HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Сергей Жуковский

Вступая в откровения с людоедами…

Обсудить

Киносценарий

 

Купить в журнале за март 2018 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за март 2018 года

 

На чтение потребуется полтора часа | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 14.03.2018
Иллюстрация. Название: «Охота на львов». Автор: Эмиль Жан Орас Верне (1789–1863). Источник: https://artchive.ru/artists/10344~Emil_Zhan_Oras_Verne/works/286965~Okhota_na_lvov

 

 

 

ИНТ. ПРИЁМНАЯ ЛУНАЧАРСКОГО – ОКОЛО ЧЕТЫРЁХ ЧАСОВ НОЧИ

В приёмной секретаря ЛУНАЧАРСКОГО[1] раздаются резкие дребезжащие звонки. КОЛБАНОВСКИЙ[2] открывает глаза, встаёт с постели, накидывает на исподнее халат и медленно выходит из комнаты.

 

 

ИНТ. СПАЛЬНЯ ЛУНАЧАРСКОГО – ОКОЛО ЧЕТЫРЁХ ЧАСОВ НОЧИ

 

ЛУНАЧАРСКИЙ, лёжа в кровати, слышит стук двери и громкий женский голос.

 

ГОЛОС АНДРЕЕВОЙ[3]

(из прихожей, громко)

Умоляю вас, срочно разбудите Анатолия Васильевича! Умоляю вас, срочно!

 

ИНТ. ПРИХОЖАЯ ЛУНАЧАРСКОГО – ОКОЛО ЧЕТЫРЁХ ЧАСОВ НОЧИ

 

КОЛБАНОВСКИЙ

(шёпотом)

К чему ж такая спешка, Мария Фёдоровна? Неужели нельзя подождать до утра?

 

АНДРЕЕВА

(плача)

Беда! Арестованы Гумилёв[4], Таганцев[5], другие профессора университета! Умоляю – срочно!

 

 

ИНТ. КВАРТИРА ЛУНАЧАРСКОГО – ОКОЛО ЧЕТЫРЁХ ЧАСОВ НОЧИ

 

Сонный ЛУНАЧАРСКИЙ появляется в дверях прихожей.

 

ЛУНАЧАРСКИЙ

(позёвывая)

А, Мария Фёдо…

 

АНДРЕЕВА

Анатолий Васильевич! Медлить нельзя! Надо спасать Гумилёва! Это – большой и талантливый поэт! Дзержинский подписал приказ о расстреле целой группы, в которую входил и Гумилёв! Только Ленин[6] может отменить его расстрел! Я Вас умоляю, Анатолий Васильевич!

(плачет)

Я Вас умоляю!

 

ЛУНАЧАРСКИЙ

(зевая)

А который час?

 

КОЛБАНОВСКИЙ

(смотрит на настенные часы)

Без четверти четыре, Анатолий Васильевич.

 

АНДРЕЕВА

(плача)

Бог мой, Анатолий Васильевич… Умоляю… Только ваш звонок… Только вы… Только Ленин его может спасти…

 

ЛУНАЧАРСКИЙ, зевая, смотрит на АНДРЕЕВУ. Берёт трубку телефона.

 

ЛУНАЧАРСКИЙ

(в трубку телефона)

Луначарский – тут. Смольный – барышня. Ленина. Да. Ленина.

 

Долго нет соединения.

 

ЛУНАЧАРСКИЙ

(глядя на Андрееву, в трубку телефона)

Владимир Ильич, прошу прощения, что побеспокоил вас в столь поздний час, но сейчас у меня – необычайно взволнованная Мария Фёдоровна Андреева…

(тихо)

Да, да, первая жена Горького… Так вот она просит за некоторых членов группы Таганцева… За поэта Гумилёва… Большой поэт и так далее… Как? Дзержинский[7], якобы, подписал приказ о расстреле этих господ, и только вы, Владимир Ильич…

 

Долгое молчание. Все смотрят на трубку телефона в руке ЛУНАЧАРСКОГО.

 

ГОЛОС ЛЕНИНА

(в трубке телефона, отчётливо)

Мы не можем целовать руку, поднятую против нас…

 

В телефоне – короткие гудки.

 

ЛУНАЧАРСКИЙ

(с трубкой телефона в руках, Андреевой, тихо)

Мы не можем целовать руку, поднятую против нас…

 

АНДРЕЕВА замирает. Тихо выходит из квартиры.

 

 

ИНТ. КАБИНЕТ ПЕТРОГРАДСКОГО ОТДЕЛЕНИЯ ЧК – УТРО

 

СЕМЁНОВ[8], среднего роста, с мелкими чертами лица, с коротко – по-английски – подстриженными рыжеватыми усиками, с бегающими, хитрыми глазками, медленно ходит по кабинету.

 

СЕМЁНОВ

(секретарю)

Ну и что они там писают, писаки?

 

СЕКРЕТАРЬ

(похохатывая)

Да вот шлют ходатайства об освобождении…

(читает)

От Председателя Петербургского отделения Всероссийского Союза Поэтов… Вот – суки… Члена редакционной комиссии Государственного Издательства, члена… Во… Одни члены… Высшего Совета Дома искусств, члена Комитета Дома литературы, преподавателя Пролеткульта, профессора… Они, суки, закончатся когда? Российского института Истории Искусств… А, это он – всё один – Николай Степанович Гумилёв, арестован по ордеру Губчека в начале текущего месяца…

Ввиду деятельного участия Н. С. Гумилёва во всех указанных учреждениях и высокого его значения для русской литературы вышеперечисленные учреждения ходатайствуют об освобождении Н. С. Гумилёва под их поручительство.

Подписали: литературный критик и искусствовед Аким Волынков (Аким Львович Флемар), Михаил Лозинский, журналист Б. Харитон, А. Маширов (Самобытник), один из руководителей Петроградского пролеткульта. Также подписали И. П. Ледыжников – издательский работник, и Горький М.

 

СЕМЁНОВ

(помолчав)

Проси.

 

СЕКРЕТАРЬ

(открывает дверь кабинета, коротко)

Заходим.

 

В кабинет входят НИКОЛАЙ ВОЛКОВЫСКИЙ[9], АЛЕКСАНДР АМФИТЕАТРОВ[10]. Подают СЕМЁНОВУ руки. СЕМЁНОВ руки не подаёт.

 

СЕМЁНОВ

(сухо)

Что вам угодно?

 

ВОЛКОВЫСКИЙ

(глянув на Амфитеатрова, тихо)

Мы пришли хлопотать за нашего друга и товарища, недавно арестованного… Гумилёва…

 

СЕМЁНОВ

(сухо)

Кого-с?

 

ВОЛКОВЫСКИЙ

(тихо)

Гумилёва.

 

СЕМЁНОВ

(садится за стол)

Гумилевича?

 

АМФИТЕАТРОВ

(глянув на Амфитеатрова, тихо)

Нет. Гумилёва. Поэта. Николая Степановича Гумилёва. Известного русского поэта…

 

СЕМЁНОВ

Гумилёв? Не слыхал о таком… Он арестован? Не слышал. Ничего не знаю-с… Так в чём же дело?

 

ВОЛКОВЫСКИЙ

(чуть громче)

Мы крайне поражены его арестом и просим о его освобождении. Это – безусловное недоразумение: Гумилёв никакой политикой не занимался, и никакой вины за ним быть не может…

 

СЕМЁНОВ

Напрасно-с думаете. Я его дела не знаю, но, поверьте, что здесь может быть и не политика-с… Должностное преступление или растрата денег-с…

 

ВОЛКОВЫСКИЙ

(смотрит на Амфитеатрова, удивлённо)

Позвольте… Какое должностное преступление? Какие деньги? Гумилёв никаких должностей не занимает: он пишет стихи, и никаких денег, кроме гонорара за эти стихи, не имеет.

 

СЕМЁНОВ делает руками округлые движения, точно достаёт с полок и разворачивает перед просителями кипы истин.

 

СЕМЁНОВ

Не скажите-с, не скажите-с… Бывает… Бывает – и профессора попадаются, и писатели… Бывает-с… Преступление по должности… Казённые деньги… Случается…

 

ВОЛКОВЫСКИЙ

Не могли бы вы распорядиться, чтобы вам дали справку по делу Гумилёва? Его готовы взять на поруки любые организа…

 

СЕМЁНОВ

(вдруг улыбается)

Справку? С удовольствием…

(берёт телефонную трубку)

Барышня, номер…

(едва слышно говорит номер)

Это Семёнов говорит. Тут вот делегаты пришли, так узнайте-ка там, арестован у нас Гумилевич?

 

АМФИТЕАТРОВ

Гумилёв. Николай Степанович. Писатель. Поэт…

 

СЕМЁНОВ

(глядя на Амфитеатрова)

Не Гумилевич, а Гумилёв… Николай Степанович… Он – кто?

 

АМФИТЕАТРОВ

Писатель. Поэт…

 

СЕМЁНОВ

(глядя на Амфитеатрова)

Писатель, говорят… Ты слушаешь, да? Так наведи справку и позвони мне… Тут ждут…

(кладёт трубку)

Бывает-с, и профессора, и писатели попадаются… Что прикажете делать? Время такое-с…

 

АМФИТЕАТРОВ и ВОЛКОВЫСКИЙ переглядываются.

 

СЕМЁНОВ

(оживлённо)

Время – такое-с, граждане…

 

Звенит телефон.

 

СЕМЁНОВ

(поднимает трубку, в телефон)

Да? Ага… Гм…

(смотрит на Амфитеатрова)

Гм… Гм… Ну, хорошо…

(кладёт трубку, оборачивается)

Ваши документы, граждане.

 

ВОЛКОВЫСКИЙ

(тихо)

Какие документы? Вы же знаете, кто мы: представители организаций Петербур…

 

СЕМЁНОВ

(повышая голос)

Ваши документы, будьте любезны!

 

АМФИТЕАТРОВ и ВОЛКОВЫСКИЙ роются в карманах. ВОЛКОВЫСКИЙ вынимает из бумажника первую попавшуюся записку. СЕМЁНОВ её берёт, читает, быстро возвращает.

 

СЕМЁНОВ

Благодарю вас, больше не надо. Так вот-с…

(медленно)

Так вот-с… Действительно арестован… Дело – в следствии… Следствие производится…

 

ВОЛКОВЫСКИЙ

(тихо)

Нельзя ли Николая Степановича до окончания следствия освободить на пору…

 

СЕМЁНОВ

(вдруг улыбается)

Никак нельзя. Да и к чему? Через несколько дней, через недельку-с следствие закончится. Да вы не беспокойтесь за него: у нас сидится неплохо, и кормим прилично.

 

АМФИТЕАТРОВ

Об этом мы не беспокоимся: ему присылают передачи.

 

СЕМЁНОВ

(улыбается)

Тем более-с: раз передачи посылаете, так и совсем хорошо.

 

ВОЛКОВЫСКИЙ

Нельзя ли узнать, по какому делу арестован Николай Степа…

 

СЕМЁНОВ

Никак нельзя. Что вы? Разве можно выдавать тайну следствия? Никогда не говорят, за что человек арестован… Ведь это мешает работе следствия, мешает… И прежде так было, при старом режиме тоже никогда не говорили…

 

ВОЛКОВЫСКИЙ

Положим…

 

СЕМЁНОВ

(улыбается)

Уверяю вас: всегда так было-с. У нас скоро закончится следствие. И вообще, у нас теперь скоро всё идёт. В месячный срок следователь обязан предъявить обвинение. В месячный срок-с. У нас это строго теперь. В месяц не предъявил…

(ударяет ладонью по столу)

Сам – в тюрьму! Всё равно кто: следователь или комиссар! Сам садись! У нас теперь приняты самые строгие меры к охране гарантий прав личности… Да-с, к охране гарантий прав личности. Строго-с! Да и чего вам беспокоиться? Если вы так уверены в его невиновности – так и ждите его через неделю у себя. И беспокоиться нечего, раз так уверены.

 

АМФИТЕАТРОВ

(холодея от ужаса, тихо)

А как же получить справку?

 

СЕМЁНОВ

Через неделю… Вы не ходите ко мне… Я очень занят… Позвоните мне по телефону. Знаете, как? Спросите просто на станции Губчека, а потом у нас на коммутаторе попросите председателя Семёнова… Вам сразу дадут мой телефон. У нас это просто. Так через неделю звоните. Прощайте…

 

 

НАТ. АФРИКАНСКАЯ САВАННА – ДЕНЬ

 

ГУМИЛЁВ – в платье, изорванном колючками мимоз, с обгорелой медно-красного цвета кожей, левым глазом, воспалённым от солнца – смотрит на леопарда, отдыхающего на скале. У склона с выцветшей, выжженной травой, с мелким колючим кустарником привязан козлёнок. ГУМИЛЁВ, сидя в кустах, оглядывается на харрарита[11] с копьём. Отчаянно блеет козлёнок. ГУМИЛЁВ вдруг замечает, как шевелится дальний куст, качается камень, и видит приближающегося леопарда. Леопард, припадая брюхом к земле и слегка махая кончиком хвоста, бежит подогнутых лапах, а тупая кошачья морда – неподвижна и угрожающа. ГУМИЛЁВ выпрямляется и, поймав в прицел ружья леопарда, стреляет. Леопард подпрыгивает метра на полтора и грузно падает на бок. Задние лапы зверя дёргаются, взрывая землю, а передние – подбираются, словно леопард готовится к прыжку.

 

 

ИНТ. ОБЩАЯ КАМЕРА ДПЗ[12] – ВЕЧЕР

 

ГУМИЛЁВ

(сокамернику, тихо)

Но туловище было неподвижно… И голова всё больше и больше клонилась на сторону… Пуля перебила ему позвоночник за шеей… Я подошёл к леопарду… Он был уже мёртв… И его остановившиеся глаза уже заволокла белая муть…

(помолчав)

Я хотел его унести… Но от прикосновения к этому мягкому, точно бескостному телу меня передёрнуло… И вдруг я ощутил страх, нарастающий тугим ознобом… Очевидно – реакцию после сильного нервного подъёма…

(медленно закуривает)

Я огляделся… Уже сильно стемнело… Только один край неба был слегка жёлтым от поднимающейся луны… Кустарники шелестели своими колючками… Со всех сторон выгибались холмы…

(сильно затягивается и медленно выпускает сизый дым)

Козлёнок отбежал так далеко, как ему позволяла верёвка… И стоял… Опустив голову… И оцепенев от ужаса… Мне показалось…

(усмехается)

Что все звери Африки залегли вокруг меня… И только ждут минуты, чтобы умертвить меня… Мучительно и постыдно…

И вот я услышал частый топот ног… Короткие отрывистые крики… И, как стая волков, на поляну вылетел десяток сомалей… С копьями наперевес… Их глаза горели от быстрого бега… На шее и лбу, как бисер, поблёскивали капли пота… Вслед за ними, задыхаясь, прибежал и мой проводник, харрарит… Это он всполошил всю деревню…

(тихо смеётся)

Известием о моей смерти…

 

 

ИНТ. КВАРТИРА АХМАТОВОЙ И ГУМИЛЁВА – ВЕЧЕР

 

АХМАТОВА[13], дрожа, держит двумя руками небольшой лист бумаги. Написанное на листе расплывается.

