Коан

 

Купить в журнале за май 2016 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 18 минут | Цитата | Аннотация | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

Началась эта история в маленьком городе, затерявшемся где-то на бескрайних просторах Сибири. Поселился там отставной флотский офицер Владимир Семёнович Поспелов. Было это ещё, как говорили старики, до Ходынской давки. Чуть позже, когда вокруг фигуры загадочного флотского уже поползли самые нелепые слухи, он нехотя и скупо рассказал о себе, что ещё юным гардемарином ходил на Сахалин. И где-то в Татарском проливе корабль потерпел крушение. Все погибли, а Владимир Семёнович выжил, ухватившись за обрубок мачты. Ветра и течения унесли его в сторону далёких островов. Вот так и прожил следующие лет пятнадцать Владимир Семёнович в Японии, и лишь когда дверь в эту страну чуть приоткрылась, он сумел вернуться домой на русском корабле. Потом ходил ещё по Тихому океану, был переводчиком, а потом вышел в отставку и поселился здесь. Жил он тихо, спокойно, только, как говорила Василиса, его служанка из местных, повесил у себя в спальне картинку, что «просто срам», и часто повторял одно и то же слово:

– Коан, коан...

 

Так бы и жил Владимир Семёнович до скончания веку, если бы не началась японская война. А случилось дело так – назначили в городок нового полицмейстера. А он молод, знать, да ретив. Вышел перед мужиками, когда те в церковь явились на службу, и говорит:

– У нас сейчас война идёт с японцем, с ихним, значит, микадо. А кто им деньги даёт? На какие такие капиталы, стало быть, воюют, кровь льют православную? Известное дело – жиды... Яков Шифф, Лееб и Кун япошек снабжают деньгами. Об этом в губернских ведомостях написано, – увесисто потряс полицмейстер газеткой и прочёл со значением в голосе «…еврейские нью-йоркские банкирские дома Лееб, Кун и компания…». И компания… – повторил полицмейстер зловеще. – Стало быть, жидов надо бить! Сказывайте, мужики, есть жиды у вас в городе?

Мужики плечами пожали. Сослали им когда-то в город студента из политических. На лицо… знамо дело, кто… Студент этот всё думал школу построить, да потом чахоткой заболел да и слёг… так и похоронили его. Но ходила к нему по ночам одна солдатка, и остался сынок. Пристроили его в лавку работать, а назвали Абрашкой.

 

И нашёлся среди мужиков тать, что шепнул полицмейстеру про Абрашку. И двинулась толпа в лавку с полицейским чином во главе. Ворвались в лавку, Абрашка как раз товар стерёг, пока все на службе были.

– Вяжите его! – кричит полицмейстер. – Вот кто нашему отечеству губитель!

И тут в лавку вбежала Катерина, мать Абрашкина, и давай вопить:

– Вы моего сынка убить хотите! А сестра моя Василиса у настоящего шпиона японского в услужении! А может, и у самого японца... может, подменили его там!

– Какого японца?! – подкрутил от удовольствия ус полицмейстер.

Редкостная удача улыбнулась ему – видел уж он себя в генеральских эполетах.

– Пойдёмте покажу! – потащила всех за собой Катерина.

Толпа – за ней. И Абрашку с собой потянули – чтоб не убёг!

 

Явились во двор к моряку Поспелову. Хоть и говорила Василиса, что дома нет барина, а ворвались в дом.

– Точно, шпион живёт! – облизал губы полицмейстер. – Вон у него на картинке мамзель японская в натуральном, так сказать, виде… Изображена с мужчиной со всем, понимаешь, венским и парижским шиком!

Почесали тут мужики затылки да перекрестились. Полицмейстеру, знамо, виднее, что за шик такой венский да парижский, – из губернского города прислали…

– А сжимает эта мамзель, – продолжал дивиться полицмейстер невиданной картинке, – бумажный свиток в зубах. Дабы не слышали окружающие её страстных стонов… Не иначе как голосисты бывают мамзели японские в амурных схватках…

– Нет, – раздался вдруг чей-то голос, ровный и спокойный. – Просто в японских домах стены из бумажных перегородок на случай землетрясения.

 

Все обернулись и увидели ещё довольно бодрого, подтянутого, хоть и высохшего как жердь старика, видимо, незаметно вошедшего в комнату, пока все во главе с полицмейстером суетились вокруг занятной картинки. Одет был старик в поношенный халат, расшитый драконами, но в нём чувствовалась и сила и воля.

