Сумасшествие

 

 

 

Я с детства была трусихой. И в детском саду, и в школе перед всеми робела, всего боялась… Вот уже и пятьдесят лет за спиной, а та девчонка так и живет и во мне. На «Одноклассниках.ру» свою страницу постеснялась завести! Думала, и кому я там нужна, зачем навязываться?! А вот муж мой, поддавшись общей панике, быстренько зарегистрировался. Потусил, пообщался – и бросил это дело. Я же, по-шпионски прикрывшись его именем и фото, провела разведку по старым, и по сей день дорогим именам… Слава Богу, почти все, кого искала, вот они – живы и жизнерадостны!

Из девчонок-подружек не нашла только Нину.

Из мальчишек сильнее всего жгло любопытство по поводу Валерки. Нашла. Место проживания: Нью-Йорк. На единственном фото – уже почти облысевший, с одутловатым лицом и скучным взглядом господин, на фоне какого-то занавеса, с накидкой Бэтмана на плечах…

Недоумение сменилось веселым смехом, а затем тихой грустью – что же было со мной тридцать с лишним лет назад?

 

 

*   *   *

 

До сих пор помню этот день. Первое сентября в пятом классе. На первом уроке учительница знакомилась с нами, учениками. И вот встал он – высокий, с круглыми карими глазами, русым чубом кудрей, закрывающим полглаза… Не знаю, почему, но я влюбилась. Первый раз в жизни. И с той минуты каждый день засыпала и просыпалась с его именем.

Многие события школьных лет стерлись из памяти. В принципе, каждый день был похож на своего соседа – занятия в школе и дома, посильная помощь маме, общение с подружками… Но каждый был словно освящен его именем. Валера, Валерка, Валерочка… Как радостно было повторять его на все лады, перебирать, словно четки, его взгляды, улыбки и слова, которые подглядела, впитала за часы уроков и перемен. Они почти никогда не имели ко мне отношения, но разве это важно? Для настоящей любви?

Тогда, в пятом классе, сидел Валерка в соседнем ряду. Я была примерной ученицей, но поделать с собой ничего не могла: то и дело поворачивала голову влево… Все, решительно все мне казалось в нем чудесным – и то, как он что-то пишет в своей тетради, сильно наклонив голову к левому плечу, и то, как кусает губы на контрольных по математике… Как песню, слушала его ответы на уроках. Завораживал не сам голос, а речь – такая особая, с легким заиканием… Когда Валерка вдруг запинался, я про себя без устали договаривала слово, и тихонько ликовала, когда наконец мы попадали в унисон. Такая же, с легким «заиканием», была и походка – он словно подпрыгивал на носках, и из-за этого его голова то и дело выныривала из толпы ребят, гуляющих по школьным коридорам во время перемен.

Наш спальный микрорайон был совсем новеньким, школа только открылась, и мы, тридцать два ученика 5 «Б», ничего не знали друг о друге. Но постепенно завязывались и знакомства, и дружбы. Однажды, возвращаясь из школы, я заметила впереди одноклассницу, которая вскоре скрылась в подъезде соседней девятиэтажки. Через несколько дней мы уже шли вместе. Девчонку звали Ниной. Вскоре, когда мы более-менее хорошо узнали друг друга, я задала ей вопрос, который все время вертелся на языке.

– А тебе из мальчиков кто-нибудь нравится?

– Нравится, – как-то безразлично бросила она.

– А кто?

Нина шла молча, словно не слышала меня.

– А мне один так нравится… – начала я, готовая поделиться своей сладкой тайной.

– Валера?

– А ты как узнала?

– И мне Валера, – только и ответила она.

Не могу сказать, что подружилась с Ниной. Для меня, хохотушки, она казалась слишком серьезной, немного замкнутой. Настоящая дружба завязалась с Олькой. Вот с кем можно было посмеяться до упаду, поделиться самым сокровенным – своей влюбленностью в Валерку. Оказалось, что и Олька влюблена! Как же я позавидовала, узнав, что она живет с Валеркой в одном доме и может увидеть его не только в школе!

К концу первой четверти перезнакомилась со всеми. Даже не удивилась, что все девчонки, все до единой, влюблены в Валерку! А в кого же еще можно влюбиться?

Те, что побойчее, действовали прямо: старались стать с ним парой, когда класс строем вели в столовую, крутились около него на переменах, дергали сзади за пиджак, о чем-то спрашивали… В общем, каждая сходила с ума от любви по-своему.

А я, наверное, хуже всех. Уже в пятом классе стала ужасно стесняться, когда меня вызывали к доске. Видя его взгляд, направленный на меня, я цепенела и еле выталкивала из себя слова…

Никогда не забуду тот Новогодний огонек, когда Валерка был Дедом Морозом, а я – Снегурочкой. Стоя с ним под елкой, на виду у многочисленных зрителей, я испытывала дикое напряжение – краснела и бледнела, обливалась холодным потом и просто рада была бы лишиться чувств! Громко, даже излишне громко, я начала читать свой стих, а потом вдруг онемела, словно заколдованная Снежной Королевой. Напрасно учительница теребила шарики на елке, стараясь незаметно подсказать слова. Напрасно Валерка дергал за подол мое чудесное, расшитое мишурой, платье и тихо, а потом громче и громче вторил учительнице. Меня обижали подсказки, а Валерке я желала исчезнуть из зала. Вот тогда бы я выступила – роль-то я знала отлично!

Валерка стал нашим кумиром, возлюбленным, божком на шесть лет – с пятого по десятый класс. За это время во взрослой жизни можно начать и окончить институтский курс, или выйти замуж, родить. Развестись…

Для нас же, девчонок, время не имело значения: мы любили страстно, самозабвенно и… навечно. Любовью чистой, абсолютно бескорыстной, ничего не требующей – такой, какой может быть только первая любовь, платоническая, единственная на всю жизнь…

 

Был Валерка улыбчивым, спокойным и уверенным в себе. И, если разобраться с пристрастием, – самым обычным. Ни самым сильным, ни самым ловким, ни самым быстрым. Не играл на гитаре, не пел, не танцевал… Он просто был! И, все-таки, совершенно другим, не похожим на всех нас, загадочным, непостижимым.

