HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Тайфер

Ключ

Обсудить

Рассказ

Опубликовано редактором: , 16.04.2008
Иллюстрация. Автор: iliko studio. Название: "Cкрипичный ключ".  Источник: http://www.photosight.ru/photo.php?photoid=2436167&ref=section&refid=999

 

 

 

Я никогда не любил домá без лифта. Долгий и недоступный пятый этаж. Бесконечное рукопожатие с перилами, как и давным-давно. Даже радость, с которой я входил в подъезд, становилась злобной и яростной, и всё из-за этой длинной лестницы. После третьего этажа начиналась одышка и терялась детская резвость. После четвёртого – взгляд исподлобья и тяжёлые медленные шаги. Надо бросать курить. Тогда не бросил, и после, и теперь, год спустя. Привычка, которая всегда со мной. Наконец-то, пятый!

У этой двери совсем неказистый вид, а ведь когда-то за ней пряталось счастье, настоящее и живое, моё счастье. Хотя нет, вовсе не пряталось, а терпеливо ожидало моих визитов, а как только открывал дверь, бросалось мне на шею. Врезной замóк, купленный мною на смену старому, никогда не заедал и открывался просто, в два поворота ключа, как и сейчас. Положу ключ поглубже во внутренний карман пиджака, так теплее.

Всего две комнаты, кухня, ванная с туалетом и прихожая. Эта квартира отвыкла от звука шагов и щелчков замкá. Кажется, вещи сильно испугаются, если я вдруг включу свет. А лампочки, наверное, перегорят от неожиданности. Не буду этого делать. Прошло то время, когда я был здесь одним из хозяев. Сегодня и всегда, в отсутствие хозяйки (необратимом, звучащем, как приговор о пожизненном заключении), я – всего лишь гость. Впервые я почувствовал это год назад и, когда уходил, не взял ничего отсюда, кроме мелких личных вещей; оставил всё как было.

Как приятно молчать тут, утопать в молчании, купаться в нём. Молчание – это напоминание о прошлом. Все предметы мне знакомы. Думаю, я могу рассказать о каждом какую-нибудь историю. Книги глядят своими корешками, а, может, спят. Многие из них я подарил. Даже если не было никакого формального праздника, мне всё равно удавалось её поздравить с чем-нибудь. Например, с Днём солнечного света или Днём точного времени (когда я опаздывал) и подарить цветы или книгу. Выдумать праздник было не сложно. Просто я брал словарь, открывал его на первой попавшейся странице, выхватывал понравившееся существительное и иногда придумывал к нему красивое прилагательное. Так рождались новые праздники. Некоторые мы помнили и отмечали на следующий год и часто наряжались, чтобы соответствовать своему настроению и случайно найденному словосочетанию, ставшему названием знаменательной даты. Выдумки счастливцев, глупые, как и мы тогда.

А ведь ещё был День сердца, когда мы молчали и слушали стук сердца друг друга. Была Неделя родни, когда мы старались посетить всех своих родственников. Вместе, с коробкой конфет, бутылкой шампанского и улыбками звонили в дверь и, как только та открывалась, изо всех кричали: «Сюрприз!»

 

Как бы я хотел вернуть те дни. Я безумно скучаю по всем мелочам, по прикосновениям, по снам и лицу, которое никогда не забыть. Это лицо смотрит теперь на меня с фотографии на стене и улыбается. И мне обидно, что не смог научиться так жить, и никогда не научусь, и что мой единственный учитель может лишь выглядывать из цветного фото и поощрять меня добротой взгляда. Я никогда не научусь этому, и такая ущербность погубит и отравит остаток моих дней… Лучше бы я умер!

Хотя это принесло бы ей большее несчастье. Нет, уж лучше так! Она волновалась за меня, а я переживал это волнение как своё, не подавая вида. Я видел, как она обвиняла себя в моей грусти (не так часто она говорила об этом, и слишком часто это было заметно). Нечего и думать о том, если бы всё произошло наоборот. Она бы не смогла этого пережить. А вот я пережил. Похоронил себя год назад и почему-то остался жить. До сих пор удивляюсь и считаю странным, что остался. С болью, с чувством обворованного или человека, которому забыли что-то вернуть после того, как на время позаимствовали. Не жил я этот год. Цеплялся за обстоятельства, за друзей, даже искал кого-то на замену и понял, что заменить невозможно. Боялся, что сорвусь. И не зря. Мне уже никогда не успокоиться.

