HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Наум Брод

Наум Брод

Обсудить

Сборник рассказов

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 26.02.2009
Оглавление

12. Наум Брод
13. Наум Брод
14. Наум Брод

Наум Брод


 

 

 

 Считается, что город – до узкоколейки. За ней начинается пустырь, причем из тех, которые исключают, что где-нибудь поблизости может быть жилье. Поэтому появление, примерно через полкилометра, кирпичной ограды, удивляет. Присмотревшись, удивляешься ей еще больше: долгое время, пока идешь вдоль нее, не понятно, что она ограждает, поскольку ограда только со стороны дороги, ее нет ни по бокам, ни сзади и нет следов, что она была.

Но это еще не все. Идешь, идешь вдоль этой бессмысленной, вроде бы, ограды и вдруг тебе неожиданный подарок: ворота. Причем не какие-то там заброшенные, покосившиеся, в дикой траве, а нормальные, аккуратные, из сплошного металлического листа. А рядом слева (если стоять к ним лицом) еще и калитка с ажурной верхушкой. Как будто для подтверждения серьезных намерений самих ворот.

Открываешь калитку – еще одна неожиданность: слева четырехэтажный кирпичный дом. Ты в крайнем случае ждешь сторожку, хотя и сторожка в этом случае не понятно, для чего была бы, а тут вдруг нормальный домина, населенный, даже с пожарной лестницей снаружи, что говорит о том, что при строительстве дома присутствовала какая -никакая обстоятельность. Я имею в виду, что дом не производил впечатления временного сооружения. Может быть, его даже ставили с расчетом, что он положит начало нового района.

Дом в длину расположен вдоль ограды, подъезд у дома один и с торца. К подъезду ведут две ступеньки. Эпизод с учительницей произошел на них.

 

За домом – гора опилок, высотой, наверно, с дом. Не понятно ее происхождение. При мне никто ни разу сюда опилки не свозил. Поблизости никаких лесопилок тоже нет. И почему она так близко от дома? Может быть одно объяснение: гора была до появления дома, строительству она не мешала, а относить ее куда-то сочли не выгодно.

Гора с опилками – любимое место наших игр. Можно забраться на вершину и никого туда не пускать, но, в конце концов, сдавшись, скатиться вниз и долго лежать у подножья, ощущая спиной материнскую поддержку горы из опилок, почти всегда теплых.

Особенно я люблю забираться на гору в субботу, зная, что меня ждет ванна и можно изваляться от души… Я наверху, чуть левее – кусок летнего неба, солнце уже зашло, кругом покой, в прозрачном воздухе звенят голоса нераздраженных людей… звякает посуда… детский выкрик – еще левее наш дом, где тетя Геня готовит ванну.

 

Еще одно примечательное место за домом – свалка. С немецким танком на горизонте. Несколько раз мы предпринимали попытки обойти ее всю – настолько нас удивляли ее безграничные размеры, по крайней мере от дома краев не видно, но всегда наши экскурсии заканчиваются на каком-нибудь интересном месте, на каких-нибудь залежах – непонятных железяк или еще чего-нибудь. Однажды один из мальчишек нашел на свалке пистолет.

 

