Воинствующий пацифист

(маленькая печальная повесть)

Ночью мне приснился странный и страшный сон. Как будто я повесился.

Я шёл на работу и с волнением вспоминал детали. Детали были такие. Я висел под потолком и равнодушно смотрел на захламленную комнату. «Быстрей бы мама пришла, – думал я, – скучно одному висеть».

По мне ползали мухи. Я хотел их отогнать, но не мог пошевелиться. Закоченел!

Вот начала медленно открываться дверь. Я попытался ободряюще улыбнуться. Ничего, мама, всё хорошо, не падай в обморок.

Но вместо мамы в комнату вошёл какой-то дядька с рюкзаком за спиной. «Это же вор!» – подумал я.

И действительно, дядька стал ходить из угла в угол и рыться в вещах. Я с презрением наблюдал за ним сверху. Он не обращал на меня ни малейшего внимания. Внезапно дядька вытащил из ящика стола пачку моих рукописей и начал читать, быстро перелистывая страницы. Я жутко смутился. А вдруг не понравится?

Я так и проснулся с чувством неловкости…

«Плохой сон, – решил я, что-то случится».

И случилось!

Через час меня вызвала к себе заведующая.

– Пишите заявление, – сказала она, не здороваясь.

Вот те раз!

Она удивленно задрала брови. Неужели я сказал это вслух?

– Какое заявление? – глупо спросил я.

Она вздохнула, качнув головой. Я прочитал её мысли: «Вот идиот-то!»

– В отпуск рано, вроде… – пробормотал я.

Троцкая подвинула к себе какие-то бумаги. Я тут же впился в них глазами. Не понял ни хрена, но обо мне, кажется, ни слова.

– На вас поступила жалоба от родителей, – произнесла она и щелкнула клавишей компьютера.

А на мониторе пасьянс!

– В чём дело? – заволновался я. – Надеюсь, меня не обвиняют в совращении детей?

Людмила Владимировна задумчиво поджала губы.

– Ну, как вам сказать? Вы почти угадали.

Я почувствовал, как из меня выкачивают воздух.

– Как? – с трудом выговорил я.

Она молчала. Мне захотелось дать ей хорошего пинка.

– Скажите, что вы вчера читали детям?

Я заморгал.

– Вчера мне позвонили родители, дети рассказали, что вы читали им какую-то гадость.

– Все? – спросил я.

– Что – все?

– Вам все родители позвонили?

– Мне достаточно было и одного звонка, – ответила Троцкая. – Знали бы вы, что это был за звонок! Я такого наслушалась… Ужас! Что вы им читали?

– Ничего такого, – ответил я. – Поверьте, это был не Маркиз де Сад…

– Пишите заявление, – тихо сказала Троцкая.

– Я не читал им ничего плохого, – тупо произнёс я.

– Тем не менее, жалоба на вас поступила…

Я подумал, а чего я, собственно, выдрючиваюсь? Заявление, так заявление. Сколько работ я поменял. Подумаешь, одной больше. Было даже лестно, что на этот раз я пострадал за свободу слова.

Я взял бумагу и стал писать текст, который давно уже знал наизусть. «Прошу уволить меня по собственному желанию…» И прочий словесный понос.

– Понимаете, – сказала заведующая. – Со дня на день приедет комиссия из РОНО, если они узнают, что работает человек, на которого поступила жалоба…

– Можете не объяснять, – грубо прервал я. Потом оторвался от заявления: – Извините, я всё понимаю…

– По закону, вы должны отработать ещё две недели, но я от вас этого не требую.

– Спасибо. – Я через силу улыбнулся и протянул ей заявление.

– И всё-таки, что вы читали? – спросила Троцкая.

– Какая разница? Поверьте, ничего неприличного…

Хотя, может быть, для маленьких детей мой роман и правда неприличный, подумал я и вдруг радостно разулыбался. А ведь они поняли! Если рассказали родителям, значит, до кого-то дошло, что-то задело. Ура!

Троцкая встревожено смотрела на мою улыбку.

– Всё в порядке, – сказал я и вышел из кабинета.

Я доработал свою последнюю смену, тепло попрощался с детьми, «обрадовал» маму.

– Дура! – выдала она в адрес заведующей.

– Зато, какой отличный штрих к моей биографии, – ответил я. – Я страдаю за свободу слова!

– Какая там свобода слова, – отмахнулась мама. – Она нашла на твоё место какую-то девицу, а тебя уволила, как только появился повод. Её же отругали в РОНО за то, что взяла воспитателем парня.

– При чём тут девица? – удивился я. – Дело в моём романе!

Уж в этом-то я был уверен. Кстати, роман нужно было возвращать. Кроме черновиков и набросков у меня не осталось ни одного экземпляра.

Вечером я пришёл к Лиде, долго звонился в дверь.

– Ну, чего тебе? – спросила она из квартиры.

– Не хочешь открыть?

– Нет. Зачем ты опять явился? Я уже давно не хочу тебя видеть.

– Открой, я у тебя кое-что забыл.

– Не деньги, надеюсь? – забеспокоилась Лида.

– Уж лучше бы деньги.

– Как это понимать?

Я ткнулся лбом в дверь.

– Вчера я забыл у тебя свою рукопись. Верни, пожалуйста.

– Так это твоя папка у меня валяется? А я выбросить хотела…

– Не выбросила?

– Не успела.

– Слава Богу! Ты её, кстати, не читала?

– Делать мне больше нечего.

Я оторвался от двери, отдирая со лба успевший приклеиться дерматин.

– Ты много потеряла, подруга!

– Сильно сомневаюсь…

Я задумчиво закурил.

– Так ты вернёшь мне рукопись?

– Верну.

– И в чём дело? Возвращай!

– Я не хочу открывать тебе дверь.

– Почему?

– Ты можешь ворваться в квартиру.

Я начал сползать на пол.

– Ты чего, совсем уже?!

– Нет уж, нет уж! Не открою.

Я раздражённо выбросил сигарету.

– Слушай, не валяй дурака, вернее дуру…

– Не хами, – ответила она спокойно.

– Давай, я спущусь на первый этаж, ты оставишь рукопись у двери, я поднимусь и заберу.

Она долго молчала.

– Лучше, ты выйди на улицу, я выброшу папу из окна…

– Ты серьёзно? – спросил я.

– Не нравится, можешь уходить. Твою рукопись я отправлю в мусорное ведро.

– Ну и змея ты, между прочим.

– А ты козёл!

– Ладно, согласен. В смысле, спускаюсь вниз…

Я вышел из парадной и встал под её окнами. Она жила на седьмом этаже. Никакого движения там не наблюдалось. Я попытался свистнуть, но получился какой-то неприличный звук.

И вот окно открылось. На улицу вылетела жёлтая папка, камнем закувыркалась вниз. Я разинул рот и вытянул руки. На высоте пятого этажа, папка хлопнулась о ветку дерева, раскрыла пасть, моя рукопись рассыпалась и, подхваченная ветром, разлетелась по району.