не страдают, не любят, не ждут. Здесь – окончанье любого пути. Путник, а, может, не стоит идти?

Тихо уляжется пыль от копыт… Гений непонятый в землю зарыт. Чья-то любимая. Чьи-то мечты. Кто похоронен здесь? Может быть, ты?»

Слова приходили в голову сами собой. Возможно, в них не было особого смысла, но было настроение, которое это место рождало во мне.

Я тихо брела по еле заметной тропинке, и бархатная новорожденная трава пробивалась под ногами сквозь ковер палой прошлогодней листвы. Кое-где еще лежал грязный ноздреватый снег, но он уже не был холоден. Весна набирала силу.

Весной тишина этого места казалась особенно странной.

Поскольку никто уже давно не приходил на заброшенные могилы и не оставлял поминок, птицы не гнездились здесь. Не каркали в воздухе вороны, как это бывает на городском кладбище. Не чирикали воробьи, как они обычно чирикают на городских улицах.

Это место выпало из времени и пространства. Время здесь остановилось навечно, и пространство свернулось в точку.

Точку, которая горит перед моими глазами.

Горит…

 

… Взлетела земля. Она поднялась в воздух и обсыпала, погребла заживо. Страшно и гулко лопнуло где-то в высоте. И еще… Еще.

Горит… впереди горит огонь. Грохот такой, что не слышно собственных мыслей. Кто-то кричит рядом, но мне видно только кривящийся рот.

Отплевавшись от земли, падаю животом на нее и ползу. Нужно доползти. Доползти!..

Вдруг… Звон в голове. Боль? И родное лицо перед глазами.

Мама! Что ты делаешь здесь, мама, в этом аду? Уходи, уходи скорее. Сейчас снова разорвутся небеса, и не будет больше ничего!.. Я.. я уже не вижу тебя.

Мама?..

 

Темнота.

 

Что это было?

Я посмотрела под ноги. Оказывается, давно сошла с тропинки и теперь стою на чьей-то могиле. Значит, снова видение.

Война. Солдат какой войны лежит здесь, под этим зеленым холмиком? Куда хотел он прорваться, когда наступила смерть?

Никто теперь не знает.

Сойдя с могилы, я вновь побрела на тропу.

Ни звезды, ни креста. Должно быть, в цинковом гробу привезли тебя, солдат, к той, которую видели твои умирающие глаза. Хотя, наверное, не было тогда цинковых гробов.

Слишком неясно, чтобы понять. А мог бы он рассказать больше?

Вряд ли.

Наверное, в разгар битвы ты сам не осознаешь, кто ты, и что творится вокруг. Ты становишься частью могучей силы, и эта сила влечет тебя, неразумного, как песчинку, в буре событий. И тебе легко умереть, потому что ты ощущаешь себя бессмертным.

Бессмертным…

Это, конечно, прекрасно. Но почему я никогда не вижу того, что происходит после смерти?

Все видения обрываются на полуслове, уходят в тень, из которой появились. Но что за этой тенью?

И есть ли там что-нибудь?

Как бы мне хотелось спросить и это…

 

Эй, подождите-ка! Что это?

Шорох.

Шаги.

За мной – отчетливые шаги.

Человек.

Кто-то идет там, позади меня.

Кто, господи? Сколько я не приходила сюда, я всегда была одна. Это, наверное, самое безлюдное место города!..

И сразу сделалось жутко.

Но я не могла заставить себя ни обернуться, ни остановиться. Ноги сами несли вперед, хотя все мое существо рвалось посмотреть назад, соскочить с тропинки и броситься в кусты. Встреча с человеком в этом глухом месте совсем не улыбалась мне.

Я боялась столкнуться с живым человеком. Самое малое, что он может сделать – испортить очарование старого кладбища каким-нибудь повседневным пошлым вопросом. А худшее… Что ж. Он узнает, как могут драться за то, чтоб заглянуть в глаза смерти… и остаться в живых!

Пальцы сжали рукоять ножа в рукаве. Я всегда таскаю его сюда на всякий случай. Похоже, случай скоро представится.

Так и есть. Он, наверное, заметил меня и догоняет. Он идет быстрее.

О, как хочется оглянуться! Но шея словно одеревенела.

Расстояние между нами явно сокращается.