 

ГОЛОС ГУМИЛЁВА

Я арестован и нахожусь на Шпалерной. Прошу послать мне следующее: постельное и нательное бельё, миску, кружку, ложку, папирос, спичек, чаю, мыло, зубную щётку и порошок, еду. Я здоров. Прошу сообщить об этом жене…

 

АХМАТОВА

(глядя в лист, дрожа, тихо)

Сообщить об этом жене… Арестован… На Шпалерной… Здоров… Бельё… Спичек… Мыло… Арестован… Зубную щётку… Папирос… Боже…

 

 

ИНТ. КОМНАТА ДОПРОСОВ ДПЗ – УТРО

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН[14]

А про цветы… Ах, как славно!

(восхищённо декламирует)

У меня не живут цветы,

Красотой их на миг я обманут,

Постоят день-другой и завянут,

У меня не живут цветы.

 

Да и птицы здесь не живут,

Только хохлятся скорбно и глухо,

А наутро – комочек из пуха…

Даже птицы здесь не живут.

 

Только книги в восемь рядов,

Молчаливые, грузные томы,

Сторожат вековые истомы,

Словно зубы в восемь рядов.

 

Мне продавший их букинист,

Помню, был и горбатым и нищим…

Торговал за проклятым кладбищем

Мне продавший их букинист.

(вдруг, тихо)

Месяца три тому назад к вам утром пришёл молодой человек… Высокого роста… Бритый… Кто – он? Что он хотел?

(Гумилёв молчит)

Извольте отвечать, Николай Степанович.

(макает перо ручки в чернильницу)

Что этот человек вам сообщил?

 

ГУМИЛЁВ

(пожав плечами, тихо)

Ничего особенного… Он сообщил… Он…

(помолчав)

Он сказал, что привёз мне поклон из Москвы… Я пригласил его войти… И мы беседовали минут двадцать на городские темы…

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(записывает, не поднимая глаз от листа бумаги)

Дальше… Дальше, дорогой Николай Степанович…

 

ГУМИЛЁВ

(пожав плечами)

Дальше… Дальше… Ах, да… Он обещал мне показать имеющиеся в его распоряжении русские заграничные издания… Через несколько дней он действительно принёс мне несколько номеров каких-то газет… И оставил у меня… Несмотря на мои слова, что я в них не нуждаюсь… Я прочитал эти номера… Не найдя в них ничего для меня интересного… И сжёг эти газеты…

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(вдруг)

А вот эта вещица, Николай Степанович?! Каково?!

Свежим ветром снова сердце пьяно,

Тайный голос шепчет: «Всё покинь!»

Перед дверью над кустом бурьяна

Небосклон безоблачен и синь,

В каждой луже… В каждой луже…

Чёрт, запамятовал…

(смеётся)

Выскочило… Напрочь выскочило…

 

ГУМИЛЁВ

(тихо)

В каждой луже – запах океана,

В каждом камне – веянье пустынь…

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(восторженно)

Именно!

Небосклон безоблачен и синь,

В каждой луже – запах океана,

В каждом камне – веянье пустынь…

Великолепно! Чудесно!

Перед дверью над кустом бурьяна

Небосклон безоблачен и синь,

В каждой луже – запах океана,

В каждом камне – веянье пустынь…

(вдруг, тихо)

А когда Герман к вам снова пришёл? Или это был Шведов? Извольте не молчать, любезный Николай Степанович. Извольте отвечать…

 

ГУМИЛЁВ

(пожав плечами)

Через неделю… Примерно – через неде…

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(тихо, быстро)

Что он хотел? Зачем приходил? Что спрашивал?

 

ГУМИЛЁВ

Он спрашивал меня, не знаю ли я кого-нибудь, желающего работать для контрреволюции… Я объяснил, что никого такого не знаю… Тогда он предложил мне работу…

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(отрывает взгляд от листа бумаги, нежно)

Работу? Какую – работу? Что за – работу, дорогой Николай Степанович?

 

ГУМИЛЁВ

Да… Он тогда указал на незначительность работы… Добывание разных сведений… Настроений… Раздача листовок…

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(улыбаясь, тихо)

Всякая работа должна быть оплачена… Не так ли, дорогой Николай Степанович?

 

ГУМИЛЁВ

(тихо)

Да, он сообщил, что эта работа может оплачиваться… Тогда я отказался продолжать разговор с ним на эту тему… И он ушёл… А фамилию я его забыл… Он назвал её мне… Представляясь… Но она точно была не Герман и не Шведов…

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(улыбаясь)

А вы в курсе, дорогой Николай Степанович, что глава вашего заговора Таганцев помогал тем, кто хотел бежать от нас за границу? Нет, не знаете этого? На допросе он рассказал о всех своих связях. Чистосердечно, так сказать…

(помолчав)

Было названо и ваше имя, Николай Степанович… Таганцев показал…

(шёпотом)

Скажу вам по секрету… Только…

(прикладывает указательный палец правой руки к губам)

Тс-с-с… Никому-никому…

Таганцев получил заверения Дзержинского, Менжинского и других руководителей ЧК, что к обвиняемым не будет применена смертная казнь… Так-то, дорогой Николай Степанович. Таганцев показал, что дал вам двести тысяч рублей для подготовки листовок… Он также показал, что…

 

ГУМИЛЁВ

Позвольте… Это же – крохотная сумма! Равная дореволюционным пяти рублям! С полтиной! Двести тысяч… Помилуйте, это же… Каравай хлеба стоит сорок тысяч рублей! То есть, на двести тысяч можно купить пять караваев!

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(смеётся)

Да хоть горбушку каравая! Вашу подпись, будьте любезны… Вот здесь… Внизу…

(Гумилёв расписывается)

И число, дорогой Николай Степанович…

 

ГУМИЛЁВ

(поднимает глаза, тихо)

А какое – нынче чи…

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(улыбаясь)

Число? Нынче – девятое число… Девятое августа… Год помните, нет? Девятое августа одна тысяча девятьсот двадцать первого года…

(вдруг)

А эта прелестная вещица, Николай Степанович!

Я, верно, болен: на сердце туман,

Мне скучно всё – и люди, и рассказы.

Мне снятся королевские алмазы

И весь в крови широкий ятаган.

 

Мне чудится (и это не обман),

Мой предок был татарин косоглазый,

Свирепый гунн… Я веяньем заразы,

Через века дошедший, обуян.

 

Молчу, томлюсь, и отступают стены:

Вот океан, весь в клочьях белой пены,

Закатным золотом залитый гранит,

И город с голубыми куполами,

С цветущими жасминными садами,

Мы дрались там… Ах, да! Я был убит.

 

 

ИНТ. ОБЩАЯ КАМЕРА ДПЗ – НОЧЬ

 

ГУМИЛЁВ

(сокамернику, тихо)

А семи лет я упал в обморок… Оттого, что другой мальчик перегнал меня, состязаясь в беге… Одиннадцати лет покушался на самоубийство…

(усмехнувшись)

Неловко сел на лошадь… А домашние это видели и смеялись… Год спустя я влюбился… В незнакомую девочку-гимназистку… Я долго следил за ней… Бродил за ней по улицам… Наконец… Однажды подошёл и… Задыхаясь, сказал: «Я вас люблю»… Девочка ответила: «Дурак»… И убежала… Я был раздавлен… Мне казалось, что я ослеп и оглох… Я не спал ночами, обдумывая способы мести… Сжечь дом? Где она живёт? Похитить её? Вызвать на дуэль её брата?

 

 

ИНТ. КВАРТИРА ХОДАСЕВИЧА – ВЕЧЕР

 

ХОДАСЕВИЧ[15]

(Мандельштаму[16], тихо)

Я уезжал в деревню на отдых… И зашёл к Гумилёву домой… Третьего августа… Около десяти вечера… Он что-то уже предчувствовал… Предчувствовал неладное…

 

МАНДЕЛЬШТАМ

(громким шёпотом)

Между прочим, его не раз предупреждали о грозившей ему опасности… Но он был фаталистом. Я помню его слова: «Я нахожусь в полной безопасности, я говорю всем, открыто, что я – монархист. Для большевиков самое главное – это определённость. Они знают это и меня не трогают».

 

ХОДАСЕВИЧ

(тихо)

Мне тогда нужно было ещё зайти к баронессе Икскуль… Жившей этажом ниже… Но каждый раз, как я подымался уйти, Гумилёв начинал упрашивать: «Посидите ещё»… Так я не попал к Варваре Ивановне, просидев у Гумилёва до двух часов ночи… Он был на редкость весел… Говорил много, на разные темы… Мне почему-то запомнился только его рассказ о пребывании в Царскосельском лазарете, о Государыне Александре Фёдоровне и Великих княжнах. Потом Гумилёв стал меня уверять, что ему суждено прожить очень долго – по крайней мере, до девяноста лет. Он всё повторял: «Непременно до девяноста лет, уж никак не меньше». Прощаясь, я попросил разрешения принести ему на следующий день кое-какие вещи на сохранение.

Когда наутро, в условленный час, я с вещами подошёл к дверям Гумилёва… Мне на стук никто не ответил…

 

МАНДЕЛЬШТАМ

(тихо)

Романтика Гумилёва сгубит его: святая наивность и вера в порядочность людей…

 

 

ИНТ. ЗАЛ ДОМА ИСКУССТВ – ВЕЧЕР

 

Сладко вздыхает музыка, кружатся пары: маски, фраки, улыбки, запах духов, французский говор. В большой столовой – ужин: блестит хрусталь, сияют люстры, чинные лакеи в белых перчатках чинно обносят господ. ГЕОРГИЙ ИВАНОВ[17] танцует с дамой: шуршит шёлк, тонкие подрисованные брови, худые набелённые плечи, белый парик.

 

ДАМА

(вдруг)

Если хотите, я могу устроить…

 

ИВАНОВ

Что устроить?

 

ДАМА

Это… Переезд за границу.

 

ИВАНОВ

Разве я говорил, что хочу бежать за границу?

 

ДАМА

(смеясь, грозит набелённым пальчиком, на котором – золотое кольцо с большим бриллиантом)

Он не говорил! Вы же пять минут назад рассказывали, что хотел бежать! Ищете случая! Он не говорил! Неужели такой пьяный?!

 

ИВАНОВ

Вы – иностранка?

 

ДАМА

Почему предполагаете ты?

 

ИВАНОВ

Да потому что вы не знаете по-русски, госпожа моя…

 

ДАМА

(церемонно)

Нет, я очень хорошо знаю русский. И я – русская.

 

ИВАНОВ

Идёмте пить крюшон. И не всё ли равно, кто вы – русская, немка, итальянка… Идёмте пить крюшон. Вы – это вы, остальное безразлично.

 

ДАМА

(поправляя волосы)

Нет, мой милый кавалер… Мне пора домой.

 

 

ИНТ. ГАРБЕРОБ ДОМА ИСКУССТВ – ВЕЧЕР

 

ИВАНОВ подаёт ДАМЕ пальто – лёгкую котиковую шубку на пёстрой подкладке.

 

ДАМА

(даёт швейцару на чай, Иванову)

Прощайте.

 

ИВАНОВ

Позвольте вас прово…

 

ДАМА

Провожать? Нет, не надо. У подъезда меня ждёт лошадь. И пропуск есть. Служебный…

(смеётся)

Хотите знать – какая у меня служба? О, очень хорошая служба – лёгкая, весёлая… Ну, прощайте, прощайте…

 

ГУМИЛЁВ, стоявший в стороне, подходит и берёт ИВАНОВА под руку.

 

ГУМИЛЁВ

(тихо)

Жорж, ты неосторожен. Я слышал, как ты откровенничал со своей дамой… Болтал, что за границу хочешь… А мне только что сказали: эта особа очень подозрительная… Чуть ли не чекистка.

 

ИВАНОВ

(тихо)

Кто сказал?

 

ГУМИЛЁВ

(на ухо Иванову, шёпотом)

Понял, кто сказал? Он её знает. Ты погиб. У неё свой автомобиль. Стоит за углом дома. Подумай только: её фамилия – Маузер.

 

ИВАНОВ

(одними губами)

О господи…

 

ГУМИЛЁВ

(вдруг, тихо)

Знаешь, Жорж… Я сегодня смотрел, как кладут печку… И завидовал… Угадай – кому?

(Иванов пожимает плечами)

Кирпичикам… Так плотно их кладут… Так тесно… И ещё замазывают каждую щёлку… Кирпич к кирпичу… Друг к другу… Все вместе… Один – за всех… Все – за одного… Самое тяжёлое в жизни – одиночество. А я так одинок…

(помолчав)

В сущности, я неудачник…

 

 

ИНТ. КВАРТИРА ГУМИЛЁВА – ДЕНЬ

 

ГУМИЛЁВ входит в уютный маленький кабинет – переднею квартиры. Садится у круглой железной печки и ворошит угли игрушечной саблей. Той же саблей выстукивает дробь по детскому барабану. ПАША, дворничиха, осторожно заглядывает в переднюю.

 

ГУМИЛЁВ

(улыбаясь)

Не могу отвыкнуть… Человек военный… Играю на нём по вечерам…

 

ПАША

(тихо)

Николай Степанович, вы бы от крыс-то избавились… Хотите, скажу, как?

 

ГУМИЛЁВ

(улыбаясь)

Что вы, что вы… Я, напротив, их развожу на случай голода. Чтобы их приручить, я даже иногда приятельски здороваюсь со старой крысой за лапу…

 

ПАША

(помолчав)

Почитайте что-нибудь, Николай Степанович, пока я картошку почищу.

 

ГУМИЛЁВ

А по-французски – можно?

 

ПАША

Что желаете.

 

ГУМИЛЁВ

(прикрыв глаза)

Voilà longtemps que je vous aime:

– L’aveu remonte à dix-huit ans! –

Vous êtes rose, je suis blême;

J’ai les hivers, vous les printemps.

 

Des lilas blancs de cimetière

Près de mes tempes ont fleuri;

J’aurai bientôt la touffe entière

Pour ombrager mon front flétri.

