Чокнутый

 

 

 

Нет, о том, что у жильца третьего этажа мрачного серого здания по улице Железнодорожной дома не все, знали давно… Где-то с середины апреля по конец ноября его видели в неизменной белой выглаженной рубашке, чуть потёртых чёрных брюках и коричневых сандалетах. С ноября по апрель на рубашке появлялся синий галстук и серый пиджак, а сандалеты менялись на старые тёмно-вишнёвые демисезонные туфли. Тяжёлыми зимними утрами, в лютые морозы, на троллейбусной остановке сонные граждане в шубах и дублёнках мрачно смотрели на человека в одном пиджачке, который, дождавшись 27-го маршрута, заходил в салон через задние двери и невозмутимо хватался голой рукой за холоднющий поручень.

Из гастронома чудак всегда возвращался с сеткой-авоськой: зеленоватый пакет кефира, синяя пачка творога, кирпич чёрного хлеба и желтоватый, самый дешёвый батон.

 

Однажды, слякотным октябрьским воскресеньем, в необитую, некрашеную дверь третьего этажа заколотил длинный, сутулый участковый.

– Та-а-ак… – милиционер развернул паспорт. – Кац… Натан Аркадьевич… 1955-го года рождения… Один проживаешь?.. Что киваешь?.. Языка нет?..

– Один… – тихо сказал Натан Аркадьевич. – А что, собственно…

– Звонка почему нет в двери?.. – участковый полистал паспорт и поднял красные воспалённые глаза. – Телевизор – где?.. Мебель остальная?..

Натан Аркадьевич посмотрел на шкаф с книгами и пожал плечами.

– Пьёшь?.. Где работаешь?..

– Корректором… В издательстве…

– Кем?!

– Корректором… – чуть слышно повторил Натан Аркадьевич. – Грамматика, синтаксис, фразеология…

– Ты не по-жидовски, а по-русски можешь сказать?! – налился багровой кровью участковый. – Почему квартира – пустая?! Где столы, шкафы, стулья, телевизор?! Чем занимаешься тут?! Почему жильцы жалуются?!

– Я не смотрю телевизор… – Натан Аркадьевич попытался поймать взгляд милиционера. – А кто на что жалуется?..

– На то!.. – участковый зашёл на кухню, посмотрел на старенький кухонный столик, два табурета и глухо гудящий холодильник «ЗиЛ». – На то жалуются!..

– На что?..

– А это… – милиционер рванул дверь туалета. – Сортир твой – такой?.. Этому же унитазу лет триста!.. Бачок, блин, времён гражданской!.. Как так живёшь?! А?!

Натан Аркадьевич помолчал.

– Как – так?..

– Не по-людски!.. – снова побагровел участковый. – Почему телевизора нет?! Почему люди пишут?! Что тишина у тебя!.. Круглые сутки!.. Чем здесь занимаешься?! Почему с соседями не здороваешься?! А дверь?! Как в бомжатнике каком!.. Притон здесь устроил?! Пропил всё?! Почему голый зимой и летом ходишь?! Людей пугать?! У людей – дети!.. Каково им на тебя, придурка, смотреть?! Думал об этом?! Одёжи человеческой нет?! Значит, так…

 

Милиционер вернулся на кухню, уселся на табурет, вытащил из чёрной кожаной папки лист бумаги и принялся писать.

Натан Аркадьевич глянул на обветренные, слегка шевелящиеся губы участкового.

– Тут распишись… – милиционер ткнул концом шариковой ручки в низ листа. – Даю тебе месяц на исправление, понял?.. Наладить отношения с людьми. Одеваться, как положено человеку. Дверь в порядок привести. Не исправишься – выселю, к чёртовой матери!.. В деревню!.. В избу холодную!.. А сюда нормальных заселю!.. Дошло?! Долго читать будешь, читатель?!

– Тут у вас… – глядя в исписанный крупными каракулями лист, тихо заговорил Натан Аркадьевич. – Восемь запятых пропущено… Тринадцать грамматических ошибок… Двадцать четыре – орфографических…

Кац поднял глаза.

– Надо переписать…

– Что-о-о-о?!! – привстал с табурета участковый. – Что надо?!! Ты… Морда жидовская… Будешь мне указывать?!!

– Надо переписать… – улыбнулся Натан Аркадьевич. – Непременно переписать… Я вас никуда не отпущу, пока не перепишете…

Милиционер тяжело опустился на табурет.

– А-а-а-а… Дурку гонишь?.. Или, в самом деле, – чокнутый?.. Или тебя, урода пархатого, за сопротивление органам привлечь?.. Годика два-три посидишь… Ума наберёшься… А выйдешь – на помойке жить будешь… Не в квартире отдельной…

– Чаёк?.. – Натан Аркадьевич чиркнул спичкой и поставил на вспыхнувшую конфорку чайник. – Пока переписывать будете… У меня и сушечки есть… Немного – каменные, но ничего… С чайком пойдут…

 

А под конец прошлой зимы, к вечеру, на глазах у десятков людей на проезжую часть за троллейбусной остановкой выскочил, как ошпаренный, громадный, пегий мастифф. Красная, с жёлтыми полосами маршрутка глухо шибанула собаку в бок, пронеслась по снежной каше ещё с десяток метров и замерла прямо над мордой, с отвисшими, забрызганными алой кровью, чёрными брылами.

– Ну?! – из машины выскочил маленький испуганный мужичок. – Сволота какая!.. Прям под колёса, гадина!.. А если бы я не успел… У меня – полный салон людей!.. Кто хозяин?! И фару меня разбила, тварь!.. И бампер помяла!..

Водитель огляделся.

– Кто хозяин падлы этой?!!

– Это же ваша собака!.. – девочка лет десяти посмотрела на крупного рыжего мужчину в дорогой чёрной кожаной куртке. – Вы с ней гуляли… Я видела…

Человек незаметно сунул поводок в карман куртки и шагнул за спины зевак.

– Нет у меня никаких собак… Что ты несёшь?.. Ни с кем я не гулял…

 

У мастиффа из ноздрей надувались и лопались пузыри розовой пены.

 

– Подыхает, скотинка… – сказал чей-то голос. – Ишь, как приложило…

– Чья собака?! – водитель снова огляделся. – Что смотрим?! Никто ничего не видел?! Слепые все?!

– Моя… – вдруг сказал Натан Аркадьевич. – Это моя собака…

– Вот!.. – обрадовался шофёр. – А то стоит!.. Молчит!.. Что немой!.. Я – не я, корова – не моя!.. Как будем решать?! На рублей пятьсот американских попал, дядя!..

– У меня… – Натан Аркадьевич полез во внутренний карман пиджака. – Я сегодня зарплату получил… Сколько – вы сказали?.. Пятьсот?..

– Пятьсот!.. – водитель растопырил красную пятерню. – Пятьсот гринов!.. По-божески ещё!.. Или ментов зовём?! Они тебе тогда по полной впаяют!.. За то, что тварь эту отпустил!.. За ремонт!.. За моральный ущерб!.. У меня, вишь, до сих пор руки ходуном ходят!.. И в салоне люди, может, побились!.. Напугались до смерти!..

– Здесь… – Натан Аркадьевич стал пересчитывать купюры. – Я не знаю – сколько это будет… Как вы сказали… Может, хватит?..

– Дай-ка!.. – шофёр выхватил из рук мужчины деньги. – Та-а-а-к… Три… Восемь…

– Да ничего вы ему не давайте!.. – из салона маршрутки тяжело вылезла полная, в бежевой стёганой куртке, женщина. – Он сам виноват!.. Гнал, как бешенный!.. Мы ему говорили – куда гонишь?! Скользота кругом!.. А он всё по мобильному – гыр-гыр, гыр-гыр… И деньги брал, а билеты – шиш!..

– Да!.. – к женщине присоединился седой мужчина. – Жулик он!.. А эта фара правая у него уже бита была!.. Я ещё, как садился у автозавода, заметил… Что – треснувшая!..

Водитель быстро сунул деньги в карман.

– Ну, ладно, дядя… Давай-ка псину – с дороги… И иди с богом… А кому что не нравится…

Шофёр обернулся.

– …может пешком идти… Я других через сотню метров насобираю… Фару он видел!.. Чем ты мог видеть, если у тебя очки – вон… Потные все… Я имею право вообще всех высадить… Здесь прямо… И порожняком на базу гнать!.. Ремонтироваться!..

Будешь пса забирать?!

 

Водитель посмотрел на Натана Аркадьевича.

 

– Или давить его?!

 

Натан Аркадьевич наклонился над собакой. Мастифф вдруг приоткрыл слезящийся глаз.

 

– Едем?! – шофёр остановился перед машиной. – Или вылезаем?! Ну?!

 

Мужчина с женщиной молча забрались в маршрутку.

 

– Помогите, пожалуйста… – обернулся Натан Аркадьевич. – Оттащить…

 

Толпа мгновенно рассосалась.

