Юдифь и Олоферн

Старая легенда сквозь призму истории и психоанализа в 2-х актах

Действующие лица:
Юдифь.
Идель – служанка Юдифи.
Олоферн – главнокомандующий армии персов.
Вогаоз – советник персидского фараона Артакшатра III Оха.
Елиаким – первосвященник Ветилуи.
Аршад – начальник сторожевого отряда персов.
Куруш и Камбиз – солдаты-персы.
Рахиль – наложница Вогаоза.
Арсес – ординарец Олоферна.


Действие происходит в IV веке до н. э. в городе Ветилуя и его окрестностях.

В шатре Олоферна тихо. Главнокомандующий сладко спит на ложе,  а Юдифь,  завернувшись в тканое одеяло,  разглядывает его.
Юдифь.
Как он красив обличьем хищным,  гордым,  
Могучий и уверенный в себе,
А силу даже спящий излучает,
Как зверь-самец породы грозных тигров,
Всю жизнь живущих вольно,  одиноко
Не то,  что львы – рабы своих семейств.
Насытится,  уйдёт,  не обернётся,
Забудет и не вспомнит никогда.
К еврейке-то уж точно не вернётся.
Как жить тогда я стану без него?
Без этих рук нахальных,  сильных,  властных,
Без ласк его бесстыжих,  грубых,  страстных,
Горячего дыханья,  жадных губ,
Горящих глаз и острой сладкой боли,
Пронзающей насквозь мне сердце,  тело,
Когда тела сливаются,  как жить?!..
О господи,  о чём я так кручинюсь?
Совсем и стыд,  и совесть потеряла,
Развратница,  дрянная потаскуха.
Сородичи от жажды умирают,
Детишки пухнут с голода,  а я
Страдаю и тужу по мужику...
О,  Господи,  прости,  совсем свихнулась,
Страдаю по злодею и врагу,
Жестокому убийце,  иноверцу!..
Мне нет прощенья,  низкой,  подлой бабе,
Предавшей веру,  родину,  народ.
Я больше не имею права жить.
Лишь смерть моё предательство искупит.  (Взялась за амулет.)
Искупит ли?.. Вот тут вопрос вопросов.
Ведь в городе теперь наверняка
И старому и малому известно,
Что вдовушка Манассии ушла
В персидский стан с каким-то порученьем.
Судачат все и кто во что горазд:
Догадки строят,  недоумевают -
Кто близко знал меня,  мою семью,
Завидуют –  кто духом пал и трусы,
А нá людях недобро обсуждают,
Ханжи – клеймят,  с презреньем проклинают,
И вряд ли кто молился за меня,
Пока хранит секрет Елиаким.
Мне просто умереть теперь нельзя,
Не смоет смерть позора моего.
Один исход.... его забрать с собой.
В аду соединятся наши души
И вечно будут корчиться в огне.
В глазах живущих ныне,  их потомков
Погибель Олоферна оправдает
Презреннейшее имя Иудифь,
Но,  Господи,  я знаю,  пред тобою,  
Мне нет ни оправданья,  ни прощенья.
Да я и не прошу меня простить.
Я прямо признаю свою вину,
Воздашь мне за грехи и преступленья
Сегодня же... Нет! Лучше всё же... завтра...
Отец небесный,  завтра,  на рассвете
На суд твой строгий,  страшный,  обещаю,
Я вместе с Олоферном заявлюсь!
Олоферн (открыв глаза).
С кем шепчешься так страстно?
Юдифь.                                   Я молюсь.
Олоферн.
Везёт же Яхве,  сколько дивных женщин,
Прикрывшись чуть,  а то и нагишом
К нему вот так взывает ежедневно,
В молитвенном экстазе распалясь,
Отдать готовых всё – жизнь,  душу,  тело
Безропотно,  с восторгом,  безоглядно.
И как он только может так терпеть?
Ведь это ж абсолютно невозможно!
Юдифь.
Бесстыжий и безбожный богохульник,
Меня бы хоть немного пощадил.
Обидно,  больно слушать эту скверну
Из уст,  что я с любовью целовала,
Ласкающих,  целующих меня.
Олоферн.
Прости,  я не хотел тебя обидеть.
Сказал,  поверь,  без умысла и зла.
Подумалось мне просто... посуди,
Раз мы – Его подобие и образ,
Он "это" делать должен по идее?
Юдифь.
Бессовестный,  опять ты за своё?
Уймись,  распутный.
Олоферн.                    Греческие боги,
Насколько мне известно,  не гнушались
Любить земных красоток и парней.
Юдифь.
Развратны и к вину пристрастны греки –
И боги их развратники и пьянь!
Олоферн.
Так люди-то творят себе богов
По образу,  подобью своему?!
Развратники – развратных,  вы – суровых,
Мы – злобных и воинственных кумиров?
Юдифь.
Кумиры – ложны,  Бог – один,  един
Для всех людей,  живущих на земле.
Олоферн.
Мысль здравая,  но,  думаю,  народы
Единый бог не в силах примирить.
