Рекламist

Шефу стукнуло пятьдесят. Вообще-то, ему исполнилось, но все утверждали, что именно стукнуло. Он и вправду поначалу ходил как пришибленный, а потом смирился. Сказал Карпиной:

– Вот мне полтинник, а не верится. Кстати, как я выгляжу?

– На все сто! – Брякнула Светка.

Тогда он объявил, что приглашает всех сотрудников в клуб. Принял позу римского императора и провозгласил:

– Я проставляюсь!

И все огорчились, потому что теперь надо было ломать голову по поводу подарка. Гудман тут же заявил, что никуда не пойдет.

– Он меня обидел, – объяснил Лева. – Вызвал вчера к себе и соплями забрызгал.

– Не специально же, – вступилась Карпина.

– Не защищай.

– Болеет же человек. И жена уехала в Бразилию.

– Отдыхать?

– Ясно – не работать. Они с ней поругались. Шеф сказал – «посрались в хлам». А он напрягся. Надо расслабить.

Гельфанд оживился:

– Идеи кончились? Заперло? «Пурген»! – и из тебя поперло! Подарим слабительное. Устроим оживляш!

Деревьев махнул рукой:

– Пошляк. Я могу написать его портрет. Обнаженку.

– Представляю себе комод, а из него торчит маленький ключик, – захихикала Карпина.

– Все вы тут пошляки, – обиделся Деревьев.

Бекетов предложил:

– У меня есть знакомый композитор. Пусть он песню для Шефа напишет. Он и стихами балуется. По дружбе выйдет недорого.

Все согласились. Вечером Бекетов привел композитора в офис. Карпина тут же влюбилась, а Деревьев увял. И было отчего: композитор до боли напоминал белокурого красавчика Сергея Есенина. Правда, излишняя манерность и высокий тенор частично разрушали внешний образ, но, с другой стороны, кто знает, каким Есенин был при жизни?

– Сразу видно: бездарность, – резюмировал Деревьев.

– Он для мясокомбината корпоративный гимн написал, – с гордостью парировал Бекетов, и тут же процитировал: «Мясники, мясники, все в кровище мужики!..»

– Какой кошмар, – сказал я.

– А по-моему, прикольно, – возразила Карпина. – Как вас зовут?

– Юлиан, – сладко пропел Есенин.

– Он еще и Юлиан, – с ненавистью передразнил Деревьев.

– Юлик пишет для рекламы, – тараторил Бекетов. – Ролик туалетного освежителя видели?.. Ну вот!

– Что-то не припомню там музыки, – вредничал Деревьев.

– Да ты вообще глухой! – раздражался Бекетов. – Там в ритме вальса пшикает баллончик.

– Прикольно! – вторично восхитилась Карпина. – Нам как раз с композиторами не везло. Можно посотрудничать.

– И сколько стоит этот гений туалетов? – съязвил Деревьев.

– Полтинник с носа, и песня зазвучит? – Бекетов вопросительно посмотрел на Юлиана. Тот кивнул.

Деревьев напрягся, подсчитывая убытки:

– Да я за такие бабки Чайковского воскрешу!

– Жмот, – заявила Карпина. – Лично я – за! Женька, что ты молчишь?

Я пожал плечами:

– Да мне как-то все равно.

– Пусть пишет, – сказал Гудман. – Только чтобы нот побольше.

– И прикольнее, – вставила Карпина.

– Смени пластинку, – буркнул Деревьев.

Бекетов поставил задачу:

– Шеф у нас нормальный, с чувством юмора. Не сказать, чтобы сволочь, скорее, наоборот. Музыку уважает. Когда добрый, даже поет.

– Что поет? – спросил Юлиан.

– Марши вермахта. Сам слышал. Так что музон должен быть резкий и терпкий, чтоб бил наповал.

– Ты ему про свой запах не рассказывай, – встряла Карпина. – Юлик, напиши… Можно на «ты»?.. Напиши в стихах его человеческую характеристику, чтобы стало понятно, как мы к нему относимся.

– А как вы к нему относитесь?

– Херово, – злобно молвил Деревьев.

– Не сбивай автора! – возмутился Бекетов. – Мы относимся к нему как к источнику благосостояния.

– Как к носителю геморроя, – добавил Гельфанд.

– Как к соплежую, – вставил Гудман.

– Короче, типичное начальство, – подвел итог Бекетов. – Все ясно? Песня должна быть готова послезавтра.

Юлиан снова кивнул. Мне показалось, мы его смутили. Но истинный профессионал всегда найдет достойный выход. По крайней мере, я так думаю…

Через день после обеда Шеф уехал на переговоры. Все собрались в его приемной. Бекетов светился от счастья:

– Это будет суперсюрприз! Юлик уже в пути. Везет диск. Песня записана!

Композитор вальяжно вплыл в помещение. Он выглядел как лауреат, отхвативший государственную премию. Достал из кармана диск:

– Готовы к прослушиванию?

Карпина закатила глазки в предвкушении. Гудман саркастически усмехнулся. Деревьев вздохнул. Гельфанд потер руки. Бекетов воскликнул:

– Йес, маэстро!

Маэстро вставил диск в проигрыватель. Первые аккорды напомнили о реализации нацистами блицкрига, за ними последовала шокирующая барабанная дробь, как перед расстрелом и, наконец, зазвучали слова. От первых же строк я едва не лишился дара речи. Певец, следуя истеричным интонациям фюрера, по-рэпперски внушал:

Наш любимый Шеф – просто душка…

«Кто такая Простодушка?» – подумал я, и бросил взгляд на вытянувшиеся физиономии присутствующих. Солист, между тем, не унимался:

Припев, явно украденный из песни про «Черный бумер», безапелляционно утверждал:

Это безобразие повторялось несколько раз, рождая ассоциации с черной нечеловеческой неблагодарностью, переходящей в коллективную ненависть. И тут дверь резко распахнулась и на пороге появился Шеф. Его лицо полностью соответствовало услышанному: челюсть сотрясалась, усы топорщились, глаза подмигивали, пораженные нервным тиком. Бекетов метнулся в сторону проигрывателя и прервал прослушивание. Воцарилась финальная сцена «Ревизора». Шеф нарушил молчание первым:

– «Ах ты сволочь»?.. – Прошептал он, доставая носовой платок. – Это кто «ах ты сволочь»?.. Это я «ах ты сволочь»?!..

Бекетов подскочил к Шефу, и замямлил:

– Антисволочь, анти… Это сюрприз. Ода к юбилею.

Однако Шеф его не услышал:

– Я вам покажу «ах ты сволочь»! Совсем охамели! Всех разгоню! Вообще меня в хер не ставите! Да таких как вы в Москве – «пучок – десять копеек»! Кто написал эту дрянь?

Бледный композитор сделал шаг вперед.

– Кто это? – пренебрежительно спросил Шеф.

– Автор, – растерянно пробормотал Бекетов.

– Сам ты сволочь! – возопил Шеф, пуская сопли и поспешно сморкаясь. – Хрен вам, а не юбилей! Все вон отсюда! Работать!..

Весь вечер в офисе было тихо. Есенин испарился тут же, словно его и не было. Гудман уехал к Надежде. Деревьев с Гельфандом забились в монтажную, откуда предпочли не вылезать. Бекетов сидел на кухне и нервно грыз ногти. Мы с Карпиной явно мешали ему думать. Я спросил Бекетова:

– Что же ты, проконтролировать не мог?

– Какой контроль? Он – мастер. Вон какую музыку пишет, – отмахнулся Бекетов.

– А по-моему, он вор. Слизал тему с «Черного бумера».

– Не придирайся. Это вынужденная цитата. Времени-то было мало!..

– А мне понравилось, – заявила Карпина.

– Это ты Шефу скажи, – ответил я.

– Да ну его. Тоже мне, юбиляр.

Бекетов решительно хлопнул себя по коленкам:

– Я исправлюсь. Сам облажался – самому и отвечать.

– Что ты опять задумал? – спрашиваю.

– Неважно.

– Не ходи к нему. И вправду ведь уволит.

– И не собираюсь. Будет ему подарок…

Спустя пару дней неугомонный Бекетов снова всех собрал в приемной Шефа. Загадочно щурясь, извлек из дипломата керамическую фигурку в виде толстого мужика в коричневом пальто, на котором желтыми буквами было написано: «ШЕФ». Мужчина явно смахивал на приблатненного «нового русского» с характерной распальцовкой. К тому же, у него отсутствовали усы.

– Ну, как? – спросил Бекетов.

– Допустим, на это Шеф не обидится, – сдержанно ответил Гудман.

– Не факт, – сомневался Гельфанд.

– Не похож, – капризничала Карпина. – Шарм не тот.

– Шарм будет. Мой креатив не подведет.

Он явно ждал появления Шефа. Наконец, дверь в приемную открылась.

– Что-то опять? – многозначительно спросил Шеф, надвигаясь на Бекетова.

– С юбилеем вас, – ответил тот, указывая на фигурку, и вновь полез в дипломат. Шеф придирчиво осмотрел «нового русского», но ничего криминального в нем не обнаружил.

– Спасибо, – облегченно выдохнул Шеф.

И тут Бекетов извлек из дипломата нечто стеклянное и фаллообразное.

– Что это? – спросил Шеф, бледнея.

Бекетов пафосно возвысил голос:

– Вы утверждаете, что никто вас в хер не ставит. Это категорически не так. Сей стеклянный символ плодородия и силы, что выдул мой друг из Гусь-Хрустального, как нельзя лучше отражает наше уважение к вам как к человеку и начальнику! – И решительным движением Бекетов накрыл фигурку стеклянным членом. – Вот!

Все обалдели. Внутри стеклянного фаллоса Шеф – точнее, его олицетворение, – смотрелся столь же нелепо, как балерина в скафандре.

– Кстати, насчет члена, – рискованно продолжал Бекетов. – В советской энциклопедии слова "член" как пенис, не существует. Там есть Чкалов, снова Чкалов, но уже город, затем Чкаловск, потом певица Чкония, следом – член, как дифференцирующее служебное слово, и наконец – член семьи. А члена нет. Сразу членистоногие. Отбросим предрассудки! Воспоем уважение!

– Он, гад, еще и подготовился, – шепнула Карпина.

– Нет, я когда-нибудь вас всех уволю, – процедил Шеф. Тем не менее, было видно, что он оттаял. – Ладно. Вечером не расходитесь. Я проставляюсь.

– С юбилеем вас! – радостно защебетала Карпина.

– С полтинничком! – добавил Савка Гельфанд.

– Нам причитается премия? – схохмил Бекетов, получив в ответ:

– Не наглейте…

Праздник удался. А керамический «новый русский» так до сих пор и стоит внутри члена, шокируя неискушенных заказчиков. Шеф по-детски им гордится, каждый раз повторяя:

– Отбросим предрассудки…