 

Mon soleil pâli qui décline

Va disparaître à l’horizon,

Et sur la funèbre colline

Je vois ma dernière maison.

(помолчав)

Это – Готье… Великолепно, не правда ли, Паша?

 

ПАША

(чистя картошку)

Красиво… А на русском… На русском это есть?

 

ГУМИЛЁВ

(улыбается)

Как долго я вас люблю:

– почти восемнадцать лет! –

Вы юны и свежи, а я стар и блед.

У меня лишь зимы, а у вас всё вёсны.

 

Кладбищенская белая сирень

Около моих висков цветёт;

у меня её целый пучок

Чтобы покрыть тенью мой увядший лоб.

 

Мое жгучее солнце рдеет

Собирается исчезнуть совсем,

А на похоронном холме

дом мой родной бледнеет.

 

Пусть с губ ваших сойдёт

На губы мои прощальный поцелуй

Чтобы я смог могиле в своей,

Знать, что это уже не придёт.

 

ПАША вздыхает.

 

ГУМИЛЁВ

(вдруг, мечтательно)

Погодите, Паша… Вот скоро большевиков прогонят… Будете мне на обед жарить уток…

 

ПАША

(чистя картошку)

Дай Бог, Николай Степанович, дай Бог…

 

ГУМИЛЁВ

(прикрыв глаза, откидывается на спинку стула)

Я себе тогда аэроплан куплю… Скажу: Паша, подайте мне мой аэроплан… Я полетаю до обеда недалеко… Вон до той тучки…

 

ПАША

(чистя картошку)

Дай Бог, дай Бог…

 

ГУМИЛЁВ

(мечтательно)

Приятная жизнь…

 

ПАША

(улыбается)

Приятней, чем путешествовать по Африке?

 

ГУМИЛЁВ

(не открывая глаз)

Путешествовать по Африке отвратительно… Жара… Негры не хотят слушаться… Падают на землю и кричат: «Калас» (Дальше не иду). Надо поднимать их плёткой… Злишься так, что сводит челюсти… Я вообще не люблю юга. Только на севере европеец может быть счастлив. Чем ближе к экватору, тем сильнее тоска… В Абиссинии я выходил ночью из палатки, садился на песок… И вспоминал… Царское, Петербург, северное небо… И мне становилось страшно… Вдруг я умру здесь от лихорадки и никогда больше этого не увижу…

 

ПАША

А на войне?

 

ГУМИЛЁВ

На войне – то же самое. Страшно и скучно. Когда идёшь в конную атаку, кричат: «Пригнись!». Я не пригибался. Но прекрасно сознавал, какой это риск. Храбрость в том и заключается, чтобы подавить страх перед опасностью. Ничего не боящийся – не храбрец, а чурбан… И ещё неприятно на войне – целые дни в сапогах, нельзя надеть туфлей, болят ноги…

 

ПАША

(тихо)

А почитайте ещё, Николай Степанович… Ваше… То, что вы сами придумали…

 

ГУМИЛЁВ

(прикрыв глаза)

Углубясь в неведомые горы,

Заблудился старый конквистадор,

В дымном небе плавали кондоры,

Нависали снежные громады.

 

Восемь дней скитался он без пищи,

Конь издох, но под большим уступом

Он нашёл уютное жилище,

Чтоб не разлучаться с милым трупом.

 

 

ИНТ. КОМНАТА ДОПРОСОВ ДПЗ – ДЕНЬ

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(прикрыв глаза)

Там он жил в тени сухих смоковниц,

Песни пел о солнечной Кастилье,

Вспоминал сраженья и любовниц,

Видел то пищали, то мантильи.

 

Как всегда, был дерзок и спокоен

И не знал ни ужаса, ни злости,

Смерть пришла, и предложил ей воин

Поиграть в изломанные кости.

(открывает глаза)

Великолепно, Николай Степанович! Ей-богу! Вы – положительно замечательный поэт! Лучший поэт нашего времени! Герой нашего времени!

(смотрит в лист бумаги, медленно)

Стало быть… Вы, любезный Николай Степанович, были против подготовительной работы по организации переворота? И никаких фамилий, могущих принести какую-нибудь пользу организации Таганцева путём установления связей между ними, вы не знаете и потому назвать не можете? Так?

 

ГУМИЛЁВ

(пожимает плечами, тихо)

Да. Я уже показал, что…

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(смотрит в глаза Гумилёва)

Что чувствуете себя виновным по отношению к существующей в России власти, так как…

(смотрит в лист бумаги)

Так как в дни Кронштадтского восстания были готовы принять участие в восстании, если бы оно перекинулось в Петроград? И вели по этому поводу разговоры с Вячеславским?

 

ГУМИЛЁВ

(тихо)

Да. Но я никогда не стал бы…

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(глядя в лист бумаги)

А за вас, между прочим, ходатайствуют, дорогой Николай Степанович… Об освобождении, так сказать… Под их поручительство…

(на несколько секунд поднимает лист бумаги перед глазами Гумилёва)

Вот… Председатель Петроградского отдела Всероссийского Союза писателей А. Л. Волынский.

Товарищ председателя Петроградского отделения Всероссийского Союза поэтов М. Лозинский. Председатель коллегии по управлению Домом литераторов Б. Харитонов.

Председатель Пролеткульта А. Маширов. Председатель Высшего Совета Дома Искусств, член издательской коллегии «Всемирной литературы» М. Горький…

(улыбается)

Ходатайствуют об освобождении вас, дорогой Николай Степанович… Ходатайствуют за

председателя Петроградского Всероссийского Союза поэтов, члена редакционной коллегии государственного издательства «Всемирная литература», члена Пролеткульта, члена Высшего совета Дома искусств, члена комитета литераторов, преподавателя Пролеткульта, профессора Российского института истории искусств… Сколько ж у вас званий и должностей, однако…

(смотрит в глаза Гумилёва)

А также профессор Гумилёв Николай Степанович – участник Петроградской боевой организации… Активно содействовал составлению прокламаций контрреволюционного содержания… Обещал связать с организацией в момент восстания группу интеллигентов… Которая активно примет участие в восстании… Получал от организации деньги на технические надобности…

 

 

ИНТ. КВАРТИРА ВАСИЛЕОСТРОВСКОЙ ВДОВЫ-ЧИНОВНИЦЫ – ДЕНЬ

 

ГУМИЛЁВ

(крутит головой, оглядывая комнату)

Мне подходит… Решительно подходит… Какая – плата, вы сказали?

 

ВДОВА

(пристально смотрит на Гумилёва)

Конечно, вы – господин солидный… Слава богу, я господ знаю… Собственный домик, говорите, в Царском? Так, так… Комнатку, чтобы было где переночевать, ищете? Когда наезжаете…

(Гумилёв кивает)

Так, так… Понятно, нынче с поездами мучение… Верю, сударь, и понимаю: знаю, слава богу, господ… Мне такой жилец, как вы, – самый подходящий… Только… Желаете, я вам адресок дам, недалеко, тут же на Тучковом – тоже комнаты сдаются… Вы поглядите, может, подойдут…

 

ГУМИЛЁВ

(улыбаясь)

Да зачем я пойду глядеть? Мне у вас нравится.

 

ВДОВА

(жеманно улыбаясь)

И вы мне нравитесь, господин. Слава богу… Вижу, с кем имею дело. Собственный домик… Жилец тихий, образованный…

 

ГУМИЛЁВ

(улыбаясь)

Ну так что ж? Давайте – по рукам. Завтра же и перееду.

 

ВДОВА

(помолчав)

Тут же, на Тучковом. За углом. Хорошие комнаты, светлые. Одна генеральша сдаёт. Сходите, господин, вам понравится… А я, извиняюсь, опасаюсь…

 

ГУМИЛЁВ

(улыбаясь)

Чего же вы опасаетесь?

 

ВДОВА

Да ведь вы сами сказали, что поэты. А в поэты, известно, публика идёт, извиняюсь, не того… Женщина я старая, мне покой дороже… Сходите, господин, к генеральше…

 

 

ИНТ. ОБЩАЯ КАМЕРА ДПЗ – НОЧЬ

 

ГУМИЛЁВ

(сокамернику, тихо)

Кстати, Лермонтов ведь с детства любил Кавказ… Всю жизнь… И на Кавказе погиб… Ему было всего десять лет, когда он впервые увидел Кавказ… Там же он пережил свою первую влюблённость…

(закуривает)

Не странно ли? И я тоже мальчиком попал на Кавказ… И тоже на Кавказе впервые влюбился… И тоже не во взрослую барышню, а в девочку… Я даже не помню, как её звали… Но у неё были голубые глаза и светлые волосы. Когда я, наконец, осмелился сказать ей: «Я вас люблю!», она ответила: «Дурак» – и показала мне язык. Эту обиду я и сейчас помню…

(помолчав)

Я был болезненный, но до чего счастливый ребёнок… Моё детство было до странности волшебным… Я был действительно колдовским ребёнком… Я жил в каком-то мною самим сотворённом мире, ещё не понимая, что это – мир поэзии… Я старался проникнуть в тайную суть вещей воображением… Не только вещей, но и животных…

(смеётся)

Так, у нашей кошки Мурки были крылья, и она ночами улетала в окно… А собака моей сводной сестры, старая и жирная, только притворялась собакой… А была – это знал только я один – жабой… И люди вокруг меня были не тем, чем казались, что не мешало мне их всех – и зверей, и людей – любить всем сердцем… Моё детское сердце! Для поэта важнее всего сохранить детское сердце и способность видеть мир преображённым… Детство – самая главная, самая важная часть жизни… У поэта непременно должно быть очень счастливое детство… Да, я действительно был колдовской ребёнок, маленький маг и волшебник… Таким я сам себя считал. Тогда уже во мне возникло желание воплотить «…мою мечту, будить повсюду обожанье…»

(помолчав)

В четырнадцать лет я прочёл «Портрет Дориана Грея» и вообразил себя лордом Генри. Я стал придавать огромное значение внешности и считал себя очень некрасивым. И мучился этим… Я действительно, должно быть, был тогда некрасив, – слишком худ и неуклюж… Черты моего лица ещё не одухотворились… Ведь только с годами они приобретают выразительность и гармонию… Я по вечерам запирал дверь и, стоя перед зеркалом, гипнотизировал себя, чтобы стать красавцем… Я твёрдо верил, что могу силой воли переделать свою внешность… Я удивлялся, что другие не замечают, не видят, как я хорошею…

 

 

ИНТ. КОМНАТА ДОПРОСОВ ДПЗ – ДЕНЬ

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(просматривая исписанные листы, тихо)

Та-а-а-к… Чудненько…

(вдруг смотрит на Гумилёва, весело)

А как же вас, дорогой Николай Степанович, угораздило с Волошиным[18] стреляться? На фронте, что ли, стрельбы было мало? И потом…

(пожимает плечами, весело)

Вы и Волошин… Боевой офицер и тыловая блоха… И – на Чёрной речке, к тому ж… Вы, стало быть, Пушкиным представлялись? А Дантесом – кто ж? Максимилиан, что ли?!

 

ГУМИЛЁВ

(улыбается)

Да, местом дуэли выбрана была, конечно, Чёрная речка… Именно потому, что там дрался Пушкин с Дантесом…

(помолчав)

Я прибыл с секундантами и врачом в точно назначенное время… Как мне после говорили – прямой и торжественный… Как всегда… Долго ждали…

(улыбается)

С Максом Волошиным случилась беда: оставив своего извозчика в Новой Деревне и пробираясь к Чёрной речке пешком, он потерял в глубоком снегу калошу… Без калоши он ни за что не соглашался идти дальше… И упорно, но безуспешно искал калошу вместе со своими секундантами…

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(смеётся)

Помилуйте, Николай Степанович… Ей-богу… Калошу?! Не сочиняете?!

 

ГУМИЛЁВ

(улыбается)

Я тогда озяб… И, устав ждать, пошёл им навстречу… И тоже принялся искать калошу… Калошу так и не нашли…

Наконец, отмерили пятнадцать шагов… Мы с Максом вышли на места… Начали заряжать пистолеты… Не оказалось пыжей… Разорвали платок и забили его вместо пыжей… Мне первому принесли пистолеты…

 

 

НАТ. МЕСТО ДУЭЛИ – РАННЕЕ УТРО

 

ГУМИЛЁВ стоит на кочке: длинный чёрный силуэт – во мгле рассвета.

 

ГОЛОС ГУМИЛЁВА

На мне, кажется, был цилиндр и сюртук… Шубу я сбросил на снег…

 

Секундант, подбегая к ГУМИЛЁВУ, проваливается по пояс в яму с талой водой. ГУМИЛЁВ ждёт, пока тот выберется. Берёт пистолет. ВОЛОШИН, без шапки, стоит, расставив ноги.

 

 

ИНТ. КОМНАТА ДОПРОСОВ ДПЗ – ДЕНЬ

 

ГУМИЛЁВ

(улыбаясь)

Нам опять предложили помириться… «Я приехал драться, а не мириться», – сказал я. Начали громко считать: раз, два…

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(смеётся)

Помилуйте, Николай Степанович… Право… Помирились бы… Неужто так крови захотелось?!

 

 

НАТ. МЕСТО ДУЭЛИ – РАННЕЕ УТРО

 

КУЗЬМИН, садится на снег и закрывает лицо хирургическим ящиком.

 

ГОЛОС ГУМИЛЁВА

Кузьмин, помнится, не в силах стоять, сел в снег и заслонился цинковым хирургическим ящиком, чтобы не видеть ужаса… Три!

 

ГУМИЛЁВ стреляет.

 

 

ИНТ. КОМНАТА ДОПРОСОВ ДПЗ – ДЕНЬ

 

ГУМИЛЁВ

(улыбается)

Я выстрелил… Прошло несколько секунд… Ответного выстрела не последовало… Я, помнится, тогда взбесился и заорал: «Я требую, чтобы этот господин стрелял! Пускай он стреляет во второй раз! Я требую этого!»

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(смеётся)

Так вы… Вы – что ж? Промахнулись, дорогой Николай Степанович? Не попали? Или нарочно не целились? Как же вам и не попасть?! Вам, с вашим-то военным опытом? Скажите откровенно: нарочно не попали?! Ни за что не поверю, чтобы вы…

 

ГУМИЛЁВ

(улыбаясь)

Конечно, нарочно…

(помолчав, серьёзно и тихо)

Я ж не убийца поэтов…

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

Как? Я не расслышал… Как вы сказали?

 

ГУМИЛЁВ

(глядя в глаза Якобсона, громче)

Я – не убийца поэтов.