Отец Валерки был летчиком международных линий, и все эти годы семья жила в далеком сказочном Марокко, о котором мечтать-то было страшно – так недоступны казались его африканские берега. Сегодняшним, молодым, которым еще не перевалило за тридцать и которые от младых ногтей колесят по странам и континентам, трудно представить те времена, когда десятидневная поездка на отдых даже в Болгарию становилась событием. И денег требовалось накопить, и путевку на предприятии «заслужить», и доказать свою преданность родине на придирчивой комиссии в партийных органах. Запросто выезжали за рубеж только великие начальники да те, кому это полагалось по долгу службы. А тем, кому за тридцать, наверняка поймут, что такие люди, как Валерка, казались в то время обычным советским гражданам вылепленными из другого теста, в их жилах текла другая кровь… Инопланетяне, да и только!

В Москве Валерку «пасла» бабушка, а на летние каникулы он отправлялся в гости к родителям. Я не слыла большой поклонницей географии – адреса добычи полезных ископаемых знала на три, зато отлично ориентировалась в расположении материков, стран и столиц… В те годы моей настольной книгой стал Малый атлас мира, который любила подолгу рассматривать, бороздя взглядом его океаны, шагая по улицам далеких городов… Многие из них помечала простым карандашом – те, в которых до боли хотела побывать. А один – Рабат – жирно обвела красным. Отделенная от Валерки на три летних месяца тысячами километров, я скучала и иногда долго гипнотизировала взглядом эту красную точку на карте мира – и мне казалось, что становлюсь к нему ближе…

 

В шестом классе к нам пришла новенькая. Белокожая, голубоглазая, веснушчатая, с ярко-рыжими волосами – Наташа. Не красавица, не хорошенькая, но очень привлекательная, располагающая, с вечной белозубой улыбкой… И сразу оказалась особой на особом положении.

Отец ее был дипломатическим работником. Наташка в детстве побывала в нескольких странах, каталась даже на слоне, а теперь ее родители проживали в Копенгагене. Как и Валерка, в Москве она жила с бабушкой, да еще старшим братом, а на лето уезжала в Данию. Одета была с иголочки, не чета нам, детям обычных инженеров, химиков, врачей. Были у нее и хорошенькая шубка с капюшоном, и самые настоящие сапожки на молнии, и разноцветные эластичные колготки, и даже черный фартук на форменном коричневом платье вызывал восхищение своими с плиссированными крыльями на бретельках… Нарядами своими Наташка никогда не кичилась, а даже наоборот – стеснялась порой, что одета лучше других.

К тому же, Наташка оказалась единственной отличницей в нашем классе. Нос, правда, никогда не задирала и охотно помогала и по математике, и по английскому, на котором изъяснялась почти свободно. Жила она в том же доме, что и Нина, и мы по-соседски частенько гуляли вместе в выходные дни.

Однажды в субботу мы с Ниной зашли к Наташке. Дверь открыла бабушка. Мы робко переступили порог. Из Наташкиной комнаты доносились звуки музыки – кто-то грохотал по клавишам фоно, кто-то бренчал на гитаре… Играли не очень складно, но весело, задорно.

– Наташа! К тебе девочки, – заглянула в комнату бабушка.

Наташка выбежала в прихожую.

– Ну что, гулять? – весело спросила она.

Вслед за Наташей в прихожей появился Володя, наш одноклассник. Он прижимал к груди гитару. Увидев нас, смутился. Молча сунул ноги в тапочки, стоявшие у порога, шмыгнул за дверь…

– Не дуйся! Завтра еще поиграем! – крикнула ему вдогонку Наташа и стала собираться.

Выйдя на улицу, мы стали медленно плутать между домами.

– А тебе из мальчиков кто нравится? – вдруг задала я свой традиционный вопрос.

– Мне? Да никто не нравится! – хихикнула Наташка. – У Вадьки нос уж больно огромный! – продолжала она весело. – Сашка смешной парень, метр с кепкой! Витька вообще рябой…

– И что, Валера тебе не нравится? – серьезно и как-то строго вступила в разговор Нина.

– Фу! Чуб – как метелка! Тюфяк… – фыркнула Наташка.

– Скажешь, тюфяк! – оскорбленная за свою любовь, возмутилась я. – Да он… – я замолчала, внезапно получив пинок по ноге от Нины.

– А кто не тюфяк? – продолжала спокойно допытываться Нина.

– Ну, Володька не тюфяк… – медленно протянула Наташка.

– Это чем же? Он ведь даже учится на тройки! – возмутилась я.

– Подумаешь! Ваш Валера тоже не отличник! Зато Володька на гитаре играет, поет! И вообще – хороший парень! – вдруг горячо заступилась за свою кандидатуру Наташка.

– Ты чего это меня пинала? – спросила я Нину, когда мы, проводив Наташку до ее подъезда, остались одни.

– А зачем это Валеру нахваливать? Еще влюбится, тебе нужна соперница? – по-взрослому рассуждала Нина.

– Да ты что, Нина! Ведь все девчонки влюблены! – изумилась я.

– Все – это все… А Наташка пусть со своим Володенькой гуляет!

– Куда гуляет? – не поняла я.

– Ну, ты и наивняк! – как-то свысока заключила Нина. – Не видишь, они домой вместе ходят, он ей ранец носит?

– Так они же в одном подъезде живут!

– Димка в том же подъезде живет, только вот один почему-то ходит!.. – наставительно заметила Нина.