Натан Аркадьевич присел и потянул собаку за передние лапы. Громоздкое светлое тело животного неожиданно легко заскользило по снежной каше.

Маршрутка загудела и, чихнув выхлопной трубой, медленно поехала.

 

– Ничего… – Натан Аркадьевич, стоя на четвереньках, погладил окровавленную голову собаки. – Потерпи… Сейчас…

– Слышь, мужик…

Кац поднял глаза. Невысокий, слегка небритый парень присел на корточки.

– Слышь… Я сейчас «мазду» свою подгоню… Вон, с соседнего двора… И отвезём пса в круглосуточную… На Минина… Может, спасут… У меня самого восемь лет терьер был… Потом жёнка бывшая, сука, траванула его чем-то… Мне, типа, – в отместку… За то, что я… Слышь, мужик… Не уходи никуда… Я – быстро… Успеем, может…

 

Один глаз мастифф всё-таки потерял. Но другой спасли. Зашили рваную рану на груди. Загипсовали сломанную лапу. Понаписали кучу рецептов. И отдали недвижимое после кетамина тело собаки Натану Аркадьевичу.

– Вот… – ветеринар чуть приподнял веко целого глаза. – Колоть – по схеме… Подкожно… Эти – внутримышечно… Делать перевязки… Швы смазывать… Я написал, чем… Купить бандаж… Надеть… И не снимать… Поняли?.. Ничего… Животина – молодая… Сильная… Оклемается…

– Ну!.. – водитель «мазды» хлопнул Натана Аркадьевича по плечу. – Что я тебе говорил?! Будет жить!.. Зверюга такой!.. Здоровый!.. Давай – грузить будем… А то мне ещё к другану одному надо по делам успеть… Слышь, мужик?!

 

Через три недели мастифф тяжело поднялся на четыре лапы, посмотрел на человека одним тёмно-карим глазом и лизнул руку.

– Ну, Пиратушка?.. – улыбнулся Натан Аркадьевич. – Будем кушать?.. Пока кашка – тёплая…

Собака сделала несколько шагов.

– Или сама покушаешь уже?..

 Кац опустил большой, наполненный коричневатой жижицей шприц без иглы.

– Давай-ка – сама…

Собака медленно подошла к пустой миске и посмотрела на мужчину.

 

Через два месяца, вздымая искристую на солнце снежную пыль, мастифф уже летал по выбеленному школьному стадиону.

– Пирашка!.. – Натан Аркадьевич прикрыл ладонью глаза. – Ой, молодец!.. Ой, какая красивая!.. Ой, какая большая!..

 

А ещё через месяц, опять в воскресенье вечером, дверь сызнова задрожала под ударами кулака.

Собака, не поднимаясь с подстилки, тихонько зарычала.

– Вот!.. – рыжий верзила в чёрной кожаной куртке глянул на участкового. – Что я говорил?! Спёр, гад, животное… А я по всему району объявы клею… Газеты тревожу… В телик даже рекламу тиснул… Мол, кто видел… кто слышал… Верните… За вознаграждение… А этот, вишь, заперся и сидит… Хорошо, меня кореш набрал: мол, видел похожую на твою… Какой-то Абраша с ней круги наяривает…

– Документы на пса!.. – участковый посмотрел на Натана Аркадьевича. – До кражи докатился?! Тебе когда было сказано: дверь в порядок привести?! Звонок поставить!..

– Вот – ксивы… – рыжий расстегнул кожаную борсетку. – Родословная… Паспорт собачий… С фоткой, блин… Прививки всякие…

– Чья собака?! – милиционер покосился на поднявшего громадную морду мастиффа. – Что молчишь, Кац?! Опять молчим?! Убери кобеля! Протокол составлять будем!.. Опознание… Обстоятельства кражи… И – прочее… Я тебе говорил: не будешь по-людски жить – поедешь у меня на «зону»… Собаку, тебе сказано, убери с порога!..

– Командир, командир… – зашептал рыжий. – Ну, не надо кипежа… Не люди мы, что ли?.. Договоримся… И тебя я не обижу…

Собака поднялась, оглянулась и молча уставилась на участкового большим блестящим глазом. Милиционер невольно отступил на шаг.

