Нежить

 

 

 

– Я буду молиться за тебя!

Час от часу не легче. Она ли это, любящая “Антихриста” Ницше, трактат Аристотеля “О душе” и кучу всяких глупых притч? Кому она собирается слать свои мольбы? Неужели ему, тому, которого нет, чье отсутствие, только и может быть истинным.

В холодном и мрачном соборе было тихо. Ноги посетителей издавали гулкие звуки, одежды подозрительно шамкали. Люди ставят свечи, шепчут молитвы, долго стоят возле образов. Старуха, бегающая со свечками, понимающе сверкает взглядом, ничего ровным счетом не понимая.

– Вам помочь?

– Очнись, старая, чем ты можешь помочь вообще? В больничных палатах размещаются больные, но не здоровые.

Даже здесь его нет. Всё это величие, пусть станет во сто крат величавее нынешнего, все равно не докажет его присутствия. Лучшее быть в фавелах, гетто, да коммунальных бараках. Там хотя бы дикого здоровья полным-полно.

Человек интересен тот, который все время что-то делает, но все время неудачно, безрезультатно.

И это – не она; она-то уже есть результат. Как же помыслить эту самую нежить? Без неё ничто не может быть помыслено, но то, что мыслится, не мыслится нежитью. Везде – похвала жизни и нигде – скорбь нежити.

Месяцы протащились незаметно. К долго ползущему времени привыкаешь. Оно кажется тогда молочною рекою, с кисельными берегами, некоей вязкой патокой, облепляющей бытие со всех сторон. Она еще отдает нафталиновой замшелостью краев, её чувствуешь кожей, точно так же, как чувствуешь себя после душа, вымывая тело хозяйственным мылом. Захолустье, решительно всё – воняет хозяйственным мылом и тарабанит банными тазиками.

– Позвонишь?

Мы так много разговариваем друг с другом, что воспроизвести смысл диалогов решительно невозможно. Они похожи на двусторонние допросы. В милиции задает вопросы только следователь, у нас – все задают вопросы, пытаясь таким образом избегнуть ответов. Это безобразие – исконно родной предрассудок, ноги которого торчат из гостеприимства. Радушный хозяин накрывает стол всякими яствами и постоянно заставляет гостя есть, дабы заполнить приемом пищи пустоты молчания. Если вам не о чем поговорить, то заткнитесь и лучше покушайте чего-нибудь. Кому решительно нечего сказать, тот в гостях много ест и потому толстеет. Почему-то в голову никому до сих пор не приходит увязать ожирение не с холестерином, а с гостеприимством.

Что бы хотелось услышать в этот раз? Всё равно: слышать и видеть – не напрягает. Эти чувства так же естественны как чувство голода голодного желудка. Мы ужасно близки друг другу, очень близки, поскольку во всем различны, решительно во всем. Понимать друг друга нам не составляет никаких затруднений, как если бы представить понимание между водою и огнем. Они быстрее поймут друг друга, но решительно не поймут самих себя.

Мы долго молчали. Это молчание ничего хорошего не предвещало. Не дожидаясь её слов, отключился. Она перезвонила через час, может больше. Не хотелось поднимать телефон – эту назойливую муху. Всё же поднял.

– Он умер! – сразу же выпалила она.

– Кто?

– Наш ребенок.

Связь прервалась…