Ключик с тесёмочкой

 

 

 

Хирург Пирожков, после того как почистил возле подъезда пылесос, не смог попасть в свою квартиру. Ключ будто испарился. В который раз он ощупал карманы спортивного костюма, осмотрел всю лестницу от входа до коврика у двери, переворошил палочкой сухие комочки в траве под скамейкой – ключа нигде не было. Он заглянул даже в подвал, но в таинственном мраке раздался омерзительный визг, и через доктора перепрыгнул, царапнув за ухом, злой рок, чёрное пятно на репутации всего дома – кот Омон из тринадцатой квартиры.

 

«Только этого чёрта здесь не хватало», – подумал Пирожков. Несмотря на молодость, он был немного суеверен. Вспомнив, как мимо него четверть часа назад пробежала болонка, доктор слегка встревожился: ему сегодня встречаются только животные... Где же люди?!

 

На звонок долго не открывали. Наконец в дверном проёме вместо Нонны Эдуардовны возник незнакомый Пирожкову, одетый до пояса старшина-пожарник, который начал с претензии:

– Доктор, у меня в мошонке что-то…

 

«Знаем мы этот приёмчик: ошарашит вопросом, а потом шандарахнет по голове…» Отодвинувшись на всякий случай подальше, доктор с фальшивой улыбкой кивнул:

– Здрасте… Но я хирург. Делаю операции, удаляю...

– Не-е-ет!! – «больной» отшатнулся и замахал руками.

 

Медленно, со скрипом приоткрылась соседняя дверь, и старшина взял себя в руки. Застегнув китель, он стал шептать что-то доктору на ухо.

– Повторяю: я – хирург. Вам нужно к урологу в поликлинику. А я хотел только спросить у Нонны Эдуардовны, не могла ли её болонка поднять с земли мой ключ.

 

Припухший (доктор, кажется, понял, отчего среди пожарников мало пьяниц – сон успешнее алкоголя отключает сознание) старшина зычно скомандовал:

– Болон, ко мне!

– А почему болон? – удивился Пирожков.

– Так это ж кобель… – пожарник склонился всем своим ещё крепким телом над дрожащим существом и двумя пальцами поднял его заднюю лапку. – Вот…

 

«Демонстративно-истерический тип», – поставил свой диагноз доктор. Психиатрия была его хобби.

– Ты брал ключи у них?! – продолжал свирепствовать полувоенный.

В мордочке пса было столько святой простоты, в глазах светилась такая детская невинность, что Пирожкову ничего больше не оставалось, как только извиниться и попрощаться.

 

Он перебирал в уме все мыслимые и немыслимые версии пропажи, но проверить их не успевал – сегодня был день плановых операций.

 

Взяв взаймы у соседа, партнёра по преферансу, секонд-хендовские кроссовки, доктор спортивным шагом зачастил по безлюдному городу. Лишь перед входом в больницу ему встретился первый прохожий. Старушка с заплаканными глазами трагическим голосом объявила:

– Можете уже не спешить. Он только что кончился.

– Кто?! – доктор резко остановился, – слесарь Маслёнкин?!

– Какой Маслёнкин? Сериал «Рабыня Изаура».

 

 

*   *   *

 

В операционной, где все было готово к удалению геморроидальных узлов, лежал распятый, в одних только бахилах на ногах, пристёгнутых выше головы, слесарь Маслёнкин с АЗС. Над ним в напоминающем тогу халате, скрестив на груди руки подобно римскому прокуратору Понтию Пилату, в глубокой задумчивости стоял доктор Пирожков.

 

Что есть истина?.. Что мог ответить на этот вопрос продрогший, измождённый трёхдневной голодовкой слесарь Маслёнкин, который никак не мог взять в толк, за какие грехи терпит эти мучения. Самовыразиться – тихонько завыть по-собачьи – ему мешало только присутствие трёх молоденьких медичек.

 

«Тревожно-депрессивный тип», – решил доктор и встрепенулся:

– Ну, долго ещё мы будем ждать анестезиолога?!

Медсёстры синхронно подняли и опустили остренькие грудки.

«Где его носит? Три минуты работы… Пришёл – увидел – уколол. А пахать – хирургу. Да ещё под местным наркозом, если они не сошлись на трёх канистрах бензина».

 

Наконец вбежал возбуждённый анестезиолог, ввёл наркотик и открыл счёт.

– Товарищ врач, что-то я долго не отъезжаю…– забеспокоился больной.

– Ты знаешь, какой теперь товар возят, брат? Считай! Щас будет хорошо. По-любому…

– Девятнадцать, двадцать, двадцать одна, двадцать две… ка… ни… – и больной обмяк.

 

Резал доктор Пирожков автоматически. Мысль о ключе не оставляла в покое: «Сорока унесла? Бывшая жена украла? – И на аппендиксе его осенило: – Как же я, Буратино, сразу не догадался?!».

Но, сообразив, что он уже в брюшной полости, доктор ощутил шок. «Всё… Это тюрьма». К счастью, аппендикс оказался женским – заканчивалась вторая операция.