– А орут японские, как вы, молодой человек, выражаетесь, «мамзели», – насмешливо обратился странный старик к полицмейстеру, – в такие моменты не громче, чем иные дамы в мире, – подмигнул он вдруг озорно Василисе. – Не громче, чем вы, когда вошли в мой дом без разрешения… Вы кто такие? – задал вдруг старик резкий вопрос. – По какому праву врываетесь в моё жилище? Я – Владимир Семёнович Поспелов, а вы кто? – снова остановил он свой взгляд на полицмейстере.

– Я сюда назначен полицейским чиновником, для соблюдения, так сказать, законности, – ответил тот, стараясь придать своему тону значимость. Но это ему удавалось с трудом под ледяным взглядом Поспелова. Да и мужики косились теперь на полицмейстера неприязненно.

– Где ж законность? – хохотнул Поспелов. – Толпой в мой дом ворвались? Это вы называете – законность?

– Виноват, – заговорил полицмейстер, набрав полную грудь воздуха. – Виноват, поступили сведения, что в этом доме может осуществляться деятельность в пользу государства, с коим держава наша находится в данный момент в состоянии войны…

– Какая деятельность? – рявкнул Поспелов, бешено вращая глазами. – Да я отечеству служил, когда тебя, дурака, на свете ещё не было.

– Попрошу не оскорблять… – промямлил полицмейстер, окончательно стушевавшись под напором старика.

– Что? – переспросил Владимир Семёнович. – Не оскорблять? Ты уже меня оскорбил, когда в мой дом ворвался… да меня сам губернатор знает! Я столько лет прожил на чужбине и ни разу не изменил отечеству.

– Надо бы полегче с ним, батюшка, – дёрнул тут полицмейстера за рукав один из мужиков, – а то ведь они того... контуженный, – снизил он голос до шёпота.

 

Но было уже поздно. Лёгким, почти неуловимым движением Поспелов выхватил из-под своего неряшливого халата меч. Ещё секунда – и клинок сорвал погон с плеча с полицмейстера.

– Не дорос ты их носить, молокосос, – презрительно процедил сквозь зубы отставной флотский офицер. – Второй тебе тоже снимут.

И прежде, чем присутствующие опомнились, старик таким же неуловимым ударом меча перерубил верёвку, связывающую руки Абрашке. Тот вырвался и немедленно скрылся. И скоро в воцарившейся тишине раздался голос давешнего мужичка, желавшего предупредить полицмейстера:

– А было дело так… Как попал Владимир Семёнович в Японию, так вскоре, стало быть, война началась между князьями ихними… и вот его и принудили участвовать, а там мечом по голове и приголубили… Вот с тех пор его благородие и контуженный… Вот ведь как дело-то обернулось... – нерешительно закончил мужичок, окидывая взглядом комнату Поспелова. А Поспелов тем временем отбросил меч, достал откуда-то чётки и, перебирая их, зашептал:

– Коан, коан…

Историю эту замяли. Полицмейстера отправили на фронт, в Маньчжурию – кровью искупать вину, так сказать. Там он и погиб в полях, заросших гаоляном, и перед смертью поминал в бреду какую-то узкоглазую мамзель, знавшую венский и парижский шик. Вот и решили сослуживцы, что наградила его дурной болезнью шлюха китайская. А Поспелов остался жить как прежде, и всё стало как прежде. Вот только Абрашка с той поры исчез неведомо куда…

 

Стихла война с японцем, дошёл черёд до войны германской. А потом и с германского фронта солдатики вернулись, штык, значит, в землю, и войне конец, и надо её, земельку, то есть, теперь делить, пока баре в своём Петрограде своё решают... Затем начались и вовсе чудеса дивные. И однажды увидели жители городка на здании бывшей земской управы красное полотнище. А в бывшем доме купца Трегубова, который всегда винными запасами хвалился, устроили ЧК. И поползли слухи по городку, мол, пришлют к ним председателя этой самой ЧК, лютого зверя, чистого аспида. И вот прислали… А тогда чекисты по всякому озорничали. Иной лично к стенке ставил, иному подавай, чтоб девицы на рояле играли, причём, непременно в натуральном виде, покуда он, значит, прошения рассматривает… А этот просто любил по гостям ходить. Соберутся они, значит, компанией – сам председатель, подручные его: один бывший матрос-балтиец, а другой филёр, ещё с царских времён. И баба с ними ходила. Лицо простое, волжское, да как лорнет к носу поднесёт… да ходит тоже в сапогах да в галифе... Короче, одно слово – содком…

И вот заявится, значит, такая честная компания к почётному гражданину какому-нибудь или просто к богатому лавочнику. Тук-тук, мол, хозяйка, ставь самовар, встречай дорогих гостей. Хозяева – ни живы ни мертвы, но отказать никак нельзя, сами понимаете. И гости сами с подарками – коробочку конфет, например, прихватят из реквизированного… у них такого добра хватало… И вот посреди такого, стало быть, задушевного разговора за чайком да у самоварчика председатель ЧК обычно и говорит:

– Ну, посидели мы у вас, пора, мол, и честь знать, а сейчас приглашаем нашего хозяина к себе.