Вон там лежит пепельница. Это она переставила её на письменный стол. На самом же деле пепельница всегда располагалась на журнальном столике возле кресел. Я любил там курить и читать «Возрождение». В пепельнице ещё остался пепел и три окурка. Тогда я ждал её весь вечер; пока нервничал, докурил пачку. Потом часа в два ночи позвонили из больницы…

А на этом месте, возле шкафа, она однажды обняла меня и попросила (со слезами на глазах) больше никогда не выпускать себя из моих объятий. И так мы долго стояли, обнявшись, редко открывая глаза, и прижимались друг к другу. Мне не хотелось ничего. Казалось, что того, что есть, а именно – объятий, хватает вполне, чтобы жить. Не нужно есть, ходить на работу, звонить друзьям, петь, читать книги и думать о будущем. От ощущения теплоты и достаточности этого маленького мира объятий я чуть было не заснул. Как будто образы всего человечества, всех, кого я знал и любил, слились в ней и были так близки ко мне. Что могло бы нас тогда разъединить? Кажется, время замерло в тот момент, чтобы продлить миг сердечного молчания. Но молчания не от пустоты, а от наполненности, от миллиона слов, выраженного в одном чувстве. Мы долго ничего не говорили и не двигались.

 

Она очень любила меня. Иногда, по её признаниям, ей чудом удавалось сдерживать себя, чтобы не броситься мне на шею и не расплакаться от счастья, и от непонятной вины, и от страха, что вдруг я исчезну из её жизни. Мне же часто приходилось ловить себя на мысли, что в том, что я стал тем, кем стал, – её заслуга самая бóльшая. Она была моей надеждой и позволяла мне жить.

Трудно описать мои чувства к ней. Я был банален. Во всей своей сложности, своих выдуманных несчастиях и страхах, во всех жалобах и невысказанных обидах (ведь иногда я умудрялся обижаться на неё и при этом не подавать виду, точнее пытаться скрыть!) я был банален и жалок. Наверное, такая моя жалость сильно подкупала её сердце, провоцировала на добродетельные поступки.

Мне трудно было ей что-нибудь противопоставить. Чтобы показать, что я обладаю достаточной независимостью (зачем? зачем мне это было надо?), приходилось прилагать определённые усилия: нарушать мелкие обещания, говорить «нет» тогда, когда «да» так и напрашивалось, мужественно молчать в моменты, казалось бы, абсолютной искренности и не плакать, когда очень хотелось. Более того, приходилось заранее обдумывать всевозможные ситуации и диалоги… Но никогда не выходило так, как я хотел, то есть планировал. Она, конечно, ни о чём подобном не думала. Именно ей это и не было нужно. Мне же так и не удалось понять её: как она воспринимала эту жизнь? Чего хотела? Ведь это почти невозможно представить, что такой идиот, как я, мог быть её идеалом или тому подобное. Она, может быть, как никто другой заслуживала огромного счастья, бóльшего и соответствующего её доброте и жизнелюбию. Но, почему-то на её пути попался я, и она совсем не протестовала против этого, не злилась на неудачи, не считала свой выбор неудачей, наоборот, говорила часто, что ей повезло. Господи, в чём же повезло? Кто бы согласился на такое везенье?…

Иногда она молчала и улыбалась. Мне казалось, что у неё что-то болит, но каждый раз, как я хватался за трубку телефона, она аккуратно вынимала её из моих рук и клала на аппарат. Я подчинялся даже её слабости. Пытался развеселить, но её скорее смешило моё желание пошутить, чем сами шутки. А ведь когда-то я обвинял себя в банальном выборе, сомневался и оценивал. В первые месяцы знакомства, когда ещё можно было «отвертеться», расстаться, не объясняя причин, я раздумывал и разглядывал, что же меня в ней привлекает. Неужели я сам настолько прост, чтобы влюбиться простоту? Она же меня не удерживала, хотя и звала куда-то пойти, ничего не запрещала и не предупреждала ни о чём. И я был свободен и злился, что свободен, как бы злился, если бы меня ограничили выпрошенным обещанием.

