HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Родион Вереск

Сидячий вагон

Обсудить

Рассказ

Опубликовано редактором: Карина Романова, 17.03.2010
Иллюстрация. Автор: Shtep. Название: «Железная дорога». Источник: http://www.photosight.ru/photos/3535566_large/

 

 

 

– Позвоните, как будете дома! – кричала в трубку мама.

Её голос звучал, как всегда, взволнованно, но в этой взволнованности было больше суеты и накопившегося за долгие годы недовольства. Я представлял себе, как она, в стареньком голубом халате, перебирала курсовые работы и дипломы своих студентов, ругаясь и не желая понимать, почему все до единого пишут чушь собачью. У нас за окном, как и у неё, было серое июньское небо, с одним лишь маленьким просветом где-то далеко на востоке. Поезд отползал от вокзала, перекатываясь через россыпи серебристых путей и поскрипывая. Ехать целый день, поэтому посмотреть в окно ещё будет время и, наверное, нужно постараться заснуть, но у меня всегда плохо получается спать в сидячем положении.

Подошёл к концу очередной короткий отпуск. Я так его ждал, думая о том, что на неделю вернусь в прежнюю жизнь, от которой в своё время сбежал. Но, вернувшись, понял, что сбежал, наверное, не зря. Дома всё тот же неистребимый бардак. Мама преподаёт французский, отец – математику, и сейчас они, как проклятые, готовятся к сессии, проводят консультации, принимают экзамены, а потом приползают домой и говорят, какие дураки студенты. Шестнадцатилетний брат постоянно выходит курить на лестницу. У него выбрито полголовы, а с другой половины свисают крашеные чёрные волосы с рыжими корнями. Он носит уродливые сапоги с толстой подошвой и высокими голенищами, расклешённые штаны с цепочками и говорит юношеским басом. А бабушка всё время моет посуду. На кухне, капитально отремонтированной года четыре назад, ещё до моего отъезда, постоянно на виду коробки с недопитым соком, открытые пачки с печеньем, валяющиеся на тумбе около раковины, а на столе – скатерть с пятнами разной свежести и оттенков. Изредка, сонно пожмуриваясь, заходит кот и пьёт из миски оставленный ему кефир. А в длинном коридоре, который отремонтировали совсем недавно, по утрам и вечерам слышатся мамины торопливые шаги.

– Пойдём прогуляемся, – говорю я жене, задумчиво смотрящей в большое пыльное окно.

– Не хочу, – капризно отвечает она, – У вас холодно…

На улице и в самом деле холодно, но мы всё же накидываем предусмотрительно привезённые куртки и спускаемся со второго этажа во двор. Кажется, что в посёлке стало больше людей. Вдоль шоссе, ведущего в город, построили новые многоэтажки, и на автобусных остановках теперь всё время толпы. Парк стал ещё более старинным и запущенным. Траву, видимо, не стригли с начала лета, зато обрубили верхушки у лип, которые когда-то закрывали разросшимися кронами целую аллею. Несмотря на середину июня, прохлада забирается под куртку, и жена, ёжась, прижимается ко мне.

– Ну что, переедем сюда? – спрашиваю я её, целуя в лоб.

В ответ она только отрицательно кивает и зевает.

Я заметил, что у родителей мне почему-то всё время хочется спать. То ли оттого, что обычно мы приезжаем к ним рано утром, и меня тянет в сон после ночной тряски в поезде, то ли потому, что мама часто говорит:

– Я опять сегодня не выспалась. А мне ещё проверять работу одной дурищи, и завтра вставать не свет не заря…

Я слушаю её вполуха и смотрю на горы учебников, бумаг и мотков шерсти с клубками – всё это вперемешку навалено на откидном столике секретера. Это мама ещё лет пять назад начала вязать мне свитер, но потом выяснилось, что такого цвета пряжи больше нет, затем ей стало некогда, а вскоре я уехал.

Вернувшись с прогулки, жена ходит по большой профессорской квартире, пугаясь кота, который методично обнюхивает и трогает лапой незнакомцев. А я просматриваю отснятые фотографии на экранчике фотоаппарата. За окном начинается дождь и, несмотря на белую ночь, в комнате становится ещё сумеречней и прохладней. С кухни приходит бабушка, надевает очки, берёт в руки журнал с кроссвордами и спрашивает:

– Ромка, ну-ка скажи: река в Архангельской области, правый приток реки Мезень, четыре буквы, первая «п».

– Фиг знает, отвечаю я, почти не думая, – Бабушка, у тебя же атлас есть.

– Я смотрела уже, там нет такой реки.

Она подходит и обнимает меня, прижимаясь головой к моему плечу. А потом садится за стол и начинает вспоминать, как она водила меня гулять, когда я был маленький, как ей было трудно поднимать по лестнице коляску, и поэтому с полутора лет я ходил с ней пешком, как мы играли с ней в «рукавичку» и «теремок». И как я всегда убирал игрушки без напоминаний, не то что младший брат. Жена улыбается и берёт меня за руку. А я думаю о первых годах своей жизни, которые протекали в Поволжье, где всегда было солнечно и сухо.

– Мне жалко твою бабушку, – говорит мне вечером жена, когда мы уже почти засыпаем.

– Да, мне тоже, – отвечаю я, зевая.

– Она только и делает, что моет посуду. Представляю, что бы здесь было, если бы не она.

Из-за стенки слышатся крики. Это мама пытается вытащить брата из-за компьютера. Они кричат громко и истерично, потом слышится спокойный папин голос, напоминающий, что соседи уже спят. В окно смотрит ветка липы с сочными зелёными листьями, подпитанными дыханием теплотрассы, проходящей под тротуаром. Дождь вроде бы закончился, и где-то вдали слышатся чьи-то хриплые крики.

– Я не хочу завтра идти к твоим одноклассникам, – капризно мямлит жена и утыкается в подушку. В сумерках она похожа на маленького бурундучка, который прилёг подремать.

– Мы ведь уже об этом говорили, – отвечаю я, укутываясь одеялом.

На следующий вечер мы сидим на бархатных диванах за низким столиком, в который упираются колени. Я отворачиваюсь от сигаретного дыма и урывками слушаю разговор одноклассниц.

– Нет, никаких пирожных я, пожалуй, не буду. Это непреодолимо сказывается на фигуре.

– Да уж, я тут по себе заметила.

– Молодой человек, а судак у вас тушёный или жареный?

Нам всем по 24 года. Выпускной бал закончился 7 лет назад. Помню, мы долго гуляли по городу, потом начался дождь, и прогулка продолжалась под зонтами. Часа в четыре утра мы сели на скамейки возле Исаакиевского собора. Было 22-е июня, и где-то в небе слышались залпы фейерверков. «Аня, тебе нельзя больше пить!» – услышал я над ухом чей-то строгий, но заботливый голос. Моя одноклассница Анька Арбузова, совершенно пьяная, сидела рядом, закрыв лицо руками. «Я не вина хочу! Мне просто хочется пить!» – «Но у нас ничего нет, кроме вина!» – «Дайте мне хоть чего-нибудь выпить! Я сейчас умру! Я съёла кусок сладкого торта. Мне противно!». «Всё ещё будет хорошо» – подумал я тогда. Мне почему-то казалось, что Анька напилась с горя. Наверное, это действительно только казалось. Мне вообще много чего казалось в ту ночь. Например, что Медный Всадник изрядно устал от всей этой пьяной компании, шатающейся по городу вот уже две недели, и повернулся к нам спиной, выражая своё возмущение; что кого-то здесь безумно не хватает; что здесь не забросанный бутылками сквер, а зал ожидания, и каждый ждёт своего поезда, чтобы, наконец, отправиться восвояси.

– Рома, где ты сейчас работаешь, расскажи, – спросила меня вдруг Аня Арбузова, затянувшись сигаретой. Я на миг взглянул на жену. Она сидела рядом и скучала.

Я в тридцать пятый раз начал рассказ про свою работу на телевидении, про то, что пишу короткие тексты в «Новостях» и работаю по ночам.

– Тебя хоть на машине привозят? – донёсся вопрос из противоположного угла.

– Естественно. А как я доберусь в Останкино к двум часам ночи?

– Кто желает перейти в двухместное купе? – раздаётся у меня над ухом голос и возвращает в вагонное настоящее. Я понимаю, что в определённый момент всё-таки заснул и даже поспал немного, потому что в вагоне стало гораздо светлее и жарче.

Мимо кресел проходит полная проводница в очках. У неё широкие, почти мужские плечи и сильно зачёсанные назад волосы. Она доходит до конца вагона, хлопает дверью и растворяется в гуле стучащих колёс. В креслах напротив целуется молодая пара. На откидном столике стоят две пустые жестяные банки из-под пива. Я откидываю спинку и снова пытаюсь задремать, потому что сегодня ночью на работу. Но сна теперь ни в одном глазу, и я думаю о том, что, вернувшись, неплохо бы написать про всё, что произошло за эти дни. В голову лезут какие-то воспоминания, крутятся, как рулетка в казино, и, наконец, всплывает картина нашего последнего звонка. Месяц назад мне довелось писать про это сорокасекундный текст, который начинался примерно так: «Сегодня для миллионов российских школьников прозвучал последний звонок…» и далее в том же духе.

– Финал сделай как-нибудь поинтереснее, – сказала мне шеф-редактор Алиса, – А то начал за здравие, а закончил за упокой.

– Именно, – вторила ей ведущая Вера, крутясь в своём кресле и подкрашивая ресницы.

Из окон редакции виднелся ровный, как зеркало, Останкинский пруд, и за храмом разгорался рассвет. Борясь со сном, я пошёл дописывать свой «шедевр», ловя себя на мысли, что мне трудно писать о школе.

Мы ставили с классом представление – кусок из «Алисы в стране чудес» вперемешку с «Обыкновенным чудом». Я играл грифона – мне от кого-то досталась шапка с глазами, вырезанными из поролона. Анька Арбузова играла черепаху Тортиллу – за спиной у неё была привязана пёстрая подушка, на носу – бабушкины очки, а на голове – чепчик в лучших советских традициях. А в конце мы пели «Давайте не громко…», и родители плакали. Плакала и мама, поджав губы и поводя носом. Она обняла меня и сказала:

– Господи, ты уже совсем большой! А Анечка у вас – прелесть!

А потом мы, наверное, пришли домой, мама наскоро сделала салат «Оливье», а я рассматривал выпускной альбом с подписями однокашников. Одна девушка из параллельного класса по имени Юля написала что-то типа: «Рома, я и не думала, что в школе смогу найти такого друга, как ты…», а очень скромная и неразговорчивая одноклассница Женя отметила в постскриптуме: «Я просто не знаю, что буду без тебя делать…»

Где они сейчас, эти Юля с Женей? Первая давно вышла замуж и растит ребёнка уже, наверное, лет четырёх. Вторая закончила биофак и постоянно ездила в экспедиции – то в Саблино, то на Белое море, то в Крым. Мы ни с кем не ссорились, но потерялись, потому что иногда хочется потеряться в эпоху Интернета, спутников и мобильной связи. А сейчас я снова отматываю хорошо знакомые 650 километров, и поезд, кажется, ненадолго замедляет ход.

– Какая станция? – поворачиваясь, сонно спрашивает жена.

– Париж…

– Дурак, – и жена откидывает голову назад, скрестив руки на коленях.

В вагонных сумерках она кажется загорелее, чем есть на самом деле. Не так давно мы вернулись с ней из Турции, с известного русского курорта Анталья. Она подставляла живот солнцу и становилась смуглее, а я только и делал, что мазался кремом, потому что очень быстро сгораю на пляже. «Откуда у тебя такая белая кожа?» – иногда спрашивают меня. «Я из интеллигентной семьи», – приходится отвечать, чтобы побыстрее отстали. Но потом мы вернулись, и сразу началась толкотня в метро, работа, вечерний воздух, пропахший дешёвыми сигаретами и шавермой.

Мы в Бологом. С кресел один за другим поднимаются люди и выходят покурить. Я тоже выхожу на высыхающую после дождя потрескавшуюся платформу. Женщина средних лет продаёт копчёную рыбу на ниточке.

– Девушка, у вас судак копчёный? – проходя, спрашивают пассажиры, радующиеся десятиминутной свободе.

Мне хочется свежезапечённой, горячей буженины с кусочками сочного чеснока, но из витрины ларька торчат только выцветшие упаковки чипсов и бутылки пива с пыльными этикетками. Я покупаю белый шоколад с фундуком и возвращаюсь в вагон.

– Я же терпеть не могу шоколад с орехами, – капризно говорит жена, прищурив глаза, – Тем более, с мелкими.

Шоколад и вправду оказывается поганым, и мне ничего не остаётся, как смотреть в окно, за которым уже начинает двигаться старинный вокзал с серым навесом и округлыми торцами. Я вспоминаю какие-то банальности: песню «Бологое» со словами «что за наваждение такое», братьев Стругацких, которых тоже разделяли эти вечные 650 километров, наконец, стихотворение «Железная дорога» поэта Некрасова, которого я терпеть не могу.