Пристыженная и обиженная, я поплелась к своему дому. И никак не могла взять в толк – почему это Нина боится соперниц? Какие тут соперницы, если мы все его любим, молимся, как на божество? А уж Наташка какая странная! И чего она в этом Володьке нашла? Невысокий, но какой-то широкий… Глаза, правда, голубые, веселые!

Лишь спустя годы поняла, что ее чувство к Володе было более искренним и естественным. Она видела человека, а мы, как ни крути, во многом были заколдованы нестандартностью ситуации. Которая для Наташки была абсолютно неинтересной: ведь были они с Валеркой одной крови, оба – инопланетяне.

 

Взрослели мы, взрослела наша любовь, приобретая новые краски. Если в пятом, шестом классах мне и подумать было страшно о том, что можно дотронуться до Валеркиной руки, сесть с ним рядом за парту, то в седьмом, в тринадцать лет в душе начала просыпаться Джульетта. И втайне, только втайне, иногда мечталось о прикосновении руки к руке, поцелуях, нежности… Ну хотя бы как в фильме, который тогда только вышел на экраны страны.

В те годы поход в кино был праздником. Каждый новый фильм шел в кинотеатре одну неделю. Чтобы попасть на хорошую картину, приходилось либо отстаивать огромные очереди, либо «сидеть» на телефоне, делая предварительный заказ билетов.

На «Ромео и Джульетту» нам удалось сходить всего четыре раза, жертвуя иногда уроками! Сбегали небольшой компанией – я, Олька, Нина. На фильм детей до 14 лет не пускали. Но не ждать же, право, целый год! Олька была высокая и крепкая, Нина – полноватая, грудастая, с серьезным лицом. Я же – и мала ростом, и слишком худа, и никак не дотягивала даже до своих тринадцати. В первый же день показа мы с Олькой, сбежав после четвертого урока, заскочили ко мне домой. Маскарадом командовала Олька.

– Помада есть?

– Есть!

– Крась губы!

– Чернильный карандаш есть?

– Был огрызок, а зачем?

– Делай стрелки на веках…

– А с ногами твоими что делать?

Я посмотрела на ноги. Они были очень худые, чуть кривоватые… Не супер, конечно, но почему они не подходили для похода в кино, я не понимала.

– А что ты хочешь с ними делать? – робко пискнула я.

– Ну, не пойдешь же ты в этих жутких коричневых чулках в резинку!

С этими словами Олька полезла в свой портфель и вытащила завернутые в тетрадный лист капроновые чулки. Я невольно с восхищением потянулась к ним рукой.

– Да это я для себя у мамы одолжила. А ты уж давай у своей…

Я кинулась к шкафу, вывернула на стол ящик...

Капроновые чулки были мечтой каждой девчонки! Капрон был блестящим и скользким на ощупь, но совсем не эластичным – не в пример современным колготкам. Кроились чулки строго по ноге: были узкими в икрах, бутылочной формы – в голени, от колена расширяясь по форме нормальной женской ноги. У меня же были сплошные икры: нога от ступни до бедра практически не отличалась по толщине и форме. Чулки болтались в свободном полете, нигде не прилегая, ни одной линией не совпадая с моей антиформой!

– Ну, ты что делаешь? Так же нельзя идти! – даже не улыбнулась всегда готовая к смеху Олька. – Мы ж опаздываем, ищи другую пару!

Пригодных для носки пар оказалось всего три. И все, естественно, одного размера.

– Нету другой, Олька! Что делать? – со слезами в голосе простонала я.

– Иди так. Туфли на каблуке есть? Обувай…

Туфли были, но обуть я их явно не могла. На размер больше и гораздо шире в объеме, они просто сваливались с ноги. Бежать в них до кинотеатра, где нас ждала уже с билетами Нина, было немыслимо.

– Ну что с тобой сделаешь? Клади в сумку, потом переобуешься, – отдала последнюю команду Олька.

Сумка тоже была мамина, в нее и положила туфли, набитые ватой.

Мы выбежали на улицу. Мартовский ветер гулял между телом и капроном – чулок то надувался пузырем, то опадал сморщенным лоскутом. Смотрелась я, скорее всего, комично. Но как верила, что и чулки, и накрашенные губы, и траурные темно-синие обводы вокруг глаз сделали меня взрослой!

В очереди к дверям кинотеатра я на всякий случай спряталась за спиной Ольки.

– Девочка, ты куда?– услышала вдруг строгий голос.

– Мне уже можно, – промямлила я.

– Тебе? Да ты, видать, в пятый класс ходишь?

– Нет, мы все в восьмом учимся, просто, она еще не выросла, – покровительственно положив руку мне на голову, заступилась Олька.

С другой стороны ко мне придвинулась Нина. Билетерша, глянув на моих «солидных» заступниц, сдалась.

С каким же упоением мы смотрели этот фильм! Прекрасная, нежная и трагическая история любви Ромео и Джульетты была и нашей историей! Каждая из нас представляла себя на месте Джульетты, а на месте Ромео – конечно же, Валерку. От крошечных эротических кадров фильма захватывало дух. Выходили мы из зала, переполненные мечтами. Начинали говорить о Валерке, проигрывая сюжет истории с собственным участием. Говорили, перебивая друг друга, каждая считала себя единственно достойной места Джульетты.

– Прямо балдею от сцены на балконе! – после четвертого просмотра призналась Олька. – Ой, с ума бы сошла, больше ничего и не надо…

– А дальше, ну, первая ночь… Вот от чего с ума сойти! – воодушевленно подхватила я.

– Ой, да какая из тебя Джульетта? – вдруг сердито затормозила меня Нина. – У тебя даже груди нет!