 

В один из выходных у меня заболела голова. Я что-то сказал резко в ответ на её обычный вопрос и испугался, что она обидится. Но она не обиделась, а подошла и приложила ладонь к моему лбу. «У тебя болит голова», – сказала она, оделась и вышла. Пока она отсутствовала, я пил таблетки и какой-то странный чай. Часа через два, когда я почувствовал облегчение, то услышал поворот ключа в замкé. Она вошла весёлая, с тортом в руках, мокрая от снега, снова приложила руку ко лбу и констатировала: «Теперь не болит!» Тогда я расплакался. Вышел в ванную, стараясь не заглядывать ей в глаза, закрылся там, открыл воду и расплакался. Стоял, смотрел в зеркало и видел перед собой дурака, которому подарили счастье. Счастье, за которое другие отдали бы сокровища, полжизни или саму жизнь. Мне, дураку, это счастье досталось бесплатно, но я не знал, понятия не имел, что с этим счастьем делать. Так продолжалось около получаса, а потом выключил воду и вышел из ванной с полной решимостью упасть на колени и извиниться. Она что-то готовила на кухне и, увидев меня, радостно произнесла: «Давай пить чай с тортом!»

Как глупо и выдуманно выглядел я и как просто и непринуждённо – она. Когда я шёл с ней, то чувствовал неловкость почти стыд, что я – по сравнению с ней ничтожество – иду рядом, и она не противится этому, позволяет мне хотя бы визуально сравниться с ней, с её красотой. А я был жаден на комплименты. Хотя какие же это комплименты? Ведь она была именно такой. И я боялся признавать это вслух, и гордился, что меня выбрали, и сердился на своё сердце, что уже не могу выбирать сам. Прекрасно помню, что меня мучил страх. Я боялся надоесть, показаться неинтересным, сказать грубость, обидеть. Я же так и не разгадал её! Мне были известны её мелкие слабости – им я не переставал потакать – но я не знал главного: чего она хотела? Я задавал ей множество вопросов обо всём, кроме этого. Её невозможно было подкупить, если только она сама этого не хотела. Но сколько напыщенности, воровства и надменности содержали мои дорогие дары, и сколько доброты и тепла было в её маленьких и простых подарках. Когда она дарила что-то, я всегда смотрел на её руки (в глаза смотреть не мог), а не на сам подарок. И в очередной раз поражался её искренности. Ведь она не специально это делала. И это, и всё, что говорила, и глядела так… Она была единственным человеком, на котором не было написано, сколько он стóит. Казалось, она знает всё наперёд, что бы ей ни сказали. Если мне случалось соврать по незначительному поводу и чтобы только приукрасить рассказ, она внимательно слушала и сияла счастливым лицом или грустила, но я видел отчётливо, что она-то, именно она знает правду, что ещё до того, как я открыл рот, ей было известно всё: что будет сказано, и о чём умолчу. И я боялся, что в один кошмарный день она скажет, что ей надоело выслушивать враньё, терпеть мои выходки… и уйдёт.

 

Год назад я понял, что такое одиночество. Ощутил на своей шкуре, как это быть тем, кто ты есть на самом деле, когда тебе никто не говорит, что тебя любит, когда счастье, бившееся недавно в руках, вдруг упало, раскололось и исчезло, испарилось как вода.

Нет, в два часа ночи позвонили не из больницы. Звонили из милиции и сказали, что произошла авария, что её отправили в больницу с трудно запоминающимся номером. Объяснили, как туда проехать и посочувствовали. Всё.

Туда я добрался примерно через час. Врач посмотрел на меня и ожидал самых простых вопросов и, наверное, знал, что и, главное, как нужно на них отвечать. Но я молчал и боялся молчания. Он выговорил: «Пойдёмте в мой кабинет». Пока «утешитель» говорил о слабых надеждах (Господи! Как же это надежда может быть слабой? Ведь это значит, что её нет! К чему говорить так?!), мне всё хотелось подскочить поближе к сочувствующему словами рту и заткнуть его. Я сдержался и даже потом, когда вошла медсестра и шепнула на ухо моему убийце приговор, который он повторил мне после её ухода. Тогда моя жизнь кончилась.

С той ночи и до сих пор, когда волнуюсь, то у меня начинают дрожать руки, да так, что не успеваю сбрасывать пепел в пепельницу, когда курю. А ещё я не могу ничего забыть. Как ни старался заполнить сознание новым и во многом приятным опытом, так и не удаётся избавиться от ощущения, что всё это в лучшем случае повторения, копии, а то и жалкие подделки той правды, той искренности чувств, что была прежде. Происшедшее сделало меня более осмотрительным и задумчивым. Я навсегда потерял былую лёгкость в делах, в разговоре и в отношениях. Кажется, если бы я встретил её сейчас, то наши судьбы не пересеклись. Повышенная требовательность, появившаяся также неожиданно, как и события реальности, неотступно следует за мной, а часто и обгоняет, останавливая, когда нужно, отводя в сторону, прося подождать.

