О редкой, по современным понятиям, книжной новинке

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за июнь 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 6 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

В самом конце 2021 года костромское издательство «Линия График» выпустило в свет сборник стихов «Прозрачный мир», составленный из двух книжек: Виктора Сбитнева – «Наши места» и Ларисы Сбитневой – «Свет в окне». Ниже мы предлагаем читательскую трактовку второй книги, так как прежде стихи Л. Сбитневой выходили лишь в текущей периодике да коллективных сборниках, а сама она была известна широкой публике сначала как журналистка и популярная телеведущая, а затем – как профессиональный редактор и книгоиздатель.

 

 

 

«…Долго ли жить нам на этом веку?»

 

Никогда прежде не доводилось мне столь явственно ощущать, как поэзия восстанавливает душевное равновесие, заново расставляя внутри главные ориентиры и опоры.

Как подобное могло пройти мимо? Я ли не знала других стихов, и классических, и современных? Или не понимала, не прочувствовала до этих дней чего-то главного, в тайну поэзии допускающего?

А может, это время такое настало – обнажившее вдруг во всей очевидности нашу человеческую хрупкость и подверженность внезапному исчезновению? И оттого каждое из сердца исходящее слово в сердце же и резонирует, отзывается, раскаляясь и воспламеняя душу жаждой нерушимой гармонии?

В общем, случилось почти невероятное: каких-то два десятка стихотворений заняли в душе нишу, равную по объёму увесистому тому. Потому что в ином сборнике листаешь страницу за страницей в надежде обнаружить небесную ясность, а свершается это настолько редко, что вторично его в руки и не возьмёшь. А тут – вновь и вновь берёшься за книжечку, потому что буквально каждое стихотворение открывает, распахивает дверь в сияющий, дышащий, стрекочущий, благоухающий мир, готовый поделиться своими немеркнущими богатствами, способный обнять тебя, как родной человек...

Этим человеком и миром стала для меня Лариса Сбитнева, увлёкшая в свои душевные колодезные глубины настолько, что вслед за ней захотелось воскликнуть, задыхаясь от счастья: «Я вижу звёзды!» Высветилось явственно: вопреки испытывающей нас сегодня тьме, вопреки животному страху, вопреки тотальному извечному человеческому одиночеству и близкому отчаянию нужно заставить себя поднять глаза вверх, к небу, и увидеть там надежду, как путеводную звезду. Ведь люди могут быть во всём очень разными, и физически, и во взглядах, но никуда им не деться от исходного земного родства. Именно его возрождают и заново дарят человеку поэзия и природа, когда вынимают из прошлого самые тёплые, не убиваемые ничем воспоминания детства.

Если бы потребовалось кратко охарактеризовать поэтический мир Ларисы Сбитневой, то вернее всего к нему подошли бы слова «листопадно» и «яблочно», не раз всплывающие в текстах.

«Уже кружится листопад, В саду и яблочно, и тихо» – это стихотворение «Падежи». А дальше почти в каждом: «Окно открыто в листопад», туда, где «яблок фосфорных гора», где «ещё трава не высохла от ливня, и яблочным свиданьем пахнет сад», вот почему: «Мне нравится смотреть на этот пир осенний и яблоком хрустеть средь общего веселья».

Эта «яблочность» мира во всей её чувственной соблазнительности присутствует в нём неистребимо, чтобы всё новые и новые поколения приникали к сладости земных даров и цеплялись за них, воспроизводя потомство. И из века в век во всех уголках света матери поют колыбельные, уверяя детей, что плакать не о чем, ибо даже когда «снег идёт, в дому тепло», ибо даже если что-то «начинается разладом, а кончается добром». И от ослабляющих мыслей есть в мире верная преграда: «Про желанное подумай, про печальное – молчок», не зря же мудрецы всех времён едины в главном – «...боль проходит. Всё пройдёт!»

