Тайна зелёных котов

На чтение потребуется три с половиной часа | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы
О предшествующих событиях: Шабаш без председателя (роман)

В которой долг временно берёт верх над чувствами, но ничего хорошего из этого не выходит

 

 

Все совпадения с реальными событиями и сходства персонажей с реальными людьми являются случайными.

 

 

Звонок, разорвавший жизнь на две половины, раздался ровно в два ночи. Высветившийся номер означал одно – катастрофу. Осторожно освободив руку и поцеловав спящую женщину, он вышел на кухню и только там нажал кнопку приёма.

– Слушаю, товарищ генерал!

– Ладно, Денис, давай без церемоний. Я тебя не обрадую. Операция началась, и твой вариант не принят. Так что собирайся, в десять я тебя жду. И… ну, сам знаешь, что делать. Я тебя предупреждал.

То, что звонивший был не просто прямым начальником, но и давним приятелем, сейчас ничего не меняло. Всё, что он позволил себе, это спросить:

– Решение окончательное?

– Окончательнее не бывает. Сам знаешь, не я последняя инстанция. Бился, сколько мог. Ну, всё, до утра. Ситуация ясна?

– Яснее некуда. Буду в десять.

Несколько минут он сидел неподвижно, глядя в тёмное окно и собирая мысли. Но в голове непрерывно крутилось одно и то же – «Вот и всё. Не успел». Господи, если бы не её легкомыслие! Денис понял, что заснуть уже не сможет. Надо собираться.

Осторожно двигаясь по комнате, он наткнулся взглядом на акварель, висящую на стене. Там был нарисован котёнок с выгнутой спиной, взъерошенной шерстью и совершенно очумелым взглядом. Как его называла Алиса? – «Котёнок, у которого случилось видение»… Какие ещё видения ему предстоят? Какие ещё кошмары придумают наверху?

Зеркало в ванной комнате безжалостно показало, что он не в форме – с таким выражением лица надо не Родину спасать, а искать, где с утра наливают.

Денис Анатольевич Хомяков, генерал-майор ФСБ, а ныне советник Фонда Поддержки Гражданских Инициатив, в свои сорок три выглядел значительно моложе, несмотря на грузную фигуру и начинавшие редеть рыжие волосы. Вес скрадывал высокий рост, а многочисленные веснушки делали его лицо совершенно мальчишеским. В редкие минуты, когда генерал позволял себе смеяться, его голубые глаза искрились заразительным детским весельем.

Вот только смеяться ему в обозримом будущем не над чем. И не с кем. Денис посмотрел на спящую мирным сном Алису. Бедная девочка, наступающее утро окажется для неё, наверное, очень тяжким. Денис осторожно погладил её по волосам. Алиса во сне что-то пробормотала и зарылась носом в подушку. Вот и всё. Даже поцеловать её уже нельзя.

Кейс был собран, документы проверены, и оставшиеся до рассвета часы Денис сидел в кресле напротив кровати, стараясь ни о чём не думать – просто дышать рядом с женщиной, с которой, возможно, больше никогда не увидится. Ему принадлежали только эти несколько часов, в которые он бы не пустил никого – ни начальство, ни друзей, ни родных. Можно клясть судьбу, можно ругательски ругать дебилов, принимающих «окончательные решения», но лучше забыть обо всём этом. Пока не наступит утро…

В девять Денис очнулся. У него было от силы несколько минут. И он разбудил Алису.

 

 

Рассказывает Алиса Бецкая:

 

Что переживает женщина, которую только что бросил любимый мужчина? И не просто любимый, а горячо любимый много лет. И не просто бросил, а с особым цинизмом – без всякого повода и совершенно неожиданно.

Да ничего эта женщина не переживает! Потому что эта женщина – я сама, и никаких эмоций у меня сейчас нет. Вообще никаких. Есть только ощущение беспокойства, что я что-то не поняла и упустила, что-то не могу вспомнить. Но вот что?

Машину вчера на стоянку отогнала, как собиралась. На работу звонила – раньше понедельника меня не ждут. Счетов неоплаченных нет.

