HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Елена Стадлерова

Эпизод гаражной распродажи

Обсудить

Рассказ

  Поделиться:     
 

 

 

 

Купить в журнале за апрель 2022 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за апрель 2022 года

 

На чтение потребуется 23 минуты | Цитата | Подписаться на журнал

 

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 14.04.2022
Иллюстрация. Автор: Р. К. Шилпи. Название: «Лягушка из долларовой банкноты». Источник: https://www.boredart.com/2017/03/time-killing-dollar-bill-art-illustrations-to-practice.html

 

 

 

Тимофей Меросин прибыл к нам после двух часов, когда уже опустели не только устланные белой шелковистой пылью улицы, но и качели под навесами, кованые железные столики и скамеечки, что стояли в замерших от жары палисадниках. В тот день раскалённый глаз солнца, казалось, сосредоточил всю мощь своего взгляда именно на нашем острове: голубизна неба поблекла и тоже казалась горячей, воздух трепетал, как над огромным костром, и, казалось, я вижу, как никнут даже лепестки подсолнухов, растущих у нашей калитки. Когда я, выглядывая из прихожей наружу, положил ладони на деревянный подоконник, покрашенный белой краской – словом, такой, который должен бы был нагреться меньше других – то не шутя обжёгся, как обжигаются о кружку с кипятком. Я долго разглядывал руки, слушая доносящийся снаружи звон цикад. Он был так громок, что, казалось, это звучит сам зной.

Я уже хотел крикнуть внутрь дома, чтобы Альбинка, наша дочь, не вздумала выходить на улицу, и неважно, что мы недавно купили ей новую панаму, она ничем не поможет, тут скорее понадобился бы шлем подводника, как монотонную песню цикад перекрыл звук мотора. Я обернулся и увидел, что у нашей калитки остановилось такси, а из него медленно выбирается мужчина, держащий в руках потёртый коричневый портфель.

Я тут же распахнул дверь и отчаянно замахал, словно стараясь этим усиленным маханием компенсировать нежелание выйти ему навстречу из-под увитого виноградом козырька, прикрывавшего наше маленькое крыльцо. При этом я вопил:

– Тимофей, здравствуйте, здравствуйте, идите скорее внутрь!.. Жара совершенно сегодня безумная, лучше даже минуты не стоять... радио...

– Не беспокойтесь, – отозвался Тимофей Меросин. – Всё в полном порядке. Я одет по погоде, и зной не беспокоит меня.

Действительно, лучшей одежды для жаркой погоды – костюм индийского шёлка и шляпа-канотье – было не придумать. Я сделал в уме заметку спросить, где он приобрёл и то и другое. Но прежде всего, конечно, костюм. Было видно, что его шил талантливый портной.

Так, переговариваясь, мы вошли в дом, где я невольно вздохнул от облегчения. Снаружи была свирепая слепящая жара – а внутри прохладный синеватый сумрак. Мне хотелось погладить белёные стены и натёртые плитки пола, дабы окончательно успокоить обожжённые ранее ладони. Холодок, казалось, исходил даже от обитой дерматином скамеечки, простого прямоугольного зеркала, старинной неуклюжей вешалки на гнутых ножках и эстампа, который я прихватил из родительского дома, поддавшись приступу сентиментальности. Как же так, думал я, неужели теперь я буду видеть эту полную луну и этих двух оленей хорошо если раз в полгода – а ведь до того я смотрел на них каждый божий день? Я поделился этой ужаснувшей меня мыслью с родителями, и эстамп был подарен мне вместе с горячими благословениями.

Навстречу нам выбежала моя жена Роза. От неё тоже будто бы исходила прохлада, хотя она вся разрумянилась – и от того, что накрывала на стол, и от смущения. Гости, друзья, соседи и знакомые с острова к нам приходили почти ежедневно, а вот моих деловых партнёров ей ещё принимать не приходилось.

– Здравствуйте, сударь, очень вам рады!.. Хорошо добрались?.. В это время суток заставить таксистов сдвинуться с места подвигу подобно, хотя казалось бы – заработок!.. Надеюсь, вы не думали сразу же за дела приниматься? Нет-нет, сперва вы с нами перекусите – и никаких гвоздей! Вы с дороги и с жары, надо подкрепиться и освежиться...

Так она говорила, черноглазая, темноволосая, очень похожая на своё имя, и забытый на поясе фартук лишь оттенял её яркую прелесть. Гордый, я нежно пожал её горячую руку.

– Верно, совершенно верно! – вставил я. – Тем более здешняя кухня сама по себе экспонат, а Роза освоила её в совершенстве

Жена принялась шумно отпираться, мы заспорили. Тимофей Меросин за всё это время не сказал ни слова, лишь вежливыми улыбками отвечая на все наши реплики. Только неторопливо разувшись, неторопливо повесив шляпу на вешалку и неторопливо поставив портфель на дерматиновую скамеечку, он поинтересовался:

– Где бы я мог вымыть руки?

 

После мы все отправились в гостиную, тоже сумрачно-прохладную, где стоял стол, накрытый не слишком изобильно, но, я бы сказал, ярко. Там был укропно-чесночный суп в деревянной миске; круглые лепёшки, которые можно разломить пополам и положить туда внутрь что угодно, хоть ломтики колбасы, хоть кильку, хоть сыр; толстые ломтики брынзы с травами и чесноком; крупно нарезанные местные помидоры и сладкий перец с оливковым маслом; копчёная кефаль. На отдельном столике красовались бисквит с инжирным повидлом и огуречный лимонад.

Не успел я сказать: «Пожалуйте к столу», – как из-под него вылезла наша дочь и не без страха воззрилась на пришельца.

– Что надо сказать? – вкрадчиво поинтересовался я.

Дратуйте, – промямлила она.

В четыре года некоторые слова до сих пор представляли для Альбинки трудность. Кроме того, она была изрядной неряшкой, явно предпочитала игры в куклы изучению букв и цифр, и в неё невозможно было ни в каких обстоятельствах впихнуть рыбу – дело кончалось такими истериками, что дом дрожал. Ко всему прочему она, белобрысенькая и зеленоглазая, была совершенно не похожа на нас с женой. Тем не менее, меня охватила гордость за неё, как незадолго до того – за Розу.

– Здравствуй, девочка, – поздоровался наш гость, наклоняясь к ней. – Как тебя зовут?

– Альбина.

– Сколько тебе лет, Альбина?

Сетыре с половиной.

И Тимофей Меросин, видимо, решив, что задал все необходимые вопросы, выпрямился.

– Прошу к столу! – воскликнул я, не давая наступить неловкой паузе. А она бы точно наступила, это я ощутил ясно.

 

Еда оказалась просто великолепной. Я хотел есть, и мне было жарко, а все блюда были вкусными и прохладными. Я отдал должное всему, что было на столе – и супу, и лепёшкам, и брынзе, и ароматным овощам, и рыбе. Альбинка помалкивала, но аппетит говорил за неё – она съела две тарелки супа и целую лепёшку. Наш гость молчал тоже. Однако, в отличие от Альбинки, он аппетитом не отличился. Сухо глядя перед собой, он опустошил тарелку супа, съел пол-лепёшки и три ломтика сбрызнутых оливковым маслом помидора. Когда мы перешли к сладкому, на его лице вновь ничего не отразилось.

– Как же вам здешняя кухня? – не утерпел я.

– Очень, очень, – равнодушно сказал он. – Действительно экспонат. Моя благодарность талантливой хозяйке.

На горизонте опять замаячила неловкая пауза, но на этот раз Тимофей Меросин лично не дал ей наступить, оглядевшись и сказав:

– Замечательный шкаф, я сразу его заметил. Наверное, ручной работы?

Шкаф действительно был ручной работы, как и почти вся мебель в гостиной. Она досталась нам от прежних хозяев в неважном состоянии, но мы, движимые смутным ощущением, что и оба кресла, и шкаф, и стол, за которым мы сидели, вещи довольно ценные, решили их восстановить. Вызванный краснодеревщик развеял эти романтические подозрения, сказав, что мебель это вполне обычная, но мы всё равно её обновили. И теперь нашу гостиную украшал замечательный гарнитур, будто бы сделанный из чёрного дерева.

Я рассказал эту историю, одновременно поглядывая на пришельца. Он выслушал меня очень внимательно, но лицо его оставалось неподвижным. Наконец моя умная Роза, чувствуя, что положенного светского разговора, даже самого краткого, не получается, отправила нас обоих работать. Что касается Альбинки, то она незамедлительно вновь забралась под стол.

 

Когда мы с Тимофеем Меросиным принялись за дело, моя смутная растерянность, что было появилась, исчезла. Он старательно вычитывал вместе со мной макеты контрактов, подчёркивал их плюсы и минусы, выдвигал свои предложения и выслушивал мои. Он вставил немало очень интересных ремарок, выдававших его богатый опыт и наблюдательность. Словом, он почти оживился. Мне даже показалось, что на бледном лице гостя показался призрак румянца. Однако когда я сказал, что нам пора сделать перерыв, – мы трудились к тому времени уже больше двух часов, – он мигом пропал. Он вновь посмотрел на меня скучными глазами, сложив на коленях красивые, почти аристократичные руки.

Я сказал:

– Жара уже спала. Пойдёмте-ка наружу, я покажу вам сад.

Мною двигало уже откровенное желание расшевелить его и, когда мы вышли, я на мгновение ощутил вспышку восторга, в которой была мысль: «Да! Да, он не устоит».

 

У нас прекрасный дом. Зимой в нём тепло, летом, как теперь, прохладно. Он просторный, в нём хватит места не только для нас троих, но и для ребёнка, что родится будущей весной. Он выстроен на совесть, и ему нипочём никакие катаклизмы, которые иногда случаются в здешнем климате. Однако именно после того, как мы, подробно осмотрев дом, вышли в сад, мы с Розой решили, что хотим жить и растить детей именно здесь.

Садик этот крошечный и по красоте просто фантастический. Незнающий человек с трудом найдёт узенькую дорожку между клумб всех форм и размеров, что усеивают его. На клумбах растут розы, по пышности и аромату напоминающие пионы – алые, белые, оранжевые, сливочно-жёлтые, коралловые и бордовые. Ещё там есть фиалки, лиловые и пёстрые, похожие на мордашки, бело-розовые маргаритки, настурции и ноготки. У самого забора расположились рядами амариллисы, а в уголке – гигантский куст жасмина, почти полностью покрытый огромными белыми цветками. За ними едва были заметны колкие тёмно-зелёные листья растения...

Когда мы обошли садик, я с откровенным нетерпением взглянул на Тимофея Меросина – как-то ему нравится это чудо? Он стоял с таким видом, будто я демонстрировал ему пустую парковку.

Заметив мой ошарашенный взгляд, он заметил:

– Прелестный сад. И в каком порядке вы его держите! Кстати, погода меняется.

Что было правдой. Воздух застыл снова, как и тремя часами ранее, но это было не затишье во время жары, а затишье перед бурей. Небо обложили облака, желтоватые, как зубы курильщика. Но я всё же надеялся, что пронесёт, иначе как же этот субъект сможет уехать? В бурю на пароме передвигаться невозможно.

 

Увы, моим надеждам не суждено было сбыться. К тому времени, как мы одолели последний контракт, началась даже не гроза, предсказанная гостем, а тот самый катаклизм, из тех, что дому нипочём. Ветер завыл как привидение, а звук моря из мягкого рокота превратившийся в свирепый рёв.

Храбрая моя Роза сумела соблюсти политес, правдоподобно изобразив радость по поводу того, что гость остаётся на ночь. Впрочем, это было отчасти понятно – не ей сидеть рядом с ним, не ей смотреть в его равнодушное лицо, не ей выдумывать вопросы, на которые он будет отвечать односложное, и которые нельзя не задавать, ибо невыносимо в тишине с таким человеком. Однако выбора у меня не оставалось, и после ужина мы с ним устроились в моём кабинете. Дабы слегка смягчить пытку, я включил проигрыватель и достал бутылку коньяку. У меня было много пластинок и другие напитки, но я не стал задавать ему никаких вопросов – прекрасно понимал, что ответом будет рассеянное: «Что угодно».

Крепкое спиртное, выпитое почти без закуски, слегка затуманило мне голову и облегчило душу. В итоге ситуация вскоре начала казаться мне почти забавной – вокруг бушует ураган жизни, качая людей-деревья, а среди него, словно скала, стоит господин Тимофей Миросин! И мне такого развлекать! Тут же я сообразил, что совсем необязательно задавать ему какие-либо вопросы, можно просто болтать самому. Ему же всё равно!

И я принялся рассказывать ему о том, как мы делали ремонт. Расчёт мой был таков, что история это длинная, и её должно хватить часов до девяти. А там начнутся приготовления ко сну, жена начнёт стелить ему постель на диване, я – искать пижаму, и в этой суете я забудусь. А к утру он уедет, и мы, скорее всего, никогда уже не встретимся.

Занятый одновременно своими мыслями и рассказом о том, как выстилался пол, я не заметил, что он что-то говорит.

– ...странной...

– А? – я ухмыльнулся, перед моими глазами плавал оранжевый коньячный туман. – Вы что-то сказали?

– Я сказал, что моя манера поведения, видимо, показалась вам странной. Прочие люди не обращали на неё особого внимания, – может, потому, что я не проводил с ними много времени, – а вот вы явно обратили. И если вам любопытно, я мог бы пояснить, что к чему. Это я могу сделать.

Коньячного тумана как не бывало. Я оказался трезв как стёклышко.

– Да! – прошептал я с величайшим облегчением. – Чёрт подери, да! Объясните ради бога, что с вами такое?

Тимофей Меросин улыбнулся холодной снисходительной улыбкой и сказал:

– Дело в том, что у меня нет способности ощущать горе и радость. Я избавился от неё по собственной воле.

 

 

*   *   *

 

Я по-прежнему находился в одном доме с женой и дочкой, и на одном острове с массой других людей... но в то же время мне вдруг показалось, что мы остались с Тимофеем Меросиным одни если не во всей стране, то, как минимум, на всей цепи островов.

– Но... как? И зачем?

– Гм... Думаю, мне лучше просто рассказать всё сначала. Если после моего повествования у вас останутся вопросы, я отвечу на них дополнительно. Согласны?

Я кивнул.

Тимофей Меросин поставил рюмку на столик, откинулся на спинку кресла и так сидел некоторое время – манекен в мебельном магазине. Так прошло минуты две, и едва я захотел повторить вслух, что готов слушать его, он заговорил.

– Пять лет назад я жил в аду. Иначе состояние моих дел назвать было невозможно. Я засыпал в слезах и в слезах просыпался. За что ни возьмись – везде мрак, везде непроглядный ужас. Начать с того, что внушительные долги моего отца, деляги-неудачника, после его смерти перешли на меня, и его кредиторы показывали себя людьми с изрядными связями и при этом, скажем так, нетерпеливыми. Не проходило и дня, чтобы мне не звонили, не пихали бумаги в почтовый ящик и не барабанили в дверь. Дело шло к суду, во время которого могли отобрать единственное жильё. Заработать деньги на то, чтобы отдать долги, я не мог, потому что ухаживал за матерью – она болела деменцией, и недуг быстро прогрессировал. При этом она, как и прежде, оставалась кипучей натурой. Что выливалось в попытки сжечь документы, выбрасывание на улицу ключей, выкручивание ручек у плиты, нежелание пользоваться унитазом и надевать памперс, истерики и множество других вещей. Попытки уложить её в психиатрическую больницу ничем не увенчались – более того, когда я позвонил туда в третий раз, на меня накричали: «Прекратите нас донимать, мы ничем помочь не можем!» – и бросили трубку. В диспансерах было всё занято, а нанять сиделку я не мог по недостатку средств. Так я и бился как рыба об лёд, разделываясь с поминутными задачами, – одеть мать, ответить на письма от нотариуса, – и откладывая глобальные. А потом случилась, что называется, вишенка на торте. Как-то раз мать, когда я пытался одеть её, вдруг начала царапаться и попала мне по родинке на шее. Я не обратил внимания, заклеил пластырем и всё. Не до родинок мне было. Но потом, как-то раз, бреясь, я заметил, что вид у неё неважный. Она разрослась, стала бугристой, и при прикосновении слегка саднила.

Еле-еле я упросил соседку присмотреть за матерью и помчался в больницу. Там доктор, едва взглянув на мою родинку, усадила меня на стул и сказала, что дело моё нехорошее. Совсем нехорошее. Потом она выдала мне направление. Я взял его и пошёл.

Мне, конечно, надо было немедленно идти домой, но вместо этого я завернул в какое-то кафе, где ничего не мог купить. Мне угрожали коллекторы, я мог очутиться на улице по вине отца. Мать, как некогда Мопассан, превратилась в животное, и никто не хотел мне помочь. Вдобавок я схлопотал рак кожи. Я положил голову на стол, смутно надеясь заплакать, но не смог. Я не представлял себе, как всё было бы хорошо, если бы не было долгов, а мы с матерью были бы здоровы, нет – никаких подробностей. Мука, в которой я варился, достигла точки кипения. И я страстно пожелал одного – чтобы она кончилась.

И тут кто-то отодвинул стул напротив меня и сел. Я поднял глаза, собираясь рявкнуть, что столик занят... и увидел её.

Манекен в кресле прикрыл тускло блестящие, как стеклянные шарики, глаза.

– Лет эдак двадцати, небрежный конский хвост, жёсткая линия рта, клетчатый сарафан, сумочка на плече, диковатый взгляд больших глаз... Будто бы ничего особенного. А оно было, особенное. Я сразу это уловил. Потому и не стал ей грубить.

Она улыбнулась мне, и мы заговорили.

«Расскажите, что у вас случилось», – до странности низким голосом попросила она.

Я обрисовал ей ситуацию во всех подробностях. Словом, рассказ был длинный, но всё время она смотрела мне в глаза и ни разу не моргнула. А потом она мягко уточнила:

«И вы бы хотели просто больше не страдать. Не огорчаться. Вообще потерять такую способность. Верно?»

«Да. Всё так».

Она отвела глаза, и в этот момент я испугался, что всё придумал. Что она – самый обычный человек, может, учится на психолога или священника и вот так вот практикуется – ходит по улицам, высматривая людей, которым явно плохо, а потом начинает твердить, что надо просто улыбнуться, и дела пойдут на лад; или поблагодарить господа за то, что он тебя так мудро наставил! Честное слово, кукарекни она что-то такое, я бы её ударил.

Но не успел я этого всего додумать, как она сказала, по-прежнему глядя в сторону:

«Это мы можем сделать. Только есть одна закавыка».

«Какая?» – с облегчением спросил я.

«Видите ли, печаль – это особенная эмоция. В отличие от других – гнева, страха, отвращения, надежды, раздражения – она парная. Парная с радостью. Лишившись способности страдать, вы лишитесь возможности радоваться тоже».

«Да? Понятно».

«Вы готовы на это пойти?»

«Готов», – сказал я. И ни единой мурашки не пробежало у меня по спине. Ни тени волнения, ни страха. Всё ощущалось совершенно правильным, естественным даже, как в магазине. Вы готовы заплатить за спички, консервы из тунца и хлеб? Готов, конечно.

«Очень хорошо. Только прежде чем составить контракт, мне придётся пойти посоветоваться. Ситуация очень нестандартная. Сами, наверное, понимаете – чаще всего люди хотят что-то получить, а не от чего-то избавиться».

Я снова встревожился:

«И как долго вас не будет? У меня очень мало времени, и...»

«Недолго. Как раз успеете съесть ваш обед».

Не успел я убедиться, как ко мне сзади подошёл официант с подносом. На нём был суп, куриная ножка с рисом, салат и даже чай с тминным кексом – словом, всё что полагается! И это после сиденья на хлебе и воде – или даже стояния, поскольку с матерью было не присесть. Пока я поражался происходящему, особа в клетчатом уже успела исчезнуть.

Тимофей Меросин посмотрел в окно, в которое хлестал дождь, и добавил:

– Думается мне, клетка – это вроде униформы для их братии.

Я пожал плечами – отчасти оттого, что, правда, не знал, отчасти оттого, что они немели.

– Так вот, – продолжил он, – я смёл обед мигом. Кстати сказать, это была последняя еда, от которой я получил удовольствие. Теперь я, скажем так, не ем, а питаюсь.

– Я заметил, – пробормотал я.

– И когда я проглотил последний кусочек кекса, она снова появилась. Снова беззвучно и незаметно. Она с улыбкой запустила руку в свою сумочку и вытащила два листа плотной белой бумаги. Один она положила передо мной. Это и был наш контракт, очень короткий, буквально три пункта. Там было просто записано то, что мы с нею обговорили – что меня обязуются лишить способности страдать, и что я осведомлён о своей грядущей неспособности также и радоваться. Я сказал, что готов подписать контракт.

– Кровью?

– Совершенно верно. Она достала из бархатного мешочка нечто вроде одноразового скарификатора для забора крови из пальца, только он был не пластиковый, а из жёлтого металла, будто золотой. Она проколола мне палец – я ничего не почувствовал при этом – и показала на квадратик, под которым значилось моё имя. Был там и другой квадратик, под которым значилось «Официальный представитель». Когда я расписывался, он был ещё пуст.

«Не трудитесь, – сказала она, видя, как я давлю на свой палец; мне казалось, что крови показалось маловато. – Капли хватит на оба экземпляра».

Так оно и получилось. Потом я вернул ей обе бумаги, и она расписалась в них своей ручкой, золотой, как и её скарификатор.

– Вот и всё, – сказала она. – Контракт заключён.

Она могла этого и не говорить – я понял сразу.

Тимофей Меросин сделал глоток коньяка.

– Я не знаю, как описать это... Словно я присел после многочасового похода по магазинам. Или я выбежал из заполненного едким дымом помещения на улицу. Или выпил полный стакан холодной воды, придя с жары. Словом, предельное, фантастическое облегчение. А мук словно никогда и не было.

Я помнил, что у меня куча серьёзных проблем, требующих срочного решения. Но теперь горе не застилало мне глаза, я не бился головой об стену с мыслью, что всего этого не перенесу, а если и перенесу – то потом у меня уже не останется сил жить. Теперь я мог оценить всё объективно. Всё стало чем-то вроде сугроба на улице. Вы ведь не горюете, когда на вашем пути встаёт сугроб, вы его просто обходите. Я стал искать, как обойти мои сугробы. И нашёл.

Я нажаловался сразу в несколько инстанций за неоказание медицинской помощи больницей, и место для матери магическим образом нашлось. Далее я нашёл адвоката, что согласился отсрочить плату, и с его помощью сменял нашу с матерью трёхкомнатную квартиру на комнату в общежитии и «однушку». Три четверти цены последней пошло в уплату долга. Из четвёртой четверти я уплатил адвокату, а потом проедал, пока шло лечение. Я и теперь регулярно посещаю врача, однако злокачественных клеток у меня не было уже два года. Когда я узнал, что последний анализ совершенно чист, я отправился устраиваться на работу. Меня взяли, дела пошли на лад – ведь во время лечения я не страдал от мыслей, поправлюсь ли я, а если да, то насколько – а спокойно проходил дистанционный курс повышения квалификации и перечитывал учебники. Потом в качестве поверенного я приехал к вам на остров. Вот и вся история. Жду ваших вопросов.

Некоторое время я молчал – не могу сказать, как долго. Тимофей Меросин спокойно сидел в кресле, и я слышал его глубокое неровное дыхание. Видимо, он отвык так долго говорить.

– Где же были ваши друзья? – спросил я наконец. – Почему вам никто не помог, и в итоге вы пошли на такие меры?

И тут случилось странное. Гость распахнул глаза и вскочил:

– Друзья? Простите, а при чем тут мои друзья? – воскликнул он. – Что бы они могли тут сделать? Бросить все дела ради того, чтобы вытаскивать из шкафа мою мать и пробовать донести до неё, что в каше нет отравы? Отмывать мою квартиру от нечистот? Ходить по банкам, дабы узнать, не даст ли кто под честное слово больному раком безработному ссуду? Бегать по аптекам, доставая лекарства? Или они всем миром бы скинулись на то, чтобы собрать полмиллиона для моих кредиторов? Прямо как в фильме «Величайший подарок»! Прелестно! Рождественская классика!

И наконец-то он улыбнулся улыбкой, в которой было чувство – раздражение.

Походив немного по комнате, он медленно вернулся обратно в кресло.

– Я отвык от таких вспышек, – признался он. – Похоже на контрастный душ.

Тогда я задал следующий вопрос:

– Чем же вы занимаетесь в свободное время, раз ничто не доставляет вам удовольствия?

– Ну, у меня не так уж много свободного времени. Но я заполняю его спортом, дабы сохранить себя в форме, изучением иностранных языков и повторением курса математики старших классов, что очень полезно для службы и предохраняет от старческого слабоумия, – тут его слегка передёрнуло. Я не уверен, что он сам это заметил. – Ещё я читаю познавательную литературу, философские труды. У меня полное собрание сочинений Эпиктета, например.

– Зачем вы назвали свою мать животным?

– Это не я. Так было сказано о Мопассане.

– И о нём не надо было так говорить.

Тут мы замолчали. Тишина, прерываемая только шумом бури, внушала ужас. Я смутно надеялся, что, может, Роза загремит на кухне посудой, или Альбинка что-нибудь крикнет, но так ничего и не прозвучало.

Наконец я с усилием сказал:

– В общем, получился эпизод гаражной распродажи. Вы совершили сделку, чтобы от чего-то избавиться.

И снова на лице Тимофея Меросина появилась пустая улыбка.

– Забавное сравнение! Но да, по сути вы правы.

– Значит, вам что-то должны были дать взамен, верно? Мелочь какую-нибудь. Или вам хотя бы об этом нельзя говорить?

– Нет, можно. И вы правы насчёт первого. Глядите, как я теперь умею.

С этими словами он взял со стола... [👉 продолжение читайте в номере журнала...]

 

 

 

[Конец ознакомительного фрагмента]

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в апреле 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

Номер журнала «Новая Литература» за апрель 2022 года

 

 

 

  Поделиться:     
 
508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Мебельный центр на востоке Москвы. . https://bettingcafe.ru/bookmakers/
Поддержите «Новую Литературу»!