Над пропастью на велосипеде

(на чтение потребуется 6 минут)

 

 

 

Этот рассказ я начала писать в трамвае. Я ехала домой седьмого мая две тысячи тринадцатого года, и в семь часов двадцать минут солнце ещё яркой полосой било в глаза, которые щурились от слёз. Хотелось утопиться в Цюрих лэйк. Настроение было такое, что слова сами ложились в предложения на экране моего айпеда. Сегодня – особенный день. Сегодня я чуть было не стала проституткой, но поняла, что даже этого мне не дано.

Приехав на собеседование в модельное агентство, я уехала уже из эскорт-агентства. И поехала сразу по данному мне адресу – к клиенту в отель.

Трамвай ехал по главной торговой улице Цюриха, и я представляла, как буду покупать себе здесь завтра сумку и туфли к ней. У меня была просто ужасная сумка, абсолютно не подходящая ни к чему в моём гардеробе. И жизнь у меня была тоже абсолютно не подходящая ни к чему – ни к здравому смыслу, ни к роскоши, ни к её прожиганию. Что я делала со своей жизнью – сложно было сказать. Смотрела словно на картину в музее, но не прикладывала особых усилий, чтобы мир вокруг стал лучше. Да что уж там, не то что жизнь, сумку я свою поменять не могла.

Так и маялась двадцать два года, пока в день икс не решила действовать и не записалась на собеседование в это чёртово модельное агентство, где по факту работали одни жирные проститутки.

 

В общем, трамвай ехал по Банноф Штрассе – главной торговой улице города. Мне нужно было купить презервативы и трусы в тон лифчику, потому что те, что были – были не в тон. Для мужа я давно перестала стараться. Да, я замужем. Замужем. И я люблю своего мужа, а он любит меня. В этих строчках мне нет смысла врать, он их всё равно не прочитает. И их нет смысла объяснять, потому что любви нет рационального объяснения, как и некоторым моим поступкам.

Вчера, например, мы делали дома барбекю. Он привёз эту огромную машину – барбекюшницу – и как ребёнок радовался, когда курица не подгорела на решётке. Он съел три куска, я – один. А потом мы вместе смотрели с нашей террасы, как садится солнце, и я заплакала. Обняла его и заплакала. То ли боялась идти на собеседование в модельное агентство, то ли боялась, что он умрёт раньше меня, потому что ему уже сорок семь.

Когда солнце садится, я часто думаю о смерти. Когда оно встаёт – тоже. Вот представьте себе, вас уже не будет, а солнце будет так же красиво уходить за горизонт, а мужчины будут все так же платить за секс, и даже девушки будут всё так же стыдливо покупать в аптеках презервативы и новые трусы в HM.

 

Трамвай проезжал Кунстаус. На окнах висела реклама экспозиции Шагала. Рядом была аптека с нужными мне презервативами и отель, где жил мистер Града, «который всегда даёт чаевые и хочет девушку семнадцати лет». Мне было двадцать два, но, похоже, ни для кого,к роме мистера Грады, это значения не имело. А как это часто бывает, именно он один никогда бы и не узнал всей правды.

Просто заплатил бы пятьсот франков за час и купил бы на этот час иллюзию счастья. Этот час он был бы не так одинок в стенах отеля Швайцерхоф, как остальные двадцать три часа.

Я опаздывала к мистеру Града, а он наверняка уже дважды принял душ и воспользовался парфюмом. А я ещё даже не сменила трусы. Чёрт, я жутко стеснительная от природы, ещё и перфекционистка. Я не могу позволить себе придти на свидание, пусть даже такое, в трусах другого тона, чем лифчик. А ещё я не знаю, как сказать по-немецки – презерватив.

 

Стою напротив музея в своих розовых кедах и мучительно вспоминаю весь курс немецкой грамматики. Аптека на другой стороне улицы. Перехожу дорогу, борясь с соблазном отключить телефон и пойти в музей. Стою у кассы, переминаясь с ноги на ногу. До меня вдруг дошло, что мне не нужно знать, как «презервативы» по-немецки. Мне нужно просто положить их на кассу и протянуть девушке семнадцать франков.