Где-то я читала, что человек, с которым случается самое невероятное несчастье, какое-то время может не чувствовать переживаний. Как солдат, которому оторвало руку или ногу, вначале может не ощущать боли. Срабатывают какие-то защитные силы организма. Вот как сейчас у меня. Поэтому я стою посреди комнаты и пытаюсь вспомнить, что же у меня случилось, кроме того, что совсем недавно Денис вышел из моей квартиры, хлопнув дверью так, что весь подъезд тряхнуло…

Вчера позвонила Ленка из Болгарии и задала два вопроса – не бросил ли меня еще «мой рыжий» и не снятся ли мне зелёные коты? Но с Ленкой это бывает. Всё-таки, известный маг и чародей – уже на целую виллу с садом наколдовала. То ли граждане в Болгарии доверчивее наших, то ли ей там колдуется лучше, но Ленкин бизнес, густо замешанный на вере народа в чудеса, процветает.

Когда-то мы с ней вместе закончили журфак МГУ, только я потом, как положено, пошла в журналисты, а она – в волшебники. Наши преподаватели – строгие материалисты – её этому не учили. Сама дошла.

Ленка считает, что у меня большие способности к её делу, и давно зовёт бросить всё и уехать в Урюпинск, простите, в Варну. Подозреваю, потому и не любит моего Хомяка, что он сильно не одобряет такие предложения. Да и вообще, категорически против того, чтобы я путешествовала без его мудрого руководства. Хотя я и сама не рвусь в магический бизнес.

А акварельный портрет смешного котёнка в зелёных тонах у меня висит на стене гостиной. Потому вчерашние Ленкины вопросы мне казались её обычным приколом.

Пока не хлопнула дверь.

 

Ещё вчера я переживала, что не миновать мне в ближайшее время предложения руки и сердца, которые придётся принять. Семь лет Хомяк надеялся, что я сама пристану к нему с требованием узаконить отношения. Но я, во-первых, вовсе не считаю наши отношения незаконными, а, во-вторых, после четырёх предыдущих браков имею стойкое отвращение к органам государственной регистрации. Не к своим бывшим мужьям – с ними у меня, к возмущению Хомяка, отношения вполне даже дружеские, а именно к тем самым органам.

С моего третьего мужа работники ЗАГСа даже вытребовали немалые денежки за то, чтобы НЕ играть марш Мендельсона и НЕ читать напутствия и пожелания. Иначе я отказывалась регистрироваться. Зашли в зал, сказали «да, согласны», подписи поставили – и на выход. Так отказ от сервиса обошёлся моему благоверному дороже самого сервиса (вот ведь лицемеры!). Мой четвёртый оказался суров и за отказ от обслуживания по полной программе не заплатил ничего, рявкнув, что молодой семье (мне тогда и сорока не было) деньги нужнее. Кажется, это его третий надоумил – передал личный опыт.

Но Хомяк-то, дожив до своих сорока с хвостиком и дослужившись до генерала на невидимом фронте, ни разу не побывал в ЗАГСе. И потому считает, что для женщины высшее благо – отвести туда своего мужика. Это он, видимо, решил на примере своего друга Ромки Стоянова, которого туда раз шесть или семь водили – я уже сбилась со счёта.

В последнее время у меня появилось даже не подозрение, а уверенность, что придётся скоро сменить свою красивую фамилию, которую я никогда не меняла, на комическое звание «генеральши Хомяковой». Мой дорогой явно решил взять инициативу на себя. Намёки становились всё недвусмысленнее, делать непонимающий вид было всё труднее и час «икс» приближался. Потому как согласиться с Хомяком будет несказанно проще, чем заставить его поверить, что я этого действительно не хочу, и не отсутствие любви тому причиной. Это меня искренне печалило, хотя само поведение Хомяка столь же искренне радовало.

Даже суровая Ника Кротова восхитилась – как это мне удалось из мрачного фээсбэшника сделать эдакого шармёра и жизнелюбца. А Ника зря не скажет. У неё характер боярыни Морозовой и погоны покруче Хомячьих – выслужила на государевой службе. Как-то Никин муж пошутил, что она лампасы на лифчике носит. Сам после этого ходил тихий и задумчивый.

