Сказания земли Симбирской

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за июль 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 2 часа | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Сказ про Пушкина и подвал, где пытали Пугачёва

 

 

Узнав о приезде Пушкина, губернатор поднял на ноги прислугу, чтобы она навела порядок и чистоту в коридоре верхнего этажа и в портретной галерее, а также послал человека на помощь Степану в оранжерею, которую он хотел показать гостю как человеку, сведущему в искусстве. Было всего девять утра, и Загряжский после беспокойной ночи выглядел помятым, поэтому полностью отдал себя в руки Пьера, который за какой-то час сотворил из губернатора светского льва, каковым тот и предстал перед Пушкиным, когда тот, сияя белозубой улыбкой, вошёл к нему в кабинет.

Они пожали друг другу руки, затем Пушкин отступил на шаг и восхищённо вымолвил:

– У нас в Петербурге почему-то считают, что в Симбирске по улицам разгуливают медведи, но разве это может быть в губернии, где губернатор уже с утра смотрится лондонским денди.

– В России всего много, – легко хохотнул Загряжский. – Есть и денди, и медведи, но другого такого поэта как вы, Александр Сергеевич, нет. Пушкин один, и этим сказано всё.

– Полно меня хвалить, Александр Михайлович, – улыбнулся Пушкин. – Не спорю, что я один такой, но разве есть в России ещё один такой же Загряжский?

– Конечно, нет, – Загряжский подмигнул гостю. – Меня здесь за глаза называют ветрогоном за моё лёгкое отношение к жизни. Но разве она нуждается, чтобы о ней задумывались?

В ответ на столь глубокомысленное заявление Пушкин только развёл руками и вспыхнул белозубой улыбкой.

– Мне вспомнилось, что Симбирск – родина Карамзина, – сказал он. – Память о первом историке государства Российского должна быть увековечена. И это не только моё мнение. Два месяца назад государь позволил начать сбор средств на возведение памятника. И в Петербурге только на одном обеде было собрано, кажется, более четырёх тысяч рублей. Симбирскому дворянству надо просить государя, чтобы памятник Карамзину был поставлен на его родине.

– Я слышал, что этим делом занялись три брата Языковы, один из них, кажется, поэт.

– Я сегодня еду к нему, в деревню, – сказал Пушкин.

– До неё, говорят, не более, чем сорок вёрст.– Мы надеемся, что вы не уедете, не отобедав с нами?

– Как можно отправляться в дорогу на пустой желудок! – засмеялся Пушкин. – А пока, с вашего позволения, я пройдусь по тем местам, что видели Пугачёва.

Будучи в Казани, Александр Сергеевич объехал места, связанные с кровавыми безумствами пугачёвской вольницы: Адмиралтейскую слободу, пущенную на огненный распыл башкирами Салавата Юлаева, городскую крепость, единственное, что осталось невредимым в буре пламени, дотла уничтожившим почти всю Казань, Арское поле, на которое, подкалывая пиками, согнали жителей, поставили их на карачки, и мужицкий царь с коня вопрошал, любят ли его ограбленные и бездомные люди?.. Ответ был громким и утвердительным, Пугачёв призывно махнул рукой, и народу выкатили несколько громадных бочек с вином, к которым бросились все, а утром гренадёры подполковника Михельсона взяли пьяные толпы без разбору в штыки, и началась такая резня, что трупы запрудили речку Казанку, и она вышла из берегов.

По дороге в Симбирск эта ужасная картина не раз ему представлялась как живая, и всё существо поэта обжигала скорбная мысль, что судьба человека, а то и всего народа, может зависеть от игры случая. Откуда взялся этот Пугачёв, который никак не мог своим умишком прийти к решению объявить себя самодержцем всея Руси? Определённо его кто-то направлял, и этот вопрос занимал в своё время генерала Павла Потёмкина, который толковал по душам с вздёрнутым на дыбу мужицким царём, и вынес из этой беседы твёрдое убеждение, что в Емельке нет ничего людского, а душа его насквозь прокопчена подлым духом ненавистника всего дворянского сословия.

В Симбирске Пугачёва содержали в подвале дома Пустынникова, перед которым стоял Александр Сергеевич, разглядывая почерневшие кирпичные стены, тяжёлые железные ворота, из которых дворник выметал опавшие с деревьев листья. Увидев Пушкина, он обнажил голову, поклонился и опять взялся за метлу.