Нина ударила по больному. Да, у меня не было и намеков на женские прелести. Но неужели из-за этого я не имела даже права на мечту? Мое сердце трепыхалось, как капрон на ветру – часто и беспомощно, а дорога вдруг поплыла перед глазами. Не выдержав, я по-детски захлюпала носом…

 

В восьмом классе проходили «Евгения Онегина». Я прочитала роман еще летом, и без всяких усилий выучила наизусть письмо Татьяны – мне нравилось декламировать его, обращая весь пыл любви и всю боль израненного сердца к бездушному Валерке. Я по-прежнему стеснялась отвечать устно уроки, моими лучшими учебными днями были те, когда Валерка болел, но письмо Татьяны вызвалась читать сама. Читала горячо, громко, стараясь совсем не смотреть на Валерку. Но так хотела, чтобы он понял, услышал меня!

После урока несколько девчонок сгрудилось вокруг стола нашей учительницы по литературе, а также и классной руководительницы Татьяны Петровны. Разговор с загадочного Онегина перекинулся на более близкого персонажа.

– Ну, и что необычного вы нашли в Валере? – задумчиво спросила Татьяна Петровна. – Он общительный, открытый и… Ведь самый обычный мальчик! Вы все только на него и смотрите, а в классе есть ребята и поинтереснее. Вот ты, Марина, – обратилась она ко мне, – даже не замечаешь, как смотрит на тебя Вадик. Глаз не спускает! А он, скажу я тебе, очень глубокий человек!

– Ой, что вы, Татьяна Петровна! – я даже замахала руками.– Что в нем интересного? Самый обычный! И нос у него огромный!

– М-м, как интересно получается! А ты Валеру за нос любишь? Или еще за уши? – Татьяна Петровна посмотрела на меня с легкой улыбкой, заставив сконфузиться от сказанных легкомысленных слов.

– Да от него слова не добьешься! – попыталась оправдаться я, вспомнив, в каком молчании иногда Вадим провожал меня от школы домой. Он ничего не спрашивал, ничего не говорил – а просто молча, как страж, шел рядом. Доводил меня до подъезда, а потом также молча разворачивался и шел к своему дому.

– Когда человек глубоко любит, сказать о чувстве ему очень трудно. Страшно. Вспомни, как мучилась Татьяна! А мужчины – они ведь тоже робкие, стеснительные.

– Так, может, и Валерка любит, но молчит? – всполошилась за всех Олька.

– Конечно! Знаю, есть девочка в нашем классе, которая очень нравится Валере. Надеюсь, он разберется…

Много ночей не спала после этого разговора. Так значит, Валерка влюблен! Так значит, просто скрывает свое чувство! «Есть в нашем классе девочка…» А вдруг эта девочка – я?

 

Трудно объяснить, какие изменения произошли за недолгие месяцы лета, но к девятому классу мы все стали другими. Особенно – девчонки. Вроде бы и глаза те же, и цвет волос. Но кто-то стал стройнее, кто-то – круглее. У меня так даже стала проклевываться грудь! А самое главное – ушли в прошлое толстые, эластичные коричневые чулки, башмаки на сплошной подошве, девчачьи хвостики и косички. Все девчонки уже были в капроне, на каблучках, кто-то отстриг косы и сделал модную стрижку, кто-то начал красить ногти, подкрашивать ресницы. Вместо неуклюжих гадких утят первого сентября встретились симпатичные юноши и девушки! А на смену детской влюбленности пришла юношеская романтичная любовь. Объект ее остался прежним – Валерка.

Он еще больше вытянулся, а так – те же круглые глаза, русый чуб слева направо. И та же загадочность…

От переполняющих чувств я взялась за перо. Упражнялась в стихах. Рифмовала розы с морозами, а о любви сказать не получалось. Как оказалось, на поэтический путь вступила не я одна.

Наша «классная», желая подружить и девочек, и мальчиков, стараясь, чтобы мы научились лучше понимать друга, организовала факультатив по литературе, который всегда сопровождался чаепитием с выпечкой собственного изготовления. Вначале мы обсуждали произведения «великих», потом Татьяна Петровна вполголоса читала нам лирику Цветаевой, Брюсова, Пастернака, а потом все желающие знакомили с собственным творчеством. Оно было, в основном, стихотворное и все – девчачье. Много подражания и много любви! Милые и беспомощные строки, адресованные божку-Валерке. Все они – и мои, и чужие – канули для меня в Лету, лишь один – то ли прозаический стих, то ли стихотворная проза, – запомнился на всю жизнь. Написала его Нина. С первой и до последней строки: «Мое сердце разлетелось, словно льдинка под твоим упрямым каблуком» – я слушала, затаив дыхание. Я хлопала ей вместе со всеми, мучаясь в душе нехорошим чувством зависти: так на месте было каждое слово, так глубоки ее чувства.

И очень удивилась – несоответствию формы и содержания. Нина была невысокая, полноватая, крепкая, с крупными, грубоватыми чертами лица, а по характеру – основательная и молчаливая. Казалось, что и статью своей, и нутром она крепко, прозаически привязана к земле. А тут – такой полет души, такая нежность!

Мальчишки стихов не читали. Но Володька брал в руки гитару... В те годы мы все любили «Битлз».

I love you, I love you, I need you…

Пел он тихо и как-то мечтательно, и казалось, будто вынимал из моей груди сердце… Я, не отрываясь, смотрела на Валерку. Слезы наворачивались на глаза: никак не могла понять, как эти небожители из Ливерпуля узнали о моей любви?

Положа руку на сердце, мне от Валерки ничего и не было нужно. И даже страшно было представить, что наши «отношения» могут быть опошлены свиданиями и чем-то вроде… ну, этих самых объятий и поцелуев. Мне вполне было достаточно моего огромного и всепоглощающего чувства, которое делало волшебным каждый день. И вместе с тем иногда в душе поднимался бунт: хотелось определенности, а вернее – ответа, такого же сильного, бескорыстного, чистого…

В конце девятого, в мае, в пору нашествия первых цветов, мы с Олькой окончательно тронулись. Воскресным утром отправлялись на рынок. На сэкономленные на школьных завтраках деньги покупали белые пионы, выбирая самые свежие, полураспустившиеся бутоны, и как к ногам святыни, возлагали их на грязный половик под его дверью. Тренькнув в звонок, стремительно вскакивали в лифт.

