Преображение

Воспоминание о будущем

Виктор Сбитнев

 

Юрию Бекишеву на день рожденья, то есть на 20.12.2018 г.

 

Родился в декабре. А может быть, в июле:

оно давно прошло, рождение твоё.

Вот в прошлом декабре мы чехов, блин, обули,

и Кудрин нам сказал, что каждому – своё.

 

А были времена! Ты помнишь, в Козьем парке,

как с Сашкой бормоту из горлышка глотал?

Они давно ушли. Он хвастает про «Старку»,

про Гришины лубки^[1] и шахматный подвал^[2].

 

Но я, быть может, вру. Наверно, много выпил.

Всё было в аккурат, как написал Бугров.

Я просто жил не так. Нелепо и закрыто,

лишь запахи ловил пролётных поездов.

 

Деревни и леса. Колодцы и погосты.

И тусклые глаза девчонок и парней,

которых нарекли презрительно «компостом» –

я чую этот смог. Он застарел во мне.

 

Но я же не о том! Хотел про пожеланья,

про многие лета, про новые стихи.

А вышло как всегда: про чьи-то там страданья,

про город и село… хрущёвские грехи.

 

На Свете счастье есть. На Свете счастье было.

На Свете счастье будет. Ты мне сказал: «Смотри!»

Ты помнишь, как оно по Волге уходило

на яхте голубой под парусом зари?

 

И мы с тобой вдвоём под парусом сидели.

Я ветры изучал. Ты пробовал рули.

Нам было хорошо! Вот так… без всякой цели

ботинками не мять наскучившей Земли.

 

На свете счастья нет. И не было ни разу

у друга, у сестры. Отечество моё!

Мистический недуг. Укол дикобраза.

Я каждый год больней страдаю про него!

 

Мы клюнули в песок. Ты вынул папиросу,

продул её и смял, как водится, мундштук.

А я шагнул в прибой, как следует матросам –

привязывать концы баркасов и фелюг.

 

Я помню этот день! Светился солнцем воздух,

и в перистой глуби читался самолёт,

и думалось тогда, что мир ещё не создан,

что это впереди, что это всё придёт.

 

И вот оно идёт. А нас с тобою нету:

мы рядышком лежим – в венках и якорях,

закрытые на метр поверхностью Планеты

…она ещё мягка в начале декабря.

 

 

 

Воспоминание о будущем. Реплика о русском поэте.

 

 

Юрий Бекишев родился 21 декабря 1948 года в Берлине, в семье советского офицера, но впоследствии жил, учился, женился и писал стихи в Костроме. Хотя назвать его костромским поэтом было бы необоснованной локализацией, насильственным сужением явления, поскольку бекишевскую поэзию без всякой натяжки можно легко поставить в один ряд с поэзией Давида Самойлова и Арсения Тарковского, Олега Чухонцева и Юрия Кузнецова. И это несмотря на то, что на сегодняшний день в свет вышло… три небольших книжки поэта. И почти без предисловий. Но здесь глупо было бы в этом кого-либо упрекать, ибо и сам я, буквально с первой строки угадывающий эту неподражаемую интонацию, почему-то ни разу о Бекишеве так и не написал. За себя объективно сказать не могу, ибо приехал в Кострому уже в зрелом возрасте, а вот местные акулы пера и литературоведы, по-моему, всерьёз анализировать стихи Юрия Бекишева просто не решались. Хвалить – хвалили и даже восхищались. Но это – совсем другое.