Мы приехали сюда к Исидору на лето. Мы – это его жена Геня, родная сестра моего отца, т.е. моя тетка; Исидор мой дядя. Я тогда жил с ними. Сам Исидор живет здесь уже несколько месяцев, работает на металлургическом заводе «заместителем директора по хозяйственной части» (формулировка, которая дошла до моих ушей из разговоров взрослых). Завод по ту сторону узкоколейки, «в городе» – скорее всего, узкоколейка и была проложена для завода. Один раз Исидор водил меня на завод: горы корпусов, гигантские трубы над головой. И посредине этого – маленький человек с честолюбиво сжатыми губами, одна рука в кармане брюк, в другой – дымящаяся сигарета. Это Исидор, вид сверху. В металлургии он вряд ли что-либо понимал. После того, как его поперли из армии, он какое-то время был без работы,… я помню, что он даже привередничал, отказывался от каких-то предложений, вроде полу подпольных артелей или принимал их, но скоро уходил, расплевываясь… в общем, в армии он был человеком и искал место, где бы ощущал себя так же …– в итоге сработали старые связи, что, кстати, странно для того времени, каким мы его представляем, тем более, что выгнали его за то, что он когда-то учился во Франции, еще удивительно, что не посадили… – и вот теперь он здесь, в каком-то маленьком городке, «по хозяйственной части». Каким он был работником, не знаю. Когда я стал что-то соображать, он уже окончательно не работал. По документам на одном месте он долго не задерживался, на металлургическом заводе он тоже пробыл недолго, но в те годы это могло свидетельствовать об официальном признании: нужного человека «бросали» с места на место. Успехи у него могли быть, но, скорее всего за счет честолюбия, а не любви к его многочисленным службам. Насколько я знал его, он не годился для роли беспрекословного подчиненного. Так же, как для роли хозяйственника. У меня есть его фотография, мне она нравится тем, что побуждает желание проникнуть в то, что предшествует мгновению съемки. Исидор стоит на крыльце какого-то дома, о котором мне хочется думать, что он принадлежит ему. На самом деле фотография относится к тому времени, когда у него не могло быть не то, что дома, но и своей квартиры. По его виду, правда, не скажешь, что мужик бедствует. Вальяжно прислонился к косяку двери, нога за ногу, одна рука традиционно в кармане брюк, вторая – у рта: специально ее поднес, якобы сейчас затянется сигаретой. Знает, что это выигрышная для него поза. А в это время, насколько мне известно, он работал приказчиком у кого-то в магазине. Что не вязалось ни с моим представлением об Исидоре, ни – благодаря отечественному кинематографу – с представлением о приказчике. Я думаю, Исидор сам страдал от несоответствия. Тогда он был еще довольно молод, снимок довоенный, может, чуть больше тридцати, я его застал значительно позже, когда уже можно было подводить не очень приятный итог: своего дела человек так и не нашел. И вот мне, знающему его после фотографии и не знающему до, хочется заглянуть за тыл фотографии, как будто там я смогу пройтись назад по его жизни, по оставленным им следам и понять, почему так случилось. В какой момент его биографии не произошло самого нужного перелома?

Биография Исидора, если представить ее в виде куска, вырубленного из пространства-времени:

-                Исидору 10 лет. Он узнаёт о смерти отца, Евгения Бабкина, отчества не знаю. Евгений Бабкин – купец первой гильдии, вроде бы его имя есть в каких-то исторических справочниках. У купца случился разрыв сердца. Я видел только одну его маленькую фотографию с какого-то документа – бородатый, угрюмый, мрачность образа контрастирует со звучанием его имени. Я знаю, что он был вхож в императорский двор; что женился на маленькой еврейке из Двинска, нарушив какое-то табу своей купеческой гильдии, и что подарил ей ресторан в районе Пяти углов, якобы назло той же гильдии. Судя по дальнейшей жизни Исидора складывается впечатление, что его отрубили от более значительной судьбы, предназначенной ему изначально.

 – Исидору 24 года. Дела совсем плохие. Революция отняла последние запасы купеческой вдовы. Слава богу, ей с сыном удалось вернуться в Латвию, где Исидор подрабатывает частными уроками французского и английского. Откуда французский – понятно: на последние деньги матери несколько лет учился в Сорбонне. Об этом от него только такая нравоучительная информация: «За четыре года жизни в Париже я ни разу ничего не подхватил, тьфу-тьфу». Из-за этого Париж и Сорбонна долгие годы представлялись мне некоей площадью, обрамленной старинными зданиями, одно из которых Сорбонна; на площади Исидор весело гоняется за хохочущими женщинами, в каждой из которых таится коварная болезнь. Но я за Исидора спокоен, знаю, что ему повезет, тьфу-тьфу! Надо сказать, в какой-то степени его пример сработал: время от времен в паузах уже между своими похождениями я вспоминал о нем и проявлял некоторую осторожность.

А английский был выучен самостоятельно. И еще пять языков. В Сорбонне он учился на экономическом, но, похоже, эта наука не далась ему. У него были явные способности к языкам, но его избыточная андрогенность не давала ему довольствоваться этим, хотелось каких-то более мужественных проявлений.