И поднимается, и бумажку зачитывает: такого-такого как врага трудового народа именем Российской Советской Федеративной…

И вот уже уводят хозяина, но коробочку конфет не забывают оставить заламывающей руки жене его да рыдающим детишкам его. И главное, что все-то знают, чем чаёвничание такое оборачивается, да думают: нет, не меня, ко мне просто так председатель зашёл чайку попить. И лишь один, как потом оказалось, бывший штабс-капитан колчаковский чекисту решил комедию подпортить – чуть не обварил того кипятком…

 

Решил однажды председатель ЧК заглянуть и к флотскому нашему – Владимиру Семёновичу Поспелову. Когда он с друзьями своими пришёл домой к Поспелову, Василиса предупредила, мол, барин сейчас спустится.

– Какой барин! – взвизгнула тотчас же дамочка из его компании. – У нас в молодой советской республике полное равенство. Чтобы я слов таких больше не слышала! Мы не потерпим более эксплуатации человека человеком.

– Чего? – не поняла Василиса. – Ну просил он меня иногда осенью морковку нарезать в виде кленовых листочков для супа… Суп я ему варила из курицы, – будто оправдываясь, добавила она. – А морковь в виде листочков кленовых… так принято на островах этих Японских… А так барин он ничего, хороший…

– Вырезать ломтики моркови в виде кленовых листочков, – скривила губы дамочка. – Какое утончённое издевательство над трудовыми людьми. – Так, а это что такое? – вдруг вытащила она лорнет. Взгляд её упал на ту самую картину японской дамы, некогда смутившую полицмейстера. – Так, так, очень интересно… какое у неё лицо перкошенное в наивысший миг… – глубоко вздохнула большевицкая дама. – А рот она себе зажимает… Вот так и помещики и капиталисты зажимают рот трудящимся массам, когда творят своё чёрное дело… над ними, – словно обратилась она к присутствующим.

– Так ведь, товарищ Куницына, она… ну баба эта на картинке… сама себе, по всему видать, рот-то зажимает, – ухмыльнулся бывший матрос-балтиец, неловко перебив дамочку.

– Ну, товарищ Смирнов, – серьёзно ответила дама в галифе. – Ведь трудящимся массам не нравится то, что с ними делают эксплуататоры, а вот ей… – ткнула она лорнетом в сторону дамы на картине. – Ей это нравится! – чувственно закончила изнемогавшая, видимо, от любви к человечеству комиссарша.

 

– Это сюнга, весенняя картинка, – живо пояснил появившейся в гостиной Поспелов. Он услышал разговор, ещё когда спускался по лестнице. – Вы ко мне? – обратился отставной флотский к своим незваным гостям. И тут взгляд Поспелова остановился на фигуре председателя ЧК: – О, Абраш… извините, не знаю, как по батюшке…

– И я вас узнал, – широко в ответ улыбнулся председатель, поднимаюсь с кресла, где сидел до этого вальяжно развалившись, и протягивая руку Поспелову. – Можно без отчества... просто товарищ Фрадкин.

– Что ж, присаживайтесь… товарищ Фрадкин, – словно бы нехотя буркнул Поспелов, указывая взглядом в опустевшее кресло. – Ну так что, может, самоварчик поставить?

– А ведь бывал я и в Японии, – заговорил председатель ЧК чуть мечтательно, словно бы не заметив колких слов Поспелова. – Да, бывал… пару дней прожил в Иокогаме… потом спрятался в трюме парохода с углём… и дальше в Америку… И привычка у меня по гостям ходить – американская, – делано хохотнул чекист. – Там, в Америке, все друг к другу ходят на обед. Это у них называется отдавать визиты. Вот я думал тоже: вернусь и отдам визиты, – закончил он многозначительно с кривой ухмылкой.

– Ну раз вы бывали в Японии, значит, нам будет о чём поболтать, – спокойно произнёс Поспелов, усаживаясь напротив. – Правда, в дни моей молодости Япония была совсем не та, что сейчас, – также ровно продолжил он, и ни один мускул не дрогнул на его лице.