Но Денис действительно в последнее время глаз радовал! Может, не только мой? Хотя Денис – и другая женщина? Даже сейчас у меня это ничего, кроме приступа смеха, не вызвало. Я-то знаю, кто та женщина, ради которой он готов на всё – она стоит с мечом на Мамаевом кургане и зовётся Родина-мать. Вторая женщина, которую Хомяк любит нежно и бескорыстно – его родная матушка. А вот третьей до сих пор была я.

А, может, Хомяка замучил очередной приступ ревности? Но прежде, если у него случалась эдакое помрачение, он не уходил, а скандалы закатывал. Вплоть до победного конца – чтобы во всём разубедили и по головке погладили. Впрочем, в последнее время это прекратилось – то ли перестал поводы искать, то ли мудрость нагулял.

Если хорошо поразмыслить – вот именно, хорошо поразмыслить! – то получается, что всё то время, которое Хомяк не проводил на службе или с мамой, целиком посвящалось мне. И звонить он умудрялся из любой Тмутаракани. Меня же вполне устраивало, что Родина-мать и мать родная, занимая Хомяка, оставляют мне достаточно свободного времени.

 

Что же могло случиться? Неужели та самая причина, о которой мы никогда не говорили? Может быть, я не чувствую отчаяния потому, что просто пока не верю в эту ситуацию?

Ещё вчера вечером Денис требовал, чтобы я не ступала по полу босыми ногами – простужусь. Это летом-то!

А рано утром разбудил…

– Прости, что беспокою. Не вставай.

– Тебя что, вызывают?

– Вызывают. Ключи на столике.

– Ключи? Какие ключи?

– Не стоит хранить у себя ключи от квартиры женщины, с которой больше не собираешься встречаться.

Сон слетел с меня моментально.

– Денис, что случилось?

– Абсолютно ничего. Просто встречаться мы больше не будем. Заранее благодарен, если не станешь звонить.

Я увидела, что у него непривычно неподвижное лицо, какие-то странно тонкие губы и вместо зрачков – чёрные точки. Эти чёрные точки в глубине голубых глаз, которые ещё вчера смотрели на меня совсем иначе…

Я молчала, не соглашаясь признать реальность ситуации. И тогда Денис зло сказал:

– Надеюсь, ты быстро найдёшь мне замену. У тебя практически нет шансов остаться одинокой.

– Ты это серьёзно? Ты всё обдумал?

– Серьёзно. Не хочу, чтобы у тебя оставались иллюзии. Побед тебе и оборений.

Прозвучало это предельно спокойно, и странно было так дверью хлопать.

Я не помню – бросал ли меня когда-нибудь мужчина? Если не помню, значит, такого не было. Отсутствует полезный опыт. Если бы я раньше знала, что он окажется полезным.

Вспомнился Ленкин звонок. Теперь только остаётся, чтобы действительно зеленые коты приснились. Или черти. Или носороги. Но для этого надо хотя бы заснуть.

 

И тут позвонил Додик. Если человека зовут Давид Ашотович Папкович, если по профессии он антиквар, да и по национальности тоже, то рано утром в субботу такой человек звонить не должен. Но Додик это сделал, и, судя по всему, он-то и испытывал всю полноту эмоций, мне сейчас недоступную.

– Алиса, я тебя умоляю! Я умоляю тебя! Разве я когда-нибудь тебя умолял? Это экстремальный случай! Нам надо срочно встретиться!

– Додик, у меня уже и так полно экстрима. Может, как-нибудь потом?

– Алиса, я не могу потом! Я мамой клянусь, не могу! Я тебя жду через час в «Пирогах»! На Никольской! Очень, очень жду! Ты не можешь меня бросить в такой ситуации!

– Да в какой ситуации, Додик?

– Ой, я не могу же по телефону!

– Ладно, жди, приеду.

