Наследник проклятого трона

 

Lənətlənmiş taxtın varisi

 

Heir of the cursed throne

 

 

 

 

Вежливо перекидываясь обычными в подобных случаях незначительными фразами о здоровье, погоде и других мелочах, они очутились в покоях Ашинаса. Слуги быстро и безмолвно задернули за ними дабикские занавеси и оставили наедине.

– Я позвал тебя, чтобы рассказать кое о чем, что касается многих из нас. Ты спросил, к чему такая таинственность. Ни во дворце халифа, где нас могли подслушать и предать враги, ни где-либо в другом месте я не смог бы сказать тебе ни слова, не привлекая при этом сотни любопытных ушей и глаз, − испещренное морщинами лицо хаджиба нервно дернулось. – Должность хаджиба очень хлопотна, сынок. А я уже немолод, и с врагами тягаться не имею ни малейшего желания. Осторожность − вот мой девиз. Прошли те времена, когда за один только косой взгляд я способен был снести башку любому нахалу. Только в стенах своего дома я могу хоть ненадолго отдохнуть от лживых друзей, безумных врагов, от всех заносчивых или слащавых лиц.

«С чего это вдруг Ашинасу приспичило разоткровенничаться передо мной?» − подумал с удивлением Дивдад. Раньше он и словом не удостаивал молодого волонтера, а сейчас готов чуть ли не прижать меня к сердцу».

– А позвал я тебя для того, чтобы передать весточку от сына Афшина. Он хочет с тобой поговорить о каком-то очень важном для него деле, − Ашинас осторожно выговаривал каждое слово, чтобы случайно не проговориться.

Садж встрепенулся.

– Как он? Здоров ли? − засыпал он вопросами хаджиба.

– Здоров и шлет тебе привет. Он уповает на скорое свое освобождение и верует в то, что халиф смилуется над его молодостью, − по безмятежному виду Ашинаса невозможно было понять, ирония то или сочувствие прорывались в его словах.

– Я днем и ночью молюсь Аллаху, чтобы он сжалился над моим дядей и братом Гасаном! − воскликнул в ответ Садж с наивной юношеской искренностью.

От него веяло такой самобытной, душевной чистотой, что главный хаджиб невольно залюбовался им. Этот мальчик напомнил ему самого себя в далекой юности, когда жизнь представлялась Ашинасу прекрасной и чудесной сказкой с хорошим концом. Одного он не мог до конца уразуметь. Отчего Гасан задумал развестись лишь с тем условием, чтобы Утруджа вышла повторно замуж за Абуль Саджа? Надеется, что тот вернет ему девушку обратно, как только Гасан попросит его об этом? Но как бы там ни было, раскаявшийся в разводе муж сможет жениться на разведенной жене только после того как выдаст ее замуж за другого мусульманина. Таков закон. Абуль Садж Дивдад также имеет право выдать Утруджу замуж после трех месяцев развода. И он конечно же, отдаст ее сыну Афшина. Но пусть Гасан ибн Кавус пеняет на себя, − с сарказмом усмехнулся про себя Ашинас. Дивдад, чует мое сердце, станет хорошим мужем для Утруджи. И я уже даже рад этой неожиданной перспективе. Он умен, благороден и является одним из лучших молодых генералов халифа. Да и к чему скрывать от самого себя − не каждый пожелает теперь жениться на невестке вероотступника ибн Кавуса.

И Ашинас посмотрел на еще ни о чем не подозревавшего Дивдада с выражением, мягко говоря, заблаговременной признательности.

Хаджиб решил не мешкая приняться за дело и добиться очередной встречи с Гасаном-аль Афшини. Садж выразил полное с ним согласие. Если замысел Ашинаса удастся, то это означало, что он одним выстрелом сможет уложить двух зайцев. Во-первых, порвет опасные родственные связи с Афшином и тем самым отведет от себя малейшие тени подозрения, а во-вторых, устроит должным образом, судьбу и счастье своей дочери.

Ашинас проводив Дивдада, тут же вызвал к себе евнух-баши и приказал ему выбрать из числа молоденьких рабынь и невольниц гарема десять девушек, привлекательных лицом и телом, и отослать их домой к начальнику дворцовой тюрьмы. Красавиц разодели в парчу и шелк, увесили дорогими украшениями, и дали в руки каждой из них по серебрянному ларчику с благовониями. На этот раз начальник тюрьмы оказался более сговорчивым и разрешил, но уже в последний раз, встретиться с именитым узником дворца аль-Джаусак. Как и в наше время, деньги, золото и богатые дары способны были открыть почти все запертые двери. Через две долгие недели томительного ожидания встреча наконец-то была назначена, и в условленное время, под покровом ночи, Садж отправился в темницу. Ему очень хотелось увидеться с Афшином, но грубый и резкий отказ начальника стражи, заставил юношу отказаться от этого намерения и удовольствоваться встречей с Гасаном.

– Стоит кому-то пронюхать о том, что я позволяю вам беспрепятственно яшкаться с узниками, и не сносить мне головы! − ворчал недовольным тоном Абдульмухамин, араб по происхождению, гремя железными ключами. В тюремном коридоре не было видно ни души. Видимо, начальник тюремной стражи для собственной безопасности решил на время отделаться от лишних глаз и ушей.

Дивдад перешагнул порог узницы, и ему в лицо вместе с кромешной, мрачной темнотой обдало сыростью и отвратительным запахом человеческих испражнений. Юноша невольно остановился и приподнял горящий в руке факел повыше, пытаясь кого-то разглядеть в удушливом мраке.

– Гасан, − позвал он тихим и дрожавшим от волнения голосом.

В ответ послышался слабый стон, и в одном из углов зашевелилась маленькая человеческая фигура.

– О, великий Аллах! Брат, что с тобой? Ты заболел? − воскликнул потрясенный Садж, опускаясь на колени рядом со скрючевшемся на охапке соломы Гасаном.

Юноша действительно был серьезно болен. Тюремная жизнь быстро повлияла на его здоровье. Об этом свидетельствовал пожелтевший цвет лица, ввалившиеся щеки, частый, удушливый кашель.

Лишь огромным усилием воли Дивдад подавил подкативший к горлу глухой комок. Он заботливо, как ребенку, помог Гасану сесть.

– Братец, я знал, что ты придешь, − проговорил задыхающимся от кашля голосом сын Афшина.

Он жмурился из-за слишком яркого света, исходящего от факела, и в то же время старался разглядеть Дивдада получше. Тогда Садж укрепил факел на стене, воткнув его в небольшую расщелину. Маленькая узница осветилась и словно обнажила все свои смердящие раны. Всюду стояла грязь и вонь от нечистот. Смрадные, каменные стены, холодный земляной пол, на котором, как в насмешку, лежала тонкая, прохудившаяся подстилка из жухлой соломы сильно подействовали на чувствительное и доброе сердце Дивдада. Видеть Гасана, которого он очень любил и считал своим младшим братом в таком плачевном и жутком положении, потрясло его до основания. Дивдад, за всю свою жизнь порубивший в пылу кровавых битв немало голов, теперь еле сдерживался от слез. Вот уж что правда, то правда. Лучше быстрая смерть на поле сражения, чем долгая жизнь в неволе.

Но он удивился и восхитился мужеством и стойкостью Гасана, не терявшего надежд в этой зловонной темнице. Садж подумал, что уж он бы не выдержал здесь и дня. Сошел бы с ума или повесился б на собственной чалме.