 

 

НАТ. МЕСТО ДУЭЛИ – РАННЕЕ УТРО

 

ВОЛОШИН поднимает пистолет. Щёлкает курок, но выстрела нет. ГУМИЛЁВ по мокрому снегу подбегает к ВОЛОШИНУ, выдёргивает из его дрожащих рук пистолет и стреляет в землю.

 

 

ИНТ. КОМНАТА ДОПРОСОВ ДПЗ – ДЕНЬ

 

ГУМИЛЁВ

(улыбается)

Гашеткой пистолета мне тогда ободрало палец…

(вытаскивает из чёрного кожаного портсигара папиросу)

Я снова потребовал…

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(чиркает спичкой и подносит огонь к папиросе Гумилёва)

Прошу, Николай Степанович…

 

ГУМИЛЁВ

(кивает)

Благодарю…

(затягивается и медленно выпускает облачко сизого дыма)

Я потребовал ответного выстрела… Секунданты посовещались и отказали…

 

 

НАТ. МЕСТО ДУЭЛИ – РАННЕЕ УТРО

 

ГУМИЛЁВ поднимает шубу, перекидывает её через руку и медленно идёт к автомобилю.

 

 

ИНТ. КОМНАТА ДОПРОСОВ ДПЗ – ДЕНЬ

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(тоже закуривает, мягко)

Так зачем вы, Николай Степанович, весной восемнадцатого вернулись в Россию? На нас посмотреть? Или у вас уже тогда было намерение участвовать в контрреволюционной деятельности против власти и государства?

 

ГУМИЛЁВ

(опешив)

Как? Почему – намерение? Где?

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(улыбаясь)

В Лондоне. В кафе. В кампании ваших дружков – белых офицеров. Вспомнили, Николай Степанович, нет? Вы решили, что делать в Лондоне вам больше нечего… И стали вместе решать… Решать – куда уезжать. Одни говорили: в Африку… Другие – продолжать войну в иностранных войсках… У вас спросили: «А вы, Гумилёв, куда?». Вы сказали, что навоевались достаточно и в Африке были уже три раза, а вот большевиков никогда не видели… И намереваетесь ехать в Россию… Вы сказали…

(смотрит в лист бумаги)

Вот… Вы сказали: «Я не думаю, чтобы это оказалось опасней охоты на львов».

(смотрит на Гумилёва)

Всё правильно, дорогой Николай Степанович? Вспомнили вашу беседу с друзьями? Я ничего не перепутал? Что ж вы так побледнели? Хотите воды?

 

ГУМИЛЁВ

(тихо)

А откуда… Откуда вы… Откуда вы узнали про…

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(улыбаясь)

Должности у нас такие, милейший Николай Степанович… Всё про всех знать…

(тушит папиросу в пепельнице)

А что, и вправду в Африке так неприятно? Или это касательно только северных людей? Жара, пустыни, песчаные бури и всё такое прочее…

 

ГУМИЛЁВ прикрывает глаза.

 

 

НАТ. АФРИКАНСКАЯ САВАННА – ДЕНЬ

 

ГУМИЛЁВ открывает глаза и видит большое, не менее ста голов, бегущее стадо слонов. Из лесных зарослей, на опушке, появляются вооружённые джамби и стреляют в слонов. На опушке слоновье стадо окружают пешие копьеносцы и слуги с ружьями. Гремят выстрелы, летят роем копья. Слоны – взрослые и детёныши – падают. Люди, как мухи, кружатся по равнине, поросшей высокой травой и частыми деревьями, вокруг огромного стада. Тот, на кого слон бросается, убегает, а другие охотники в это время отвлекают животное. ГУМИЛЁВ видит, как слон бросается на скачущего в двадцати шагах от него галласа[19]. В мгновенье ока снимает его с седла хоботом, насаживает себе на клык и бросает о землю, намереваясь растоптать свою жертву. В другого галласа слон бросает большой сломанной ветвью. Галлас, с вывернутой сломанной рукой, дико вопит. Вокруг с треском пылает трава, в лесу идёт нескончаемая стрельба, раздаются крики ужаса и торжества, а весь этот гам покрывает рёв и визг обезумевших от страха слонов.

 

 

ИНТ. ОБЩАЯ КАМЕРА ДПЗ – НОЧЬ

 

ГУМИЛЁВ достаёт огромный, точно сахарница, серебряный портсигар. Чиркнув спичкой, закуривает.

 

ГУМИЛЁВ

(куря, сокамернику, тихо)

Несколькими днями позже, уже при возвращении в Энтото[20], мы наткнулись на льва… Его завидели передовые, когда он тихо удалялся от приближавшегося отряда… Об этом доложили расу, и мы помчались наперерез льву. Рас выстрелил в него первым. Потом – другие. Лев упал… К нам головой… Он был ещё жив… К нему подскакали несколько абиссинцев… И зарубили льва шашками…

 

СОКАМЕРНИК

(тихо)

Зачем? Зачем они зарубили льва?

 

ГУМИЛЁВ

(куря, тихо)

В Абиссинии есть племена галласов, где юноша не имел права вступать в брак до тех пор, пока не убьёт слона, льва или человека…

 

СОКАМЕРНИК

(тихо)

Так, может… И нынче… Гражданину не положено называться большевиком, пока он кого-нибудь не убьёт? И чем более людей он убьёт, тем скорее и полнее станет большевиком…

 

ГУМИЛЁВ

(выпускает облачко сизого дыма, тихо)

Вернувшись на бивак, я увидел толпу народа, окружавшего мою палатку… Ждали моего возвращения… Оказалось, что принесли только что покусанного крокодилами солдата… И раненый был так перепуган, что лицо… Его лицо казалось зелёным. Он купался вместе с товарищами… Крокодил, схватив его пастью поперёк тела, потащил в воду…

 

СОКАМЕРНИК

(тихо)

О господи… Ужас…

 

ГУМИЛЁВ

(осторожно тушит папиросу в металлической миске, тихо)

С берега увидели… Поднялся крик… И крокодил выпустил свою жертву… На плечах и на груди несчастного было с десяток глубоких ран… Как будто острыми зубцами пилы… Раненый прошептал, что у него болит сердце… И я подумал, что укус крокодила ядовит…

 

СОКАМЕРНИК

(в ужасе, тихо)

И что… Что было дальше? Он умер?

 

ГУМИЛЁВ

(улыбается, тихо)

Нет. Выжил. Ему зашили раны… Наложили тридцать два шва.

(помолчав)

А в тринадцать… В тринадцать лет…

(усмехается)

Я в первый раз влюбился… У этой девочки… Тани – кажется… Как и у многих её сверстниц, был «заветный альбом» с опросными листами… В нём подруги и поклонники отвечали на вопросы: «Какой Ваш любимый цветок и дерево? Какое Ваше любимое блюдо? Какой Ваш любимый писатель?»

(снова закуривает)

Гимназистки писали: роза или фиалка… Дерево: берёза или липа… Блюдо: мороженое или рябчик… Писатель: Чарская… Гимназисты предполагали из деревьев дуб или ель, из блюд – индюшку, гуся или борщ, из писателей – Майна Рида, Вальтера Скотта или Жюля Верна…

(сильно затягивается и медленно выпускает дым)

Когда очередь дошла до меня, я написал, не задумываясь: цветок – орхидея, дерево – баобаб, писатель – Оскар Уайльд, блюдо – канандер…

Эффект получился полный. Даже больший, чем я ожидал. Все стушевались передо мной. Я почувствовал, что у меня нет соперников, что Таня отдала мне своё сердце…

(улыбается)

И я, чтобы подчеркнуть своё торжество, молча отправился домой, сопровождаемый нежным, многообещающим взглядом Тани… Дома я не мог сдержаться и поделился с матерью впечатлением, произведённым моими ответами. «Повтори, Коленька, – сказала мать, – какое – твоё любимое блюдо, я не расслышала». «Канандер», – важно ответил я. «Канандер?» – недоумевая, переспросила она. Я самодовольно улыбнулся: «Это, мама, – разве ты не знаешь? – французский очень дорогой и вкусный сыр».

Она всплеснула руками и рассмеялась: «Камамбер, Коленька, камамбер, а не канандер!»

(помолчав)

Я был потрясён… Унижен… Я был просто уничтожен… Из героя вечера я сразу превратился в посмешище… Ведь Таня и все её приятели могут спросить, узнать о канандере… И как она и они станут надо мной издеваться… Канандер! Я всю ночь думал, как овладеть проклятым альбомом и уничтожить его…

(помолчав)

К утру я решил просто отказаться от неразделённой любви… Вычеркнуть её из своей жизни… И больше никогда не встречаться ни с Таней, ни с её приятелями…

 

 

НАТ. АФРИКАНСКАЯ САВАННА – ДЕНЬ

 

Солдат верхом на коне скачет по высушенной солнцем траве мимо отряда. Останавливается у ГУМИЛЁВА и спешивается.

 

СОЛДАТ

(Гумилёву)

Ваше превосходительство, авангард заметил стадо жирафов…

(показывает рукой)

Там… Невдалеке…

 

ГУМИЛЁВ запрыгивает на коня. Несколько человек – кто верхом на муле, кто на лошади – скачут в указанном направлении и скоро видят бегущих жирафов. Высоко вытянув длинные шеи – так что их морды возвышаются над растущими кругом кустами – задними ногами вприпрыжку, как бы галопом, длинными же передними, совсем не сгибая их, они бегут впереди всадников. ГУМИЛЁВ на своей лошади быстро догоняет большого жирафа и, скача рядом с животным, хочет рубануть шашкой по его длинной тонкой шее. Однако лошадь ГУМИЛЁВА боится приблизиться к страшному невиданному зверю, и ГУМИЛЁВ несколько раз стреляет в жирафа из маузера. Жираф, споткнувшись на бегу, падает. ГУМИЛЁВ останавливает лошадь, спешивается и подходит к раненому животному. Несколько мгновений смотрит на длинную шею жирафа. Взмахнув шашкой, отрубает ему хвост и, резво вскочив на лошадь, с хвостом жирафа в руке скачет к идущему уже довольно далеко отряду.

 

 

ИНТ. КОМНАТА ДОПРОСОВ ДПЗ – ДЕНЬ

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(улыбаясь)

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд

И руки особенно тонки, колени обняв.

Послушай: далёко, далёко, на озере Чад

Изысканный бродит жираф.

 

Ему грациозная стройность и нега дана,

И шкуру его украшает волшебный узор,

С которым равняться осмелится только луна,

Дробясь и качаясь на влаге широких озёр.

 

Вдали он подобен цветным парусам корабля,

И бег его плавен, как радостный птичий полёт.

Я знаю, что много чудесного видит земля,

Когда на закате он прячется в мраморный грот.

 

Я знаю весёлые сказки таинственных стран

Про чёрную деву, про страсть молодого вождя,

Но ты слишком долго вдыхала тяжёлый туман,

Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.

 

И как я тебе расскажу про тропический сад,

Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав.

Ты плачешь? Послушай… далёко, на озере Чад,

Изысканный бродит жираф.

(помолчав, тихо)

Божественно, Николай Степанович… Ей-богу – божественно… Как будто сам побывал… В этой вашей Африке…

 

ГУМИЛЁВ

(вдруг)

Вы верите в Бога?!

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(весело)

Нет ружья лучше маузера!

Нет вахмистра лучше З-Бель-Бека!

Нет начальника лучше Гумилёва!

Так, кажется, пели негры из сформированного вами отряда, маршируя по Сахаре?

(протягивает Гумилёву раскрытый позолоченный портсигар)

Пожалуйте, Николай Степанович… Закуривайте…

(Гумилёв не шевелится)

Что же вы? Не стесняйтесь… Я же от чистого сердца… Право…

 

ГУМИЛЁВ

(тихо)

Скажите… А как скоро закончится следствие?

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(сразу)

Скоро. Очень скоро.

(улыбается)

Нам спуску не дают. Уж будьте уверены. Никто не позволит затягивать разбирательства. Положительно никто. Вот…

(кивает на листы)

Всё оформится. Как положено. И закроем дело. Непременно. Этим месяцем закроем. И пойдёте. Сочинять. К жене пойдёте. К сыну. Выступать пойдёте, так сказать… Перед публикой… Кстати…

(разводит руки)

А почему бы… А с чего вам, дорогой Николай Степанович, нынче не почитать? Выступить, так сказать… А? Каково я придумал?

(смеётся)

А, Николай Степанович?! Что угодно… Что вам по сердцу… Я же ваш читатель… И – почитатель… Поклонник преданный… Ну, же! Смелее, Николай Степанович! Что вы оробели, право?!

 

ГУМИЛЁВ

(пожав плечами, поднимается с табурета, тихо)

Я, право… Право, не знаю… Прямо здесь? Вот так? На допросе? И что? Какое произведение, собственно?

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

Какое вам угодно, дорогой Николай Степанович. Какое хотите. Про чувства… Про Африку свою… Про что сами пожелаете…

(хлопает в ладони)

Слышите?

(улыбается)

Публика просит! Публика заждалась! Публика – в предвкушении!

 

ГУМИЛЁВ

(тихо)

Если вы настаивае…

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

Настаиваем! Положительно настаиваем!

(хлопает в ладони)

И очень просим! Пожалуйте, гениальный Николай Степанович!

 

ГУМИЛЁВ

(тихо)

Зачарованный викинг, я шёл по земле,

Я в душе согласил жизнь потока и скал,

Я скрывался во мгле на моём корабле,

Ничего не просил, ничего не желал.

 

В ярком солнечном свете – надменный павлин,

В час ненастья…

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

Громче! Громче, Николай Степанович! Что вы шепчете?

 

ГУМИЛЁВ

(громче)

В час ненастья – внезапно свирепый орёл,

Я в тревоге пучин встретил остров ундин,

Я летучее счастье, блуждая, нашёл.

 

Да, я знал, оно жило и пело давно,

В дикой буре его сохранилась печать,

И смеялось оно, опускаясь на дно,

Подымаясь к лазури, смеялось опять.

 

Изумрудным покрыло земные пути,

Зажигало лиловым морскую волну…

Я не смел подойти и не мог отойти,

И не в силах был словом порвать тишину.

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(хлопает в ладоши, восхищённо)

Браво! Положительно – браво! «Изумрудным покрыло земные пути»… Браво! Ещё! Ещё, дорогой Николай Степанович! Вы гениально читаете! Гениально! Пожалуйте! Что-нибудь ещё!

 

ГУМИЛЁВ

(смущённо)

Разве что ещё одно…

(помолчав)

У меня не живут цветы,

Красотой их на миг я обманут,

Постоят день, другой, и завянут,

У меня не живут цветы.