В мини-цикл «Преображение» мы, исходя из сугубо композиционных соображений, отобрали стихотворения лишь из первого сборника поэта «Соседние миры», который вышел в 1990 году в Ярославле, когда Юрию Вениаминовичу перевалило уже за сорок, что для поэта, мягко говоря, немало. Но все, кто его знал и читал, прежде всего отмечали в нём не то что бы скромность, но очевидную отстранённость от мирской суеты и основательность потомственного интеллигента и библиофила. Причём, исходя даже не столько из специфики его поэтического проживания, сколько из стилистики его житейской повседневности. И как городского жителя, и как поэта Бекишева только и можно себе представить, что среди разложенных там и сям словарей, энциклопедий и многотомных собраний и книжных серий. В этом мире ему и в прямом, и в переносном смысле комфортнее всего. Он без видимых усилий шагает из античности в эпоху Возрождения, из язычества и пантеизма – в буддизм и православие, из варяг в греки, с илистых волховских берегов Званки хлебосольного Державина – на каменистые кёнигсбергские прибрежья бестелесного Канта, с костромского сеновала – под своды Домского собора или московской Академии художеств. Меняются эпохи, страны, философии, религии и даже пространства, а ему везде одинаково привычно, словно он постоянно возвращается в тот край, где не так давно не только торопливо завтракал, но и по-свойски обедал. И тем не менее, «Преображение», а не «Мост» (другое знаковое стихотворение сборника), который бы мог символизировать связь в «соседних мирах» всего и вся. Почему? Потому что «не умещаются в воде пролётов мощных отраженья». А возможность преображения должно иметь абсолютно всё: «…твой лёгкий шаг… и каждый взгляд, и жест, и радуга в ресницах, и снега за спиной сутулой взвесь… и всё окрест, как я того хочу, преобразится». Человек и послан в этот мир ради его преображения, ради поиска, а затем и установления в нём гармонии. И сие, по убеждению поэта, возможно лишь не разом, а по ходу… преображения собственных ума, души, рук и всего ими производимого: от сена для домашних животных до космических ракет… чтобы «и нам мозолистой рукою помахали с Луны в серебряных спецовках мастера». И вообще поэт прямо, без оговорок признаётся: «Мир видится мне чертежом рабочим».

 Но у преображения есть и иная, Божья грань. Она не столь очевидна, но без неё духовная жизнь человека «течёт по дну реки и не имеет отраженья». Значит, человек сделал неправильный выбор, и весь свой дальнейший путь преобразователя мира он рискует пройти не той дорогой:

 

С небес и земли – две тропинки,

две огненные полосы.

 

Можно ли исправить такую ошибку? Можно ли перейти с одной полосы на другую? Разумеется. Трудно, но можно, ибо выбор у человека есть всегда, особенно у того, который живёт на берегу «вечной реки». В этом, если хотите, сокрыт наш поволжский, привязанный к конкретному месту и людям, то есть истинный, а не ложный (по Льву Толстому) патриотизм:

 

Как выбор достоинства тяжек,

как лёгкой душе вопреки,

мучительней смерти и даже

на фоне бессмертной реки.

 

Шагая по культурным слоям легко и непринуждённо, Юрий Бекишев невольно «перемигивается» то с Пушкиным, Языковым и Нащёкиным, то с Хлебниковым и «ничевоками», а то и с самим Иоганном Себастьяном или даже Улугбеком. Собственно в состоянии этого непрерывного разговора он и шествует неторопливо (в течение 13 лет) из первого сборника «Соседние миры» во второй «Сны золотые», а из него (ещё 10 лет) – в третий: «Бумажная архитектура». Сегодня Юре исполнилось семьдесят. И он последнее время сильно не здоров. Для того чтобы написать о его поэзии нечто более существенное, влекущее за собой серьёзные выводы литературоведческого и культурологического характера, необходимо время. А пока хочу высказать краткое, но наболевшее. Юра, поправляйся, старик, и мы с тобой ещё вспомним… будущее!

 

Виктор Сбитнев

 

 

 

---

 

 

 

Фотография

У сестры лебяжье платье,
мама в плисовом жакете,
на моих локтях заплаты –
трое нас на белом свете.

Как мы счастливы с сестрой!
Руки матери на плечи
мы кладём
и крыльев легче за её стоим спиной.

Было холодно зимой.
Нам фотограф молодой
так велел:
«Вот вы – вот мама.
Вы за маминой спиной».

Выбор

Томит ли тебя неизвестность
Или уже всё решено…
Очнёшься – какая-то местность,
какая? – не всё ли равно?

Сияют бессонные воды
великой российской реки.
Направо – сады, огороды
и рощица с левой руки.

И лодка – не шире травинки
у шлаковой чёрной косы.
С небес и земли – две тропинки,
две огненные полосы.

В судьбе это тьмою покрылось,
но память иссохнет до дна:
зачем то, что некогда снилось,
лишает покоя и сна?

