Годины

На чтение потребуется 1 час 45 минут | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Колхоз «Светлый путь», которым руководил Максим Яровеев, осенью тридцать седьмого года собрал небывалый урожай. Осень подкачала – лёг ранний снег, потом потеплело, но зачастили дожди. Казаки-колхозники снопы свезли на гумно. Максим рассчитывал начать молотить под крышей, не страшась ни дождей, ни слякоти, для этого и строили два года к ряду казаки и мужики амбар. Всем, кому полагались трудодни и премии, в конторе писали ведомости и отправляли на склад для получения товара. Петру Махонину с семьёй, в которой было человек пятнадцать, работавшему с весны на редисе и огурцах, показалось, что Максим специально его обделил зерном. Пётр пришёл в правление. Сначала пытался говорить тихо, обстоятельно, ведь против Максима Яровеева зла у Махонина не было. Смог председатель заслужить доверие в Пустополёвской. Но зашел на Петра закидон. Под конец разговора разорался, а на выходе пригрозил Максиму и всему колхозу красным петухом, моровой язвой и волосатым клещом.

Кто-то из доброжелателей донес оперуполномоченному, что бывший белоказак и мятежник Петька Махонин на кресте клялся извести колхоз «Светлый путь» на корню. Уполномоченный приходил к Яровееву.

– Что, Максим Григорьевич, контра голову поднимает?

– Бросьте вы, Константин Поликарпович, какая контра? Петро у белоказаков по мобилизации служил. А нынче, смотрите, как работали. Одного редиса тридцать пудов сдали. Это он погорячился, уж я сам.

– Вы, Максим Григорьевич, на себя всего много взваливаете. Вот и с этими нянчитесь. Партия от нас чего требует? Бдительности. А мы под боком у такого гиганта индустриализации всяких терпим. Я бы не цацкался.

 

Наверное, забылся бы случай и с Петром Махониным, и с заступничеством Максима, если бы в середине зимы, вечером, озираясь по сторонам и хоронясь от людских глаз, не пришел в правление к засидевшемуся за конторским столом Яровееву агроном.

– Григорич, нам крышка.

– С чего это?

– С того. В зерне клещ. В Котовском амбаре почти всё зерно негодное, только скоту. Котов, падла, недобиток казачий, не проверил, не доложил.

– Котов казак, не спорю, но ты-то из крестьян, из красногвардейцев. Ты-то куда смотрел? Не всякий в твоих клещах понимает, не всякий углядит.

– А ты, Максим Григорьевич, всё контриков защищаешь. Да этот твой Котов прямой враг народа, – огрызнулся агроном.

– Помешались все на врагах. То Махонин враг, то Котов. Да не враждебность это, а расхлябанность и лень. Прав тятя мой был, когда говорил, что безруким да ленивым хоть золотой плуг дай, всё равно бугром напашут, потому что не в плуге дело, а руки из ж…ы растут.

 

– Ты меня, председатель не стыди. Ты думай, что делать станем? Я думаю, докладывать надо по всей форме куда следоват. И пусть этого субчика под белы рученьки берут.

– Котова?

– Котова.

– У него же ребятишек семеро.

– А у меня трое. И ты чужих не считай. Это тебе всё равно, ты бобыль бобылём. На светлом будущем повёрнутый. А мы люди земные, здешние. Ежели этих сами не сдадим, так ты и я на лесоповал пойдём. И это при хорошем раскладе.

– Так, агроном, слушай команду. Котовский амбар на корм скоту. В остальных полную профилактику. Сейте, вейте, пересушивайте. Пусть бабы завтра же садятся за семенную переборку. Руками, по зернышку всё переберите, но чтобы семенное зерно было лучшим. А перед государством молоком и мясом отчёт держать будем. И не трепись зазря. Планово, и баста. Не всякому рассказывай.

 

Через неделю ночью в дверь Максимовой избы раздался требовательный стук. Гринька, ставший уже подростком, поднялся первый. И хотел уже скинуть засов, но отец остановил. Максим молча потянул сына в дальнюю комнату.

– Гриня, быстро в мешок порты, рубашку, краюху, денег, сколько есть, и в окно. Поди, не догадались вокруг встать. И беги огородами, беги в город.

– Тятя, что случилось?

– Давай, сын. Давай. И про меня никому ни слова. Детдомовский. Это, сын, годины пришли. Те самые камни с неба, с которыми не совладать, – проговорил Максим уже в распахнутое окно.

В дверь били прикладами. Максим пошел открывать.

Товарищ Кащий состарился, но Максим узнал его сразу.

– Собирайтесь, гражданин Яровеев, – спокойно, без эмоций, сказал Кащий.

– Может, скажете, в чём дело?

– Скажу. Вас обвиняют в целенаправленном вредительстве экономике советского государства, в попустительстве врагам народа и симпатиях к бывшим белоказакам и белогвардейцам. Сам вы сын раскулаченного собственника, станичного атамана. Бывший царский офицер казачьих войск, доблестно сражавшийся за царя на империалистической войне.

– Ты, товарищ Кащий, войну не трогай. Я там с врагами России-матушки бился.

– Во-первых, я вам не товарищ, гражданин Яровеев, а во-вторых, вы тогда против интернациональных принципов выступали, кровавого царя и его гнилой и ненавистный строй защищали.

– Да уж, в интендантской роте не ошивался, – зло проговорил Максим.

Кащий только усмехнулся. Кивнул в сторону Максима, и солдат из НКВД застегнул на руках бывшего председателя колхоза «Светлый путь» воронёные блестящие наручники.