Борьба не прекратится никогда
За право божью волю толковать,
Пока на нашей матушке-земле
Не вымрет предпоследний человек.  (Потягивается,  сладко зевает.)
Оставшийся – начнёт борьбу с собой,
Начнёт страдать,  роптать и сомневаться,
Что бог его всесилен,  милосерд.
Не так ли,  у?
Юдифь.       По-твоему,  выходит...
Олоферн.
Бог – некий эфемерный идеал,
Что всяк себе по-своему рисует,
А истинный – людьми непостижим
Ни ныне,  ни в дальнейшем,  никогда.
Юдифь.
Неправда,  я же чувствую Его,
Когда молюсь! Бывает,  даже слышу
И ясно понимаю,  что Он мне
Советует,  внушает и велит!..
Мне в детстве Бог... являлся много раз...
Олоферн  (рассмеялся).
Не он ли,  Иудифь,  тебя прислал
Разделаться с  несчастным Олоферном?
Юдифь.
Нет,  я сама!..  (Спохватывается.)
Олоферн.      Сама ли?
Юдифь.                        В общем... да.
Я чувствовала,  нужно что-то делать,
Не знала только,  что?!..
Олоферн.                        Господь явился
И дал рецепт как город уберечь.
Юдифь.
Сначала – не Господь...
Олоферн.                          Я так и думал.
Поди,  старейшины наивную молодку
Угробить Олоферна подучили?
Юдифь.
Да нет же!
Олоферн. Ну а кто,  первосвященник?
Юдифь.
Не всё ль равно?..
Олоферн.             У-у,  значит,  точно – он.
Юдифь.
Не важно это,  главное – Господь
Молитвам внял моим и-и...
Олоферн.                               Дал добро
На план кровавый,  но богоугодный.  (Юдифь промолчала.)
Пока я спал,  он часом не являлся?
Юдифь.
Куражишься?
Олоферн.       О,  нет! Подумал просто,
Раз я теряю силы с каждым днём
В сраженьях изнурительных любовных,
Утратив чувство долга,  осторожность,
По логике Он должен появиться
И грешной Иудифи попенять,
Мол,  хватит ждать,  пора за дело браться,
Ты здесь,  душа моя,  не для того,
Чтоб с этим басурманом миловаться,
Момент настал,  давай убей его,
Исполни долг и волю бога Яхве!..
Мне только непонятно,  почему,
Коль так ему по нраву ваш народ,
Он сам не может в мелкий порошок
Меня,  злодея,  взять и растереть,
И армию в придачу заодно?
Зачем столь кровожадное деянье
Красавице нежнейшей поручать?
Скажи,  – нехорошо,  не по-мужски?
И,  если разобраться,  – неразумно:
Убьёшь меня,  мужлан простолюдин,
По-царски наречённый Мегабизом,
Мой лучший,  жесточайший воевода
С землёй сровняет вашу Ветилую
И точно никого не пощадит.
Юдифь.
Подумать можно,  ты щадишь кого-то.
Олоферн.
Бесчинствовать особо запрещал
Всегда,  везде! А сдавшихся прощал.
Порядок наводил,  брал дань,  как должно,
И дальше шёл порядок наводить,
В другие города,  уделы,  страны.
На вашем месте я бы Олоферну
С утра до ночи здравия желал.
Юдифь.
Но все желают смерти,  проклинают –
И те,  кто жив,  и души тех,  кто мёртв.
Олоферн (встав с ложа,  налил вина).
Так тело ломит,  будто я неделю
Сохой пахал спины не разгибая.  (С жадностью пьёт.)
Юдифь.
А в это время кто-то в Ветилуе
Хоронит близких,  может быть,  детей.
Олоферн  (обняв Юдифь).
Зачем господь их гибель допускает,
Зачем на муки лютые обрёк?
Ведь он же – Бог! Неужто богу трудно
Сойти на землю к нам и всех спасти:
От голода – голодных,  сирых,  нищих,
От боли,  жажды – страждущих,  больных,
Богатых – от безделья и разврата,
Рабов – от доли тяжкой и мытарств,
Царей – от преступлений и тиранства,
Народы – от тиранов и царей?
Неужто он не хочет,  в самом деле,
Столь странно им возлюбленный народ
Сберечь от издевательства и смерти?!..
А персов – от злодейства и убийств.
Похоже,  он не хочет это сделать.
А,  может,  и не может сделать,  а?..
Зачем тогда он нужен этот Бог?
Юдифь.
Все дети так наивно рассуждают.
Им кажется,  мир можно изменить
Одним лишь взмахом палочки волшебной,
Что Боженька хранит в своём ларце.
Не выйдет,  не получится,  ведь люди,
Привыкшие жить грязно и грешно,
Без совести,  без Бога и бездумно,
И дай им рай,  всё быстро разорят,
Изгадят,  испохабят,  уничтожат,
В помойку,  в ад рай Божий превратят!
Очиститься нам нужно перед Ним,
Опомниться,  покаяться,  пройти
Свой тяжкий путь от тьмы и грязи к свету,
Чтоб в муках в сердце Бога обрести
И с Богом,  с чистой совестью,  с любовью
Построить рай на матушке-земле,
Жить праведно,  достойно и счастлúво!
Олоферн.
Наивный бред,  смешной,  прекраснодушный.
Твой рай недостижим и невозможен.
И главная причина – в людях,  в нас,  
В природе нашей хищной и животной.
Убить нас можно,  но не изменить.
Я слушаю тебя и поражаюсь,
Чего ни выдумают власти,  только чтоб
Народ свой заморочить,  подчинить,
Безропотно нужду терпеть принудить,
Поборы,  униженья,  произвол,
Войну за чёрт те что и чёрт те где,
Чтоб алчность оправдать свою,  жестокость
И жажду власти,  глупость или лень.
Эх,  люди,  люди,  глупые зверьки,
Молитесь и терпите,  дурачьё.  (Целует Юдифь.)
Юдифь.
Гордец,  своей гордыней ослеплённый,
Для Бога ты – песчинка,  блошка,  пыль,
Чихнёт разок,  – исчезнешь без следа
Со всем своим величием убогим.
Олоферн.
Ох,  вряд ли. Вот на вас,  своих любимцев,
Он точно наплевал и начихал,
Отдав на откуп мне страну,  народ ваш.
И мне решать,  как с вами поступить.
Юдифь.
Ты волен так и эдак полагать,
Но всем на свете Бог располагает.
Олоферн.
Ах,  да! Ведь он меня велел убить!
Прости,  забыл. Так что же,  детка,  медлишь?!
Момент хорош! Возьми ты в руки меч,
Кричать нет сил,  не то,  что убегать,
Тем паче безоружным отбиваться.
Ослаб донельзя,  справишься шутя!
Решайся,  девочка.
Юдифь.                 Не девочка – вдова!
Олоферн.
Прости меня,  но трудно так... всерьёз
Прекрасное и юное созданье
Со столь печальным фактом единить,
Повальным среди дам преклонных лет.
Юдифь.
Резвишься всё?
Олоферн.             Легонько. Может,  больше
Резвиться мне уже не доведётся,
Хоть душу напоследок отвести.
Юдифь.
Посмотрим,  как сейчас резвиться будешь.
(Взяла меч,  подошла к Олоферну и встала в нерешительности.)
Олоферн.
Напрасно медлишь,  каждое мгновенье
Твою решимость будет только слабить,
Терзая душу жалостью и страхом
Шагнуть за ту незримую черту,
Где в зверя происходит превращенье
И гибнет что-то нежное в тебе,
Щемящее и доброе,  о чём
Все с горечью жалеют,  вспоминая...
Ты видом беззащитным не смущайся,
За жизнь я буду драться до конца,
До самой распоследней капли крови.
Не веришь?!.. Вот!..   (Быстро шлепнул её по мягкому месту.) И вот! И вот! И вот!  (Легко,  но очень быстро хлопнул её по щечке,  щипнул за грудь и снова увесисто шлёпнул пониже спинки.)
Ну,  вроде,  рассердилась,  наконец.
Юдифь.
Ещё ударишь,  руки отсеку!
Олоферн.
Вполне смогу командовать без рук.
Вся ценность полководца в голове,
Твоя задача – голову мне ссечь.
Юдифь.
Легко сказать,  но сделать не могу.
Олоферн.    
Да ты ещё,  жар-птичка,  не пыталась.
А ну-ка соберись и разозлись!
Юдифь.
Пытаюсь!.. Не выходит ничего.
Олоферн.
Припомни убиенных и умерших
От голода,  болезней,  без воды.
Представь,  что за спиной твоей стоят
Сородичи,  к возмездию взывают
С надеждою и верой на тебя!
Проникнись чувством ненависти,  злобы!
Юдифь.
Представила,  припомнила,  но злобой
И ненавистью так и не прониклась.
Олоферн.
Припомни горемыку молодого,
Как я его проткнул твой рукой!
Юдифь.
Ты только прекратил его страданья...
Олоферн.
Опять не слава богу. Так,  пожалуй,
Придётся убиваться самому!
(Расчётливо подбив Юдифь под колени,  чтобы она повалилась прямо на него,  и зажав её руку,  в которой был меч,  подводит клинок себе к  горлу.)
Юдифь.
Не надо,  ты поранишься!  (Тянет меч к себе.)
Олоферн  (повернув голову вбок). Вот  тут
Артерия с мизинец толщиной,
Один надрез – и жуткий Олоферн,  
Едва с пяток псалмов пропеть успеешь,
Пойдёт кормить червей без капли крови!  (Тянет клинок к горлу,  Юдифь – к себе.)
Юдифь.
С ума сошёл,  не надо,  перестань!
Олоферн.
Один надрез,  не бойся,  – это ж просто.
Юдифь.
Оставь,  я не могу...
Олоферн.                 Всего один!
Юдифь.
Я не хочу!!  (Олоферн отпускает её руку,  Юдифь отбрасывает меч в сторону.)
Олоферн.  А я хочу ужасно.
Уж ты прости,  опять готов мой "меч".  (Перекатил Юдифь на спину.)