Я забываю имена

Плач Пенелопы

Ах, Одиссей, твоих ли это слов
Дрожит в ладони тень? Нет, это свечи...
Постылая отчизна. Стылый кров.
Ни эскулап, ни преданность не лечат

От безрассудной веры. Ты придешь,
Вот-вот, почти через мгновенье...
Ах, Одиссей! Молчит глухая ночь,
Лишь шум волны. Лучина еле тлеет.

Ты знаешь, эти дерзкие мужи
Задумали равняться меж собою
(Мне прошлой ночью стражник доложил),
Кто уведет меня своей женою.

А я молчу. Я верю – ты живой,
Я имя сторожу твое прилежно,
И пол-Итаки чтит меня вдовой.
Ах, Одиссей! Ты снишься мне все реже.

Неужто это столь недобрый знак –
На судне женщина? Я бы пошла с тобою,
Я бы десяток солнечных Итак
Забыла за твой взгляд и море.

Ах, любый мой! Чужие паруса
Так часто вижу я на горизонте
И в каждом встречном узнаю глаза
Твои... О, Боги! От беды укройте!

А жизнь течет привычной чередой
Ночей и дней. Я верю и смиряюсь,
Пылится в уголке твой лук тугой.
Ты только выживи. А я тебя прощаю...

Гефсимания. Две тысячи лет спустя

Нынче дивная ночь. Влажных трав ароматы
Отнимают рассудок, молись – не молись,
Как и вечность назад, как тогда, на закате
В Гефсиманском саду. Нынче всю мою жизнь

Превратили в раскрученный цикл историй.
Я читаю и помню – все было не так:
Нрав другой и одежда иного покроя,
И Иуда скорее был друг, а не враг.

То ли я говорил чересчур непонятно,
То ль напрасно пришел... Я смертельно скорблю.
И теперь много больше, чем тридцать талантов
Стоит имя мое. И опять продают.

Двадцать долгих столетий во лжи и гордыне...
Отче! Некому встать перед ликом твоим!
Нет резона отряхивать ноги от пыли –
Здесь и так сущий ад. Тени сонных маслин

Кружевным полотном укрывают предместья,
Это все, что осталось от славы Отца
На проклятой земле, где опасно быть честным.
Тени, звезды и ночь, да еще этот сад.

Нет надежды признать, что меня здесь не поняли,
Права нет умолять отвести эту боль...
Они поняли все, только каждый – по-своему.
Даже мне теперь страшно предстать пред Тобой!

Нынче дивная ночь. Я с потрепанной книжицей
Жду рассвета и внемлю, как плещет Кедрон,
Не надеясь, что кто-то неспящий отыщется
В эту страшную ночь на горе Елеон.

1812

Леденел бурый снег. Индевели мундиры.
Залихватски сверкал солнца луч на штыках.
Становился безмолвною белой могилой
Подмосковный забытый нехоженый тракт.

Слепли лошади от белых хлопьев навстречу,
Вышел хлеб. Вышли силы. По горло в пурге.
Вроде русские кличут такое несречей?
"Malchance", – говорят на родном языке.

Кто же знал, что в России такие метели,
И такой непростительно дикий народ?!
Генерал говорил, здесь поют коростели,
Кто же знал, что зимой коростель не поет.

Жозефина! Душа моя! Гибнут солдаты,
Я впервые бегу с поля боя, как трус.
Я слабею душой – даром, что император.
Жизнь моя! Я, похоже, впервые сдаюсь.

Я мечтаю вернуться в оставленный город,
Сжечь его еще раз. Проклинаю Москву!
Я устал слышать тихий презрительный ропот,
Я боюсь не дойти. Я не в силах уснуть.

Леденел бурый снег. Пламенела столица.
Александр метался. Шел проклятый год.
Упорхнула из рук ошалелой синицей
Золотая надежда на славный поход.

Заслуженным

Жизнь прожить – не рифмы в столбик строить,
Только в строчку впредь и только прозой.
Оборвав дебют на полуслове,
За спиной оставив только отзвук,

Хочется спалить стихи в камине,
Выгнать вон скулящую Эвтерпу,
Жить по-человечьи, как другие,
Вместо строк считать рубли и метры.

Хочется трагично, по-библейски,
Как когда-то римский прокуратор,
В розовой воде омыться дерзко...
Хочется по-честному и матом!

Жизнь прожить... Конечно, вам виднее!
Вы – мудрее, вы ж лауреаты,
Мне ли вас корить, и мне ль не верить
Вашему безбожному таланту?

Пешке до ферзя – почти что вечность.
Не сужу... Опять же по-библейски.
Вру. Сужу. И алкоголь не лечит,
Но не – виной сужденьям резким.

Жизнь прожить – не поле... И по тексту.
Я сдаюсь. Я погребаю знамя.
Меж лауреатов слишком тесно
Злой моей душе. Бросайте камень!..

Монолог нерожденной дочери

Мама! Не пей вина,
Я уже не могу, ты слышишь!
У меня болит голова
От дыма, которым ты дышишь.

Мама! Мне нечем дышать.
Прошу тебя, ну покушай!
Мама! Ну хватит рыдать!
Послушай меня, ну послушай,

Здесь темень и гулкий плен,
И голос сквозь воду пьяный...
Ты не любишь меня совсем!
Ну что же с тобою, мама!

Ах да. Ты ведь пишешь стихи.
Прости. Я не буду больше
Толкать тебя изнутри...
Мама! Ну сколько можно?!

Мама! Ну что ты молчишь?
Ну поговори со мною!
Ты третьи сутки не спишь.
У тебя какое-то горе?

Милая! Я боюсь
Страхов твоих и крика.
Снаружи – грохот и хруст,
И сразу так странно тихо...

Мама. Я так ждала,
Когда ты одаришь любовью.
Но, кажется, ты умерла.
И я, похоже, с тобою.

Время лечит

Говорят, время лечит. Правда?
Я куплюсь. Я поверю. Лишь бы
Оказалась товару кратна
Моей жизни цена. И крыши

Зазвенят от новой капели,
И рубцы зарастут, пожалуй.
Я мечтаю опять поверить
В то, что время врачует память.

Я смотрю, как смывают ливни
Островки прошлогодней боли
Вместе с грязью, со снегом. Глина –
Вот, что я у веков в ладонях.

Им ли дело до моей веры?
Я стараюсь не быть безликой.
Я стираю весной портьеры,
Мою окна, считаю блики.

Ну и что, если сын мешает
Строчки в столбик слагать на кухне –
Он ведь маленький, он не знает,
Что у мамы нет силы духа,

Чтоб заставить себя проститься
С юной страстью к слепым безумствам,
Чтоб забыть беспечные лица,
И свою беспечность из пульса

Выгнать, вымести от порога.
Ну и что, если память стонет?
В этой памяти мало прока
И к тому же тревожит совесть.

Говорят, время лечит. Вряд ли.
В столбик – только списки покупок.
Заставляю себя не плакать.
Лечит косность. Но очень скупо.

Неотправленное

Не пишется... Не плачется навзрыд.
Полутона и полунастроенья
Вползают липкой пеленой в мой быт;
Среди людей все больше тени, тени,

Вместо причуд все больше суета,
Уже не вспоминаются обиды,
За воскресеньем движется среда,
Уже давно со всеми квиты.

Простуда приживается в груди,
Все чаще по утрам висят туманы,
Взрослеет сын. Безвременье летит
Еще быстрей, чем время. Понимаешь,
Здесь нет тебя. Здесь любят тишину,

Здесь все мои безумства под запретом,
И я грущу. И может, слишком жду,
Раз ты еще не здесь, а где-то?
И может быть ты не совсем такой,

Каким я тебя знала. Как же скучно:
Я бархат по груди кладу легко
И в ожидании шагов молчу послушно.
Ты помнишь, как дрожала год назад

На моих слишком уж замерзнувших ладонях
Прозрачная и влажная слеза.
Потом за нами вновь пришла погоня...

Куда писать теперь, когда тебя здесь нет?
Как спать, когда ты за плечом не дышишь?
За тридцать поистершихся монет
Кто мне позволит вновь тебя увидеть?

Никто. Никак. Я привыкаю к пустоте.
Она уже не пропасть – так, канавка.
А совесть мажет недосохшей краской
Поверх холста с названием "Нигде"...

К России

Как такую любить державу?
Голубые глаза полей.
Полыхает степным пожаром
Нищета по русской земле.

Как любить эти стройные церкви,
Где торгуют бессмертной душой?
Где еще есть такая вера?
Нету больше веры такой!

Иисус, Моисей, Иуда,
Кто из вас бывал на Руси?
Кто из вас бы сумел отсюда
Песню Сирина донести

В раскаленную Палестину,
В золоченый цветной Царьград?
За какие дела пред Россией
Ваши лики на нас глядят?

Мошкарой огородной жалят
Крохоборы босой народ.
Как такую любить державу?
Научи меня, патриот.

Патриоты! Какая сила!
За Отечество мать продадут,
И любовь к великой России
Иностранным словом зовут.