Денег хватило только на три букета. И вот последний, третий, должен был, как казалось нам, внести хоть какую-то ясность. Мы долго топтались с ним около мусоропровода между шестым и седьмым этажами. И даже желали теперь, чтобы Валерка вдруг вышел и, наконец, увидел нас. И может быть, кого-то выбрал, что ли… Минут сорок провели так, вздрагивая от каждого щелчка ключа в замке и, не выдержав, все-таки решили остаться инкогнито, навсегда инкогнито.

 

Первое сентября десятого класса ожидала с каким-то отчаянием. Нам оставался всего один школьный год, всего один год рядом с Валеркой! Как жить потом без него, что делать с этим огромным, заполняющим всю жизнь чувством? Дождусь ли взаимности?

Первые же школьные недели развеяли еле теплившуюся надежду.

О любви девчонок 10 «Б» знали все школьные учителя. На уроках они были уважаемыми преподавателями, а на переменах – обычными тетками из соседних домов, охочими до слухов, сплетен и предположений… С 10 «А» было все ясно – там уже два года царила гармония, и три или четыре славные парочки чинно прогуливались на переменах. А в нашем – просто какой-то улей, пчелиный рой вокруг матки… И только из добрых побуждений решили учителя навести порядок.

Как-то на одном из первых занятий по истории учительница Инна Васильевна, она же – завуч школы, попросила заполнить анкеты: кто куда собирается поступать после окончания школы. Собрав листочки, тут же стала просматривать…

– Ох, дорогие мои! Пусть ваши планы сбудутся! Профессия – это хорошо, о семье не забывайте… Вот Валера с Наташей – какая отличная пара! Готова на свадьбе погулять! – весело, с намеком и улыбкой, закончила она урок.

Я невольно посмотрела на Наташку – она зарделась, то ли от смущения, то ли от удовольствия…

Вскоре эту же фразу мы услышали от «математички» Ларисы Андреевны, которая отвечала за подготовку «последнего звонка»…

И вот однажды после классного часа пять или шесть девчонок опять окружили Татьяну Петровну.

– А почему учителя говорят, что Валера должен жениться на Наташе? – без обиняков спросила я.

– А почему вы слушаете учителей? – оборвала она поток обрушившихся на нее вопросов. – Я сплетен не собираю, и так, как другие, не считаю.

– И мы, и мы не собираем, – как всегда в минуты волнения, Олька говорила быстро, повторяя слова. – На уроках, на уроках прямо говорят! И Инна Васильевна, и Лариса Андреевна… А чем они хорошая пара, чем хорошая?

– Потому что родители у них за границей, – мрачно вставила Нина.

– А что вы хотите от меня, девочки? – Татьяна Петровна обвела нас всех серьезным и даже сердитым взглядом. – Мое мнение? Я уже сказала, что эти разговоры не поддерживаю. Я против сватовства. Главное, чтобы Наташа с Валерой не ошиблись.

– А как же девочка, о которой вы говорили, помните? Которая нравится Валере? – не отставала Олька. – Может, это и есть Наташа?

– Надеюсь, Валера разберется, – после некоторого молчания задумчиво сказала Татьяна Петровна.

 

В конце первой четверти, в одно из ясных воскресений я, Олька, Нина и Наташка поехали в усадьбу Архангельское. Попасть в парк без очереди в выходной день было нереально. А стоять не хотелось. Тогда Наташка, посоветовав нам отойти куда-нибудь подальше, протиснулась к окошку кассы. На «чистом» английском сказала пару фраз – и кассир без разговоров выдал четыре билета.

Весь парк был завален золотой листвой. Мы собирали листья в огромные кучи и, как щенята, с визгом кувыркались в золотых сугробах. Выдохнув излишек энергии, присели на бревно передохнуть, пожевать заготовленные дома бутерброды. Разговор, как всегда, начался с Валерки – что говорил, над чем смеялся, на кого смотрел…

Наташка сначала с улыбкой только слушала, а потом вдруг сказала:

– И что вы все нашли в нем? Большой теленок! Да его приручить ничего не стоит! Захочу, за мной ходить будет!

Я онемела, Олька несколько раз беззвучно открыла рот. За всех ответила серьезная, степенная Нина:

– А зачем тебе это? Ведь он тебе не нравится?

– Я и не знаю уже! – весело продолжала Наташка. – Заразили вы меня своим сумасшествием! Валерка, Валерка… А что, все учителя говорят, что мы хорошая пара! – она засмеялась легко и беззаботно.

Я всегда любила Наташку, а сейчас посмотрела на нее новым взглядом. Ее рыжие волосы сливались с золотом листвы, глаза – в тон голубого неба у нас над головами. На Наташке было элегантное легкое пальто в черно-белую крупную клетку, черные сапоги-чулки – таких не было даже у наших учительниц. Она была единственной отличницей в классе, одна она из нас могла изобразить иностранку… Королева! Да, она – королева! А ведь только королева достойна внимания Валерки! С этой минуты, казалось, для меня все было решено, я безоговорочно уступила своего любимого самой лучшей среди нас и не имела права ревновать или завидовать!