Как выбор достоинства тяжек,
как лёгкой душе вопреки,
мучительней смерти и даже
на фоне бессмертной реки.

* * *

Вода погасла.
Свет пропал.
В песок и в ил валун зарылся.
И человек к воде припал,
и вздрогнул вдруг,
и отстранился.

И удивился, что легки
Дни и его преображенья –
вся жизнь плыла по дну реки
и не имела отраженья.

Преображение

Светлее, чем у всех, – не твой наряд.
Но отчего мы тянемся друг к другу,
как дети, встав на цыпочки, глядят
за изгородь на чудную зверюгу –
вот-вот проснётся…

Бледной полуправдой
картавят рот – весь мир прибрать хотят
кошмары босховы и дьяволовы слуги.

Тебе дана волшебная ретина,
но способ мыслить твой – увы – рутинный.

Откуда знать тебе, что образ лишь предлог
к прогулке дальней без путей-дорог.

Но ты чертей и рыб в альбом рисуешь
И оживлять без знахаря рискуешь.

Зришь воды, вертограды, свод небес.
Земля вращается в семи цветных пределах –
не отвести от сущего очес!
В лучах фотонных, вверх скользящих стелах
мир триумфален,
и мильон чудес
ты наблюдаешь майскою порою.

Но август стороной летит другою…
И вдруг такою озарит тоскою!
Слезами обольюсь над книгою складской:
какой реестр!
Какая партитура!
И в каждой строчке внятная цезура.
Прелюды накладных!
Расходных ордеров,
как фуги Баха, стройные цифири…

Глаз ревизора – он нежней сапфира,
пером царапнешь – вспыхнет голубое…

Мне это время любо и любое,
но в списках значусь тех же, что и ты.
Мы в корень зрим, но разве мы – кроты?
Всем места в кронах хватит для скворешен!
Генеалогия пусть на одних ветвях,
а на других уже полно черешен.
И среди ангелов грязнуль нет и нерях:
в слюнявчиках, хрустящих от крахмала,
они летят –
ах, это голуби летят! –
и им, кажись, до нас и дела мало.

Но для любви, для утоленья жажды
неужто времени не хватит вам однажды,
и наши дни без пользы прогорят?

А я уже и лавр припас на всякий случай,
и пузырёк с эссенцией летучей,
и Улугбека звёздные таблицы,
и кость грудную Азраила-птицы.

Но нам уже пора с тобой проститься…
Твой лёгкий шаг люблю,
и каждый взгляд, и жест…
Пусть это мне когда-нибудь приснится:
любовь моя,
и радуга в ресницах,
и снега за спиной сутулой взвесь…
И всё окрест,
как я того хочу,
преобразится.

Баллада о побеге

Прутья грыз он зубами и рвал
десять лет – и сломалась решётка!
Мимо мчалась лихая пролётка,
он укрылся за ней – и бежал.

Пробирался за город, как зверь.
Было всё здесь ему неизвестно:
ветер дунет ли, скрипнет ли дверь –
обходил это страшное место.

Но когда вдруг развергся простор,
то от счастья, от света и воли
задохнулся он – руки простёр
и, закашлявшись, рухнул на поле.

И душа, что в том теле жила,
вышла вся через грудь и сквозь темя,
вкруг измученного чела
покрутилась какое-то время:

«Тот, кто воздух неволи презрел,
но не снёс даже вздоха свободы,
если этакой смерти хотел,
то не зря прозябал эти годы.
Я терзала его и о нём
я терзалась и пасть не давала.
Мы свободны!» – И с лёгким хлопком
Растворилась меж звёзд как попало.

Отыскали его среди трав,
в околоток свезли на телеге.
И лежал он в ней, ногу поджав,
Словно замер в стремительном беге.

И топтался народ на крыльце
с удивленьем и страхом немалым,
видя счастье на чёрном лице
с окровавленным волчьим оскалом.

 

[...]

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Внимание! Перед вами сокращённая версия текста. Чтобы прочитать в полном объёме этот и все остальные тексты, опубликованные в журнале «Новая Литература» в январе 2019 года, предлагаем вам поддержать наш проект:

 

 

 

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за январь 2019 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению января 2019 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.