Так случилось, что мы с Додиком приятельствуем. Есть и некоторое количество общих знакомых. Его небольшой антикварный магазинчик расположен недалеко от моей нынешней работы. Я частенько заезжаю к нему выпить кофе с хорошим коньяком и поболтать. Покупаю что-либо редко, но Додик не в претензии. По его мнению, разговор с интересным собеседником дорогого стоит. Впрочем, и сам Додик – человек редкой эрудиции и обаяния, чего по его сегодняшнему звонку не скажешь. Что же с ним стряслось? И почему я именно сегодня должна заниматься делами армяно-еврейско-белорусского антиквара, приехавшего лет десять назад в Москву из Тбилиси? А, может, ему хуже, чем мне?

Через час оказалось, что так и есть.

Но сначала нужно было привести себя хотя бы в относительно нормальный вид. Хорошо ещё, что я не привыкла озадачиваться необходимостью делать ежедневную боевую раскраску, да и в нарядах предпочитаю простоту. Холодный душ, чашка кофе и поиск свежей футболки с джинсами много времени не заняли.

В моей внешности – уйма недостатков, поэтому я могу с чистой совестью считать себя настоящей красавицей. Ничего искусственного. Зубы, волосы и прочие достоинства – всё своё, природное. Мне повезло – в нашей семье женщины долго сохраняют молодость. Моя прабабка по материнской линии в сорок пять лет развелась с мужем, с которым нажила троих, к тому времени взрослых детей, и умудрилась выйти замуж за молодого человека двадцати пяти лет от роду. Так она ему ещё сына родила и прожила в новом браке сорок лет! Если вспомнить, что прабабка к тому же работала главным прокурором немаленького города, история сия вошла не только в летопись семьи. Но об этом – как-нибудь позже.

Главное – сегодня, в свои сорок (не буду говорить, с каким хвостиком) лет я ещё смотрюсь намного моложе ровесников и не балую посещениями всякие заведения, поддерживающие женскую красоту. Сама справляюсь. Вот и сейчас справилась. В зеркале не отражалось никаких следов пережитого.

 

Ровно через час я спустилась в подвал «Пирогов» и за дальним столиком в полумраке узрела знакомый белый свитер. Дёрнул же меня чёрт обойти зал за колоннами и со спины закрыть Додику глаза ладонями!

– Тихо, Дубровский! Я – Маша!

Додик начал сползать со стула. Прошлось приводить несчастное создание в чувство. После этого он дрожащим голосом пролепетал:

– Ну, зачем же так, Алиса?! Я ночь не спал, я в такой опасности! В такой опасности!

– Ладно, извини и успокойся. Излагай свои проблемы.

– Это не проблемы – это беда, дорогая! И зачем я только купил этих котов! Ведь было какое-то предчувствие, я тебе клянусь, тогда ещё так себе и говорил – Давид, вспомни, чему тебя учила мамочка!

– Хорошо, вернёмся к истокам. Чему же она тебя учила? Кстати, когда это было?

– Ах, ты ещё можешь шутить!

– Ну, я же знаю, что настоящая еврейская мама не считает своё чадо самостоятельным, даже если оно уже – как ты, например, – достигло половой зрелости и успешно торгует антиквариатом! Кстати, о каких котах речь? Случайно, не о зелёных?

Ответом мне были полные ужаса глаза Додика.

– Ты уже всё знаешь? Откуда?

– Да ничего я не знаю, так, к слову пришлось. Ты же помнишь мою картинку! Ну, ту, которую ты ещё продать уговаривал!

– Ах, не о ней речь! Не о ней! А что, ты всё-таки решила продавать?

Да, антиквар, даже в состоянии ужаса, остаётся самим собой. Эту акварель кисти художника, после ранней смерти неожиданно ставшего знаменитым, мне много лет назад подарил один поклонник. Мой четвёртый муж, понимающий толк в таких делах, ещё тогда советовал с ней не расставаться и дал ей название – «Котёнок, у которого случилось видение». Так вот, этот «котёнок с видениями» был предметом больших вожделений Додика – недаром наши беседы часто приводили к тому, что он со слезами на глазах набавлял цену. Возможность получить заветную вещь как-то стёрла со смуглого лица Додика непривычную бледность. Но пришлось его разочаровать.