Обещание свое Наташка исполнила. Теперь Валера все чаще провожал ее после школы к дому, а Володька демонстративно отправлялся в другую сторону…

 

В начале февраля праздновали Наташкин день рождения. Приглашенными оказались и я, и Олька, и Нина… Еще несколько девочек и три мальчика, среди которых не было Володи, но зато красовался Валерка. Мы уселись за большим столом с шампанским, фруктами и пирожными. Главной изюминкой в угощении был огромный рулет с орехами и курагой, приготовленный Наташкой по особому рецепту, привезенному из Дании. Застольем руководил Валерка. Разливал по бокалам шампанское, разрезал на кусочки аппетитный рулет… После короткого застолья начались танцы. Включили любимый «Битлз» и единственная пара вышла на середину комнаты… Глядя, как Валерка обнимает Наташку за талию, как она прильнула щекой к его плечу, чуть не разрыдалась. Опустив покрасневшие глаза, пытаясь успокоиться, через силу жевала третий кусок рулета, который в эту горькую минуту казался мне самой настоящей отравой… Нина, которая уже с девятого класса потихоньку курила, вышла на лестничную клетку. За ней побежала раскрасневшаяся то ли от духоты, то ли от растрепанных чувств совсем не курящая Олька.

Натанцевавшись в одиночестве, «влюбленные» сели на диван, и Наташка вручила Валерке гитару. Я, запивая ненавистный уже рулет вторым бокалом шампанского, все больше хмелея, с изумлением уставилась на Валерку – впервые увидела его с гитарой в руках. Он пел дребезжащим голосом, но как вдохновенно:

«Графиня, мне приснились Ваши губы!
Как будто я скачу на вороном,
И хвост его, как хризантемов клумбы,
Напоминает мне о Вас, и о былом!..
 
Прошу вас, ваша честь,
Вниманья маломальского,
Не то я вымру весь
Как лошади Пржевальского…»

Песня была шуточная, немного глупая. Но строчки припева поразили меня: что-то сдвинулось в моей и без того ослабевшей душе, и пьяные слезы потекли по щекам… Почти за шесть лет преданной любви я не удостоилась даже взгляда!

 

Был ли это обычный азарт, желание завладеть тем, в кого были влюблены все? Или и вправду Наташка поверила глупым бабским разговорам? А может, и сама вдруг разглядела в Валерке что-то притягательное? Разве поймешь, узнаешь чужую душу? Ясно было одно – если бы в школе проходил конкурс на лучшую пару, Валерка с Наташей заняли бы первое место. Они теперь не расставались. Кое-кто из учителей уже всерьез намекал о свадьбе…

Весенние месяцы перед последним школьным звонком были очень напряженными для всех. Олька записалась на подготовительные курсы в институт Менделеева, Нина пошла на курсы немецкого, я пыталась самостоятельно расширять знания английского…

Но «каждый вечер, в час назначенный», при любой погоде мы с Ниной отправлялись дышать свежим воздухом. Эти прогулки стали обрядом еще с девятого класса и проходили по одному и тому же маршруту – к Валериному дому, до которого медленным шагом не более пятнадцати минут. Около своего подъезда «его» дома нас всегда поджидала Олька, мы привычно огибали угол и делали еще не более двадцати шагов. На укромной полянке, окруженной одичавшими яблонями, вишнями и кустами сирени, уцелели две простые скамейки. Мы с Олькой садились рядом, Нина – напротив, и, в зависимости от погоды, проводили здесь час или два, не спуская глаз с любимых окон на шестом этаже. В преддверии неминуемой разлуки, Нина стала много курить, а мы с Олькой без конца обсуждали один и тот же вопрос – как жалко Валерку, ведь Наташка его совсем не любит! Ну, или любит совсем не так, как мы…

И вот этот день – последний школьный звонок. Радуясь и печалясь, мы как-то отчаянно отплясывали, став в огромный, на ползала, круг. Перед медленными танцами приглушили свет. Я видела, как Валерка галантно приглашает одну за одной моих подруг, словно прощаясь, кружа проводит их по залу… И вдруг… Вдруг настал и мой черед! Он подошел ко мне! А я замерла в нерешительности и даже не сразу подала ему руку, не веря такому счастью. Я боялась придвинуться к нему ближе, сохраняя «пионерское» расстояние, боялась поднять глаза.

– Можно, я тебя поцелую? – неожиданно услышала спокойный Валеркин голос.

И мое сердце разлетелось на кусочки. Нет, не от счастья. От протеста и негодования! В Валеркином голосе не было ни страсти, ни нежности, ни стеснения – в нем прозвучало голое, неприкрытое любопытство.

– Нет! – сказала я гордо и твердо, и поняла, что всегда буду жалеть об этом.

 

 

*   *   *

 

Проснувшись на следующий день, я с тоской и отчаянием осознала, что больше никогда не увижу Валерку. Но почему-то не умерла. Весь июль, как и все, готовилась к вступительным экзаменам в институт, а по вечерам мы с Ниной по-прежнему гуляли к его дому.

Провалив экзамены, как-то сразу перешла к другой жизни: нашла увлекательную работу, где меня окружали взрослые и творческие люди. И даже не заметила, когда же это случилось, что школьные дни наглухо истерлись из памяти. Как и улетучилась, словно перезрелый одуванчик, моя первая любовь. Осталась от нее только великая благодарность – за то, что такое в моей жизни было, и за то, что это так кончилось. И навсегда запрятанный в сердце вопрос – о девочке, имя которой для меня так и осталось тайной.

Об одноклассниках узнавала по долетающим слухам.

Несколько девчонок сразу же вышли замуж. Из мальчишек – кто-то поступил в институт, кто-то отправился в армию…

Наташка и Валерка все-таки поженились, той же зимой, после школы. Она училась в МГИМО, он – в медицинском. Скоро родилась у них Света, а еще очень скоро они развелись.

Виделась с одноклассниками редко. С Олькой только перезванивалась, и лишь с Нинкой постоянно встречались еще пять лет, сталкиваясь в коридорах заочного отделения нашего института. Говорили коротко, больше о работе, учебе и почему-то никогда не касались личного.

Как-то так получилось, что остались на память о школьных друзьях всего несколько встреч, несколько телефонных звонков, возникающих в моей жизни жиденьким пунктиром.