– Ишь, телок какой… И морда вся – в соплях…

– Ну, как – договоримся, мужик?.. – рыжий сунул бумаги обратно в борсетку. – Брал я сучку эту за две тыщи евриков... Из питомника элитного… Плюс – прививки всякие… Кормёжка… Морально я пострадал… И – материально… Знаешь, сколько бы я навара имел с каждой вязки?.. Нет?.. Короче, на круг тысяч пять выходит… Зелени… Хочешь оставить суку себе – башляй… Пока я добрый… Нет?.. Так я дуру эту изымаю… А тебе дело шьют… У меня и свидетели есть, что это ты собаку у меня свистнул…. Когда та у меня с поводка сорвалась… А после выкуп требовал за возврат… Сядешь – мама не горюй… Пятерик как закатают… Я правильно толкую, командир?..

 

Верзила посмотрел на участкового. Тот кивнул.

 

– Ну?.. Чего решаем, дядя?.. Молчим?.. Не докумекал пока?.. Окей, кумекай…

 

Сверху по лестнице подъезда спускалась маленькая, сморщенная старушка.

– Да, да!.. Арестуйте его, гражданин милиционер… Житья нам от него никакого нет… Он гроши фальшивые рисует… Ей-богу… Все люди, как люди… А этот, жидёнок, запрётся… И сидит молчком… Хоть бы раз поздоровался с соседями… И по морозу голый шляется… Дурдом по нему плачет…

 

Рыжий вдруг наклонился, ловко надел на толстую шею собаки строгий ошейник и потянул ремень поводка.

– За мной, Изольда!.. Я кому сказал?! За мной!..

– А как же… – начал было участковый.

Собака ещё раз обернулась на Натана Аркадьевича и неожиданно покорно пошла за хозяином.

– День тебе даю на мысли… – остановился верзила. – Потом заява моя на тебя в ход пойдёт… Хрен отмажешься… Пошли, капитан… Пусть кумекает… Башкой своей жидовской… Чтобы у еврея бабла не было?! Ха!..

 

– Есть у него гроши, есть!.. – громко засипела старушка. – Небось, нарисует и под пол прячет… Вы у него кафель в ванной поднимите… Или – доски половые… Сразу гроши найдутся…

 

Около одиннадцати вечера кто-то глухо заскрёбся по деревянному полотну двери.

Натан Аркадьевич щёлкнул замком.

Собака медленно зашла в коридор, легла на подстилку, положила слегка заснеженную голову на передние лапы и прикрыла глаз.

Кац опустился на корточки и погладил большое тёмное собачье ухо.

– Ай, Пиратушка… Хорошая собака… Пришла… Домой пришла… Не будешь кушать?.. Ну, не кушай… Спи, дорогая моя… Спи, моя хорошая…

 

На следующее утро в дверь снова забухали кулаки. Собака, встав передними лапами на косяк, несколько раз оглушительно рявкнула. Удары прекратились.

Натан Аркадьевич оторвал голову от подушки.

– Гулять, милая?.. Сейчас, сейчас… Я только… Ой…

Мужчина зевнул.

– Погоди, Пирашка… Пойдём сейчас…

 

А через два месяца, в первые мартовские деньки, Натан Аркадьевич неожиданно женился. На очень высокой, статной, с длинными каштановыми волосами девушке. Но – слепой.

– Во… – зашептала одна из старушек, когда Кац, девушка и собака однажды вышли из подъезда.

Все три женщины проводили их взглядами.

– Слепую взял придурок-то наш… – старушка поджала губы. – Сам – убогий… И такую же убогую к себе привёл… А мы уж думали: выселит его Кондратьич… Столько бумаг извели на это дело…

– А на что это ему – слепая?.. – поджала губы другая старушка. – А, Петровна?.. Что это он такое задумал, гадёныш?..

– Да как – на что?! – удивилась первая. – Как – на что, Ильинична?! Известно, на что! Пенсию, знаешь, какую им плотют?! Убогим этим!.. Здоровая кобыла!.. Пахать на ей можно!.. А работать не хочет!.. От государства требует!..

– Это ж – сколько?.. – подняла голову третья. – Пять тысяч?.. Семь?..

– А тридцать семь не хочешь?! – округлила бесцветные глаза первая. – От группы зависит!.. От пятого-десятого!.. Видала – как одета?! Как княгиня какая!.. Отродясь у жида нашего таких рублей не было!.. Вечно в старых портках шлялся!.. Значит, выгоду имеет со слепой!.. И – пенсию её, и в кино водить не надо, и в постели – покорная, небось… Сколько раз толковала я Кондратьичу: выселяй гада, пока не поздно… Нечего ему у нас в доме вонять… А теперь – поздно… Бабу слепую законную кто из квартиры попрёт?.. Опять же, тварь у него эта слюнявая – на страже… Попробуй сунься!.. Э-эх… А я уже и купцов на жидовскую площадь присмотрела… Из армян…

 

Первые летние деньки выдались очень жаркими. Солнце лизало горячим языком яркую листву лип, над небольшим цветником у дома кружились гудящие шмели, а в кроне старого тополя то и дело вспыхивали птичьи переливы.