– Так мы о твоей беде или торговаться? Нет, продавать я ничего не собираюсь, не обессудь. Просто вчера меня Ленка спросила, не снятся ли мне ещё зелёные коты.

– Какая Ленка – та самая?

 

Додику опять стало хуже. Он почему-то верил в силу магических чар моей подруги, и ей в очередной приезд в Москву даже удалось его раскрутить на пару ценных побрякушек за привлечение удачи к бизнесу. Случилось так, что после этого у Додика выгодно продалась три года пылившаяся бронзовая скульптура – коняга в полтонны весом, но работы самого Лансере – и Ленкин авторитет был признан незыблемым. Всё-таки восточные люди верят в сказки как дети.

– Да она просто прикололась, всего-навсего. Ты расскажешь, наконец, в чём дело? Или я считаю, что это – ложный вызов спасательной службы.

– Нет-нет, что ты! Всё очень серьёзно! Ты знаешь, что опубликован список похищенного в Национальной художественной галерее?

– Конечно, знаю, хотя сам список не смотрела. Но ведь там кого-то уже повязали, да и при чём здесь ты? Ты же краденое не скупаешь.

– Получилось, что скупаю! Полгода назад ко мне приходил один сдатчик, принёс двух котов из нефрита – подделка под Фаберже, но очень хорошая. Просил деньги сразу, совсем недорого. Я и купил. Откуда мне было знать, что они из этой галереи?

– Понятно – твоя мамочка явно когда-то учила тебя, что бесплатный сыр предлагается только в мышеловке.

– Что-то вроде этого. Но ведь люди часто сдают дёшево, когда срочно деньги нужны. Я смотрел – не было тогда никаких заявлений об их пропаже. Значит, он – добросовестный сдатчик!

– Ну, тогда тебе и волноваться нечего. Подними документы с паспортными данными – и все претензии к нему.

– Да ведь я ничего не оформлял! А ты в курсе, что одного антиквара прокуратура уже выпустила из-под стражи? Признали, что невиновен!

– Не в курсе, но тем лучше.

– Кому лучше? Ему там глаз выбили и руку сломали, теперь в психушке лежит! Объясняют, что сам неудачно упал. Алиса, я не хочу в прокуратуру!

– Ладно, не хочешь в прокуратуру – подбрось их куда-нибудь или вообще выкинь.

– Да не могу я это сделать! Я их выставлял на прошлом салоне! У меня их все видели! Потом одного продал – и самому Рудольфу Карловичу! Теперь ты всё понимаешь? Пока разберутся – я могу не только в трубу вылететь, но и вообще пострадать! А если захотят сделать крайним – скажут, я всё и организовал! К грузинской мафии припишут!

– Это уж ты загнул – ты ж не грузин.

– Но мама до сих пор живёт в Тбилиси, а я там родился. Ты же знаешь, как разбираются! Спаси, прошу тебя!

– А как?

– Тут уже антиквары, чтобы обезопасить себя как-то, сдавали кое-что из этого списка через прессу! У тебя столько знакомых! Помоги! И Рудольфа ты знаешь – мне к нему обращаться сейчас никак нельзя – ты же видишь, в каком я состоянии. А ты умеешь быть такой убедительной. Деньги я ему все верну, мамой клянусь. Вот, у меня всё с собой.

 

И Додик протянул мне черную кожаную сумочку, неприлично именуемую в народе «п…ска» (то есть, «сумка для лиц с нетрадиционной сексуальной ориентацией»). Впрочем, ориентация Додика меня в этот момент волновала меньше всего.

– Словом, ты хочешь, чтобы я забрала статуэтку у Рудольфа и организовала через прессу возвращение обоих блудных котов в галерею?

– Конечно! Я тебе буду так благодарен, что ты даже представить себе не можешь!

– А если Рудольф этого кота продал или подарил, мы за ним по всему миру гоняться будем? Ты же не думаешь, что его личный самолёт каждый раз с рентгеном просматривают?