В раннем детстве мы с бабушкой жили около железной дороги. Днём и ночью мимо проходили поезда, и я часто вскакивал и подбегал к окну, чтобы посчитать вагоны. В вечерней темноте, если проходил товарный, слышался только грохот и почти ничего не было видно, а пассажирские сверкали квадратными окошками лимонного цвета, и у них был ровный, размеренный стук. В половине восьмого от вокзала отходил скорый в Москву. У него был маленький локомотив и новенькие, свежевыкрашенные вагоны. Москва представлялась мне большим утренним городом, залитым первыми лучами солнца, с широкими пустынными улицами и сиренью. Такой я видел её на картинках в советских книжках. А через несколько часов увижу самую настоящую Площадь трёх Вокзалов, подвыпивших бомжей и таксистов с бирками, навязчиво предлагающих прокатиться с ветерком по московским пробкам.

С женой мы познакомились и поженились в Москве. Я уехал туда получать дополнительное образование на последнем курсе университета. Нас поселили в общежитии-башне на юго-западе. Оно было склёпано из тёмно-серых плит и с высоты птичьего полёта, очевидно, выглядело как крест с четырьмя крыльями. В коридоре нестерпимо тянуло мусоропроводом, а в комнатах стояли письменные столы эпохи развитого социализма, исписанные вдоль и поперёк, и разваливающиеся стулья. Из окна виднелся большой холмистый парк и два пруда, которые когда-то, очевидно, были руслом реки, но город давно захватил эти земли и заковал в асфальт. В сторону центра по прямой уходил проспект Вернадского, по нему ползали троллейбусы и бело-зелёные автобусы, сверху похожие на гусениц. А расписались мы в загсе неподалёку от общежития, на Ленинском проспекте, в самый разгар летнего зноя. В лифте общежития какая-то дама, видя цветы и мой кремовый пиджак, спросила:

– Из загса?

– Из загса, – ответили мы хором.

– Молодцы, – сказала она с привкусом какой-то горечи и, вздохнув, вышла за пару этажей до нашего.

О моей свадьбе все узнали как-то по цепочке и поздравляли вплоть до нового года. А наш классный руководитель, Надежда Сергеевна, сказала мне:

– Я и не удивляюсь, что ты рано женился.

Она всегда считала меня слишком открытым, прямолинейным и бестактным. А один раз даже сказала при всём классе:

– Я думала, таких мальчиков больше нет. Я думала, что их всех расстреляли в сорок первом году.

Тогда я толком не понял, что она имела в виду. У нас с ней были не всегда простые, но очень доверительные отношения. Однажды она сильно рассердилась на меня, когда я сказал, что у директора нашей школы рыльце в пушку. Она сделала стеклянные глаза и заявила, что нужно соблюдать субординацию и что я не на кухне. Но я всё равно остался при своём мнении. А как-то раз, когда мы после уроков шли вместе с ней к трамвайной остановке, она призналась, что никогда не летала на самолёте и что поэтому не смогла бы стать стюардессой.

– Рождённый ползать летать не может, – почему-то вырвалось у меня.

Надежда Сергеевна остановилась, как вкопанная, и, искривив улыбку, произнесла:

– Ну ты и хам… – и, немного подумав, добавила – Но именно за это я тебя люблю.

Я очень давно ей не звонил. Каждый раз, когда собираюсь, всё говорю себе, что где-то потерял её домашний номер, что его надо долго искать в какой-то записной книжке и убить на это полдня. А мобильного у неё нет, потому что эти игрушки не для неё. И в её маленькой однокомнатной квартире на четвёртом этаже только книги и настенные тарелки, которые она привозит из разных городов. Я почему-то представил себе, как тёмными зимними утрами она выходит из сырого подъезда, ступает на свежевыпавший снег, по которому до неё ещё никто не ходил, и направляется к остановке трамвая. На ней демисезонный плащ бирюзового цвета и полуботинки на высоком каблуке. А в руках недорогая, но очень аккуратная лакированная сумка. Она идёт по своей любимой платановой аллее, которая тянется от её дома, и думает о промозглой февральской погоде. Потом подходит бело-красный трамвай, она поднимается по мокрым от снега ступеням и становится у окна. Вокруг неё – шубы и большие меховые шапки, покрасневшие от ветра пальцы, цепляющиеся за поручни, сползающие на носы очки. Все смотрят в светлеющие окна, покачиваясь на поворотах, и молчат.

 

Июнь 2008 года

 

 

 

507 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 12:03 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Актуальный рейтинг букмекеров России
Поддержите «Новую Литературу»!