На большой разноцветной карте
Не отметить такой простор.
Как такое любить дикарство
Всем культурам наперекор?

Скуп на нежности люд крестьянский,
Грубо тесан мужицкий быт,
Тяжкий жребий и край не райский,
Только как это все не любить?

Эйфория

Заведи. Спрячь меня за чертой
Незнакомой искрящейся выси,
Укради мой проклятый покой
И скорми черствым хлебом птицам.

Заплети в мои косы траву,
Облачи меня в плащ из пыли.
Я потом за тебя умру,
Только сделай хоть что-то! Чтоб было

Горячо, чтобы воздух звенел.
Чтоб пронзительно пело сердце,
Чтобы каждый, кто видел – горел,
И чтоб в этом пожаре греться.

Заключи меня в тесный плен
Своих жарких и злых объятий,
Чтоб никто и подумать не смел,
Что за тайны ношу под платьем.

Закружи в танце звездных бурь,
В ледяном бесконечном вихре,
Чтоб свинец оголтелых пуль
Закипал, едва грянет выстрел.

Обессмерть меня тысячей ласк,
Обессиль, покажи мне бездну.
Даже если в единственный раз,
Но чтоб было и там нам тесно.

Наводни всю меня собой,
Разозли меня, сделай дикой.
Научи быть бурлящей рекой,
Задыхаться в безумном крике.

Разведи, сделав шаг за край,
Мои крылья в последнем взмахе.
Крик заглушит твое "прощай",
Только кровью чуть-чуть запахнет...

О любви

Если хочешь – будет по-старому:
Губы в губы, честно, неправильно,
Горячо и немножко скомкано,
Ощущенья предательски мокрые.

О любви... Если хочешь – спишемся.
Отпусти. Нам нельзя, слышишь!
Отпусти! Я не буду прежней.
Электричество под одеждой...

Нам пора уже все исправить,
Многоточья над "i" поставить,
Нам пора научиться думать
О том, что о нас скажут люди.

О любви... Хочется подробней,
Чтоб вокзал и дешевый кофе,
Чтобы честно, без грубой фальши,
Чтобы ты чуть-чуть настоящий.

Новый снег и новая мода,
Так уже полтора года.
Если хочешь – давай, как раньше,
Хочешь – можем и лучше даже...

Ностальгия

А давай все вернем, как было –
Эту комнату в девять метров,
Эту боль, что глаза слепила
Пьяной скорбью по иноверцам,

Эту мелочную бестактность,
Равнодушие друг от друга...
Это будет такая малость,
Но зато я живою буду,

Но зато будет право плакать,
Не лелеять стерильность мыслей.
А давай обесточим память,
Не подпустим чужих на выстрел,

Чтоб не думали стать родными,
Чтобы только себе быть верной.
А давай все вернем, как было,
Я опять останусь бездетной,

Ты опять окажешься пьяным...
А давай насовсем уедем.
Мы сумеем в забвение кануть.
А давай ты мне вновь поверишь!

...В телефоне меню простое,
И рука не дрогнет, пожалуй
Удалить этот старый номер
И повязанную с ним память.

Потому что стерильны мысли,
Сын не твой растет незаметно,
Да и я не пишу больше писем.
Не пишу с того самого лета...

Обыденность

               (триптих)

                       I
Как чудно и немножечко грустно
Созерцать свой отглаженный быт.
Я считаю с ударами пульса
Каждый час уходящей судьбы.

У меня – как у строгой хозяйки
На учете и взгляды и смех,
Томик классика у кроватки,
Где спит маленький человек.

Благородная отрешенность!
Бури жизни идут стороной.
Вдалеке вновь проносится поезд,
Снова мимо и снова не мой.

И пока еще я надеюсь,
Что ты все-таки мне не лгал.
Человечку пошел третий месяц.
Ты его до сих пор не видал...

                       II
Знаешь, есть такие дома,
Где не знают слова "любовь",
Где и без решеток тюрьма,
Где не верят в древних богов,

Есть такие люди, как здесь:
Ни мечты, ни веры – хоть плачь!
Ни единой Души окрест,
На счастливых назначен врач.

Но зато никаких проблем,
Все известно на жизнь вперед.
Я боюсь привыкнуть совсем
К ожиданию честных снов.

                       III
В этих строчках все больше гласные,
В этом городе стынет туман,
От Невы до гремящего Каспия
Ни один друг не ждет меня.

Из чужих стихов оправдания:
По словцу, по строфе... И вновь
Обрастает угрюмой окалиной
Неземная моя любовь.

Святость образа. Слепость от свету.
Горький чай в предрассветной мгле.
И до боли любимым голосом
Ты звучишь у меня в голове.

Я прилежно учусь смирению,
Я стараюсь молчать и жду:
У меня еще много времени
На смешную мою беду.

Не умирай!

Только не умирай! Будь бликом,
Будь предрассветной тенью –
Легкой, бесшумной, зыбкой.
Только живи. Пусть время

Вылижет нежно раны
Ноющих междустрочий.
Я унесу туманы
В перьях своих сорочьих,

Чтоб не плутал в дороге;
Вышлю по следу птицу,
Вытку из шерсти тогу...
Знаешь, езжай в столицу!

Я сохраню твой номер,
Вежливый оператор
Скажет мне: "Будь спокойна,
Твой абонент в порядке".

Только не умирай. Пусть где-то,
Пусть не со мной, не рядом.
Я сохраню портреты –
Большего мне не надо.

Я не забуду имя.
Я не грущу, что порознь.
Только живи, любимый!
С неба – всем светят звезды.

Тебе

Если верить – то только тебе.
Если помнить, то только о нас.
Если в пропасть – то только во сне,
Наяву – лучше сразу пропасть,

Наяву – лучше сразу уйти,
Если вдруг в твоем взоре боль.
Только вот от порога пути
Все повязаны только с тобой.

Я хочу рассказать тебе быль
О смятении в родных глазах,
И о том, как однажды накрыл
Две души суеверный страх.

О дрожании нежных рук,
Погружаемых в пыл огня.
Только правду об этих двух
Знаешь ты даже лучше меня.

Я хочу подарить тебе мир,
Пусть игрушкой в твоих руках
Он искрится, сияет, звенит,
А захочешь – рассыплется в прах.

А захочешь – растает, как сон.
Я прошу лишь, сумей понять –
С той поры, как вошел в мой дом,
Целый мир – это тоже я.

Я хочу разделить твой путь
Или под ноги лечь тропой.
Это мне не давало уснуть,
Потому что мой путь – с тобой.

Разлука

Новый город раскинул сети,
Ловит душу в узоры улиц.
На вопрос телефонный: "где ты?"
Отвечаю: "Только проснулась".

Улыбаюсь случайным встречам,
Ведь случайных встреч не бывает;
От любви таблетки не лечат,
И запой от нее не спасает.

Развернулась бездонным небом,
Закипела и лезет наружу,
И под сердцем тихонечко сверлит
Одна фраза "Как ты мне нужен!"

Я безумствую, я взрываюсь,
В пульсе бьется родное имя,
А моя внезапная радость
Мне вдруг стала, как легкие крылья.

Вот и хочется ехать, мчаться,
Целый мир обнимать крылами,
Но какой же тяжелый подвиг
Еще на день тебя оставить!

Мне вдруг стало совсем все можно,
Я забыла об опасении.
Греет плечи мне ветер дорожный,
Но я все же вернусь в воскресенье.

Оборотень

Господи, как хочется напиться!
Выжечь благочинность долей спирта,
Выпорхнув напуганной синицей
Из строки с заглавием постскриптум.

Господи! Как страшно сверлит взглядом
Лик кривой полуночного солнца.
В полнолуние сойдет и чаша с ядом,
Если спирта в доме не найдется.

В четырех стенах который месяц...
Скоро захлебнусь в своем молчании.
Из груди выпрыгивает сердце,
Не сумевшее оборотиться в камень.

Может, хоть сегодня кто увидит
Мою настоящую личину,
Показать не смею – слишком стыдно,
Разве что случайно. Вышли силы...

И ведь не попросишь о свободе,
Зная – это верная погибель.
Если только сами вдруг прогонят,
А иначе слишком тяжек выбор.

Сбросив опостылевшую шкуру,
Мечется безумная лисица.
Может, хоть сегодня грянет буря?
Боже, как же хочется напиться!

Есенину

О нем писали: победителей не судят,
Его назвали гением времен.
А что ему? – Бутылку, да подругу,
Да березки в проемах окон.

Деревенский наивный мальчишка,
Золотые пряди на лбу.
Дурачком казаться не вышло:
Поэты пишут чужую судьбу.

Слишком много ты видел лиха,
Чтобы стать отребьем пустым.
Ты не смог углями тлеть тихо,
Ты горел огнем золотым.

В кабаках, да под звон гитары
Ты пытался забыться – зря!
Никогда ты не станешь старым,
И смерть у тебя не своя.