Спасенье человеческое в том, «что этот день пока ещё не прожит, и мы о нём не знаем ничего». Именно поэтому так завораживают его чудеса: вон «стрекозий глаз следит из-за куста», а неподалёку «блестит деревьев паутина, и от крыльца бегут следы к лиловой шапке георгина», а в непогоду так хочется «вбежать под дождь. И замолчать. Дождинку каждую увидеть...»

Весь мир в начале жизни состоит из мелких добрых примет, так зорко видимых и слышных детскому сердцу. Оно никогда не забудет, как «кряхтела лошадка, скрипела телега», как мучительно хотелось поскорее попасть туда,

 

«где дым над трубой

завивался кольцом,

где синею краской

сияло крыльцо,

где тёплые валенки

в маминой спаленке

и снежная баба

в заснеженном садике...

Давайте и мы,

не теряя минут,

поедем туда,

где нас любят и ждут!»

 

Однако неисполнимо желание вернуться к безмятежному началу, как бы ни искали мы туда лазейки.

«Мой родимый, когда это было?»... «Мой родимый, когда это будет?» – понапрасну взывает автор. И, как все, пытается увековечить ускользающие мгновения взаимной земной любви:

«Вернёшься к ночи усталый-усталый, а я – дома». Разве не в этом спасение от минут, когда «мятежный дух сознание тревожит»?

Однако всё чаще замечает взгляд, что «крестом уснувшего окна ты перечёркнут», всё чаще наваливается тревога, когда «блестит вода в огромной кадке. Дрожит. И нету никого».

В такие моменты взрослого человека начинают неотступно мучить мысли о собственной конечности. «Приходит пора созреванья в болотные наши края...» И хотя всё вокруг, как прежде, обыденно, хотя «спелые яблоки глухо о старую крышу стучат», взор всё чаще устремляется туда, где «этим птицам не будет конца».

«Как вам там без меня, небеса? Чем я здесь оправдаю бескрылость?» – вот лейтмотив того, что по-детски наивно прячется под внешней радостностью. Ведь бездарно, бесплодно прожитая жизнь в итоге заставит взывать к прощенью, «которого не будет никогда».

В «пору созреванья» не помогает даже испытанный веками способ в поисках утраченного времени прятать голову в песок, то бишь, в прошлое:

 

«Милый дом с кошачьим духом

старой лестницы крутой...

Жив ещё диван горбатый,

лампа синего стекла,

и за рамой горка ваты

слоем пыли поросла.

В лоскуточках одеяло,

детство, коклюш, шарик-ртуть...

Разве этого так мало,

чтобы вспомнить что-нибудь?»

 

Мало! Не спасает даже память про «счастливое, грустное наше свиданье, и красное яблоко в тесном кармане».

Всё перебивает гнетущая мысль: «Как жаль, что когда-то нас в мире не станет...»

Эта точка отсчёта укрупняет, делает особо значимым и дорогим то, что прежде и не замечалось: что братик был «маленький, маленький, как сурок, лесенкой позвонки», что «в запрокинутой дольке лица отражается позолота»...

И есть ли что более важное для нас в тревожные дни, когда каждому хочется воззвать: «Братец, кровинушка, колосок, уберегись!»?

Одно из тревожащих стихотворений, в котором

 

«Калитка вздыхает спросонок.

Боярышник, дождь, листопад...

А где-то высоко-высоко

пролётные птицы кричат»,

 

автор заканчивает чуждыми для всего текста, нарочито оптимистичными, вековечной женской тревогой вызванными строками:

 

«Согреет любая погода

и наше людское жильё,

поскольку мы – дети природы,

желанные дети её».

 

Увы, увы... в «запрокинутых дольках лица» отражается сейчас совсем иное, нежели всем хотелось бы. Не оттого ли столь обжигающи обращённые в никуда вопросы в конце сборника?

 

«Долго ли жить нам на этом веку?

Ветка ещё дрожит –

где там кукушка на старом суку?

Жить... Жить... Жить...»

 

Эти строки словно о сегодняшнем дне.

Но они и о вечном, о том, что пристало настоящей поэзии.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в июне 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: