Ночь на мельнице

 

 

 

Не зажигая лучины, Анбал на ощупь пробирался по тёмной опочивальне своего господина. Найдя руками висящую на стене икону Божьей матери, он отсчитал от неё двенадцать ладоней влево и наткнулся на ножны с мечом, что принадлежал когда-то святому князю Борису. Тихонько сняв оружие со стены, он на ощупь же вышел из комнаты и закрыл её на ключ. Анбал – ключник великого князя, и потому может открыть либо закрыть любую дверь, через которую когда-нибудь проходит князь.

Около десяти заговорщиков собралось в небольшой клети, принадлежащей Анбалу, так что там было не то что яблоку, зёрнышку негде упасть. Все ждали ключника. Яким в нетерпении постукивал себя рукояткой плети по сапогам, Пётр шумно дышал и чесал руки о колючую бороду.

– Ну, где он там ходит!? За это время можно три раза туда-обратно сбегать, – проворчал кто-то.

– Так ить не бегает он, а крадётся. Чуешь разницу? – ответили ему.

Открылась дверь, и спор прекратился.

– Вот он, меч княжий, – сказал Анбал, кладя оружие на стол. – Токмо всё равно я не понял, зачем такие предосторожности. Князю-то, почитай за пятьдесят давно, а вы все на стариков мало похожи.

– Молчи про то, чего не знаешь. Он в походе рождён, в кольчужную пелёнку обёрнут, копьём грамоте учен. Что с того, что он стар? Руки долго любимое дело помнят. Во всяком случае, отрубленные руки нам ни к чему.

– Сходил бы ты, вина что ль принёс. Нам тут до ночи сидеть, а компания какая-то не дюже весёлая подобралась… – обратился к Анбалу Пётр.

Ключник с оттенком неприязни посмотрел на заговорщика, но ничего не ответил и скоро принёс вина.

На небе уже давно взошла луна, когда в комнатёнку постучали.

– Кто там колобродит средь ночи? – деланно сердито спросил Анбал.

– Я это, Улита, открывай скорее.

Яким открыл дверь жене князя:

– Здравствуй, сестра. Что, засыпает он?

– Да, уже посапывает.

– Пора, – молвил Пётр и вышел. За ним последовали все прочие, кроме Улиты.

Князь услышал, как за дверью кто-то топает сапогами.

– Кто там? – громко спросил он и зажёг свечу.

– Прокопий, – после некоторого молчания донеслось из-за двери.

Прокопий был близким другом князя, и он сразу по голосу понял, что это кто-то другой. Он встал с кровати и потянулся к мечу, но не нашёл его на привычном месте. Ругнувшись про себя, князь стал обшаривать взглядом стены и углы. В этот миг раздался глухой удар. Он обернулся, и тут же дверь слетела с петель; в опочивальню ворвались злодеи с обнажёнными мечами. Князь повалил сильным ударом в солнечное сплетение первого, кто к нему сунулся. Не разобравшись в полумраке, несколько захмелевшие заговорщики закололи упавшего товарища, но скоро опомнились и напали на князя. Он долго отбивался врукопашную, но, наконец, упал, измученный ранами.

– Что я вам сделал?.. – всё вопрошал он, но быстро затих. Заговорщики подхватили своего убитого товарища и побежали прочь, считая, что князь мёртв.

Немного оправившись, князь со стоном приподнялся и попытался уползти. Услышав стон, убийцы вернулись, но не нашли свою жертву в опочивальне.

– Пропали мы теперь! – воскликнул кто-то.

– Тихо ты! – Отрезал Яким. – На полу след кровавый. Сейчас мы его быстро найдём.

И точно, они увидели князя за лестничным столбом. Его лицо как-то жутко прояснилось, и он четко произнёс:

– Я вернусь. Я вернусь, даю слово, и всем вам не будет покоя. Ни в своём дому, ни в поле, ни в чужих землях вам не будет пощады и прощения.

Пётр отрубил князю руку, а прочие докололи его копьями.

Утром тело князя выбросили во двор. Пока заговорщики грабили имение, верный слуга князя Кузьма стоял на коленях у мертвеца и оплакивал его. Мимо зачем-то проходил Анбал.

– Дай хоть ковёр покрыть нашего господина, – обратился к нему Кузьма.

– Ступай прочь, мы бросим его собакам, – жёстко ответил ключник.

– Собакам бросить! Ах ты, нехристь! В каком платье ты пришел сюда? Забыл уже, как ключником стал? Теперь ты стоишь в бархате, а князь, которому ты всем обязан, лежит нагой! – в ярости закричал Кузьма. – По-доброму прошу, дай ковёр.

Анбал что-то проворчал, но выдал Кузьме какой-то плохонький засаленный ковёр.

Он обернул тело князя и понёс в церковь, постоянно останавливаясь, чтобы утереть пот и слёзы, одинаково скоро лившиеся по его лицу. Но и в церковь его не пустили:

– Брось в притворе, не до него.

Мертвец так и пролежал там два дня, только на третий его внесли в церковь. И лишь на шестой день владимирцы послали за князем священников, с почётом перенесли во Владимир и похоронили в соборе. Всё это время останки почему-то абсолютно не имели запаха, того запаха смерти и разложения, от которого шарахаются даже звери.

Со дня убийства прошло почти полтора месяца. Нарождающаяся луна смотрела на землю юным чистым взором. В одном из домов города Владимира открылась дверь, из которой легко выскользнула тонкая фигура, закутанная в тёмно-зелёный плащ. В соседнем доме тихо умер от старости Демьян Белый. Фигура прошла всего несколько шагов, когда ей под ноги выскочили две сцепившиеся клубком собаки. Животные яростно грызли и кусали друг друга, но рябой кобелёк явно был сильнее чёрного, он посмотрел на поверженного противника и оставил мёртвое тело. Фигура пошла дальше чуть более медленным шагом, словно ожидая, что сейчас перед ней возникнет ещё что-нибудь. Но покой ночных улиц никто не нарушал, и фигура спокойно дошла до владимирского собора. На воротах ограды фигуру встретил ворон, он расправил крылья, взъерошился и произнёс (именно произнёс!) то ли «берегись», то ли «вернись». Но вдруг откуда-то возник рыжий кот, который в мгновение ока вскочил на ограду и, поймав ворона, придушил его в зубах. Фигура сплюнула и вошла в собор.

Зажжённый ещё снаружи факел не столько освещал помещение, сколько пугал: золотой алтарь отсвечивал кровью, тени на ликах святых делали их страшными и похожими, скорее, на бесов. Фигура скинула капюшон, но всё равно нельзя было точно сказать, кто это. Она медленно двинулась в глубину храма, миновав иконы, изображающие грех Каина, распятие Христа, святых Бориса и Глеба. Она остановилась перед одной из плит пола, присела на корточки, провела по полированному камню рукой.

– Княже… Ты всегда держал своё слово…

Словно бы в ответ на эти слова по плите побежали маленькие трещины. Они быстро росли и скоро разделили плиту на семь частей, которые взлетели вверх, поднятые неведомой силой. Осколки разлетелись по каменному полу с гулким грохотом, а из-под плиты встал князь с мечом в ножнах – его похоронили вместе с оружием. Он выглядел совсем, как при жизни, если не считать неестественную бледность и отсутствие левой руки. Все прочие раны заросли, не оставив даже шрамов. Его глаза были плотно закрыты. Князь подбросил ножны, которые держал в правой руке, вверх и на лету выхватил из них меч.

– Кто здесь? Молчишь?.. Ты не участвовал в заговоре против меня – я чувствую это, иди своей дорогой, человек, а я пойду своей.

– Нет, князь, тебе нет дороги отсюда. Ты не будешь мстить твоим убийцам.

– Я не вернусь в могилу, пока мой меч не омоется живой кровью по рукоять. И это будет их кровь, кровь предателей, псов, которые первыми бежали за хозяйской подачкой, но скалили зубы в ответ на справедливое наказание.

– Поздно наказывать, князь. Они уже и сами наказали себя, когда подняли на тебя руку. Они наносили раны не тебе, а своим душам. Это, согласись, страшнее, чем смерть.

– Я всегда честно плачу людям за их поступки. Хотя, иногда при мне нет достаточно мелких монет и приходится давать крупными. Им я заплачу крупной монетой. И остатка не спрошу.

Фигура в зелёном плаще встала в дверях собора:

– Я не выпущу тебя отсюда, князь.

– Кто ты такой? Что тебе за дело до их жалких шкур? Отойди в сторону! – Князь нахмурил лоб.

– Мне нет дела до их жизней, мне есть дело до твоей души.

– О моей душе поздно думать. Знаешь, с кем я говорил до тебя, человек? С князем ада. И я заключил с ним договор: он позволит мне отомстить, я отдам ему свою душу.

– Ты не отомстишь, а потому и душа твоя останется тебе.

– Что ты за зануда этакий? Заладил всё одно и тоже. В последний раз я видел такого въедливого человека, когда с отцом говорил. Кто ты?

– Не прими к обиде, но ты, князь, и сам зануда редкий. А кто я, ты и сам знаешь, коли все грехи помнишь.

– Опять ты мне про душу и грехи толкуешь! Смола-человек! – Князь оскалился как пёс или волк. – Уйди в сторону, честью прошу! – Князь подошёл к дверям.

– Нет, князь, не имею я такого права.

– Уйди, дурень! Из людей меня бы только одна женщина могла остановить, но она давно в раю.

Князь попытался обойти собеседника, но почему-то не смог. Фигура сохраняла молчание. Мертвец рассвирепел и, не целясь, вонзил меч человеку в живот. Тот качнулся назад, толкнув одну из створок входа. Лунный свет залил девичье лицо.

– Ты говорил об умершей женщине… верно, не зная… что после неё осталась дочь… – Она говорила с частыми и большими паузами. – Мой князь… Ты видишь… твой клинок в крови по рукоять, теперь ты можешь вернуться…

Мертвец открыл глаза.

На другой день на полу собора в луже крови нашли юную девушку, мёртвую, но без каких-либо ран. От той лужи тянулась цепочка больших следов, внезапно обрывающихся посреди храма. Большая плита, под которой покоился недавно погибший князь, была расколота на несколько частей, но лежала на положенном ей месте. Немного подумав, девушку похоронили там же, под полом, возле князя.

 

 

*   *   *

 

– Молодцы, хлопцы. Сидеть нам осталось всего ничего, так что расскажу и я вам одну байку. Я по молодости работал в одном селе, недалече от Червлённой, плотником, до того как мельником стал, подряжался кому полы перестелить, кому дверь новую, кому окна. А мастером надо мной стоял один старик из казаков. Хотя и старый, но добрый мастер был, любо посмотреть, как с деревом работает. Так вот, закончили мы один заказ, деньги поделили, отдыхаем. А мастер мой возьми да и спроси, заприметил ли я в хозяине чего странного. Я затылок почесал: «Нет, вроде», – отвечаю. «А ить он ренегат. Из христиан в басурмане переделанный», – мне говорит. Не знаю, как он это угадал. Мужик как мужик, обычный бобыль – ни семьи, ни детей. Но потом мне сказали – верно, так и есть, поменял веру в зрелом возрасте. А мастер мой помолчал немного, да и рассказал одну историйку. В одной из станиц, которые по Сунже стоят…