Никогда ты не сможешь смириться
С ненавистной своей судьбой,
Не узнаешь, что сталось с Россией –
Босоногой, нищей вдовой.

Не гнушался распутной жизни:
Алкоголь, безумие, смерть…
Все твои славянские искры –
Все, чтоб мог ты ярче гореть.

Мы с тобой, поэт, одной крови,
Одной пробы на нас печать,
И почти одна у нас доля:
За Отчизну родную печаль.

Значит, будем петь и скандалить;
Ты ушел, я пока еще здесь.
За наш дар нам небо заплатит,
На земле – лишь водка да месть.

Километры

        (дорожный цикл)

                      I
Меня встречали чужие люди,
В чужих гостиных поили чаем,
И только те лишь, кто с детства любит,
Моих истерик не замечали.

Меня дожди умывали чужие,
И города открывали двери,
Меня хотели видеть счастливой,
И только добрые песни пели.

Меня кормили вокзальным хлебом,
И придорожной мечтой вприкуску,
Меня любило чужое небо,
Но все равно было как-то грустно,

Что мне приходится быть чужою
Самой себе и родному миру.
Но я устала с мудрыми спорить –
Я навсегда распрямляю спину.

Я навсегда откажусь от права
Носить в руках ваше честное имя,
Чтоб не помять в рюкзаке, как бумагу,
Чтоб не испачкать в дороге пылью.

Я уж сама как-нибудь сумею
Пройти свой путь до конца достойно.
Прошу простить, что я все же посмела,
Но мне так будет чуть-чуть спокойней.

                       II
Напоите его вином,
Расскажите, как я тоскую,
Вспоминая тот душный дом,
Где теперь он других целует.

Нарисуйте ему мои сны,
Утаив, что он тоже мне снится,
Что блуждая в чащобах лесных,
Берегу я его на ресницах.

Обманите его печаль,
Пусть поет он веселые песни.
Мне ведь, правда, почти не жаль.
Я еще на шаг ближе к смерти.

                       III
Я все равно вернусь в твой город.
Пусть там опять метут метели,
Пусть там меня никто не помнит,
Но я вернусь. Ведь ты мне веришь?

Я все равно ступлю ногами
На твою вымерзшую землю,
Омыв стопы твои слезами,
Свою судьбу с твоею сверить.

Я буду в дверь твою стучаться,
Тихонько, чтоб лишь ты услышал,
И будешь ты просить остаться,
И будет снег на мокрой крыше...

Ну а пока я пью устало
Зеленый чай на теплых кухнях,
Но знай, осталось очень мало.
Я прилечу. Ведь ты же пустишь?

Удел поэта

Удел поэта – целовать людские ноги,
И улыбаться им и спину подставлять,
И редко-редко попадется на дороге
Еще один умеющий мечтать.

И судьбы их одна в одну похожи,
Он скалил зубы, он, как ты – бунтарь,
И ты, как он. Отмечен Музой тоже,
И в пальцах дрожь, и в голове пожар.

Казалось бы, случайное знакомство,
И может быть, все так и есть. Но, факт!–
Чужой, и совершенно посторонний,
Он ближе для тебя, чем родной брат.

И вот, в глуши лесной за стопкою горючей
Вы дарите друг другу жизнь свою.
Ты рассказал ему, что как-то друг твой лучший
Увел твою любимую жену.

А он поведал, как однажды утром
Его прогнали из дому родные сыновья,
И что теперь он никому не нужен,
И псы бродячие теперь его семья.

И так вам с ним до самого рассвета
Есть время свои души изливать,
А утром два нестриженных поэта
Пойдут по разны стороны опять.

И станут снова петь по переходам
И семьи себе новые искать,
Но вновь придется чистить людям ноги
И улыбаться им и спину подставлять.

* * *

Я забываю имена идущих рядом –
Не потому что звать по имени их больно,
Не потому что так кому-то надо –
Я и свое-то имя не припомню.

Я забываю голоса своих любовей,
Я становлюсь безмолвием покорно,
Чтоб не бывать средь тех, кто верит Слову,
А только с теми, с кем молчать не больно.

Я оставляю чьи-то двери за спиною,
И лишь ключей чужих с годами больше
В моем кармане. Я ищу покоя.
Все реже вслух, но так, наверно, проще

Делить себя меж долей и недолей,
И убивать все то, что было свято.
Оно, конечно, не уходит, стонет
В ногах моей постели. Но обратно

Пути не будет, нет, да и не надо.
Я слишком дорого плачу за свою глупость.
Я забываю имена идущих рядом,
Чтоб их с чужими вдруг не перепутать...

Обсудить