 

«Фу-у… – облегчённо выдохнул Пирожков. – Мог человека зарезать из-за какого-то ключика. А там – топор в руки и на лесоповал… А анестезиологу что? Три канистры бензина… Конечно... – хорошо усыпил…» И уже с лёгким сердцем он стал накладывать женщине швы.

 

Спустя час доктор с нетерпением Кисы Воробьянинова вскрывал камеру пылесоса. «Всё ясно: машинально положил и…» Он вдруг почувствовал себя бомжем – под пылесборником было пусто.

 

Открыл дверь доктору, забравшись в квартиру через балкон, местный беспризорник Маугли. За работу, поскольку не нашли медной проволоки, он взял алюминиевую кастрюлю – за цветной металл в приёмном пункте хорошо платили.

 

Как все меланхолики, доктор подолгу пережёвывал неприятности. Вот и теперь что-то мешало успокоиться. Проходя в очередной раз мимо телефонного аппарата, он остановился и набрал номер хирургического отделения:

– Инетта, ты? Как прооперированные? Кто жалуется? Та, которая с аппендицитом? – На лбу у Пирожкова появилась испарина, а перед глазами опять замаячил лесоповал. Неужели он мог что-то оставить в полости?! – В операционной ничего не пропадало? Расспроси всё подробно и позвони! Обязательно!

 

Через полчаса непрерывного хождения он снова взялся за телефон. С минуту стучал по аппарату, затем в сердцах бросил трубку:

– Опять кабель вырезали! Хер-р-р-рурги…

И, чтобы хоть ненадолго забыться, потянулся к кассете с любимой Девятой симфонией Брукнера. Не глядя вставил её в «Панасоник» и откинулся на спинку кресла.

 

– Здравствуйте! Я доктор Шульц, кандидат медицинских наук…

Пирожков дёрнулся, как на электрическом стуле, и завертел головой, но никакого кандидата не увидел.

– Даю вам уникальное средство, ключ к новой жизни, к жизни без невзгод…

 

Доктор уже понял, что на кассете записан сеанс аутогенной тренировки, но откуда взялась плёнка, припомнить не мог. «Видимо, Жанетта подсунула…»

– Итак, вы удобно лежите и слушаете приятную музыку. Все заботы и тревоги уходят. Ушли далеко-далеко. Настроение отличное!..

– Ага, чёрта с два…

– Вы видите море… Ласковое море перед вами…

Как ни старался доктор, но над заснеженными елями смог рассмотреть только отблески северного сияния.

– Вы слышите крики чаек…

 

Пирожков изо всех сил напряг слух. Где-то лаяли сторожевые псы. Постепенно сознание, убаюканное монотонным голосом, помутилось, и он увидел себя в ординаторской за любимым кофе с коньяком. Рядом на высоком табурете в белоснежном халатике сидел Болон. Из походного самоварчика он подливал в блюдце кипяток и шумно пил вприкуску с кубиком бульона. Время от времени поверх пенсне добродушно поглядывал на коллегу и философствовал:

 

– Мне кажется, вы, молодой человек, путаете понятия «удовольствие» и «радость».

– А разве эти понятия так уж различны? – отчего-то робея, спросил Пирожков.

– Не скажите, не скажите… Удовольствие, батенька, – это обязательно потребление. К тому же, источник его не всегда доступен. А радость – отдавание. Источник её всегда при нас. И чем больше радости и счастья мы приносим другим, тем больше обретаем сами.

– А как же…

 

В этот момент в магнитофоне щёлкнул автостоп, и Пирожков проснулся.

«Привидится же такое. Подумать только, каждая шавка учить будет. Клички даже своей не имеет… А Шопенгауэра мы тоже читали. Что же, я здоровье людям должен за тарелку бульона дарить? Как этот Болон? Ещё Толстой говорил, что счастье – это удовольствие без сожаления. А я и не жа… Внезапно его, как молнией, пронзила догадка: так этот же – в белом халатике – сам доктор Шульц и был! Бред какой-то: кот Омон, пёс Болон и он же – кандидат медицинских наук… Состояние – пограничное с психозом, – поставил себе доктор безжалостный диагноз. Хотя, если разобраться, кое в чём тот, с хвостом, безусловно, прав».

 

И Пирожков вспомнил, как бывал счастлив после каждой удачной операции в первые годы работы. Затем как-то незаметно всё сменилось безразличием. Радостей мало, а после удовольствий и в самом деле оставался привкус неудовлетворённости. Даже после чтения он стал испытывать чувство, сходное с похмельем, когда действительность вдруг предстаёт в сером цвете.

«Писать, что ли, попробовать?..»

 

 

*   *   *

 

Утерянный ключ утром каким-то образом оказался под ковриком. Несмотря на это, Пирожков взял отгул и заменил замок. В ознаменование новой жизни на новый ключ привязал оранжевую тесёмочку и, чуть было не столкнувшись с Болоном, сбежал по лестнице. Невероятно, но доктор готов был поклясться, что пёс ему слегка подмигнул.

 

А старшине он вскоре то ли укоротил, то ли вовсе вырезал расширенную вену. Почти бесплатно.

 

 

2002 г.