 

Часто вижу её во сне. Там она ничего не говорит, только двигается: ходит, бесшумно шевелит губами, моргает, поправляет волосы, перекладывает вещи, закидывает ногу на ногу, вскидывает руки, тянет их ко мне – но как необычно она делает всё это? Как плавно и красиво! И если бы вдруг она делала это не так, а по-другому, то вот то и было бы уродством, неправильным поведением, отталкивающим взгляд. Но она была безупречна в пластике, на которую, конечно, и внимания не обращала и не подозревала, что обращают другие. Она не притворялась, ей это было не нужно, я же не мог жить без подобной лжи. Знаю, что всегда притворяюсь, но поступаю так, только чтобы скрыть более худшие свои качества, чтобы обо мне думали хорошо все, в частности и те, на кого мне наплевать.

У неё был любимый цветок, точнее – растение. Что-то вроде пальмы – всегда забывал, как он называется. А она вежливо напоминала в сотый раз и не злилась моей забывчивости. И не только забывчивости, но и несдержанности, и необъяснимым грубостям, болтливости, проблемам, которые я так бесцеремонно навязывал.

Однажды я задержался на работе и, когда уже хотел ехать к ней, вдруг позвонил старый приятель. Встреча и возможность выпить и поговорить с ним были слишком заманчивы. Я позвонил ей, сказал, что буду позже, ближе к полуночи, а она не обиделась, даже не спросила почему, так что мне самому пришлось объяснять (оправдываться? Ведь она не обвиняла, никогда ни в чём не обвиняла!). К двенадцати я не приехал, и к трём тоже не успел. Вернулся рано утром, около шести, в совершенно искалеченно пьяном виде. Еле держался на ногах (какое уж там позвонить, предупредить!). Она спала, полусидя на ковре, оперевшись на диван. В её руке была чуть зажата книга, причём указательный палец разделял прочитанное от того, что предстояло прочесть. Это был Ганс Гейнц Эверс. Она обожала «Альруан» и перечитывала много раз. «Значит, ей не было скучно», – подумал я и успокоился, но ненадолго. Когда медленно вытащил из её руки книгу, то из заложенной пальцем страницы выпала фотография. Моя фотография. Я как-то позволил себя сфотографировать и забыл об этом. И вот тогда я испугался. Разбудил её, сказал, что всё в порядке, пытался извиниться, обнимал, а она только смотрела на меня и молчала.

Эверс стоит на третьей сверху полке шкафа. Между страницами тридцать пять и тридцать шесть лежит мой фотодвойник и смотрит куда-то в сторону. Я никогда не вытащу эту фотографию оттуда.

 

Звонок! Кто-то звонит! В опустевшей год назад квартире звонит телефон! Не галлюцинация ли это?… Не буду брать… А вдруг это она? Но она же умерла! Но вдруг это неправда, вдруг я выдумал эту трагедию годичной давности? А сейчас она звонит, хочет извиниться, что задерживается, и попросить, чтобы я обязательно её дожидался и не трогал варенье…

Телефон замолчал. Я не знаю, не понимаю ничего. Почему мне так больно! Вчера я думал, что совсем привык и смирился, а теперь – пустота, ощущение отсутствия кого-то. Как будто бы я – дом. И вот мой хозяин или, по крайней мере, самый щедрый и надёжный, тихий и доброжелательный квартирант съехал, не оставив ни адреса, ни прощальной записки. Впрочем, записка была… Как же я победнел! Чего там, просто стал нищим! Что бы было, если бы я поднял трубку? Кого бы я там услышал? Уже не верю, звонил ли телефон.

Сижу на стуле посреди до боли знакомых вещей. Они почти родственники мне и знают обо мне не меньше, чем я о них. Они лишь не обладают той болтливостью и хвастовством, которые губят людей. Именно поэтому их секреты никогда не будут раскрыты. Я так похож на них, что чувствую себя тут таким же предметом обстановки, без которого хозяйка перестала бы ощущать уют, так долго создаваемый ею. Однако уют здесь, а хозяйки нет, и не будет. Мы по ней сильно скучаем.

 

В клинике, лёжа в темноте и безуспешно пытаясь уснуть, я несколько раз видел её образы и пробовал говорить с ней. Перед тем, как исчезнуть, она всегда обещала вернуться. Не говоря ни слова, только кивая и жестикулируя. В одну ночь она не вернулась, а я сумел забыться сном и скоро выписался, нашёл работу, новых знакомых. И вот, сравнивая это всё и их всех, взятых вместе, и отдельно её, понимаю, что потерял значительно больше. Никто её не возвратит, слишком бесценная пропажа. И – слишком поздно.