 

Да и птицы здесь не живут,

Только хохлятся скорбно и глухо,

А на утро – комочек из пуха…

Даже птицы здесь не живут.

 

Только книги в восемь рядов,

Молчаливые, грузные томы,

Сторожат вековые истомы,

Словно зубы в восемь рядов.

 

Мне продавший их букинист,

Помню, был и горбатым, и нищим…

Торговал за проклятым кладбищем

Мне продавший их букинист.

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(заворожённо)

Молчаливые, грузные томы,

Сторожат вековые истомы,

Словно зубы в восемь рядов…

(тихо)

Потрясающе… Чудесно, Николай Степанович… Какая аллегория… Неземная алле…

 

ГУМИЛЁВ

(глядя Якобсону в глаза)

Зачем они ко мне собрались, думы,

Как воры ночью в тихий мрак предместий?

Как коршуны, зловещи и угрюмы,

Зачем жестокой требовали мести?

 

Ушла надежда, и мечты бежали,

Глаза мои открылись от волненья,

И я читал на призрачной скрижали

Свои слова, дела и помышленья.

 

За то, что я спокойными очами

Смотрел на уплывающих к победам,

За то, что я горячими губами

Касался губ, которым грех неведом,

 

За то, что эти руки, эти пальцы

Не знали плуга, были слишком тонки,

За то, что песни, вечные скитальцы,

Томили только, горестны и звонки,

 

За всё теперь настало время мести.

Обманный, нежный храм слепцы разрушат,

И думы, воры в тишине предместий,

Как нищего во тьме, меня задушат.

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(с закрытыми глазами, тихо)

Определённо – волшебно… И думы, воры в тишине предместий, как нищего во тьме, меня задушат…

(открывает глаза, вдруг)

Вы ведь только что вернулись из поездки в Крым, Николай Степанович? Как съездили? Удачно?

(смотрит в бумаги)

И ехали в Крым в поезде Немица? Царского адмирала? Ставшим адмиралом красным? Так, Николай Степанович? Я ничего не путаю, нет?

 

ГУМИЛЁВ

Нет.

(помолчав, тихо)

То есть, да… А откуда вы…

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(улыбается)

От верблюда…

(помолчав)

Таганцев показал, дорогой Николай Степанович… На вас дал показания… Чистосердечные, так сказать… Знаете такого? Таганцев Владимир Николаевич – профессор-географ Санкт-Петербургского университета и Горного института, бывший помещик, беспартийный, секретарь Сапрапеллевого Комитета, глава, руководитель и идейный вдохновитель Петроградской боевой организации… Слышали о такой?

(Гумилёв молчит)

Стало быть, слышали… И – не только… Потому что сами принимали в её деятельности активное участие…

(улыбается)

В Крым вы ехали в специальном поезде, под охраной «красы и гордости революции» – матросов-коммунистов… В Крымских же портах вы и ваш товарищ по заговору заводили связи… В среде уцелевших офицеров и интеллигентов… Раздавали, кому надо, привезённое в адмиральском поезде из Петербурга оружие и контрреволюционные листовки…

(Гумилёв открывает рот)

Не надо… Не надо, дорогой Николай Степанович, ничего опровергать… Имейте совесть, в конце концов…

(улыбается)

За вами следили, батенька… Непрестанно следили… Круглосуточно… Не заметили, нет? Ещё бы… Вы так были увлечены этим идиотским заговором, что ничего и никого вокруг себя не видели… Юношу высокого, худого, с весёлым взглядом и открытым мальчишеским лицом, конечно, не помните? Это был наш агент… Агент ЧК… Но зато вернулись вы в Петербург загоревший, отдохнувший, полный планов и надежд… Что ж вы молчите, дорогой Николай Степанович?

 

ГУМИЛЁВ

(тихо)

Я… Я просто…

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

Вы, Николай Степанович… Именно вы… Просто и глупо поставили крест на своей жизни…

(закуривает)

К чему? Зачем? Я не могу взять в толк, уважаемый Николай Степанович… Не могу понять – зачем гениальный поэт с блестящим будущим, властитель дум, покровитель юных дарований, обольститель дамских сердец оказался в одной кампании с ярыми врагами советской власти?

(встаёт из-за стола и проходит по комнате)

Не могу понять! Просто не могу!

 

 

ИНТ. ОБЩАЯ КАМЕРА ДПЗ – НОЧЬ

 

ГУМИЛЁВ

(опускаясь на нары, тихо)

Вот и всё… Это конец… Конец… Жаль… Так много не успел… Ничего не успел… Ничего…

 

СОКАМЕРНИК

(подходя к нарам Гумилёва, тихо)

Что это вы бормочете, Николай Степанович? Вам что-то сказали определённое? Или сочиняете? И здесь вам сочиняется? В клетке?

 

ГУМИЛЁВ

(лёжа на спине с открытыми глазами, тихо)

Знаете, от чего один генерал царской армии год назад умер?

 

СОКАМЕРНИК

(тихо)

От чего?

 

ГУМИЛЁВ

(лёжа на спине с открытыми глазами, тихо)

От страху.

 

СОКАМЕРНИК

(тихо)

Как так?

 

ГУМИЛЁВ

(лёжа на спине с открытыми глазами, тихо)

Так. Он шёл по улице. Навстречу – грузовик с солдатами. Видят – генерал. Схватили и увезли. В чека. Там его продержали с час. В камере. Потом выпустили. Даже с извинениями. Он приехал домой и слёг. Пролежал два дня и отдал богу душу. И ничего у него не было: и сердце прекрасное, и прочее здоровье. Испугался очень…

 

СОКАМЕРНИК

(тихо)

Боже…

(помолчав)

А вам не страшно, Николай Степанович? Мне… Знаете… Ничуть не стыдно признаться… Уже – не стыдно… У меня всё просто леденеет… Внутри… Как только я представлю, что эти бандиты могут с нами сде…

 

ГУМИЛЁВ

(лёжа на спине с открытыми глазами, тихо)

Нет. Не страшно. Ничуть. И это – в порядке вещей. Страшно будет потом. Живым. Тем, кого не убьют нынче…

(помолчав)

Я вам советую во всём признаться, сударь… И всё подписать…

 

СОКАМЕРНИК

(возмущённо)

Так я ни в чём не виноват! Я ничего такого не…

 

ГУМИЛЁВ

(лёжа на спине, закрывает глаза, тихо)

Не кричите…

(помолчав, тихо)

Слышали, сударь о «китайском» способе получения признания? Нет? Человека приковывают железом к стене или к столбу… Потом к нему крепко привязывают одним концом железную трубу в несколько дюймов ширины… Через другое отверстие в трубу сажают крысу… Отверстие тут же закрывают проволочной сеткой… И к нему подносится огонь… Приведённое жаром в отчаянье животное начинает въедаться в тело несчастного, чтобы найти выход… Такая пытка длится часами… Порой – до следующего дня… Пока жертва не умирает…

 

СОКАМЕРНИК

(в ужасе, тихо)

О боже… Неужели вы думаете? Вы полагаете – эти большевистские бандиты могут…

 

ГУМИЛЁВ

(лёжа на спине, с закрытыми глаза, тихо)

Я взял с собой Евангелие и Гомера… Отобрали…

(помолчав)

Что ж… Может, прочитают… Может, у них появится… Хоть что-то… Наподобие сердца… Что-то вроде совести… Сострадания…

(усмехается)

А я… Я ведь как-то и сам хотел… Хотел однажды умереть… Желал покончить… С собой…

 

СОКАМЕРНИК

(тихо)

Как? О господи… Когда?

 

ГУМИЛЁВ

(глуховато, медленно)

Они шли мимо меня, все в белом, с покрытыми головами… Они медленно двигались по лазоревому полю… Я глядел на них – и мне было покойно… Я думал: «Так вот она какая – смерть…» Потом я стал думать: «А может быть, это лишь последняя секунда моей жизни? Белые пройдут, лазоревое поле померкнет…» Я стал ждать этого угасания, но оно не наступало…

 

 

НАТ. ОБЛАЧНОЕ НЕБО – НЕБО

 

Высоко вверху, по бирюзовому небу, не спеша плывут молочно-белые пухлые облака.

 

 

ИНТ. ОБЩАЯ КАМЕРА ДПЗ – НОЧЬ

 

ГУМИЛЁВ

(глуховато, медленно)

Белые всё также плыли мимо глаз… Мне стало тревожно… Я сделал усилие, чтобы пошевелиться… И услышал стон… Белые поднимались и плыли теперь страшно высоко… Я начал понимать, что лежу навзничь… И гляжу на облака… Сознание медленно возвращалось ко мне… Была слабость и тошнота… Наконец я с трудом приподнялся… Осмотрелся… И увидел, что сижу в траве… На

крепостном валу… В Булонском лесу… Рядом валялся воротник и галстук… Всё кругом – деревья, мансардные крыши, асфальтовые дороги, небо, облака – казались мне жёсткими, пыльными, тошнотворными… Опираясь о землю, чтобы подняться, я нащупал пузырёк… Маленький, с широким горлышком… Он был раскрыт и пуст… В нём вот уже год я носил большой кусок цианистого калия… Величиной в половину сахарного куска… Я начал вспоминать, как пришёл сюда… Как снял воротник… Как высыпал из пузырька на ладонь яд… Я знал, что, как только брошу его с ладони в рот… Мгновенно настанет неизвестное…

(помолчав)

Я бросил его в рот… И прижал ладонь изо всей силы ко рту… Я помню шершавый вкус яда…

 

СОКАМЕРНИК

(тихо)

Боже… А зачем… Зачем вы хотели умереть?

 

ГУМИЛЁВ

(помолчав, тихо)

Вы спрашиваете, зачем я хотел умереть? Я жил тогда в гостинице… И… Не знаю, почему… Привязалась мысль о смерти… Страх смерти мне был неприятен… Кроме того, здесь была одна девушка…

(помолчав)

Одна девушка… А в Африке…

(помолчав)

Лежишь на разостланном прямо на каменистой почве брезенте… Как-то приспособляясь к торчащим под ним камням… Палатка – маленькая, солнце просвечивает… Температура – под тридцать в тени… Духота страшная… Обливаешься потом и ждёшь… Ждёшь-не дождёшься вечера… Наконец солнце заходит… Загораются костры – наше освещение и отопление… Лагерь утихает… Но вот налетает ураган… Валит палатку… И под проливным дождём промокаешь до косточки…

 

 

НАТ. АФРИКАНСКАЯ САВАННА – ДЕНЬ

 

По вязкой, размытой ночным ливнем низменной степи медленно идёт группа людей.

 

 

ИНТ. ОБЩАЯ КАМЕРА ДПЗ – НОЧЬ

 

ГУМИЛЁВ

(сокамернику, тихо)

Мы прошли до реки Кибиш… Спустились к берегу… Здесь оказалось масса дичи, бродили стада коз, антилоп, зебр…

 

 

НАТ. АФРИКАНСКАЯ САВАННА – ДЕНЬ

 

ГУМИЛЁВ вскидывает ружьё и стреляет в антилопу.

 

 

ИНТ. ОБЩАЯ КАМЕРА ДПЗ – НОЧЬ

 

ГУМИЛЁВ

(сокамернику, тихо)

Всего веселее было охотиться на диких коз…

 

СОКАМЕРНИК

(вдруг, тихо)

Чекистским большевикам, видать, тоже… Весело… Охотиться на нас…

 

 

НАТ. АФРИКАНСКАЯ САВАННА – ДЕНЬ

 

Дикие козы, напуганные выстрелами, вскачь мчатся вдоль всей пешей колонны и вдруг, как шальные, врываются в её ряды. Люди кричат. В коз стреляют, метают копья и рубят животных шашками.

 

 

ИНТ. ОБЩАЯ КАМЕРА ДПЗ – НОЧЬ

 

ГУМИЛЁВ

(сокамернику, тихо)

Я тогда убил одного козла… С рогами – в дюймов девять… А в густом, тянущемся вдоль берега реки лесу нас атаковал носорог…

 

 

НАТ. БЕРЕГ РЕКИ – ДЕНЬ

 

Из кустов в самую середину походной колонны неожиданно бросается носорог и цепляет огромным рогом визжащего мула. Сидевший на муле абиссинец молча, как тряпичная кукла, взлетает в воздух и падает на землю. ГУМИЛЁВ вскидывает ружьё, но носорог скрывается в противоположных кустах.

 

 

ИНТ. ОБЩАЯ КАМЕРА ДПЗ – НОЧЬ

 

СОКАМЕРНИК

(медленно, тихо)

А зимой двадцатого, вечером, я шёл домой… После балета…

 

ГУМИЛЁВ

(улыбаясь, тихо)

Шубу не сняли?

 

СОКАМЕРНИК

(медленно, тихо)

Ничего, обошлось… Пришлось, впрочем, помёрзнуть полчаса на дворе… Был обыск… В восьмом номере… Пока не кончили – не пускали на лестницу…

 

ГУМИЛЁВ

(серьёзно, тихо)

Взяли кого-нибудь?

 

СОКАМЕРНИК

(закуривает, тихо)

Да. Молодого Перфильева и ещё студента какого-то… У них ночевал…

 

ГУМИЛЁВ

(серьёзно, тихо)

Расстреляли, должно быть?

 

СОКАМЕРНИК

(помолчав, тихо)

Должно быть…

(затянувшись, медленно выпускает дым)

А Спесивцева в балете была восхитительна…

 

ГУМИЛЁВ

(закуривает, тихо)

Да, но до Красавиной ей далеко…

 

 

ИНТ. КОМНАТА ЦАРКОСЕЛЬСКОГО ДОМА ГУМИЛЁВЫХ – ДЕНЬ

 

Из угла в угол большой комнаты, периодически пронзительно крича, ходит СВЕРЧКОВА[21].

 

ВАРВАРА ИВАНОВНА[22]

(тихо)

Александра, прекрати…

(громко)

Саша, перестань кричать!

 

СВЕРЧКОВА

(не прекращая ходить, судорожно)

Они убьют Колю… Они его убьют… Убьют… Эти варвары Колю… Как я скажу об этом маме? Как я скажу, что…

 

ВАРВАРА ИВАНОВНА

(дрожа всем телом)

Саша, Анна Ивановна[23] уже знает… Мама уже всё понимает… Перестань, ради бога… Ради всего святого… Прекрати…

 

СВЕРЧКОВА

(не прекращая ходить, судорожно)

И мы не можем ничего… Ничего не можем сделать… Ничем не можем помочь…

 

ВАРВАРА ИВАНОВНА

(дрожа всем телом)

Нет, нет, нет…

(замирает)

Николай Степанович – не такой человек… Чтобы так просто погибнуть… Он сможет бежать… Он непременно сможет бежать… Да, бежать… И он… Разумеется, при помощи своих друзей и почитателей он… Потом… Проберётся… В свою… Любимую Африку…

(вдруг истошно кричит)

Как я скажу маме?! Как я скажу маме о гибели Коленьки?! Как?!