 

Они проговорили ещё долго. Правда, больше говорили не о Японии. Абрам – а разговором завладел он – больше рассказывал о себе. Как выбрался из их городка, как началась первая революция и в Красноярске объявили республику. А потом после разгрома Красноярской республики он, один из её деятелей, бежал тайком на пароходе в Японию, а оттуда добрался до США.

Расстались они словно добрые знакомые, и председатель ЧК ушёл со всей своей компанией, оставив хозяина, как казалось, в покое. Но на следующий день он явился к нему вновь, на этот раз уже один, а затем ещё и ещё. По городу поползли новые слухи. Из уст в уста передавали рассказ, будто бы услышанный от одного из конвойных, как председатель ЧК отчитывал молодого красноармейца, стоявшего на часах у подвала и не выдержавшего криков расстреливаемых:

– Самураи – представители реакционных, эксплуататорских классов, но они презирали смерть! И свою и чужую! Любой самурай мог безнаказанно отрубить голову крестьянину! А ты боишься руки замарать в крови врагов народа!

Из этого рассказа обыватели заключили, что тема Японии всё же сблизила чекиста и отставного флотского офицера.

 

Как бы удивились они, если бы узнали, что Абрам однажды принёс Поспелову несколько исписанных листов бумаги и сказал не без внутреннего трепета:

– Вот, попробовал сложить хокку…

– Читайте, – ответил Поспелов, уловив нетерпеливое ожидание председателя ЧК.

Тот откашлялся и со значением продекламировал:

 

Алые знаки в свете луны

На своём сапоге я заметил –

То была кровь.

 

Поспелов в ожидании откинулся на спинку кресла.

– Или вот ещё, – продолжал чекист:

 

Грузовика мотор

Звучит в тишине,

Мучит бессонница…

 

– Второе трёхстишие лучше, – сдержанно похвалил Поспелов. – Многозначительнее.

– Да уж, когда в ночи работает грузовик, бессонница мучит всех, – подхватил чекист, – И тех, кто в подвале, и тех, кто наверху…

– Но хокку это пустяки, – решительно мотнул головой Поспелов. – Я вот хочу сочинить коан..

– Коан? – непонимающе переспросил чекист.

– Коан, – слегка кивнул головой бывший флотский офицер. – Вопрос, не имеющий ответа, способный подтолкнуть подсознание к истине… Вот вам пример, классический пример, – заговорил он увлечённо. – Удар двумя руками – хлопок. А что такое хлопок одной ладонью?

– Хлопок одной ладонью? – в замешательстве повторил Абрам.

– Да, именно так, – подтвердил Поспелов. – В Японии я общался с одним монахом из секты дзен. В своих монастырях они сочиняют такие вот коаны. Иногда на то, чтобы сочинить коан, у них уходит целая жизнь.

– Ну, пока вы сочиняете вопросы, – веско проговорил председатель ЧК, – советская власть и наша партия уже нашли ответы… на многие вопросы жизни. Кстати, Поспелов, а вы не хотите помочь советской власти?

– Каким образом? – ухмыльнулся отставной флотский офицер. – Как переводчик я уже не работал довольно давно…

– И потом вы как царский офицер не хотите служить нам! – подхватил Абрам. – Но мы от вас этого и не требуем… Почему бы вам не прочесть лекцию о Японии перед рабочей молодёжью, перед красноармейцами? Я поговорю с товарищами…

 

Прошло несколько дней, прежде чем Поспелов согласился. И вот в губернском городе, в бывшем народном доме началась перед красноармейцами его лекция, посвящённая истории и культуре Японии. Владимир Семёнович готовился заранее, а чтобы не было неприятностей, одел на лекцию не старый флотский мундир императорских времён, а более нейтральный френч. Но неприятностей, похоже, всё равно опасались:

– Вы там не очень-то насчёт разного там камикадзе, – шепнула на ухо Поспелову товарищ Куницына, та самая дама с лорнетом, приходившая к нему домой с визитом вежливости. Здесь она подвизалась по линии Наркомпроса одновременно с работой в ЧК и даже где-то слышала, что тайфун потопил китайский флот, шедший, чтобы завоевать Японию. – Делайте упор на освещение проблем классовой борьбы.