 

Лет через пять после окончания школы я случайно встретила Наташку. Она гуляла с маленькой рыжей, в ярких веснушках, худющей девчонкой. Мы радостно обнялись, и я пошла с ними рядом. Всегда улыбающаяся Наташка показалась мне вялой и какой-то потухшей.

– Мы разошлись, уже два года, – тихо сказала она, а у меня улыбка слетела с лица от трагичности ее тона. – Света не знает, – кивнула она на дочку, словно предупреждая неуместные вопросы.

Я бы и не посмела их задавать, как и не осмелилась утешить стандартным: «Что ты, встретишь еще любовь, выйдешь замуж…»

Мы шли рядом, а девчонка семенила чуть впереди. Был яркий летний день, и вдруг нашу асфальтированную дорожку стал шустро пересекать большой, черный, с лоснящейся на солнце спиной, жук. Света остановилась, растопырив ножки.

– Жук, – она обернулась на мать.

– Да раздави его, – как-то отрешенно промолвила Наташка.

И тут я схватила чужого ребенка за руку, дернула, и сама присела около жука.

– Что ты, зачем? Зачем же его давить? Ты посмотри, какой он красивый, он живой, ему тоже жить хочется… – горячо убеждала Свету.

Наталья слушала наш разговор молча и отстраненно, и до самого дома я шла уже со Светой, крепко держа ее за руку.

 

Как-то – было нам уже по двадцать семь – позвала меня Нина к себе в гости, в дом мужа, захотела похвастаться сынишкой.

Двухлетний Алешка сидел на диване и возился с игрушками. Лишенный материнского внимания, он часто начинал плакать. Нина обращалась к нему без улыбки и даже сердито. Подкладывая на диван новые игрушки, ни разу не взяла малыша на руки, не поцеловала, не погладила. Потом, с трудом уложив ребёнка на дневной сон, увела меня на кухню, стала угощать.

Воспоминания, которыми мы делились в комнате, сменились разговором о будущем. Нина и в школьные годы не отличалась особой веселостью, а тут просто раздавила мой легкомысленный, жизнерадостный настрой мрачными думами о старости и пенсии.

– Что ты, Нин, какая пенсия? Мы же только начинаем жить!

– Нет, обо всем нужно думать заранее. И о пенсии…

Часам к шести Нина вдруг начала заметно нервничать.

– Ну, мне пора! – решила я больше не стеснять подругу.

– Нет, останься еще. Скоро мой придет, начнет перемывать свою обувь, вытирать колеса велосипеда…

– Так это же хорошо! Хозяйственный! – я искренне порадовалась за подругу.

– Сил нет… – раздраженно, обреченно сказала Нина.

Вскоре на пороге появился Нинин муж. Высокий, худой, неулыбчивый. Кивнув мне в знак знакомства и приветствия, и вправду присел около велосипеда, стоявшего в прихожей.

– Ужин на столе, – сказала ему Нина, уводя меня в комнату к проснувшемуся сыну.

– А с Алешкой гуляла? – задал вопрос муж.

– Ты же видишь, гости у меня! – не ответила, крикнула Нина.

– У тебя всегда причины… – в тон парировал муж.

Не желая присутствовать при семейной ссоре, я быстро распрощалась. Всю дорогу к дому не могла отделаться от чувства острой жалости. И не могла понять, кому же из них троих, она собственно, адресована. «Как хорошо, что я свободна!» – мелькнула в голове шальная мысль.

 

Когда было нам чуть за тридцать, состоялась первая и последняя встреча костяка нашего класса – семеро девчонок и один Валерка. Собрались дома у одной из одноклассниц, общими усилиями накрыли стол. Наташки среди нас не было. На этом очень настаивала Нина, которая и занималась организацией встречи – они, мол, давно разведены, Валере будет неприятно…

Все, кроме меня, были уже семейные, и, как обычно это бывает, вскоре стали передавать из рук в руки фотографии своих мужей и детей. Похвастался и Валерка – был он уже шесть лет, как второй раз женат. С черно-белой фотки смотрели на меня полноватые, светловолосые, с конскими хвостами его жена и дочь. О женщинах своих говорил с большой нежностью, рассказал и о себе – окончил институт, аспирантуру, полгода стажировался в Америке, хирург…

Валерка долго засиживаться не стал, а мы еще вдоволь пошумели и поехали по домам.

 

И вот, год назад, на троллейбусной остановке меня вдруг окликнули. Подняла глаза – да это же моя Олька, та, с которой дарили Валерке пионы!

– Ты куда пропала, почему на «Одноклассниках» не сидишь? Я у всех расспрашивала о тебе – никто ничего… – как и в юности быстро говорила Олька.

Я встрече очень обрадовалась – в последнее время будто ждала ее. И вот ведь – не «Одноклассники» нас свели, а сама жизнь: Олька, живущая на другом конце Москвы, ехала сегодня в гости к взрослой дочери, которая с недавних пор жила с мужем в десяти минутах ходьбы от моего дома.

– Нет уж, давай сначала ко мне, – крепко взяв за руку, вывела я Ольку из троллейбуса.

Первые суматошные минуты знакомства с моим мужем и детьми сменились, наконец, уединением.

Я быстро собрала легкую закуску, откупорили по бутылке пива.

– Надо же, ты совсем не изменилась! – удивилась Олька. – Такая же худая!

– Да и ты такая же, только хвостика нет! – ответила я, вдруг почувствовав себя опять «гадким утенком» рядом с пышнотелой, аппетитной подругой.

– А я с Валеркой на «Одноклассниках» иногда переписываюсь! – осушив стаканчик за встречу, вдруг шепотом сообщила Олька.

– Да ты что! Как он? – перешла на шепот и я.

– Хорошо! Лет семь как в Америке живет, частная клиника. Уже там развелся, снова женился. Полгода назад дочка у него родилась, третья …

– Ну и мастер! А с Наташкой общаешься?

– Конечно! У нее внучка недавно родилась!

– А сама она как?