Уже потом, после несчастья, я подумал, что моя жизнь под её наблюдением – это беспрерывное получение милостыни. Я просил, а она подавала, и так продолжалось долго. Что же это я? Жадный нищий! А она была богата, несметно богата. Но эти богатства нельзя было украсть или растерять. Я чувствовал, когда она в очередной раз одаривала своей золотой монетой, прикладывая ладонь к моему лбу и спрашивая: «Болит?»

Как странно, доброта настолько широка, что включает в себя и подразумевает многое другое: щедрость, красоту, разум, душевную теплоту, искренность – чего только не перечислить. И всё это было в ней, и всё это она дарила мне и окружающим бесплатно, без умысла о будущей выгоде, без какого-либо повода, без особого различия: плохому и хорошему. Я и сегодня кормлюсь этой милостыней. Теперь – милостыней воспоминания. Кажется, даже такой печальный исход она предусмотрела. Она сидит глубоко в памяти и изнутри, как и с этой фотографии на стене, смотрит на меня, следит, чтобы я не наделал глупостей… Нет, пожалуй, она жива! Просто её душа переселилась и гостит у меня. Ждёт. Я это чувствую.

 

Как мне удалось прожить этот год? Сам удивился, что не зáпил – мой способ протеста против реальности. И всё же: месяц в клинике пограничной психиатрии, смена места работы, ссора с её родителями, а, кроме того, попытки, попытки, попытки… Я бы отдал всю оставшуюся жизнь за тот чай с тортом. Не признания, не поцелуи и ночи, а чай с тортом. И ещё – молчание. Наполненное чувствами, почти видимое в пару от льющегося в чашки кипятка, живое, исходящее ко мне и от меня, объединившее, а не разделявшее нас, молчание. Оно стоило дорого, теперь же его цена удвоилась. Мне не избавиться от таких воспоминаний. Их также сложно забыть, как и собственное имя. Таким и был этот год – как будто бы его и не было. Сейчас я похож на человека из прошлого, случайно оказавшегося в настоящем и безумно скучающего по своему времени. Но я не знаю, куда мне возвращаться.

Год назад она умерла. Нелепая авария где-то в центре города. Три часа в реанимации. «Слабые надежды». Теперь уже всё равно. И точно также год назад после похорон, вместо поминок я вернулся сюда, на эту квартиру. И также ходил по комнатам, вспоминая всё то, что вспоминаю сейчас. А когда рука потянулась во внутренний карман за пистолетом, я вдруг увидел на письменном столе клочок бумаги с начертанным, понятным только мне предостережением: «Даже не вздумай делать этого!» Эту записку она прикрепила к банке с вареньем, которое, как и я, очень любила. Я тогда снял записку и положил на стол, чтобы, когда она придёт, вместе посмеяться. Но она не пришла. А эта записка чудесным образом спасла меня. Она подарила, во второй раз, мне надежду – самый дорогой подарок в мире, бесценный как и сама жизнь.

Вещи застыли и молчали, а, может, и умерли вместе с их хозяйкой, и только притворяются живыми. Пыль, как туман, покрывает предметы и мебель. Боясь нарушить тишину и покой этого мира, я поспешу уйти. А пока буду спускаться по лестнице, то мне придёт в голову, что год назад умер не просто человек, но и во мне что-то умерло, больно и страшно, помимо моей воли, но внутри меня. И я часто ловлю себя на мысли, что и теперь, и тогда я был всё тем же получателем дорогих подарков, благодарным, но не имеющим ничего, чем можно откупиться и тем самым избавиться от вины. Она умерла ради меня, как и жила. Поэтому я богат её богатством.

 

 

 

* * *

Я закончил читать и отложил книгу в сторону. Один из слушавших, не знакомый мне, решил прервать воцарившуюся тишину:

– Скажите, разве бывают такие люди? Вы видели их?… Сдаётся мне, главный герой чуть было не женился на святой!

Никто не желал мне зла, но все засмеялись. Это была не насмешка, а просто смена настроения. Им не хотелось грустить. Лица улыбались и подмигивали в мою сторону. Но я не мог ни засмеяться, ни улыбнуться в ответ. Потому что во внутреннем кармане моего пиджака грел душу и укорял, тяжелел и дарил лёгкость, следил и предостерегал, напоминал о постоянном присутствии ключ от той самой квартиры. Квартиры, где я когда-то жил, до и после смерти.

 

 

 

507 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 12:03 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Актуальный рейтинг букмекеров России
Поддержите «Новую Литературу»!