– Скажи, старинушка, не здесь ли держали Пугачёва?

– Здесь, – подтвердил дворник. – В подвале его держали на двух цепях. Было бы что показывать, а там что?.. Мётлы, доски, бочки…

– Я на хлам глазеть не буду. Веди!

Подвальная камора, куда вошёл Пушкин, была довольно обширной и занимала примерно четвёртую часть от всего подвала. Дворник запалил смольё, Александр Сергеевич огляделся, но ничего интересного для себя не заметил.

– Не туда глядишь, барин, – сказал старик. – Подними-ка голову. Видишь кольцо в потолке? Вот, сказывают, на нём и вздёрнули Емельяна Ивановича, когда пытали.

Пушкин поднял голову и в мечущемся из стороны в сторону пламени от смолья увидел большое железное кольцо, намертво вделанное в кирпичную кладку. Через него палачи просовывали цепи, чтобы приподнять узника над полом, сорвать с его плеч рубаху и после заданного вопроса, не дожидаясь ответа, ожечь размашистым ударом сыромятного кнута.

Александр Сергеевич резко повернулся и поспешил выйти на свет. Дворник, не отставая, шёл следом. Возле ворот Пушкин остановился и отдал старику деньги.

– Я бы всё тебе показал, барин, только ничего больше не осталось от Емельяна Ивановича, лишь одно кольцо.

От дома Пустынникова к губернаторскому дворцу Пушкин пошёл по кромке крутого берега Волги, который был заметно обустроен: аллея между лип и вязов посыпана песком, имелось четыре фонарных столба и несколько скамеек, все свежевыкрашенные, каждая с дарственной надписью. Александр Сергеевич отвернулся от памятников человеческой глупости и тщеславию и сразу о них забыл, поражённый величественным простором Заволжья.

«Это уже не Европа, – подумал поэт. – В Европе такого простора нет и быть не может. Это – Азия, прародина всех европейских народов. Здесь, на Волге, находится рубеж между лесом и степью, и Грозный Иоанн, покорив Волгу от Верха до Низа, соединил в России две цивилизации – европейскую и азиатскую».

 

 

 

Сказ про писателя Ивана Гончарова

 

 

Не первый год ищу я ключик-слово,

Чтобы разгадать загадку Гончарова.

Он для меня таинственен своей

И мудростью, и глубиной прозренья

В характер русский, что до наших дней

Живёт в неспешной части поколенья,

На коем Русь державная стоит,

Пока другая часть волнуется, шумит,

На митингах поклоны бьёт свободе,

И на словах болеет о народе…

 

Нет смысла в торопливости пустой.

И я слова нашёл – «ж и в о йп о к о й».

Вот чем писатель русский был насыщен,

И поделился с каждым, кто очищен

От суеты, и зависти, и лжи,

Покоем русской мировой души

В своём «Обломове»…

Его прозренья мощь,

Всегда была великой русской силой.

Покоем Божьим Русь себя хранила.

И никакая Западная ночь

Над волжскими не встанет берегами,

Коль Гончаров всегда пребудет с нами.

 

 

 

Сказ про Андрея Блаженного

 

 

-1-

 

Крадётся в город стужа.

Летит листва с ветвей.

Бредёт босой по лужам

Юродивый Андрей.

 

Всё небо в звёздах стылых.

На Русь грядут снега.

И свищет ветер в дырах

Худого армяка.

 

В мешке краюшка хлеба,

В кармане сахарок.

Он жадно смотрит в небо

И ждёт, что скажет Бог.

 

И чудо! – дух нетленный

Над ним прошелестел

И пал он на колени

Пред тем, кого узрел.

 

Сияньем встрепенулась

Вокруг Андрея тьма.

И благодать коснулась

И сердца, и ума.

 

 

-2-

 

То пожары, то бунты, то глады

На Руси пребывали всегда.

– Без Святого не выстоять граду, –

Сокрушались, – и это беда.

Надо ждать, пока он народится.

И защитою станет для нас.

Будет время ему появиться

В предназначенный Господом час…

 

Много было в Симбирске лихого:

То чума обезлюдит, то бунт

Стеньки Разина иль Пугачёва

Вспыхнет – вырвать народы из пут.