 

Тишину вдруг прорезает новый пронзительный крик: губоносый какаду злится в своей клетке.

 

СВЕРЧКОВА

(тихо)

А теперь я игрушечной стала,

Как мой розовый друг какаду…

 

 

ИНТ. КОМНАТА ДОПРОСОВ ДПЗ – ДЕНЬ

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(улыбаясь)

По аллее проводят лошадок.

Длинны волны расчесанных грив.

О, пленительный город загадок,

Я печальна, тебя полюбив.

 

Странно вспомнить: душа тосковала,

Задыхалась в предсмертном бреду.

А теперь я игрушечной стала,

Как мой розовый друг какаду.

 

Грудь предчувствием боли не сжата,

Если хочешь, в глаза погляди.

Не люблю только час пред закатом,

Ветер с моря и слово «уйди».

(помолчав)

Ваша супруга, Анна Андреевна, кстати… Да – бывшая… Но тоже – волшебница… Однако…

(вздыхает)

К нашим баранам…

(смотрит в лист бумаги, монотонно)

Летом восемнадцатого года я был знаком с поэтом Борисом Вериным и беседовал с ним на политические темы, сетуя на подавление частной инициативы в Советской России. Осенью Верин уехал в Финляндию, через месяц я получил в моё отсутствие от него записку, сообщавшую, что он доехал благополучно и хорошо устроился. Затем зимой, перед Рождеством, ко мне пришла немолодая дама, которая мне передала нижеподписанную записку, содержащую ряд вопросов, связанных, очевидно, с заграничным шпионажем, например, сведения о готовящемся походе на Индию. Я ответил ей, что никаких таких сведений я давать не хочу, и она ушла.

Затем в начале Кронштадтского восстания ко мне пришёл Вячеславский с предложением доставлять для него сведения и принять участие в восстании, буде оно перенесено в Петроград. От дачи сведений я отказался, а на выступление согласился, причём указал, что мне, по всей вероятности, удастся в момент выступления собрать и повести за собой кучку прохожих, пользуясь своим оппозиционным настроением. Я выразил также согласие на попытку написания контрреволюционных стихов…

(вдруг смотрит на Гумилёва)

А в вашей Африке… Не приходилось ли вам, Николай Степанович, случайно встречаться с племенами людоедов? Нет? Никто там не хотел вас съесть?

 

ГУМИЛЁВ

(помолчав)

Как? Что вы сказали? Я не совсем понял…

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(улыбаясь, закуривает)

Я слышал, что там есть страшные племена… Племена людоедов… Для которых человечинка – наилучшее блюдо, так сказать… Нет, не приходилось?

(выпускает облачко дыма, тихо)

А вам самим не случалось пробовать? Не угощали часом?

(улыбается)

Ну, и бог с ними… С людоедами…

(смотрит в лист бумаги, монотонно)

Дней через пять Вячеславский пришёл ко мне опять, вёл те же разговоры и предложил гектографивальную ленту и деньги на расходы, связанные с выступлениями. Я не взял ни то, ни другое, указав, что не знаю, удастся ли мне использовать ленту. Через несколько дней он зашёл опять, и я определённо ответил, что ленту не беру, не будучи в состоянии использовать. А деньги 200 000 взял на всякий случай и держал их в столе, ожидая или событий, то есть, восстания в городе, или прихода Вячеславского, чтобы вернуть их, потому что после падения Кронштадта я резко изменил моё отношения к Советской власти. С тех пор ни Вячеславский, ни никто другой с подобными разговорами ко мне не приходил, и я предал всё дело забвению.

В добавление сообщаю, что я действительно сказал Вячеславскому, что могу собрать активную группу из моих товарищей, бывших офицеров, что являлось легкомыслием с моей стороны, потому что я с ними встречался лишь случайно, и исполнить моё обещание мне было бы крайне затруднительно.

(смотрит на Гумилёва)

Всё правильно, дорогой Николай Степанович? Вашу подпись поставьте, будьте любезны…

(Гумилёв медленно выводит буквы на листе)

Боже…

(пристально смотрит на Гумилёва)

Как же вы некрасивы, Николай Степанович… Я бы сказал, выразительно некрасивы… Даже немного страшны своей непривлекательностью… Длинные руки, неясная речь, надменный взгляд… Причём кажется, что один глаз всё время отсутствует… Как бы оставаясь в стороне…

(вдруг улыбается)

Но вот ваши стихи… Как они замечательны… Нечеловечески волшебны…

(прикрыв глаза, медленно)

Кончено! Дверь распахнулась пред ним, заключённым;

Руки не чувствуют холода цепи тяжёлой;

Грустно расстаться ему с пауком приручённым,

С хилым тюремным цветком, пиччиолой;

 

Жалко тюремщика… (он иногда улыбался

Странно-печально)… и друга за тяжким затвором…

Или столба, на котором однажды качался

Тот, кого люди признали убийцей и вором…

 

Жалко?! Но только как призрак растаяли стены,

В тёмных глазах нетерпенье, восторг и коварство,

Солнце пьянит его, солнце вливается в вены,

В сердце… Изгнанник идёт завоёвывать царство…

 

 

ИНТ. ОБЩАЯ КАМЕРА ДПЗ – НОЧЬ

 

ГУМИЛЁВ

(сокамернику, тихо)

У меня есть мечта… Живущая при всей трудности её выполнения…

 

СОКАМЕРНИК

(шёпотом)

Бежать? Да? Бежать, Николай Степанович? А как же вы… У вас есть план? Как же вы отсюда убежи…

 

ГУМИЛЁВ

(тихо)

Пройти с юга на север Данакильскую пустыню… Лежащую между Абиссинией и Красным морем… Исследовать нижнее течение реки Гаваш… Узнать рассеянные там неизвестные загадочные племена…

 

СОКАМЕРНИК

(шёпотом)

О господи… Полно вам, Николай Степанович… Какое море? Какие племена? Вам этих варваров мало?

 

ГУМИЛЁВ

(мечтательно, тихо)

По закону они находятся под властью абиссинского правительства… Но фактически – свободны… И так как все они принадлежат к одному племени данакилест… Довольно способному, кстати… Хотя очень свирепому… Их можно объединить… И, найдя выход к морю, цивилизовать их… Или, по крайней мере, арабизировать…

 

СОКАМЕРНИК

(тихо)

Николай Степанович… О чём вы говорите, право?

(медленно закуривает)

Вы, положительно, мечтатель… Неисправимый мечтатель…

 

ГУМИЛЁВ

(громче)

В семье народов прибавится ещё один дитя… А выход к морю есть… Не знали? Это – Регейта, маленький независимый султанат, к северу от Обока…

(усмехается)

Один русский искатель приключений… А в России их – больше, чем где бы то ни было… Совсем было приобрёл этот султанат для русского правительства… Но наше министерство иностранных дел ему отказало…

(помолчав)

Этот мой маршрут не был принят Академией… Стоил слишком дорого… Я примирился с отказом и представил другой маршрут… Принятый, кстати… После некоторых обсуждений… Принятый музеем антропологии и этнографии при Императорской Академии наук…

(закуривает, шумно выпускает дым)

Я должен был отправиться в порт Джибути в Баб-Эль-Мандебском проливе… Оттуда по железной дороге – к Харрару… Потом, оставив караван, – на юг, в область, лежащую между Сомалийским полуостровом и озёрами Рудольфа, Маргариты, Звай… Захватить, по возможности, больший район исследования… Делать снимки… Собирать этнографические коллекции… Записывать песни и легенды… Кроме того, мне предоставлялось право собирать зоологические коллекции… Я просил разрешения взять с собой помощника, и мой выбор остановился на моём родственнике Сверчкове… Молодом человеке, любящем охоту и естественные науки… Он отличался настолько покладистым характером, что уже из-за одного желания сохранить мир пошёл бы на всевозможные лишения и опасности…

 

СОКАМЕРНИК

(тихо)

И что далее? Вам удалось? Осуществить ваши мечты?

 

ГУМИЛЁВ

(помолчав)

Приготовления к путешествию заняли месяц… Больше месяца упорного труда… Надо было достать палатку, ружья, сёдла, вьюки, удостоверения, рекомендательные письма и прочее, прочее, прочее… Я так измучился, что накануне отъезда весь день лежал в жару: ужасная головная боль, сорок градусов температуры…

(усмехнувшись)

Право, приготовления к путешествию труднее самого путешествия… Позвали доктора, тот сказал, что, вероятно, – тиф… Всю ночь я бредил… Как мне сообщили, я говорил о каких-то белых кроликах, которые умеют читать, обрывал на полуслове, опять начинал говорить разумно и вновь обрывал…

(помолчав)

На другой день за два часа до отхода поезда я потребовал воды для бритья и платье… Меня попытались успокоить, но тщетно… Я побрился, сам уложил то, что осталось не уложенным, выпил стакан чаю с коньяком… И уехал…

 

 

ИНТ. КОМНАТА ДОПРОСОВ ДПЗ – ДЕНЬ

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(заворожённо, тихо)

Это было в Абисинии, Николай Степанович?

 

ГУМИЛЁВ

(кивая, улыбается)

Да… Абисиния… На сыром песке русла реки Кибиша были свежие отпечатки львиных лап и носорогов… Но, несмотря на поиски, я не встретил зверей… Накануне около нашего бивака бродили львы… И зарезали у нас несколько ослов… На ночь я отравился на охоту… С одним из моих ашкеров – Арегаусом… Мы влезли на дерево, прикрепив себя к веткам длинным ремнём… А к кусту привязали козлёнка… Как только стемнело, со стороны реки послышалось похожие на глубокие вздохи ворчание нескольких львов… Козлёнок заметался было… Нет, не блеял… Только заметался… Но мы напрасно прождали всю ночь… Львы к нам так и не подошли…

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(заворожённо, тихо)

Не повезло вам…

 

ГУМИЛЁВ

(улыбается)

Повезло… Чуть после повезло…

(помолчав)

Как-то в полдень в лесу… Где я забавлялся, стреляя марабу… Мой слуга, бывалый абиссинец… Громадный, с рябым лицом, указал мне на след у самой воды…

 

 

НАТ. БЕРЕГ РЕКИ – ДЕНЬ

 

АБИССИНЕЦ

(показывая рукой на след, тихо)

Анбасса…

 

ГОЛОС ГУМИЛЁВА

Лев… Он сюда ходит пить… Но… Если лев пил здесь сегодня ночью… То кто поручится, что он и завтра придёт сюда же?

 

АБИССИНЕЦ поднимает с земли беловатый твёрдый шарик и показывает его ГУМИЛЁВУ.

 

 

ИНТ. КОМНАТА ДОПРОСОВ ДПЗ – ДЕНЬ

 

ГУМИЛЁВ

Львиный помёт доказывал, что лев приходил сюда и прежде… Мой слуга и я были в этом убеждены…

(улыбается)

Убить льва – затаённая мечта всякого белого, приезжающего в Африку… Будь то скупщик каучука, миссионер или поэт… Мы решили устроить на дереве помост… И засесть там на целую ночь… Так и лев может подойти ближе… И стрелять сверху вернее…

 

 

НАТ. ЛУЖАЙКА НЕДАЛЕКО ОТ РЕКИ – ДЕНЬ

 

Оба чёрные и мокрые от пота, ГУМИЛЁВ со слугой сооружают в кроне дерева небольшой помост.

 

ГОЛОС ГУМИЛЁВА

Мы работали до вечера… И построили… Да, неуклюжее… Но – сиденье… На котором можно было вполне комфортно расположиться… Свесив ноги…

 

 

ИНТ. КОМНАТА ДОПРОСОВ ДПЗ – ДЕНЬ

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(улыбаясь)

Что ж вы замолчали, Николай Степанович? Такие счастливые воспоминания… Такие вольные… Значит, вы со слугой уселись на дереве? В засаде, так сказать? И что далее? Соизволил зверь к вам попасться?

 

ГУМИЛЁВ

Чтобы не стрелять лишний раз, мы поймали аршинную черепаху… И поужинали её печёнкой… Ужаренной на маленьком костре…

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(восторженно)

Боже! Черепашья печёнка! Наверное, немыслимое пиршество! Гусиную, да, уговаривал… А черепашья – каково? Свежая! С живого костра!

 

ГУМИЛЁВ

(пожимая плечами, тихо)

Не знаю… Обыкновенно…

(помолчав)

Ждали долго… Сперва было слышно, как запоздалые кабаны ворочались в кустарнике…

 

 

НАТ. ЛУЖАЙКА НЕДАЛЕКО ОТ РЕКИ – НОЧЬ

 

В темноте, подсвеченной маленьким костром, кричит какая-то птица, и вновь становится тихо. Из-за туч выходит луна, и посреди лужайки возникает дикобраз, который к чему-то принюхивается и роет землю. Вдали раскатисто ухает гиена, и дикобраз, семеня, бежит в чащу.

 

ГОЛОС ГУМИЛЁВА

У меня страшно затекли ноги… Мы просидели так часов пять…

Я раза два чуть не упал с нашей вышки и наконец… Разозлился и решил слезть…

 

ГУМИЛЁВ осторожно спускается с дерева и, сняв ружьё с плеча, ложится ничком в кустах. Смотрит на слугу, который недвижимо сидит в кроне дерева.

 

 

ИНТ. КОМНАТА ДОПРОСОВ ДПЗ – ДЕНЬ

 

ГУМИЛЁВ

(открывая глаза, тихо)

Как всегда бывает с очень усталым человеком, меня охватил… Нет, не сон… А – какое-то тяжёлое оцепенение… Я даже не мог пошевелиться… Но слышал…

(помолчав)

Слышал все далёкие шорохи… Чувствовал, как склоняется и бледнеет луна…

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(тихо)

Что же вы замолчали, Николай Степанович?