– А кто знает? Живет с мамой, старшим братом. Она ведь замуж так и не вышла, после Валерки…

– Да что ты? Такая красивая, уверенная в себе…

– Тоже удивляюсь. Только я когда о Валерке ее спросила – даже пожалела. Она, знаешь, в лице изменилась… И говорила о нем, как о родном человеке.

Олька замолчала и посмотрела на меня, округлив глаза, словно не решаясь высказать вслух свое предположение.

– Что, неужто любит? Неужели полюбила? – залилась я вопросами, пытаясь разгадать тайну Наташкиного одиночества.

Олька пожала плечами, я замолчала, вспоминая то белозубую улыбку Наташки, то ее потерянный взгляд при нашей последней встрече.

– С кем еще переписываешься? – прервала я затянувшееся раздумье.

– Ой, со всеми, кто есть! С Верой, Надей, Володей…

– Молодец! А я инкогнито, под мужниным фото иногда захожу. Нину вот не нашла до сих пор.

– И не найдешь! Тронулась она…

– Как тронулась, с чего это? – опешила я.

– От любви! От той самой любви, к Валерке! – пояснила, чувствуя мое недоумение, Олька.

– Послушай, столько лет прошло!

– Это для нас с тобой. А у них ведь роман был, близкие отношения. Она и была той девочкой, которая нравилась Валере. Помнишь, Татьяна Петровна говорила?

Я как-то поспешно допила свое пиво и открыла еще по бутылке.

– Да это ты исчезла, – в задумчивости продолжила Олька. – А мы долго общались. Даже подрабатывали одно время вместе. Сама она и рассказывала. Сошлись, когда Наташка беременная была. Наташка что-то подозревала, конечно, нервничала, скандалила… Из-за этого и развелась.

– Ну, так почему не женились, раз любовь?

– А кто знает? Сначала не до того было. Он учился, родители его алименты Наташе платили. Да и не пара они, не пара… Ты же знаешь, у Нины отец слесарем работал, выпивал. Валера к ней в дом не ходил, и к себе не звал. Свидания устраивали у Нинкиной бабушки на квартире. А может, между собой что не поладили… Ведь у Нины характер, помнишь, какой?

– Помнишь! Так вот почему Нинку так муж раздражал! – и я рассказала Ольке о давней встрече.

– Они же с Валеркой отношения все время поддерживали. Даже, обзаведясь семьями. Помнишь, тогда с нашей общей вечеринки вместе ведь ушли!

– Да, Нина всегда была странная, – протянула я. Вспомнила, как лет десять назад она позвонила мне. Призналась, что обзванивала всех знакомых – искала работу. Коротко рассказала о себе. С мужем развелась, двенадцатилетнего сына оставила с отцом, сама переехала в однокомнатную квартиру, доставшуюся в наследство от умершей бабушки – решила жить одна, писать книги. Я тогда повесила трубку в полном недоумении. К этому времени была я уже многодетной мамашей при трех детях. Они были для меня самым бесценным подарком судьбы, и все свое время и самое себя отдавала своим дорогим малышам. Но, как говорится, каждому – свое…

Да и совсем недавно, года четыре назад, был последний звонок от Нины. Она опять искала работу, опять рассказывала о себе – и будто замазывала черной краской мой все еще радужный, все еще по-юношески оптимистичный взгляд на жизнь. Мужа похоронила и теперь жила с сыном, который, отслужив в армии, работал охранником. Она же изнывала от безденежья и тоски, обжигая посуду на каком-то фарфоровом заводишке. С компьютером была на «вы», иностранными языками не владела… И это при том, что еще со школы она на отлично и с увлечением учила немецкий, окончила ВУЗ по творческой специальности, первая из класса устроилась на работу!.. Помочь ей, к сожалению, ничем не могла, мы попрощались…

– Когда она семью бросила – это первый звоночек был, – подтвердила мои догадки Олька. – Потом все хуже, хуже… А когда Валерка уехал, у нее крышу окончательно снесло. Ее даже с завода посудного уволили – совсем шальная стала. Года два ее уже нет. Ни домашний телефон не отвечает, ни тот, что у родителей, ни у бабки…

– Как же так, Олька! – новость не укладывалась у меня в голове. – Я ведь почти забыла его… Ну, у каждого бывает – школьная любовь!

– Так и я забыла! Но Нинка… Она по-другому любила. Что-то глубинное в нем видела, настоящее, в чем он и сам себе не признавался. Помнишь его коронную фразу – «я самый обыкновенный человек, обыватель»?

Мы еще помолчали, посудачили, посмеялись…

Проводив Ольку, нырнула в «Одноклассники», первым делом нашла Валерку. Уже почти облысевший, с одутловатым лицом и скучным взглядом господин… Я почти влипла в экран монитора, словно пытаясь увидеть большее, желая почувствовать, разгадать этого человека. Да что же это было с нами тридцать с лишним лет назад?

Уже после окончания школы, однажды влюбившись совсем по-взрослому, с объятиями и поцелуями, я с тихой грустью поняла, что наша страсть к Валерке больше была похожа на сумасшествие. Болезнь, заразную, тяжелую и совершенно неизлечимую, пока мы были все вместе. И вмиг прошедшую, лишь отгремел Выпускной, и каждый из нас вылетел из общего гнезда по своему собственному маршруту. Теперь, спустя годы, с еще большей печалью отметила, что трое из нас, так тесно соприкоснувшиеся судьбами, навсегда остались неизлечимыми.

Я позже своих подружек-одноклассниц вышла замуж, но зато успела родить троих детей и вот уже двадцать лет считаю себя очень счастливой. И все-таки, совсем не слукавила перед Олькой, сказав, что «почти» забыла Валерку. Помнила ли я его? Вопрос не тот. Он, как любимая песня, навсегда остался со мной. И иногда, сама того не замечая, я вдруг начинаю напевать волнующую душу мелодию.