Точнее, мне вообще ничего из этого не нужно. Мне нужен бальзам для губ. Они здорово потрескались и даже кровоточили слегка. Мы с мужем слишком много целовались на улице, и я слишком часто покусывала губы, когда стеснялась, а стеснялась я всегда.

В кошельке у меня было тридцать франков.

Если бы я купила презервативы, мне не хватило бы на сигареты и бальзам для губ. А курить дико хотелось, и губы трескались от сухости. Когда я представила, что мистер Града окажется поклонником здорового образа жизни, без сигарет и будет целовать меня в эти иссушенные губы, мне хотелось бежать куда-то в сторону, куда садится солнце или просто зайти в музей и растворяться в одной из картин Моне.

 

Я купила бальзам для губ со вкусом какао и пошла в киоск за сигаретами. Они в Швейцарии стоят безумных денег. В киоске я купила красные «Мальборо» и воды. Франки кончились. Мистер Града ждал. А ещё ждали Пикассо, Шагал и Себастьян. Мой муж. Он любил меня, а я любила его, я кажется, уже говорила.

Денег на билет в музей у меня не было, а пойти отчаянно хотелось. Это, кажется, был первый раз в жизни, когда мне так сильно хотелось пойти в музей. Необъяснимо сильное желание для такого действия. Это вам не сексом заняться и даже не губы потрескавшиеся бальзамом намазать. И даже не сделать две глубокие затяжки красным «Мальборо», сидя на крыльце какого-то официального места. Это было нечто большее.

И вы представляете, музей в среду был бесплатным. Когда-то Пикассо и Дали продавали свои холсты за кусок хлеба, а сегодня даже я со своим бальзамам для губ, «Мальборо», водой и барбекюшницей дома была богаче их. Что уж говорить о мистере Града, названивавшего мне уже час без перерыва и готового заплатить за час пятьсот франков. Но в этот момент я была ближе к Пикассо, чем к мистеру Града по состоянию души. Хотя и бесконечно далека от обоих. В моих глазах застыли слёзы и замысел этого рассказа.

 

В этот день Себастьян хотел сделать мне сюрприз. Он хотел, чтобы этот день стал особенным для меня. И он стал таковым. Себастьян купил мне велосипед, о котором я мечтала весь год с момента нашего переезда в Швейцарию. Он купил его в секонд-хенде и оттирал и мыл как раз в тот момент, когда я стояла в аптеке у стенда с презервативами для мистера Грады. Или когда я стояла у картины Пикассо. Ведь это было почти в одно и то же время.

«Теперь ты будешь как настоящая швейцарская леди», – сказал мне Себастьян и показал на велосипед. Все швейцарки катаются на велосипедах. Здесь это очень модно.

«Нет, леди я уже никогда не буду», – сказала я и положила голову на его плечо.

Потом я бросила сумку прямо на асфальт, запрыгнула на велосипед и погнала прямо в кукурузное поле, которое каждый день видела и в то же время которого раньше не замечала. Я гнала велосипед по полю, быстро переключая скорости и стараясь прогнать из головы всю фальшь, всё лишнее, всё ненужное, а оставить только свою любовь к Себастьяну. Ветер словно стирал из памяти всю грязь сегодняшнего дня и оставлял лишь впечатления от картин.

Себастьян догнал меня. Я слезла с велосипеда, и он повалил меня на траву посреди кукурузного поля. И, кажется, ничего, кроме этого момента здесь и сейчас не существовало. Наша жизнь – не то, что было или могло бы быть, а то, до чего мы можем дотронуться рукой. Я держала в своей руке руку Себастьяна.

«Я женился на тебе, ты – моя жена, ты – леди. А то, что за первый секс с тобой я заплатил деньги – прошлое, факт, который знаем только мы и та мадам, что свела нас той ночью в борделе».

Мы лежали посреди кукурузного поля и смотрели на заходящее солнце. Держась за руки, мы молчали, переживая каждый свой момент истины.