Третий ряд, семнадцатое место

16+

 

Купить в журнале за март 2020 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 1 час | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

 

Берём сахар, смешиваем чуть с водой и топим в ложке на огне конфорки. Он быстро темнеет, густеет, вываливаешь его на тарелку большими каплями, и, пока остывает, греешь на ложке новую порцию жидкого сахара. Потом отдираешь от тарелки ещё горячий леденец и, обжигаясь, облизываешь. Смотришь на Маринку, которая тоже обжигается, хрустит и постанывает от удовольствия. Быстро убираем за собой.

Маринка живёт в коммуналке – вчетвером в одной комнате, а в двух других – соседи и старенькая баба Дудя. На кухонном подоконнике в банках с водой рассажены луковицы. Они уже давно дали длинные прямые зелёные стрелки – наглые, как всё молодое, вылезшие из унылого репчатого лука. И нам с Маринкой кажется, что это и есть два полюса жизни, начало и конец – варить леденцы, липнуть пальцами к одежде и пахнуть жжёным сахаром, а потом, через несколько десятилетий, рассаживать по банкам лук, чтоб он мягчел, худел от старости и выстреливал напоследок зелёными стрелочками.

– Ты знаешь, – вполголоса говорит Маринка, отдраивая от застывшего сиропа плиту. – Баба Дудя этот лук, зелёный, не ест.

– А зачем он ей тогда?

– Не знаю… может, ей нравится жизнь?

– Жизнь? Как это?

– Ну да, выращивать самой что-то живое – что растёт и движется. Она молодостью подпитывается. Как вампирша.

Немного становится страшно. Маринка – красивая, добрая и умная, она старше меня на два года, и я люблю её по-настоящему, я в неё будто даже влюблена. Мы с ней перелистываем её девчачий дневник – толстую тетрадку в клеточку, с вырезками из журналов, цитатами мудрецов и анкетами для подружек. «Белый лебедь, белый пух, не влюбляйся сразу в двух». А в конце тетради – тексты популярных песен. «Кленовый лист, кленовый лист, ты мне среди зимы приснись…»

Маринка достаёт из ящика письменного стола шкатулку со своими драгоценностями и дарит мне оттуда два чудесных колечка. Потом открывает крышку пианино, которое занимает половину комнаты. И я будто оказываюсь в зале Консерватории, а Маринка – на сцене, сидит прямая как струна, играет «К Элизе» Бетховена и его же «Лунную сонату». Я смотрю на неё и восхищаюсь, какая же она прекрасная и талантливая, и какие у неё длинные худые пальцы, и как это она производит на свет такую волшебную музыку, от которой хочется плакать и всех обнимать, и даже бабу Дудю с луком… И я потом, конечно, тоже выучу «К Элизе» и «Лунную сонату», и буду играть, и плакать, и любить мир, родивший Бетховена, а чуть позже Михаила Боярского и Маринку.

И мы выбегаем на улицу, быстро-быстро вниз по лестнице с четвёртого этажа. Мы делаем секретики – у нас есть вкладыши от жвачек, пара конфетных фантиков, пёрышко и бусинка, и надо найти бутылочные стёклышки, потом под деревом положить в ямку секретик, прикрыть стёклышком, присыпать сверху землёй, травкой с корнями, чтоб никто не заметил, но запомнить, не забыть, где закопали. Чуть погодя – старые секретики проверить, слегка пальчиком раскопать, посмотреть, что там – как в частичку калейдоскопа заглянуть.

А Маринка уже начала тополиный пух жечь, я с другой стороны двора – жгу ей навстречу. Пушистый пух покрывает лёгкой вуалью землю, скапливаясь у бордюров белоснежными сугробами, и сгорает моментально, огонь бежит по этому покрывалу как живой… через несколько минут наши два огня встречаются, целуются, обнимаются, потом разочарованно крутятся на месте, осматриваются и исчезают.

И мы с Маринкой бежим к качелям – если раскачиваться сильно-сильно, то можно солнышком перевернуться вокруг перекладины. Маринка длинная и худая, у неё тонкие, прямые ноги – они тянутся наверх, к небу, к самой Маринке, которая там наверху, на качелях, хохочет, раскачиваясь всё больше и больше, и делает переворот. Маринка бесстрашная, такая же бесстрашная, как и красивая. Я любуюсь ею и страшно горжусь, ведь я её младше, а из всех детей нашего двора на Таганке она выбрала в подружки меня. И только мне она позволяет называть себя Маринкой. Потому что, на самом деле, она Марианна:

– Марианна, не Маша, не Анька, не Маринка, а Ма-ри-ан-на, – но это она говорит не мне, а всем остальным.

А вот уже мы прыгаем в резиночку. Если нет третьего, то можно и с деревом прыгать. Пропускаешь ствол внутрь резиночки, завязываешь узел, одна встаёт напротив дерева, резиночка натягивается, другая прыгает. Первые – лёгкие, вторые – лёгкие, третьи – сложнее, четвёртые – только для нас с Маринкой, а ведь есть и пятые. И даже пятые, которые гораздо выше нас, мы прыгаем. Мы прыгаем и прыгаем, и когда приходят другие девочки, они понимают – мы прыгаем лучше всех. Если мы с Маринкой в паре, то нас не победить. Девочки стоят грустные и не могут дождаться очереди, потому что когда мы с Маринкой одно целое, то игра без перерыва.

– Мне в булочную, – спохватывается Маринка, и мы бежим через дорогу, в булочную на углу. Она покупает хлеб, а я нюхаю булочки. Они лежат на больших деревянных поддонах, чуть наклонённых к покупателю, и хлеб с булочками всегда скатываются к ближнему бортику. Хлеб свежий, его только привезли, когда он тёплый, то пахнет так вкусно – рогалик, булочка за девять копеек, мамина любимая ржаная лепёшка, которую обычно она ест медленно, запивая кефиром. Чёрный круглый хлеб с небрежной прорезью-корочкой пахнет особенно, будто воображает перед белыми батонами… Маринка покупает хлеб и булочку за девять копеек, которую ломает пополам. Одну половину кладёт в авоську с хлебом, другую ломает ещё пополам и бо́льшую часть отдаёт мне:

– Ешь! Вкусно!

У лета есть вкус – сладкой, тёплой булочки с изюмом. Мы идём по пыльной улице, пахнущей тёплым хлебом, и молчим, иногда улыбаясь друг другу. Лучше Маринки нет на свете.

И во-от осень. Дома открываешь кран, мочишь пионерский галстук, намыливаешь, стираешь пару секунд, споласкиваешь, выжимаешь в кулаке и получается такой тёмно-красный мятый шарик. А утюг уже включён. Достаёшь из шарика уголочек галстука и кладёшь на него острый носик утюга. Утюг медленно продвигается по мокрому шёлку, который шипит и пыхтит, расправляясь и превращаясь на глазах в гладкую, гордую, без единой морщинки ткань алого цвета – совершенно сухую. Утром повязываешь так, чтобы узелок был целый, безо всяких складочек, и, не застёгивая куртки, бежишь на улицу. Шапку в портфель, рейтузы стянула ещё дома, свежий утренний ветер поднимает кончики галстука и надувает его сзади как маленький гордый парашют. Бежишь, стараясь наступить на сухие листья, они хрустят и распадаются, как распадаются последние тёплые дни. Осень пахнет листьями, свежими прокрашенными стенами школы, дождём и новыми сапогами, за которыми отстояли, потому что их «выкинули».

Первого сентября особенно весело и долгожданно в школе – все высокие, изменившиеся и чудны́е, внезапно взрослые, неуклюжие, стеснительные. Но мы болтаем минут пять, и все снова превращаются в себя, будто не вырастали и не взрослели за лето.

После уроков мы с Наташкой – моей вечной школьной подружкой – едим мороженое. Ягодное (щербет), эскимо, ленинградское, крем-брюле и самое вкусное, «Лакомка». Но оно и самое дорогое, по двадцать восемь копеек, поэтому мы покупаем «Эскимо», за двадцать. Мы идём обратно и болтаем – обо всём, что может прийти в голову, что видим, чувствуем, переживаем, представляем, о чём другим молчим. Жаль, денег нет. Так хочется ещё глазированных сырков и хрустящего картофеля «Московский», с девочкой на пакетике.

Зима не пахнет, зиму ощущаешь и слышишь, она звучит. Нудные и одновременно уютные скребки широкой железной лопаты дворника, убирающего снег часов в пять утра. Ты просыпаешься от этих звуков, слушаешь, затаившись, потому что боишься прогнать сон, переворачиваешься и сладко засыпаешь, понимая, что ещё часа два, наверное, можно спать – самых сладких и глубоких сонных часа.

Утром невозможно выбраться из тёплой постели, каждый раз совершаешь этот подвиг, опускаясь голыми ногами на пол. Одеваешься долго, потому что зима и надо не замёрзнуть, а потом идёшь в темноте, холод сковывает щёки и голову, которая никак не может понять, зачем в ночи куда-то идти. Зима звучит шагами по снегу, он трещит, хрустит, скрипит громко, громче, чем должен. Папины шаги звучат уверенно, твои – слабее и чаще, и в тишине они поют дуэтом, получается песня морозного снега – хрящ, хрящ, хрящ-хрящ.

Дети на санках едут в садик, и иногда зима звучит неожиданно резким скрипом железных полозьев по асфальту, но потом санки переезжают в снег и тихо-тихо укатываются вслед за фигуркой молодой мамы в пальто. Малыш сидит на голубом в клеточку фланелевом одеялке – в коричневой шубке, чебурашковой шапке, поверх которой ещё замотали шерстяную бабушкину шаль. Малыш сидит неподвижно, как китайский божок, так как двигаться нечем, и он боится свалиться в сугроб, если мама чуть резче потянет на себя верёвку.

Первый урок всегда проходит тихо, за окно ещё темно, все досыпают с открытыми глазами, и только учительница вечно бодрая. Учителя, может, вообще не спят никогда? К концу урока светает, в классах выключают свет, и школа просыпается. После уроков никто не расходится, портфели – в кучу, а сами – на ледяную горку, раскатываем её до отражения неба, и играем в «Царь горы». И набиваем шишки так, что искры из глаз. Оказывается, искры из глаз, и правда, летят.

Приходишь домой, раздеваешься, рассыпая вокруг себя снег, забравшийся в сапоги, за шиворот, в рукава. На шерстяных варежках застыли льдышки, волосы мокрые, щёки горят, пальцы заледенели. Кладёшь варежки на горячую чугунную батарею и на несколько секунд прижимаешь к ней руки – сначала ничего не чувствуешь, потом тепло растекается от кончиков пальцев выше по рукам и дальше, дальше… Дома особенно уютно, когда на улице такая белая зима.

Весна пахнет просыпающейся природой, слепящим солнцем, поёт капелью и птицами. Мы бежим вдоль ручейков, освобождая их от веток и листьев, пуская щепки и палочки – чья первая доплывёт до финиша. Весна пахнет зелёными бананами, они лежат, укутанные в газету, в тумбочке, и трогать их нельзя до дня рождения. Но ты проверяешь каждый день, а вдруг уже созрели, и всё-таки съедаем их как-то вечером ещё твёрдыми, не дождавшись дня рождения и гостей, и потом вяжет рот. Но какие же вкусные бананы, лучше любых фруктов!

На кухне всегда включено радио, и утром задорный голос зовёт: «Здравствуйте, ребята! В эфире «Пионерская зорька»!». Пока быстро завтракаю, мама заплетает косички, потом выбегаем с папой и портфелем из дома и в школу – пересекая парк Прямикова, Таганскую улицу, мимо суда, вдоль кирпичной красной стены...

«Дальше я сама, не провожай!» Папа пытается возразить, но я настаиваю – за гаражами тропинка, по которой идут одноклассники, живущие рядом со школой. Они идут одни, без родителей. А я чего ж, маленькая? Я ж вот только что стала на год взрослее!

А потом Первомай. Ты особенно не понимаешь, что празднует страна, но чувствуешь, что это радостный и счастливый праздник. В руках искусственные гвоздички, шарики и флажок, мы идём вместе со всеми, с тысячами таких же весёлых и весенних людей и вскоре входим на Красную площадь. А там кричат в репродуктор: «Да здравствует Первое мая! Ура, товарищи!». И все отвечают: «Ура-а-а!». И ты кричишь вместе с ними, с этими тысячами, ура-а-а, и потом опять ура-а-а, и опять, уже не зная, что там да здравствует, и это неважно, просто ура-а-а! Ура весне, ура людям, ура Красной площади, папе рядом, маме, которая дома готовит обед и пирог с вареньем. Ура, товарищи? Ура, конечно, тысячу раз ура!

И пахнет весна прошлогодними листьями, которые собираешь на даче, и первым костром с запеченной картошкой, и дачным домом, простоявшим восемь месяцев без людей и жизни, и открывшей дверь в новое лето.

И, кажется, это должно быть вечно – алый галстук, Маринка, горячие булочки, лимонные дольки, мамины красивые руки с красным маникюром, а ещё вырезанные из обувной коробки куклы и нарисованные для них бумажные платья, музыкальная школа, «курочка или петушок», пончики в сахарной пудре, новое метро, сироп «Сулутан», пивнушка, где папа пьёт пенистое разливное пиво, а мне покупает солёные сушки, зелёный «Тархун», кофейная жвачка, танцующие в солнечном луче пылинки, шоколадное масло, разноцветные и слипшиеся конфеты монпансье в железной круглой коробке, где можно хранить особо ценные вещи. Особо ценные – с запахом, вкусом и мелодиями детства.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за март 2020 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению марта 2020 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.