Солнца не надо, или Материалы для ненаписанного романа

Сичкарь назначил Шрамову тетурам. Значит, пошли последние дни. Рыгаловки закончились, как понял Шрамов, без всякого так уверенно обещаемого наукой результата. Нервы только потрепали, над желудком поиздевались, а если у кого-то и возникло что-то похожее на отвращение, то все на мнении, от самовнушения. Тетурам посерьезнее. О его мерзких свойствах Шрамов понаслушался всякого, что правда, а что преувеличение и выдумки – не просто и разобрать. Говорили, что печень он разрушает, на половую функцию плохо действует. Но в чем совсем не было сомнений, многие испытали, так это в том, что заряженному тетурамом (а лечение им сам Сичкарь так и называл – зарядка) даже пиво выходило боком: горела, покрывалась красными пятнами кожа, схватывало удушье, сердце бухало и обрывалось, так что, казалось, и смерть подступала. Алкаши боялись тетурама, любыми путями старались увильнуть от него. Но сестры следили строго: в рот заглядывали, ковырялись там железными шпателями, а некоторые для верности расталкивали таблетки в порошок и давали с водой. Но и алкаши находили выходы: например, запивали тетурам лимонной кислотой, которая, как уверяли опытные, его нейтрализует. А другие сразу после приема старались вызвать у себя рвоту.

Опасность тетурама и тем доказывалась, что у каждого брали расписку, что, мол, он “предупрежден лечащим врачом об опасных для здоровья последствиях лечения тетурамом в случае употребления алкоголя даже в малых дозах”.

Впрочем, Шрамову сестры доверяли – как примерному, в рот не заглядывали, и он легко прятал таблетки под язык, за щеку, а потом выплевывал в унитаз. А раз незаметно уронил таблетку в рукав и потом в туалете на подоконнике поджег ее – как ему и говорили, она загорелась и сгорела голубым пламенем, как обыкновенное сухое горючее. Ну и лекарство, – подумал Шрамов. Не понадобилась ему и лимонная кислота, которой по-дружески предложил поделиться с ним Голицын.

– Значит, с пьянкой все-таки кончать не думаешь? – укоризненно спрашивал Кривенко. – Напрасно, напрасно… Я на тебя надеялся…

Какие еще надежды? Шрамов уклончиво отговаривался:

– Это на всякий случай, береженого Бог бережет…