 

ГУМИЛЁВ

(тихо)

Вдруг я очнулся как бы от толчка… И только лишь мгновение спустя сообразил, что это мой слуга шепчет мне с дерева: «Гета, гета…» Это по-русски – господин…

 

 

НАТ. ЛУЖАЙКА НЕДАЛЕКО ОТ РЕКИ – НОЧЬ

 

АБИССИНЕЦ

(с дерева, громким шёпотом)

Гета, гета…

 

Поодаль, на краю лужайки, появляется чёрный на фоне телёнка и кустов лев. Лев – с громадной высоко поднятой головой под широкой, как щит, грудью – медленно выходит из чащи. ГУМИЛЁВ стреляет из маузера. Выстрел оглушительно рявкает в полной тишине, и, словно эхо, вслед за этим проносится треск ломаемых кустарников и шуршащий бег зверя. АБИССИНЕЦ скатывается с дерева и, держа наготове свою берданку, подбегает к ГУМИЛЁВУ.

 

 

ИНТ. КОМНАТА ДОПРОСОВ ДПЗ – ДЕНЬ

 

ГУМИЛЁВ

(открывает глаза)

Усталости как не бывало… Нас захлестнуло охотничье безумие… По кустам мы обежали лужайку… Идти напрямик мы всё-таки не решались… И стали осматривать то место, где был лев… Мы знали, что он убегает после выстрела, только если ранен очень тяжело или не ранен совершенно… Я зажигал спичку за спичкой… Мы ползали в траве… Искали капли крови…

(помолчав)

Но их не было…

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(улыбаясь)

Лесное диво счастливо унесло свою рыжую шкуру…

 

ГУМИЛЁВ

(тихо)

Да…

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(берёт лист)

А вот Ирина Одоевцева[24]… Помните эту свою ученицу, дорогой Николай Степанович? Одну, так сказать, из многочисленных ваших учениц… Которой вы…

(смотрит на Гумилёва)

Уж не знаю – в силу чего… По своей глупости ли… Ребячества ли… И не только, кстати, – Одоевцевой… И поэту Михаилу Кузьмину,[25] и Георгию Иванову вы… Не одиножды… Намекали… Зачем-то… Таинственно намекали… О своей причастности к организации… Очевидно – к Петроградской боевой организации… Террористической организации… Организации, стремящейся свергнуть революционную власть… Вот что показала Одоевцева…

(читает)

«Гумилёв был страшно легкомысленным… Как-то, когда мы возвращались с поэтического вечера, Гумилёв сказал, что достал револьвер…

(смотрит на Гумилёва)

Пять дней за ним охотился… – показала Одоевцева. – Гумилёв всем показывал револьвер. Я думала, что с револьвером – это игра Гумилёва в солдатики. Может быть, всё было игрой…»

(смотрит в лист)

А Кузьмин показал: «Доиграется Коленька до беды!». А вы уверяли: «Это совсем неопасно – они не посмеют меня тронуть…»

(улыбаясь, смотрит на Гумилёва)

Как же! Как же мы посмеем вас тронуть, уважаемый Николай Степанович? Да ни в жизнь! Упаси господи!

(аккуратно переворачивает листы дела)

Та-а-ак… Что это у нас – здесь, на 48-м листе? А-а-а… Записочка… Вашей супружницы, великий вы наш поэт… Почему-то – на смятой папиросной бумаге… Писчей бумаги, что ли, у жены писателя не было?

(медленно читает)

«Дорогой Котик…

(улыбаясь, смотрит на Гумилёва)

Дорогой Котик, конфет, ветчины не купила, ешь колбасу, не сердись. Кушай больше, в кухне хлеб, каша, пей всё молоко, ешь булки. Ты не ешь, и всё приходится бросать, это ужасно. Целую, твоя Аня».

(откидывается на спинку стула, помолчав)

А вот это, Николай Степанович… Дай бог памяти…

Araignee du suir… Паук…

(морщит лоб)

Паук вечером? Нет… Вечерний паук, да? Правильно?

(помолчав)

Вечерний медленный паук

В траве сплетает паутину, –

Надежды знак. Но, милый друг,

Я взора на него не кину.

 

Всю обольстительность надежд

Не жизнь, а только сон о жизни,

Я оставляю для невежд,

Для сонных евнухов и слизней.

 

Моё «сегодня» на мечту

Не променяю я и знаю,

Что муки ада предпочту

Лишь обещаемому раю,

 

Чтоб в час, когда могильный мрак

Вольётся в сомкнутые вежды,

Не засмеялся мне червяк,

Паучьи высосав надежды.

 

 

ИНТ. ОБЩАЯ КАМЕРА ДПЗ – НОЧЬ

 

ГУМИЛЁВ

(сокамернику, тихо)

А десятого апреля на пароходе Добровольческого флота «Бомбей» мы вышли в море… Волны мягко разбивались под напором парохода… Где пульсировал… Как сердце работающего человека, невидимый винт…

 

 

НАТ. МОРЕ – ДЕНЬ

 

От носа парохода в обе стороны убегают бледно-зелёные малахитовые полосы потревоженной воды. За пароходом дружными стаями мчатся дельфины: то обгоняя его, то отставая. Временами, как бы в безудержном припадке веселья, дельфины выскакивают из воды, показывая лоснящиеся мокрые спины.

 

 

ИНТ. ОБЩАЯ КАМЕРА ДПЗ – НОЧЬ

 

ГУМИЛЁВ

(сокамернику, тихо)

А когда наступила ночь… Первая на море… Священная… Дивно загорелись невиданные звёзды… Вода под пароходом забурлила слышнее…

(помолчав)

Неужели на земле есть люди, которые никогда не видели море?

 

СОКАМЕРНИК

(тихо)

А вы же… Вы, Николай Степанович, плавали и по Суэцкому кана…

 

ГУМИЛЁВ

(сокамернику, тихо)

Ходили… По морю ходят, сударь…

(закуривает, медленно выдыхает табачный дым)

На африканском берегу, где разбросаны домики европейцев, – заросли кривых мимоз с тёмной, словно после пожара, зеленью… Низкорослые банановые пальмы… А на азиатском берегу волны – цвета песка: пепельно-рыжего, раскалённого…

(помолчав)

Медленно подходит цепь верблюдов… Позванивая колокольчиками… Изредка показывается какой-нибудь зверь… Собака, гиена или шакал… Некоторое время смотрит на нас… С удивлением… И убегает… Большие белые птицы кружат над водой… Или садятся на камни… Отдыхать… Кое-где – полуголые арабы, дервиши… Или – так, бедняки… Которым не нашлось места в городах… Сидят у самой воды… И смотрят в неё… Не отрываясь… Будто колдуя… Впереди и позади нас движутся другие пароходы…

(помолчав)

Ночью, когда загораются прожектора, это имеет вид похоронной процессии… Часто приходилось останавливаться… Чтобы пропустить встречное судно… Проходящее медленно и молчаливо… Словно озабоченный человек…

 

СОКАМЕРНИК

(тихо)

Вы – счастливый человек… Видели столько жизней… Разных… Странных… Иноземных… Волшебных…

 

 

НАТ. МОРЕ – УТРО

 

Вода Красного моря, как зеркало, отражает отвесные лучи утреннего молодого солнца.

 

 

ИНТ. ОБЩАЯ КАМЕРА ДПЗ – НОЧЬ

 

ГУМИЛЁВ

(сокамернику, тихо)

Точно сверху и снизу – расплавленное серебро… Рябит в глазах… Кружится голова…

 

 

НАТ. МОРЕ – ДЕНЬ

 

Перед самой ниткой далёкого морского горизонта вдруг медленно возникают миражи: каравеллы, острова, крутые утёсы, купола минаретов.

 

 

ИНТ. ОБЩАЯ КАМЕРА ДПЗ – НОЧЬ

 

ГУМИЛЁВ

(сокамернику, тихо)

На Красном море – часто миражи… Я видел у берега несколько обманутых миражами и разбившихся кораблей… Они похожи на неведомых африканских чудовищ…

 

 

НАТ. МОРЕ – НОЧЬ

 

ГУМИЛЁВ с борта парохода смотрит на воду.

 

ГУМИЛЁВ

(про себя, тихо)

А вода – бледно-синяя… Как глаза убийцы…

 

Из воды выскакивают блестящие летучие рыбы.

 

ГУМИЛЁВ

(смотрит на небо, про себя, тихо)

Ночь Красного моря и чудесна, и зловеща… Южный Крест как-то боком висит на небе, которое… Словно поражённое дивной болезнью, покрыто золотистой сыпью других бесконечных звёзд…

(смотрит вдаль, про себя, тихо)

На западе вспыхивают зарницы… Быть может, это в далёкой Африке тропические грозы сжигают леса и уничтожают целые деревни…

(смотрит на море, про себя, тихо)

В пене, оставляемой пароходом, мелькают беловатые искры… Это – морское свечение…

(глубоко вдыхает тропический воздух, про себя, тихо)

Да, дневная жара спала… Но в воздухе осталась неприятная сырая духота… А может, здесь и уснуть? Прямо на палубе… Забыться беспокойным, полным причудливых кошмаров сном…

 

 

ИНТ. ОБЩАЯ КАМЕРА ДПЗ – НОЧЬ

 

ГУМИЛЁВ

(сокамернику, тихо)

Мы бросили якорь перед Джиддой, куда нас не пустили… Так как там была чума… Я не знаю ничего красивее ярко-зелёных мелей Джидды, окаймлённых чуть розовой пеной… Не в честь ли их и ходжи мусульмане,

бывшие в Мекке, носят зелёные чалмы?

(помолчав, тихо)

Как вы сказали? Я – счастливый человек?

(помолчав, тихо)

Да… Наверно, так… Конечно, счастливый… Положительно, счастливый… Не смотря ни на что… Я прожил счастливую жизнь… Я любил и был любим… Я не кланялся пулям и не измарал честь офицера…

(усмехается)

Я даже кое-что сочинил… И своими сочинениями… Надеюсь… Приоткрыл дверь в нечто дивное, неведанное, прекрасное… У меня растёт замечательный сын…

(помолчав)

Да, я благодарю свою жизнь… Пусть моей жизни осталось совсем мало…

 

СОКАМЕРНИК

(шёпотом)

Да, почему же – «прожил»? Почему – «мало»? Почему вы, Николай Степанович… Отчего смеете говорить о своей жизни в прошедшем времени?

 

ГУМИЛЁВ

(сокамернику, тихо)

Поверьте… Умереть – не страшно…

(помолчав)

Ведь умерев, мы становимся бессмертными… Как второй раз умереть? Никак… Не правда ли?

 

СОКАМЕРНИК

(тихо)

О господи…

 

ГУМИЛЁВ

(сокамернику, тихо)

Страшно будет оставшимся жить… Живым…

(помолчав)

А однажды… Старший помощник капитана нашего парохода решил заняться ловлей акулы…

(улыбается)

Представьте: громадный крюк с десятью фунтами гнилого мяса, привязанный к крепкому канату… А поплавком было бревно… Акула, кстати, крайне – близорука… И её всегда сопровождают небольшие рыбки, которые и наводят её на добычу… Не знали, сударь?

(медленно закуривает)

Часа три ждали акулу…

 

 

НАТ. МОРЕ – НОЧЬ

 

В воде появляется большая тёмная тень, и поплавок, завертевшись, ныряет в глубину. Матросы дёргают верёвку, но вытаскивают только лишь крючок.

 

 

ИНТ. ОБЩАЯ КАМЕРА ДПЗ – НОЧЬ

 

ГУМИЛЁВ

(сокамернику, тихо)

Акула только тронула приманку, но не проглотила её… Мы забросили крюк обратно…

 

 

НАТ. МОРЕ – ДЕНЬ

 

Акула делает круги на поверхности моря, бьёт хвостом по воде и наконец бросается к приманке. Мгновенно, как струна, натягивается канат. Почти сразу ослабевает, и над водой показывается круглая лоснящаяся голова с маленькими злыми глазами. Несколько матросов с усилием тащат канат. Акула бешено вертится и гулко бьёт хвостом о борт корабля. Помощник капитана, перегнувшись через борт, выпускает в акулу пять пуль из револьвера. Акула дёргается, скрывается в воде, выныривает, и пять чёрных дыр зияют на её голове. Матросы подтягивают акулу к борту парохода и медленно поднимают на палубу. Матрос трогает акулу за голову, и она щёлкает зубами.

 

 

ИНТ. ОБЩАЯ КАМЕРА ДПЗ – НОЧЬ

 

ГУМИЛЁВ

(сокамернику, тихо)

Видно было, что она ещё совсем свежа и собирается с силами для решительной битвы…

 

СОКАМЕРНИК

(тихо)

Господи… Пять пуль… В голову… И – жива…

 

 

ИНТ. ПАЛУБА ПАРОХОДА – ДЕНЬ

 

Привязав нож к длинной палке, помощник капитана сильным и ловким ударом вонзает импровизированное копьё акуле в грудь и, натужившись, доводит разрез до хвоста. Льётся смешанная с кровью вода. Вываливаются розовая селезёнка, губчатая печень и кишки. Кок топором отрубает акуле голову. Помощник капитана вытаскивает сердце и бросает его на палубу. Сердце, прыгая по палубе, пульсирует.

 

 

ИНТ. ОБЩАЯ КАМЕРА ДПЗ – НОЧЬ

 

ГУМИЛЁВ

(открывает глаза, сокамернику, тихо)

Да, сердце прыгало по палубе… Этакими лягушачьими прыжками… А в воздухе стоял запах крови…

(помолчав)

Акуле отрубили челюсти, чтобы вырвать зубы… Остальное выбросили в море…

(помолчав)

А закат в тот день над зелёными мелями Джидды был широкий и ярко-жёлтый с алым пятном солнца посередине…

 

 

НАТ. МОРЕ – ВЕЧЕР

 

Нежно-палевый вечер зеленеет, точно море отражается в небе. Пароход поднимает якорь и медленно идёт прямо на Южный Крест.