 – Исидору 36. Чуть больше, чем на той фотографии. Поза возле двери – это поза еще холостого человека. Однажды он докурил свою сигарету и вошел в подъезд того дома – так я представил его переход к семейному положению. Это была его первая женитьба, у Гени – первое замужество, хотя она моложе его всего на год. Мне кажется, что этот брак был для Исидора началом капитуляции. Тридцать шесть лет, карьера не сделана, семьи нет, детей нет. Или кто-то есть от какой-то давней связи, но тогда это еще хуже: ничего не добился, а уже напакостил.

 – Исидору от 46 до пятидесяти с чем-то, вплоть до нашего приезда в этот дом за узкоколейкой. В этом отрезке был самый удачливый для него период востребования – война, которая дала ему возможность наиболее полно выразить себя: знание языков, неудовлетворенное честолюбие (погоны, должности, боевые ордена, природная выносливость и проч.) Хотя его конец – это агония благополучия. Дом за узкоколейкой – это ее начало. Взрослые это понимали. Но, видимо, и я в свои десять лет что-то чувствовал. Иначе с чего бы мне представлять Исидора таким придавлено уменьшенным среди враждебной громады заводских корпусов? Очень скоро начнется сползание в нищету и далее – Исидор сдается окончательно.

 

Я забираюсь по пожарной лестнице на четвертый этаж. Делаю это на спор. Внизу стоят дети, подгоняя меня вверх подначками. Откуда-то я знаю, что нельзя смотреть вниз, и я стараюсь соблюсти это условие. Второй этаж… еще несколько перекладин – третий… Кажется, что забираться наверх для меня большее спасение, чем смотреть вниз. Вдруг я узнаю, что перекладин почти не осталось. Я поднимаю голову наверх и к своему ужасу вижу, что почти вровень с крышей. Спор я выиграл, но никакой радости нет. Голова сделалась чугунной, мысленно повторяю: «Надо залезть на крышу. Надо залезть на крышу». Мне так хочется поскорее распластаться на ней, подальше от края или поближе к трубе, за которую можно ухватиться и мне уже ничего не будет грозить. А еще лучше стоять на земле, избавленным от страха и от мыслей когда-нибудь еще залезать сюда. Мелькнуло желание отпустить руки. Я все-таки развернулся и посмотрел вниз. Кто-то успел позвать взрослых. Собралась небольшая толпа. Стоявшие внизу смотрели на меня не как на выигравшего спор, а как на обреченного. Какой-то дядька долго плюет себе на ладони, примеряясь к нижней перекладине. Кстати, забраться ему было бы не так легко, как мне: меня коллективно подсаживали. Это добавляет мне страха: как будто с самого начала высота была не по моим возможностям. «Не бздо!»– кричит снизу дядька и тянет ко мне руки. Но меня как будто не пускают с двух сторон: не могу залезть на крышу и не могу спуститься…

 

В нашем доме живет дебильная девочка. Она не умеет говорить, но все время пытается. Получается мычание, как у глухонемых. Мычание действует завораживающе: хочется не столько понять содержание, сколько притягивает уродство. Девочка всегда мне рада, а я не знаю, как себя вести. Взрослые мне внушают: девочка больна, ее надо жалеть. Но жалеть не получается. Дети обступают девочку и с любопытством рассматривают ее, не зная, что бы такое придумать, чтобы насладиться ее беспомощностью, острее почувствовать разницу между собой и несчастной.

Отец девочки офицер, видимо, младший и находится в какой-то служебной зависимости от Исидора, потому что в те немногие случаи, когда я застаю их общение, Исидору возвращается выражение лица, которое было в пору его благополучия.