Но без классовой борьбы в ходе лекции не обошлось. Поскольку в стране недавно закончилась гражданская война, разговор сам собой сполз на обсуждение японских самурайских междоусобиц средних веков. Поспелов, отвечая на вопросы, коснулся одной из самых известных – войны между домами Тайра и Минамото, произошедшей в ХІІ веке. Вот тут и вмешался случай или, как бы сказали в стране Восходящего солнца, карма, погубившая бывшего морского офицера, но позволившая ему за это сложить коан…

 

Поспелов начал увлечённый рассказ о морской битве в проливе Симоносеки, где флот Минамото нанёс сокрушительное поражение флоту Тайра. Он не удержался и, рассказывая о крушении дома Тайра в этой битве, процитировал строки из древней хроники, которые помнил в переводе на русский язык: «Алые знамёна, алые стяги, брошенные, изорванные, плавали в море как багряные кленовые листья, что устилают воды реки Тацута, сорванные порывами бури. Алым цветом окрасились белопенные волны, набегающие на берег. Опустевшие суда, потерявшие кормчих, гонимые ветром, увлекаемые течением, качались на волнах и уносились в неведомые морские дали…»

Когда Поспелов закончил, в зале бывшего народного дома воцарилась тишина. И вдруг тишину прервал ехидный вопрос товарища Куницыной, присутствующей на лекции и сидящей за небольшим столом на импровизированной сцене чуть поодаль за спиной бывшего морского офицера:

– Как вы сказали? Брошенные красные флаги плавали в море? – слегка иронически переспросила она, устремив на отставного флотского немигающие глаза, скрытые за стёклами лорнета.

– Совершенно верно, – просто ответил Поспелов. – Тайра выступали под красным стягом, а Минамото под белым… – запнулся он, оглядевшись и увидев разом ставшие враждебными взгляды в зрительном зале.

– Вы как знаете, товарищи, – ровно произнесла товарищ Куницына. – Но я считаю, мы все здесь слышали контрреволюционные разговоры, я бы даже сказала, агитацию. Где это видано, товарищи, чтобы красный стяг был повержен? – горячо спросила она.

– Но ведь это Тайра… Минамото… – проговорил Владимир Семёнович, пытаясь объяснить.

– Вы эту эзоповщину бросьте, – осадила его большевичка, чётко произнося букву «о». – Тут все товарищи политически подкованные…

– Да он контра! – взревел тут со своего места какой-то рябой красноармеец, как позднее оказалось, контуженный в боях под Челябинском, – я эту контру златопогоную за версту вижу… Выправка у него офицерская, – сплюнул он на пол.

– Контра! Долой контру! – подхватило сразу несколько голосов.

– Тише, тише, товарищи! – призвала к порядку Куницына, постучав кулаком с зажатым в нём лорнетом по столу. – Разберёмся... – И хмыкнула про себя: «Да, плохая идея оказалась у товарища Фрадкина… Как кленовые листья… Надо же!» – ещё шире усмехнулась она про себя, вспомнив дом Поспелова.

 

И они разобрались. У выхода из бывшего народного дома Поспелова уже ожидали чекисты – Куницына, видимо, отправила записку куда следует или успела позвонить. Его арестовали и вскоре направили в лагеря на Соловки на пять лет. Абрама Фрадкина сняли с должности начальника уездной ЧК и исключили из партии. Его место ненадолго заняла Куницына, но потом её решили всё же двинуть по линии Наркомпроса. А оставшийся без работы Фрадкин ещё долго ходил от учреждения к учреждению, читая всем свои, как он их называл, революционные хокку, а потом написал письмо в Коминтерн, в котором предлагал отправить его делать мировую революцию в Японию. В письме он утверждал, что знает, как делать себе харакири в случае провала, и что революционным конспираторам будет вообще очень трудно скрываться в Японии, потому что там дома с бумажными стенами, и даже женские стоны страсти там легко разносятся на весь дом… Письмо осталось без ответа, а Фрадкина вскоре поместили в больницу для умалишённых.

Заключённые же Соловецкого лагеря особого назначения очень скоро обратили внимание на полуголодного старика в обносившемся френче. Френч старика никого особо не изумлял – здесь многие заключённые ходили в той самой одежде, в которой их арестовали. Порой можно было встретить мужчину во фраке или даму в вечернем платье. Изумляли слова, которые постоянно шептал этот полусумасшедший старик на вид лет уж за восемьдесят, которому совершенно ясно было не дотянуть до конца его, в общем-то, не такого уж большого срока:

– Коан, коан…

И лишь однажды губы старика прошептали иное. Было это, когда перед заключёнными читал речь какой-то видный начальник. Между прочим начальник этот бросил фразу:

– Железной рукой загоним человечество к счастью!

Заключённые в ответ понуро молчали. И лишь странный старик во френче пробормотал про себя: «Счастье это то, к чему человек стремится сам. Что такое счастье, к которому человека нужно загонять силой… вот и коан… я придумал коан… Хи-хи… А разве вся Россия не один большой коан?».

 

 

 

(в начало)

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за май 2016 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение мая 2016 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.