 

 

ИНТ. КОМНАТА ДОПРОСОВ ДПЗ – ДЕНЬ

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(шумно выдыхает воздух)

Ну, вот и всё… Слава богу… И завершаем следствие…

(смотрит на Гумилёва)

Я же вам говорил: нынче всё быстро… Аккуратно, точно и быстро…

(кладёт перед Гумилёвым лист)

Последняя формальность… Ознакомьтесь, дорогой Николай Степанович… И распишитесь… Что ознакомились…

(улыбается)

Простая формальность…

 

ГУМИЛЁВ

(тихо)

По делу №2534 Гумилёва Николая Станиславовича…

(смотрит на Якобсона, тихо)

Позвольте… Я же – не Станиславович… А – Степанович… Николай Степанович…

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

А-я-яй…

(разворачивает лист перед собой)

Как некрасиво… Право…

(зачёркивает «Станиславовича» и чернилами пишет сверху «Степановича»)

Во-о-от… Теперь – правильно…

(возвращает лист Гумилёву)

Теперь – порядочек…

 

ГУМИЛЁВ

(тихо)

По делу №2534 Гумилёва Николая Степановича, обвиняемого в причастности к контрреволюционной организации Таганцева (Петроградской организации) и связанных с ней организаций и групп. Следствием установлено, что дело гр. Гумилёва Николая Степановича, 35 лет, происходит из дворян, проживает в Петрограде, угол Невского и Мойки, в доме искусств, поэт, женат, беспартийный, окончил высшее учебное заведение, филолог, член коллегии издательства Всемирной литературы, возникло на основании показаний Таганцева – руководителя указанной организации, в котором он показывает следующее: Гражданин Гумилёв утверждал курьеру финской контрразведки Герману, что он, Гумилёв, связан с группой интеллигентов, которой последний может распоряжаться и которая в случае выступления готова выйти на улицу для активной борьбы с большевиками, но желал бы иметь в распоряжении некоторую сумму для технических надобностей. Чтоб проверить надёжность Гумилёва, организация Таганцева командировала члена организации гр. Шведова для ведения окончательных переговоров с гр. Гумилёвым. Последний согласился оказать содействие в борьбе с большевиками и составлении прокламаций контрреволюционного характера. На расходы Гумилёву было выдано 200 000 рублей советскими деньгами и лента для пишущей машины. В своих показаниях гр. Гумилёв подтверждает вышеуказанные против него обвинения и виновность в желании оказать содействие контрреволюционной организации Таганцева, выразившейся в подготовке кадра интеллигентов для борьбы с большевиками и в сочинении прокламаций контрреволюционного характера. Признаёт своим показанием: гр. Гумилёв подтверждает получку денег от организации в сумме 200 000 рублей для технических надобностей. В своём первом показании гр. Гумилёв совершенно отрицал свою причастность к контрреволюционной организации и на все заданные вопросы отвечал отрицательно. Виновность в контрреволюционной организации гр. Гумилёва Николая Степановича на основании протокола Таганцева и его подтверждения вполне доказана. На основании вышеизложенного считаю необходимым применить по отношению к гр. Гумилёву Николаю Степановичу, как явному врагу народа и рабоче-крестьянской революции, высшую меру наказания – расстрел. Следователь Якобсон.

(смотрит на Якобсона, тихо)

Как – расстрел? Я же… Мы же с вами…

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

Так. Иначе никак не получается, дорогой Николай Степанович. Никак-с. Я-то ранее полагал, что получится без расстрела обойтись. А потом вижу, что без расстрела и дела не закрыть. А закрыть надобно. Не положено дело-то без закрытия оставлять. С нас требуют, понимаете ли. Категорически требуют. Но вы не волнуйтесь. Может, ещё не утвердят. На заседании Президиума Петроградской ЧК. Двадцать четвёртого состоится. Августа месяца. Непременно – августа. А не утвердят – обратно дело вернут. Под новое следствие. Тогда мне, значит, – расстрел. За ненадлежащее расследование. За волокиту. За саботаж. За прочее…

 

 

ИНТ. ОБЩАЯ КАМЕРА ДПЗ – НОЧЬ

 

ГУМИЛЁВ, с открытыми глазами, недвижимо лежит на нарах. СОКАМЕРНИК тихо подходит к нарам ГУМИЛЁВА, некоторое время смотрит на бледное, тёмное лицо ГУМИЛЁВА, открывает рот, но, не сказав ни слова, отходит в сторону.

 

 

ИНТ. КОМНАТА ДОПРОСОВ ДПЗ – НОЧЬ

 

СЛЕДОВАТЕЛЬ ЯКОБСОН

(держа в руках лист бумаги, про себя, тихо)

Ещё не раз Вы вспомните меня

И весь мой мир, волнующий и странный,

Нелепый мир из песен и огня,

Но меж других единый необманный.

 

Он мог стать Вашим тоже, и не стал,

Его Вам было мало или много,

Должно быть плохо я стихи писал

И Вас неправедно просил у Бога.

 

Но каждый раз Вы склонитесь без сил

И скажете: «Я вспоминать не смею,

Ведь мир иной меня обворожил

Простой и грубой прелестью своею».

 

Медленно комкает лист бумаги, усмехается, несколько секунд держит бумажный комок над урной и разжимает пальцы.

 

 

ИНТ. ОБЩАЯ КАМЕРА ДПЗ – НОЧЬ

 

Высвечивая тусклый световой прямоугольник на серой стене камеры, открывается металлическая дверь камеры. Арестованные на нарах шевелятся.

 

СОКАМЕРНИК

(приоткрывая глаза, тихо)

Господи… Неужели…

 

В дверной проём камеры выходит тёмный мужской силуэт. Дверь с лязгом закрывается, и свет из коридора пропадает.

СОКАМЕРНИК поворачивает голову и видит пустые нары ГУМИЛЁВА. Медленно встаёт со своих нар. Делает несколько шагов по камере и замечает на серой стене буквы. Подходит к стене ближе. Протирает кулаком глаза. Прищуривается.

 

СОКАМЕРНИК

(читает надпись на стене камеры, тихо)

Господи… Прости мне… Прегрешения… Иду в последний путь… Н. Гумилёв…

(помолчав, тихо)

Боже…

 

 

НАТ. ПОЛИГОН ПОД ПЕТЕРБУРГОМ – РАННЕЕ УТРО

 

Приговорённые в несколько лопат роют яму. ГУМИЛЁВ, стоя рядом, достаёт большой серебряный портсигар, вынимает из него папиросу и медленно прикуривает.

 

ЧЕКИСТ

(ведёт маузером в сторону Гумилёва)

А тебя, контра, не касаемо? Что тебе властью сказано? Бери лопату!

 

ГУМИЛЁВ, улыбаясь, указательным пальцем правой руки аккуратно стряхивает пепел и спокойно смотрит прямо в дуло маузера.

 

 

НАТ. АФРИКАНСКАЯ САВАННА – ДЕНЬ

 

Леопард, припадая брюхом к земле и слегка махая кончиком хвоста, бежит подогнутых лапах, а тупая кошачья морда – неподвижна и угрожающа. ГУМИЛЁВ выпрямляется и, поймав в прицел ружья бегущего прямо на него леопарда, стреляет.

 

 

НАТ. ПОЛИГОН ПОД ПЕТЕРБУРГОМ – РАННЕЕ УТРО

 

Гремят выстрелы, и с деревянного помоста, переброшенного через яму, казнённые падают вниз.

 

 

НАТ. АФРИКАНСКАЯ САВАННА – ДЕНЬ

 

Леопард подпрыгивает метра на полтора и грузно падает на бок. Задние лапы зверя дёргаются, взрывая землю, а передние – подбираются, словно леопард готовится к прыжку.

 

 

НАТ. УЛИЦЫ ПЕТРОГРАДА – ВЕЧЕР

 

БОБРОВ[26] и ЛОЗИНСКИЙ[27] медленно идут по улице.

 

БОБРОВ

(берёт Лозинского за локоть, небрежно)

Да… Этот ваш Гумилёв… Нам, большевикам, это смешно. Но, знаете, шикарно умер…

(закуривает)

Я сам слышал из первых рук. Улыбался, докурил папиросу… Фанфаронство, конечно… Но даже на ребят из особого отдела произвёл впечатление… Простое молодечество, но всё-таки – крепкий тип. Мало кто так умирает. Что ж – свалял дурака. Не лез бы в контру, шёл бы к нам, сделал бы большую карьеру. Нам такие люди нужны…

 

 

ИНТ. КОМНАТА ЦАРКОСЕЛЬСКОГО ДОМА ГУМИЛЁВЫХ – ДЕНЬ

 

СВЕРЧКОВА

(с газетой – в руках, тихо)

Двадцать четвёртого августа Петроградская ЧК… Приговорила к расстрелу… Шестьдесят одного из арестованных… А третьего октября… Ещё – тридцать шесть…

 

ВАРВАРА ИВАНОВНА

(резко вырывает газету из рук Сверчковой)

Сообщение: «О раскрытом в Петрограде заговоре против Советской власти. Список приговорённых возглавляет В. Н. Таганцев – глава и руководитель Петроградской боевой организации…

(переводит дыхание)

Состоял в деловом отношении с разведками финского генерального штаба, американской, английской… Главная квартира организации находилась в Париже…

(опускает газету)

О боже…

 

СВЕРЧКОВА

(тихо)

Что с Колей?

(истошно кричит)

Что с Колей?!!

 

ВАРВАРА ИВАНОВНА

(поднимает газету «Петроградская правда», тихо)

Конечной целью заговорщиков была реставрация буржуазно-помещичьей власти… С генералом-диктатором во главе… Состав и структура организации… Была не только сугубо секретной, но и тщательно продуманной… Состояла из нескольких групп…

(переводит дыхание)

Офицерской организации, группы профессоров, объединённой организации…

(промокает белым кружевным платком красные мокрые глаза)

Организации кронморяков… Заговор не ограничивался Петроградом… Одновременно с активным выступлением в Петрограде должны были… Произойти восстания в Рыбинске, Бологое… С целью отрезать Петроград от Москвы…

 

СВЕРЧКОВА

(тихо)

Колю убили? Они его убили?

 

ВАРВАРА ИВАНОВНА

(помолчав, тихо)

Тридцатый в списке активных участников заговора, приговорённых… К расстрелу… Гумилёв Николай Степанович, тридцати трёх лет…

 

СВЕРЧКОВА

(вдруг, тихо)

Ему же тридцать пять…

(изумлённо)

Коле же тридцать пять! Тридцать пять! Не тридцать три, Варя! Тридцать пять! Может…

(растерянно)

Может, это не Коля? Может быть, он смог бе…

 

ВАРВАРА ИВАНОВНА

(глядя в газету, тихо)

Бывший дворянин… Филолог… Поэт… Член коллегии «Издательства Всемирной литературы»… Беспартийный… Бывший офицер…

 

СВЕРЧКОВА

(тихо)

Нет… Не верю… Нет… Он не мог умереть… Он жив… Жив…

 

 

НАТ. АФРИКАНСКАЯ САВАННА – ВЕЧЕР

 

Тёмный силуэт наголо бритого человека стоит на фоне огромного оранжево-багрового закатного солнца. Человек закидывает ружьё на правое плечо и, отбрасывая за собой длинную тень, медленно идёт по направлению стремительно опускающегося за горизонт Светила. Спустя некоторое время кровавая закатная звезда поглощает человека, и на саванну опускается креповое покрывало ночи…

 

Титры.

 

 

 



 

[1] Луначарский А.В.(11.11.1875–26.12.1933 ) – революционер, советский государственный деятель, писатель, переводчик, публицист, критик, искусствовед.

 

[2] Колбановский А.Э. – советский литератор, секретарь наркома просвещения А. В. Луначарского.

 

[3] Андреева М.Ф.(1868–1953) – русская актриса, общественный и политический деятель.

 

[4] Гумилёв Н.С.(3.04.1886–26.08.1921) – русский поэт Серебряного века, создатель школы акмеизма, прозаик, переводчик и литературный критик.

 

[5] Таганцев В.Н.(1889–29.08.1921) – российский географ, профессор, секретарь Российского сапропелевого комитета.

 

[6] Ленин В.И.(22.04.1870–21.01.1924) – революционер, политический деятель.

 

[7] Дзержинский Ф.Э.(1877–1926) – революционер, государственный деятель, первый председатель ВЧК (с декабря 1917 г.)

 

[8] Семёнов Б.А.(1890–1937) – председатель Петроградской губернской ЧК с апреля по ноябрь 1921 года.

 

[9] Волковыский Н. М.(1881 – после 1939) – журналист, критик, член правления Дома литераторов, журналист и критик.

 

[10] Амфитеатров А.В.(14.12.1862–26.02.1938) – прозаик, публицист, фельетонист, литературный и театральный критик, драматург, автор сатирических стихотворений.

 

[11] Харрарит – сомалийская деревушка на краю Харрарской возвышенности.

 

[12] ДПЗ – дом предварительного заключения (Шпалерная, 25)

 

[13] Ахматова А.А.(23.06.1889–5.03.1966) – поэтесса, писательница, переводчик, критик и литературовед.

 

[14] Якобсон – следователь Петроградского Губчека.

 

[15] Ходасевич В.Ф.(16.05.1886–14.06.1939) – поэт, критик, мемуарист, историк литературы, пушкинист.

 

[16] Мандельштам О.Э.(3.01.1891–27.12.1938) – критик, переводчик, прозаик и поэт.

 

[17] Иванов Г.В. (29.10.1894–26.08.1958) – поэт-акмеист, писатель, мемуарист, переводчик; один из крупнейших поэтов русской эмиграции первой волны.

 

[18] Волошин М.А. (16.05.1877–11.08.1932) – русский поэт, переводчик, художник-пейзажист, художественный и литературный критик.

 

[19] Галласы – группа народов на северо-востоке Африки.

 

[20] Энтото – горная вершина рядом с Аддис-Абебой, историческое место, где Менелик II построил свой дворец.

 

[21] Сверчкова А. С. (1869–1952) – урожденная Гумилёва, дочь Гумилёва С. Я. от первого брака с Некрасовой А. М., сводная сестра братьев Дмитрия и Николая Гумилёвых, педагог.

 

[22] Львова В. И. (1854–1942) – родная сестра матери Гумилёва, по мужу Лампе, старшая сестра Анны Ивановны Гумилёвой.

 

[23] Гумилёва А. И. (04.1855–24.12.1942) – мать Гумилёва Н. С.

 

[24] Одоевцева И. В. (псевдоним, настоящее имя – Ираида Густавовна Гейнике, 15.07.1895–14.10.1990) – русская поэтесса и прозаик.

 

[25] Кузьмин М. А. (6.10.1872–1.03.1936) – русский литератор: поэт, прозаик, драматург, переводчик, критик.

 

[26] Бобров С. (9.11.1889–1.02.1971) – автор «Лиры лир», редактор «Центрифуги», футурист, близкий к ВЧК.

 

[27] Лозинский М. Л. (8.07.1886–31.01.1955) – русский и советский поэт и переводчик, один из создателей советской школы поэтического перевода, председатель Петроградского отделения Всероссийского Союза поэтов.

 

 

 

(в начало)

 

 

 


Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за март 2018 года в полном объёме за 197 руб.:
Банковская карта: Яндекс.деньги: Другие способы:
Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке:
«Вернуться на сайт магазина»
После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru
Вы получите доступ к каждому произведению марта 2018 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 

507 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 12:03 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Как крепить сетку-рабицу к столбам своими руками? . Продажа и аренда опалубки.
Поддержите «Новую Литературу»!