Обо всем или ни о чем: нужное подчеркнуть (№22)

«Гносеологические, онтологические и аксиологические аспекты восприятия мира и текста» – ого, вот это подзаголовок, думаю я, открывая философское эссе «Мир. Текст. Я» Андрея Медведева. И название-то было интригующим: мир, текст, я – проблематика, над которой бился, пожалуй, весь ХХ век; но автор пишет в веке XXI, так неужели нашлось сказать что-то новое, еще не сказанное? А уж подзаголовок! Тут Вам, уважаемый читатель, и познание, и бытие, и теория ценностей. И даже если автор не скажет ничего нового, то, уж наверное, обобщит и подытожит так, что последние спорные моменты получат свои точки над i. Да и вообще, такой подзаголовок – высокая планка, которую ставит сам автор, а это значит, что ниже нее он, конечно же, уже не сможет опуститься. Ведь никто его, уважаемого автора, право же, не тянул за язык. Да и не станешь ждать слов на ветер от господина Медведева, будучи знакомым с биографической справкой на его странице.

Впрочем, кредитование текста в залог его названия и подзаголовка подвергается существенному сомнению уже в начале эссе. Задается ли читатель, ориентированный на «гносеологические, онтологические и аксиологические аспекты восприятия мира и текста», вопросом о том, «почему мы воспринимаем читаемое и видимое неодинаково»? Полагаю, такой вопрос (и подобные ему) может служить первоначальным толчком к простейшим рефлексивным операциям. Но чтоб задаваться ими в рамках «гносеологических, онтологических» и далее по тексту… Довольно сомнительно.

Еще более настораживает обещание «между прочим» ответить на вопросы о том, что есть мир, что есть я и подобное. Впрочем, допустим, что это форма проявления авторской иронии. Но вот, что действительно странно, так это почему вопрос о нашем способе восприятия мира задан прежде, чем вопрос о том, что, вообще, есть мир, и что, вообще, есть я? Впрочем, допустим, что автор готов предоставить нам оригинальный взгляд на проблему, ведь недаром так заманчив был заголовок.

Но формулировка одного из следующих вопросов – «Что держит мир и Я?» – тревожит уже не на шутку. Впрочем, далее читаем вопрос «И что со всем этим делать?». Ах, видимо, это опять ирония. Да и вспомнить название первой главы – «По следу старика Канта» – и эпиграф из великого «Мастера и Маргариты». Да автор, видно, любитель поиронизировать!

Цифра один (подозреваю авторский замысел) предполагает начало последовательного ответа на поставленные вопросы. Однако дочитываю эссе до конца, а цифры два так и не нахожу… Да и попытка разбить текст на логические части в соответствие с перечнем проблем так и повисает в воздухе. А вместо цифры два и последующих, нахожу, помимо отсутствия логики изложения, местами неровное и плохо вычитанное изложение; нехитрые приемы заигрывания с читательским вниманием, тем более удивительные в тексте, который, казалось бы, призван раскрыть секреты уже вековых проблем. Порою нахожу чистейшие парадоксы: сбитая с толку, перечитываю несколько раз, но, нет, не нахожу оправдания… Автор постоянно ссылается на знаковые имена эпохи – текст прямо-таки переливается перламутром: Кант, Беркли, Фихте, Кастанеда, Ницше, Шопенгауэр и так далее. Автор, кажется, знаком с принципиальными философскими установками – вот и читатель утверждается истинным автором текста. Но тогда почему текст вдруг понимается как пример воспринимаемого мира? Почему становится возможной формулировка «чей-то текст»? Парадокс! И даже то, что можно было бы воспринять как удачный прием (например, постановку в один логический ряд имен исторических личностей и литературных героев – как, действительно, оригинальную иллюстрацию теории «мир есть текст»), оказывается лишь чем-то, сродни небрежности. Ирония становится все менее тонкой, стремясь превратиться в риторику и пафос оратора рыночной площади.

Далее, автор, используя аллюзию на знаменитый текст Сервантеса, выстраивает центральную метафору эссе – мельница как жизнеобразующая идея, и борьба с ней. Однако эта метафора не вполне понятна. Точнее, даже не так: она понятна, достраиваемая моим собственным разумом и опытом. Возможно, это очередной способ эмпирически проиллюстрировать одно из положений эссе? Возможно, именно так автор делает меня, читателя, истинным автором текста? Но если так, то замысел реализован уж очень неоднозначно: уж очень вся ситуация похожа на то, что метафоре, при всем ее изначальном, сервантесовском потенциале, всего лишь не хватило доработки. Более того, хочется не просто читать перечисление возможных вариантов, но увидеть авторскую интерпретацию, почему же мы боремся с нашими мельницами, почему не можем не бороться, но при этом теряем самое жизнь, если наша мельница вдруг рушится? А пока остается лишь впечатление, что за последнее столетие мир знавал и более удачные популярные интерпретации философских идей, даже если говорить о таком парадоксе как «философия для чайников».

Впрочем, что касается содержания, то более всего меня заинтересовала одна фраза, не имеющая прямого отношения к идеям работы. Автор, опять как будто «между прочим», внедряя в текст один из своих нехитрых приемов завлечь читателя, сообщает: «Уважая уровень Вашего интеллекта, не буду вдаваться в излишние подробности и расшифровывать общеизвестные термины». Вот так так… Оказывается, автор уважает уровень моего интеллекта. Интересно, что же он подразумевает под уважением?

Полагаю, уважение состоит не только в том, что бы не расшифровывать известные термины. Ведь, как известно, порою понятиям, существующим веками и, казалось бы, прекрасно известным и понятным с течением времени, деконструкция и переформулировка становятся исключительно необходимы. Мне думается, что уважение интеллекта – это, например, ясность и логичность изложения. Либо же обратное – в качестве упражнения по разгадыванию ребуса для этого самого интеллекта. Но едва ли можно назвать уважением неопрятность: тут не дописано, тут не додумано, все как-то необязательно и, истинно так, «между прочим». Также вряд ли уважением интеллекта является почти что фамильярное отношение к корпусу философских, сакральных и художественных текстов; автор жонглирует ими – и делает это опять «между прочим». Даже в открытом сарказме было бы больше уважения, нежели в таком «между прочим». А если целью не-расшифровывания терминов и перекатывания, словно шариков в ладони, имен мыслителей является демонстрация авторской осведомленности, то имеет ли такое уважение отношение к интеллекту читателя? Видимо, интеллект здесь и понимается как владение набором имен, что-то сродни столь распространенному нынче козырянию лейблами. Ведь если автору есть, что сказать, он говорит – для всех и для каждого, не выбирая аудиторию по признаку знакомства с терминами и именами. И уж совсем не подходит под определение уважения читательского интеллекта формулировки, вроде такой: «Или упрощенно – для домохозяек…». Что ж, видимо это «упрощенно» как раз для меня, ведь одной из моих социальных ролей является роль домохозяйки. Но для кого в таком случае всё предыдущее и последующее?...

Что-то вроде Post Scriptum

Классическая система высшего образования начинает свою работу с юным сознанием бывшего школьника, в том числе, с того, что учит его специфицировать, сужать проблему. Ведь научная работа тем и отличается от школьного реферата: стремясь сказать обо всем, чаще всего получается не сказать ни о чем. Начни с меньшего, получишь больше. А уж потом, научившись, дерзай – стремись вперед, per aspera теорий и мнений ad astra новых уникальных идей. Глубоко продуктивная идея, на мой взгляд. И продуктивная она на любом этапе образования, творчества, работы, жизни.