Иногда с девочкой случаются приступы, и она закатывает истерики. Их хорошо слышно за стенкой. Там ее успокаивают, но чувствуется, что девочка уже всем в тягость. Родных сдерживает бессмысленность возмущений, соседей – правила приличия. Разряжаются они на обсуждениях чужого несчастья. Иногда приступы истерики продолжаются долго, соседям становится невмоготу и когда раздражение перехлестывает через край, начинают осторожно подъезжать к родителям девочки с разными медицинскими советами. Этим как будто подталкивают их к более активным поискам – не столько лечения девочки, сколько выхода из положения, в котором оказались соседи. Мать девочки обычно минует крыльцо быстро, с низко опущенной головой. У девочки есть бабушка – в этой истории самый не изменившийся человек. С девочкой она обращается так, как будто она нормальная. Все время что-то рассказывает ей и, что удивительно, девочка наклоняет голову, вроде бы слушает с пониманием. В эти минуты ее болезнь выдает только всегда приоткрытый рот с вываливающимся языком.

В спокойные периоды девочка ищет контакта со всеми, пытается заговорить. Если это происходит при матери, та с виноватым видом старается побыстрее девочку увести. Бабушка наоборот потворствует этому, сама с удовольствием включается в общение. Наверняка, бабушке его так же не хватало, как внучке, которая выступала в роли ее полномочного представителя. Приняв от кого-то гостинец (конфету, например), девочка долго его рассматривает, не соображая, что с ним делать. Когда рядом с ней мама, она старается вернуть. Бабушка это не одобряет: гостинец она рассматривает с не меньшим интересом и вожделением. Если девочка отказывается вернуть гостинец, мама говорит ей:

– Скажи мальчику «спасибо».– Мальчик – это я.

 Девочка почти осмыслено улыбается мне и произносит:

-                Себсеб.

-                Ну, вот видишь, – говорит мама и почти победоносно смотрит на меня.

После чего девочку уводит.

«Себсеб» я взял на вооружение. Когда в семье все хорошо настроены, я могу позволить себе сказать после стола «себсеб» вместо «спасибо». Геня печально качает головой: вот такое несчастье у людей, что ж теперь поделаешь. Исидор отмалчивается. Видимо, вспоминает своего подчиненного офицера, больной ребенок которого удерживает Исидора от большей требовательности. Но чаще оба меня одергивают.

«Себсеб» я прихватил в свою взрослую жизнь, иногда говорю вместо «спасибо». Никто не понимает, я рассказываю: когда-то по соседству жила дебильная девочка и так далее.

 – Себсеб?! – Слово вызывает непроизвольную улыбку, его охотно подхватывают

 

На дворе, ближе к вечеру. Стало пошумней, голоса позвонче, свободней. Тепло.

Я лежу на одеяле, брошенном на землю. Рядом со мной ложится какая-то дворовая девочка.

Девочка предлагает завернуть края одеяла, чтобы было «как в домике». Я соглашаюсь. Кто-то из ребят развивает эту идею и накидывает на нас две другие стороны одеяла. Теперь мы совсем в «домике». Нам, завернутым в одеяло, хорошо, девочка хихикает. Дети снаружи перекатывают нас упакованными по земле. Сквозь одеяло до нас долетают радостные вопли – уже весь двор принимает участие в нашей забаве.

Вдруг что-то кольнуло меня в темя. Еще раз кольнуло. Еще. Стало тихо. Девочка выкатилась из своей половины, открыв мне двор, удивленно и испуганно уставилась на меня. Я еще ничего не понимал, а уколы или что-то вроде не очень сильных ударов продолжались. Я приложил ладонь к голове – она вся окровавилась…

Когда я, наконец, повернул голову в сторону источника боли, я увидел мальчишку, который сидел на корточках и методично через одеяло долбил мою голову пистолетом. Тем самым, со свалки.

 

Одна из соседок – молодая женщина, но с признаками, по-моему, старой девы: в походке – семенящей, суетливой, с наклоненным вперед и вбок корпусом, обгоняющим ноги; в одежде. Ну, может, не старая дева, но одинокая, Это соответствует и послевоенному времени и тому, что она была учительницей.

Я был к ней неравнодушен.

Я любил кататься на воротах. Это само по себе интересно, мне еще нравится, когда кто-то из соседей застает меня за этим занятием. Особенная удача – если мое катание совпадает с проходом через ворота учительницы: она могла засвидетельствовать мою удаль. Черт ее дернул сделать мне однажды замечание: кататься нельзя. Почему, спрашивается, нельзя? Может ее тоже остановило желание убедиться в своей власти над десятилетним мужчинкой?