Побежать я не смогу. Ноги и так с трудом слушаются, словно в каком-то дурном сне. А до дороги дойти не успею.

Скоро он поравняется со мной. Я уже слышу тихий шелест его одежды.

Нет. Он не обогнал.

Он идет за мной, теперь нет никакого сомнения.

Прямо за спиной. Он – за моей спиной.

Я… не могу обернуться.

– Зачем вы идете за мной?

– Мне в ту же сторону, что и тебе, – тихо сказал он. – Здесь ведь всего одна тропинка, и пока она никуда не сворачивает.

Мужской голос. Звучный, но мягкий... И знакомый! Я где-то слышала его раньше.

– Я знаю вас?

– Конечно. Ты знаешь меня. То есть, думаешь, что знаешь.

– Тогда я повернусь и узнаю наверняка!

– А вот этого не стоит делать.

– Почему?

– Я не замышляю зла. Я просто иду за тобой следом. И я не хочу, чтоб ты меня видела. Так зачем на меня смотреть?

Некоторое время мы шли молча. Напряжение потихоньку спадало. Действительно: двинуть меня по голове у него уже была тысяча возможностей. Уверена – метров на восемьсот вокруг никого нет. Это не жилая зона. И зачем со мной разговаривать, если собираешься вытворить что-то не очень веселое?

Успокаивает бдительность? Чушь. Это совсем не светская беседа.

Но я в самом деле не могу обернуться!

– И не нужно пытаться. Просто иди, и мы скоро разминемся.

– Кто вы, черт возьми?

– Всему свое время! Ты узнаешь потом. Но не сейчас.

– Вы знаете меня?

– Давно. И очень хорошо. Но хотел бы знать еще лучше.

– Зачем?

– Мне интересно, как и тебе. Ты наблюдаешь за мной, а я – за тобой. Мы изучаем друг друга. Но еще не пришло время столкнуться лицом к лицу.

– Наблюдаю?.. – я не понимала ни черта.

– Ну, по крайней мере, проявляешь интерес.

Да уж, интерес – мягко сказано. Я не только перестала бояться, а уже просто-таки изнывала от любопытства.

Сейчас я замедлю шаг, и он все равно поравняется со мной.

– А что вы делаете здесь?

– То же, что и ты. Я здесь отдыхаю.

– И я. Раньше я ходила на реку... Но здесь лучше. Туда все равно приходят люди. А здесь можно побыть совсем одной. То есть, я так думала. Вот уж не подозревала, что у кого-то могут быть со мной общие вкусы!

– У тех, кто одинок, всегда общие вкусы. Просто они никак не могут встретиться, чтоб узнать об этом.

Что-то неуловимо знакомое промелькнуло в этой фразе. Этот голос… эти слова… Где же я слышала раньше его голос?

Моя хитрость стала приносить плоды. Я увидела краем глаза мелькнувшую руку моего странного спутника.

Кожа руки была очень бледной, землисто-сероватого оттенка. Во всяком случае, мне так показалось. Рукав я не разглядела. Что-то темное.

– Вы говорите, что я знаю вас. Но я не знаю, точно не знаю! И сомневаюсь, что вы меня знаете. Вы впервые увидели меня здесь и догнали, чтоб заговорить.

– Ты первая заговорила со мной. Я просто шел позади.

– Вы меня напугали.

– Не думаю, что тебя так легко испугать. Тот, кто бесстрашно перелезает за ограду дамбы, чтоб просто задать вопрос, вряд ли испугался бы идущего позади человека.

При этих словах я резко остановилась. Он чудом не налетел на меня.

Как он мог об этом знать?!

– Вы… ты… Ты был там? Это… ты меня втащил?

– И сделал это очень своевременно, – сказал тот, кто стоял за спиной.

– Я должна увидеть тебя! – крикнула я и…

…И обернулась.

Сзади никого не было.

Куда он исчез?

Крутанувшись на месте, я ничего не поняла вначале. А потом увидела впереди удаляющуюся спину.

Дура! Он просто меня обошел!

Но как быстро…

В изнеможении я опустилась на землю. И долго смотрела вслед уходящему.

Среднего роста. Черная кожаная куртка и черные же линялые джинсы. Длинные темные волосы. Слишком длинные для мужика, если только он не поклонник какого-нибудь «Black Sabbath». Нет, я никак не могу знать его.

Очень странный тип!