Петровна открыла дверь подъезда, и в то же мгновение громадная счастливая Пирашка с размаху положила мощные передние лапы на плечи женщины. Старушка опрокинулась на асфальт.

– А-а-а-а-а-а-!.. – завопила Петровна – Убива-а-а-а-ют!.. Люди-и-и-и-и!..

Собака опустила морду и принялась лизать лицо женщины.

– А-а-а-а-а-а!.. – тонко визжала старушка. – Помоги-и-и-и-и-те!..

Из подъезда, трогая впереди себя воздух, медленно вышла слепая девушка.

– Пирожок?.. Ты – где?.. Кто кричит?..

– Убива-а-а-а-а-ют!!! – снова заорала Петровна. – Люди-и-и-и-и!!!

 

На тротуаре, взвизгнув тормозами, остановился синий милицейский «уазик». Из машины, с пистолетом – в руке, выскочил участковый. За ним – ещё двое. Гражданских.

– Пирашка!.. – крикнула девушка. – Ко мне!.. Пиражечка!..

Собака подняла голову и тихо зарычала.

– Ну, тварь… – прошипел участковый – Сейчас я тебя кончу…

– Пира… – девушка сделала пару шагов. – Кто здесь?!! Что вы делаете?!!

– Ой, убивают!!! – опять завизжала старушка. – Люди!!!

 

Участковый клацнул затвором пистолета и поднял оружие.

 

– Не надо!!! – закричала девушка. – Что вы делаете?!!

 

Собака оглянулась и, сильно оттолкнувшись от груди старушки передними лапами, прыгнула на участкового.

Громыхнул выстрел.

Девушку резко толкнуло назад. По белому ситцу домашнего халатика быстро расползалось багровое пятно.

Собака сбила участкового с ног и молча, одним рывком выдрала человеку горло.

Прогремело ещё несколько выстрелов.

Мастифф тяжело завалился на бок. Высунул язык. Посмотрел влажным глазом на пыльное колесо «уазика». И затих…

 

Когда Натан Аркадьевич, весело насвистывая, с авоськой, полной разноцветной снеди, подошёл к дому, у подъезда уже никого не было.

Только – три тёмных пятна на асфальте… Одно, небольшое, – у двери… И два – крупных, как кляксы гигантской авторучки… У побелённого бордюрного камня… И на сером чугунном люке городской канализации…

На ступеньке лестницы второго этажа потёртая подошва правой сандалеты Каца заскользила по смачному, жирному плевку.

И в то же мгновение глухо зазвенел телефон из квартиры выше.

– Сейчас… – Натан Аркадьевич судорожно схватился за перила. – Иду, иду… Сейчас…

Вредный ключ застрял было в замочной скважине.

Телефон, надрываясь, уже вовсю голосил за дверью.

– Да сейчас же!.. – Натан Аркадьевич отпер, наконец, дверь и шагнул в тёмный коридор.

 

По лестнице с четвёртого этажа с мусорным ведром медленно спускалась очень худая, пожилая женщина.

Звонки в квартире Каца прекратились.

Женщина поставила пластмассовое чёрное ведро на бетонный пол лестничной площадки и осторожно подошла к некрашеной двери.

– Ишь, жидёнок… Опять молчит…

 

И тут же весь дом потряс оглушительный, нечеловеческий, захлёбывающийся вопль.

Старушка, выпучив белёсые глаза, замерла.

Молодожёны в квартире слева остановились под струями жиденького душа.

Толстый потный мужчина в соседнем подъезде посмотрел на ложку с красным борщом в своей руке и скосил взгляд на залепленную цветными аляповатыми обоями стену.

Вопль внезапно умер и на визгливой, высокой ноте с новой силой пронизал здание.

Где-то вверху гулко хлопнула дверь.

Кац коротко крикнул ещё раз.

И наступила тишина.

– Господи… – женщина пошамкала беззубым ртом. – Ирод чёртов… Чокнутый… Чтоб ты подох…

Медленно подняла ведро.

Ещё раз посмотрела на дверь Каца.

И пошла вниз, по серой заплёванной лестнице.

Из мусорного ведра выпала почерневшая шкурка банана и повисла одним длинным лоскутком на выщербленной ступеньке…