И пошла к подъезду. Я, не слезая с ворот, буркаю:

– Я тебя выебу.

Учительница вначале исчезла за дверью, но через мгновение вышла, сосредоточенно хмуря брови: переваривала. А, может, хотела убедиться, что ослышалась.

 – Что ты сказал? – Она медленно спускается по ступенькам. Чем дольше я молчу, тем вероятнее её догадка. – Повтори, что ты сказал.

Легко сказать «повтори», когда я совершенно одеревеневший вишу на воротах, уже поняв весь ужас содеянного.

-                    Хорошо, – произносит учительница с оттенком удивления и опять исчезает.

 Я стал слезать с ворот. Надо как можно быстрее убежать домой, решил я. Но на ступеньках нос к носу столкнулся с учительницей и тетей Геней.

-                Что ты сказал? – ласково спросила тетя Геня, наклонившись ко мне.

– Я сказал…– Я мучительно подыскивал что-нибудь похожее по звучанию.

 – Ты сказал…– подталкивала меня тетя Геня.

 – Я сказал…

 Учительница тоже напряглась, склонила корпус в мою строну больше обычного.

– Что ты – что? Что ты сделаешь? – дожимала тетя Геня. Убей бог, не знаю, что это им дало бы, но обе женщины добивались, чтобы я непременно повторил. Интересно было бы послушать, как учительница передавала тете Гене, что я сказал. «Евгения Самойловна,– голос учительницы дрожит от волнения, – ваш сын (меня все считали сыном Исидора и Гени) только что сказал мне тако-ое!…»– «Что? Что он сказал?»– в несколько наигранном ужасе спрашивает тетя Геня. «Я не могу этого повторить. Он сказал: я тебя… это самое» – «Что «это самое»?»– Тетю Геню уже всерьез разбирает любопытство. Она искренне не может домыслить сама. – «Очень грубое слово», – максимум на что решается учительница. «Грубое слово?» –Это немного успокаивает тетю Геню: мало ли слов, которые эта старая дева может считать грубыми. «Сейчас он сам нам скажет».

– Ты же хороший мальчик и всегда говоришь правду, – продолжает выжимать из меня тетя Геня. Нас уже обступили дети, последняя реплика, по мнению тети Гени, должна была быть поучительной и для них.

Я надуваю губы, сейчас расплачусь. До слез меня доводит не раскаяние, а беспомощность: не могу найти подходящей замены тому, что сказал.

 – Он сказал: «Я тебя выебу», – четко произнес какой-то парнишка, решивший выручить сразу всех.

Женщины сконфузились, учительница даже выпрямилась. Тетя Геня сказала, обращаясь к смекалистому мальчику:

– Мальчик, а ты знаешь, что так нехорошо говорить?

 Мальчик кивнул.

 

За домом, если идти примерно с полчаса, лес. Мы туда ходим, чтобы полазить по развалинам. Что это такое, никто не знает. Огромные каменные глыбы неизвестного происхождения. Они могли быть остатками древнего замка. Или крепости. Но среди развалин попадается много похожих на валуны. Значит, что-то эти обломки обрабатывало? Если человек, не понятно, для чего это ему надо было. А если это работа времени, сколько же им тогда лет? Мы между собой спорим: тысячи? Миллион триллионов? Каким-то образом мы еще умудрялись забраться на них. Особый шик – перепрыгнуть через расщелину между ними. Я хитрю, стараюсь это избежать. Я боюсь высоты, а после пожарной лестницы страх усилился. Но один раз что-то остановило меня у расщелины. Я заглянул вниз – настоящая бездна. Жуть! Я разбежался и прыгнул.

Расщелина была не очень большой, даже совсем не большой, но я очень гордился собой: как будто, отстав от своих бегущих друзей, я догнал их и теперь могу бежать вместе.

 

 

 


Оглавление

12. Наум Брод
13. Наум Брод
14. Наум Брод
508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!