 

Два столетья прошло с основанья…

Отпевали...

Крестили детей…

И людские сбылись ожиданья –

К ним явился Блаженный Андрей.

 

Это стало для всех божьим даром

Что, казалось, был дан навсегда.

При Блаженном Андрее пожаров

Не бывало почти никогда.

 

Но когда он скончался, то вскоре

Град Симбирск сгинул в огненном море.

 

 

 

Сказ про счастливое будущее

 

 

Симбирск, тому всего два века,

Был важный «Город-дворянин».

Он с высоты крутого брега,

Смотрел как властный господин

 

На Волгу, что живой и людной,

Была с весны и до зимы,

Кормилицей и песней чудной,

Мечтой, ласкающей умы,

 

Что счастье явится к ним скоро,

И случай даст разбогатеть.

Хоть у судьбы всем без разбора

Одно лишь счастье – умереть,

 

Чтобы избавиться от страха…

Судьбы коварная игра –

Идти по жизни, как по плахе,

В конце не видя топора.

 

Но кто об этом знает в детстве,

Кто строит по расчёту жизнь?..

Мы в счастье верим

с чистым сердцем,

И потому стремимся ввысь.

 

Ведь русский – тот,

кто жив в надежде

По правде жить, хотя бы раз.

И наши предки были те же

Мечтатели, как мы сейчас.

 

Не надо их корить за ломку

Того, что отжило дотла.

Не мне – усталому потомку –

Судить великие дела.

 

Дела людей оценит время.

И точный даст на всё ответ.

Взойдёт ли Ленинское семя?..

Иль сгинет Русь в пучине бед?..

 

 

 

Сказ про симбирские колокола

 

 

Не избыть из души

Приснопамятных дней.

Как и всюду тогда

В государстве Российском,

Три собора

И тридцать приходских церквей

Возвышались призывно

Над градом Симбирском.

 

И светились, как звёзды,

Над ним купола.

И святые кресты

Негасимо сияли.

И гудели приподнято

Колокола

В дни вселенских торжеств

И вселенской печали.

 

Возвышалась пред ликом

Христовым судьба,

Обретая в моленьях

Полёт и свободу.

Из столетья в столетье

Россия себя

Сохраняла под сенью

Незыблемых сводов.

 

Не сломили устоев её

Мятежи,

Ни набеги,

Ни пропасть чиновной утробы.

Но пришли времена

Запустенья души.

Век двадцатый настал,

Равнодушья и злобы.

 

И не видно вдали

Очищающих дней.

Запустенье и мрак

В государстве Российском...

 

Три собора

И тридцать приходских церквей

Возвышались когда-то

Над градом Симбирском.

 

 

 

Сказ про великий пожар, 1864

 

 

Сады над Волгой млели в лунном свете.

Земля и стены источали пыл.

Стояла сушь, и даже в полночь ветер

Набухших жаром крыш не остудил.

 

Ночь шла на убыль. Вновь звезда упала.

Проснулись петухи. Струился пар.

И над Симбирском зарево вставало,

Но это не заря была – пожар!

 

Сначала вспыхнул дом сухой берестой,

За ним – другой... И занялся квартал.

И, набирая мощь, стихии грозной,

Всё сокрушая, покатился вал

 

Огня и пепла. Задыхаясь гарью,

Метались люди в море огневом.

Семён искал Петра,

Иван звал Марью.

Мать в полымя рванулась за дитём.

Горело всё: деревья и заборы,

Взрывались крыши, падали мосты,

Пылали церкви, рушились соборы,

На колокольнях плавились кресты.

 

В огне и смраде пировало лихо.

Казалось, время судному концу.

И над Симбирском раскалённый вихорь,

Сжигая всё, как Змий, летел к Венцу.

 

Московский тракт усыпан был вещами

Людей, бежавших из своих домов.

Настало время скорби и печали

И покаянных запоздалых слов.

 

И не один Симбирск горел в то время.

Горели петербургские дворы.

Но ветер окаянства и безверья

Лишь только начал раздувать костры

 

Братоубийства и безбожной розни,

Посевов зла, из коих встала смерть.

И, может быть, понять ещё не поздно,

Когда Россия начала гореть.

 

  Большой симбирский пожар, 1864.

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в июле 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: