Моя Бабочка

 

 

 

Роберт сидел на трухлявом деревянном крыльце и стряхивал сигаретный пепел на снег. Вдалеке, почти на самом горизонте, за идеально ровным белоснежным полем в небо уходила угольно черная струйка дыма. Казалось, дым идет из самой земли и теряется высоко в облаках. Роберт глубоко затянулся и стряхнул очередную порцию пепла под ноги. Даже земля теперь курит, – подумал он.

Дым шел медленно, с остановками, ровно вверх, будто бы не знал, что такое ветер и казалось, что земля действительно время от времени затягивается дешевой папиросой.

Роберт отковырял с деревянной стены дома кусочек давно высохшей краски и растер его между пальцами. На подушечках остался бледно-зеленый порошок. В доме накрывали на стол, но есть отчего-то не хотелось совсем. Уже слышался густой запах борща и звенели отполированные тарелки. Роберт набрал полные легкие и дунул на пальцы. Частички краски взметнулись в воздух и тут же затерялись во всеобщей белизне. Из дома позвали. Роберт встал и на тяжелых, словно налитых свинцом ногах поплелся в кухню, где его уже, наверное, все ждали. Разувшись, он сел за стол и уставился в окно, где за двойным стеклом начинался снегопад. Но небо не было хмурым. Отнюдь, оно было лазурно голубым и необычайно ясным – ни одной тучки. Так что было даже не понятно, откуда взялись эти снежинки. Роберт шумно отхлебнул чай из большого синего бокала и зажмурился.

– Ты поел бы, сынок, – сказала мать, хлопоча за электрической плитой, – а то все пьешь и пьешь этот чай, как только в тебя столько его влезает. С самого утра ведь ничего не кушал.

– Я не хочу мам, – он и правда не хотел есть.

– Ну ладно, ты как проголодаешься, скажи, я пока пирогов напеку. С чем хочешь?

Роберт безразлично пожал плечами. А за окном все так же размеренно падали крупные хлопья снега. Сквозь эту пелену временами пробивалось тусклое январское солнце, играя бликами на оконном стекле. Роберт еще раз отхлебнул обжигающего чая. От пальцев пахло табаком, и этот запах в сочетании с ароматом крепкого сладкого чая кружил голову. Отец, сидящий напротив Роберта, выглянул из-за утренней газеты.

– Опять будешь с бабочками своими весь день играться? – спросил он нахмурившись.

– Может быть.

– Может быть? По-моему только этим ты целыми днями и занимаешься. Вышел бы, погулял, подышал свежим воздухом, на лыжах покатался бы что ли!

– Я только что гулял.

– Ты сидел на крыльце и курил.

– Ну и что?

– А то! Как ты не понимаешь, ну вот играешься ты со своими сушеными насекомыми, а друзей то у тебя нет. Роберт, тебе 20, а ты ни разу не приводил в дом девушку.

Роберт смотрел то в окно, то в свой бокал. Лицо его не отражало ни какой заинтересованности в разговоре.

– Как ты не понимаешь! Ты же не насекомое, ты человек. И в отличие от какой-нибудь гусеницы, спрятавшись в свой кокон, ты не станешь бабочкой… – Отец смотрел на него еще некоторое время, затем потер двумя пальцами морщинистый лоб и снова принялся за чтение.

Мать все так же молча хлопотала за плитой. Она никогда не участвовала в их спорах. Впрочем, и Роберт в них тоже никогда не участвовал. Он поднялся. Снегопад на улице превратился в метель. Снег хлестал по стеклу и забивался в щели в раме. От этого на теплой и светлой кухне становилось еще теплее и уютнее и не хотелось абсолютно никуда идти. Хотелось сидеть за этим большим дубовым столом, вкусно пахнущим деревом и пить горячий чай. Отец скептически взглянул на него поверх газеты, но промолчал.

– Я пойду прогуляюсь, – сказал Роберт, натягивая шапку. Он вышел на крыльцо и закурил. Зажигалка долго не хотела давать огня, но в конце концов сдалась и покорно прикурила помятую сигарету. Пару раз затянувшись, Роберт сел на крыльцо и стал ждать. Ждать предстояло долго, она никогда не показывалась сразу. Но награда стоила того, чтобы провести несколько часов на морозе. Метель уже разошлась не на шутку. Ледяной ветер хлестал со всех сторон. Но Роберт терпеливо сидел на крыльце и всматривался в белоснежное месиво. Между пальцами его правой руки тлела сигарета, в левой он сжимал небольшой сачок.

 

Спустя полтора часа метель начала потихоньку стихать и в конце концов совсем успокоилась. Не осталось даже намека на то, что недавно здесь была буря. Роберт снимал с ресниц налипший снег, когда услышал тихий трепет маленьких крылышек. Она была как всегда прекрасна. Черная, с красным глянцевым отливом она порхала над идеально ровным белоснежным полем. Она звала его к себе. Роберт не мог устоять перед ее грациозными движениями, перед ее диким танцем. Она пленяла его своим не сочетанием с окружающим миром, с этим царством зимы, когда все остальные бабочки или уже погибли, или еще не появились на свет. Роберт чувствовал, что это не просто бабочка. Он чувствовал, что она часть его, воплощение в той форме существования, о которой он даже и не мечтал. Он не знал настоящая ли она или всего лишь плод его воображения, впрочем, для него это не имело ни малейшего значения. Роберт поднялся на ноги и приготовив сачок начал медленно к ней подкрадываться. Как будто почуяв его присутствие, она сорвалась с места и полетела в поле. Роберт сначала осторожным шагом, а затем просто бегом бросился за ней вдогонку. Он бежал со всех ног, размахивая сачком и громко смеясь. В этот момент его не волновало ничего, он был абсолютно свободен, играя в догонялки с маленькой частичкой своей души. Он был прекрасен в своем сумасшествии в этом снежном царстве. Он был прекрасен потому, что его никто не видел и не мог сказать, что это не так.

Домой он вернулся к вечеру, ослабший, замерзший, но счастливый. Разом проглотил все, что ему приготовили на ужин и уже собирался ложиться в постель, когда мать спросила его почему ее сын так неважно выглядит.

Услышав про бабочку, она приятно удивилась воображению своего сына, но когда тот начал рассказывать о том, как ждал ее на морозе, а затем весь день напролет гонялся за ней по полю, ей стало не по себе, и она позвала мужа. Тот был просто ошарашен услышанным:

– Замечательно, у моего сына галлюцинации, – сказал он. – Чего еще может желать отец.

Роберт молчал.

– Что ты молчишь? Может быть ты со мной не согласен? Или ты хочешь сказать, что видел какую-то особую Январскую бабочку? Ты говори, я послушаю!

Роберт не проронил ни слова, казалось, он был поглощен своими мыслями.

– Я так и знал, что к этому все придет, что такие вещи как абстрагирование от мира до добра не доводят и вот, мой сын гоняется за воображаемыми насекомыми, – он перевел дух, подобрался и начал говорить более спокойным голосом, который можно было принять даже за теплый. – Как ты сам считаешь, эта бабочка, которую ты видел, она была на самом деле?

– Конечно на самом деле, как же по-другому, ведь я ее видел, значит, она была.

– Но ты же понимаешь, что зимой бабочек не бывает.

– Возможно, но это не означает, что ее там не было.

Мать смотрела на этот допрос круглыми от страха глазами.

– Ведь если бы ее там не было, я бы ее не видел, ведь так?

– Это была всего лишь твоя фантазия. Тебе лишь казалось, что ты ее видишь.

– Пусть так, но для меня она там была, а остальное мне безразлично. Так и должно было быть, потому что если она живет лишь в моем воображении, значит мне не придется ни с кем ею делиться. Так даже лучше.

– Ты понимаешь, что нам с мамой придется вызвать специалиста? – процедил отец сквозь сжатые губы.

– Специалиста по бабочкам? – ухмыльнулся Роберт, – не нужно, я и сам все о них знаю, или почти все.

– Именно это меня и пугает, – ответил отец.

На утро следующего дня приехал специалист. Он задавал Роберту вопросы, показывал картинки, долго беседовал с ним и уже через час поставил предварительный диагноз — вялотекущая параноидальная шизофрения, сопровождаемая визуальными и слуховыми галлюцинациями.

– Но послушайте, – возразил на это отец, – насколько я знаю, шизофрения сопровождается дезорганизацией речи и периодичными бредовыми состояниями, или даже кататонией.

– Совершенно не обязательно. Я считаю, что слуховых и визуальных галлюцинаций, навязчивой идеи, стремления к социальной изоляции, а так же приступов апатии вполне достаточного для вынесения данного диагноза. Естественно ни один из этих признаков взятый в отдельности, не является достаточным для диагностики шизофрении, но в данном их сочетании я могу сделать кое-какие выводы.

Он взял деньги за вызов и уехал, посоветовав положить Роберта в городской стационар, где врачи будут искать к нему индивидуальный подход, и не исключено, что смогут добиться неплохих результатов. «Если диагноз поставлен своевременно, то при правильной терапии можно не допустить развития необратимых изменений со стороны мозга» – сказал он на прощание.

Когда он уехал, в доме стало очень тихо. Роберт сидел в своей комнате на кровати, рассматривая толстенную книгу с красочными картинками. На желтых потрепанных страницах изображались огромные бабочки и стрекозы. Их крылья пестрели всеми цветами радуги и не давали отвести от себя глаз. Роберт слюнявил пальцы и переворачивал одну за другой страницы, он искал ее. Но Ее здесь не было. Ее не было ни в одной из тех книг, что он читал. Лампочка под потолком горела очень тускло так, что приходилось напрягать глаза, чтобы различить буквы. За окном снова была метель. И тут Роберт отчетливо услышал трепет крошечных крылышек. Он выглянул в окно и увидел черно-красную бабочку сразу за стеклом. Сперва он застыл на месте, не решаясь сделать и шагу, но спустя уже несколько мгновений, закинув за спину рюкзак, рванулся через кухню на улицу. Роберт знал, что в своем коконе он не станет бабочкой, но он не хотел оставаться гусеницей. Когда он, хлопнув дверью, выбежал во двор, бабочки уже не было. Он обошел вокруг дома несколько раз, прикрывая от ветра лицо ладонью, и уже собрался вернуться обратно в свою комнату, когда увидел над полем маленькую черную точку. Она была там, в снежной буре. Роберт вытащил из сумки сачок и побежал в поле. Снегопад поглотил его в считанные секунды так, что невозможно было различить даже силуэта.

Роберт вернулся домой затемно. Никто даже не заметил, как он прокрался в свою комнату, сжимая подмышкой заледеневшую стеклянную банку в которой била крыльями маленькая черная бабочка.

 

Шустов А.О. 10.10.09.