Мне совсем не хотелось влезать в это дело. Да ещё лишний раз встречаться с Рудольфом. Хоть и отношения у нас неплохие, и, кажется, меня он не подозревает в желании чем-то разжиться от знакомства с очень и очень богатым человеком. Но одно дело – болтать в гостях у родственников, с которыми Рудольф давно дружит, и совсем другое – звонить ему лично и просить о встрече. Однако занятие чужими бедами отвлекает от своих. Эта мысль и определила моё решение.

– Ладно, Додик, я попытаюсь.

– Да у тебя всё получится! И ещё… Ты ведь можешь попросить, если что, своего генерала помочь?

Только таких напоминаний мне не хватало для полного счастья!

– Нет, дорогой. Генерала я попросить уже не могу. Сама справлюсь.

Наконец-то Додик слегка отвлекся от проблем своей неотразимой персоны.

– У тебя тоже что-то случилось? Ты какая-то… странная. Хотя, как всегда, красавица, клянусь мамой!

– Спасибо за комплимент. А обо мне сейчас говорить не будем. Всё, я поехала. А тебе нужно крепко выспаться. Или напиться. Лучше первое – дружеский совет.

 

Оставив Додика в «Пирогах», я отправилась домой – именно спать. Как говорит мой папа, отслужив много лет на флоте – «Держись поближе к камбузу, подальше от начальства. Если что непонятно – ложись спать».

Как ни удивительно, бессонница у меня не случилась – даже наоборот. Проспала больше суток. Мерзавка Ленка оказалась права – зелёные коты мне снились – они ходили по цепи кругом друг за другом и исполняли какой-то марш генно-инженерных войск – «Взвейтесь, соколы, орлами, полно горе горевать!». Проснувшись, я поняла, что хочу в Урюпинск, в Варну, в деревню, к тётке, в глушь, в Саратов – куда угодно, лишь бы из Москвы.

Но на мне висело обещание помочь Додику. В сумочке с неприличным названием лежала коробочка, вместившая в себя злополучного нефритового кота с нагло задранным хвостом и опаловыми глазами и ещё 10 000 «условных единиц». Судя по всему, до этих событий Додик собирался неплохо нажиться на несчастных животных – вряд ли он сам заплатил за них больше нескольких сотен (уж я-то его цены знаю).

 

Рудольф Карлович отловился с первого звонка и, как всегда, был церемонно-вежлив. Я просто попросила его о встрече по неотложному делу, не объясняя, какому.

– Алиса Яновна, извините ради бога, я до конца следующей недели в Москве отсутствую. Но как только прилечу, буду искренне рад увидеться. Спасибо за внимание ко мне. Надеюсь, у Вас всё в порядке?

– Конечно. Я Вам позвоню в конце недели. Спасибо.

Своё очень немалое состояние Рудольф, уехавший в 70-х годах прошлого века в Израиль, а потом перебравшийся во Францию, заработал на гостиничном бизнесе. Насколько я знаю, теперь сеть его гостиниц в Европе и Таиланде давно работает сама по себе – участия хозяина не требуется. И Рудольф на старости лет занимается любимым делом – коллекционированием антиквариата, в основном, фарфора и живописи. Как удалось Додику втюхать ему этого злополучного кота – тот ещё вопрос.

Но главное – я могу с чистой совестью исчезнуть из Москвы на неделю, чтобы хоть как-то привести себя в норму. Договориться с шефом о маленьком отпуске не составило труда – на этой работе меня не просто берегли, а, можно сказать, холили и лелеяли.

Когда я по собственному горячему желанию покинула должность руководителя информационной службы Общенациональной партии трудящихся, из всех новых предложений лучшим оказалось то, которое сделала «Наша партия». Больше всего я ценю возможность не ходить каждый день на работу. Тем более что заниматься политической аналитикой лучше в тишине и уюте. Но сегодня и тишина в Москве для меня была не тишина, и уют – не в радость.

Так, с позволения руководства, я и отправилась из Москвы в век то ли прошлый, то ли позапрошлый – по расстоянию не так далеко, как по времени. Всего километров триста. Правда, последние пять – своим ходом.