Лёгкая прогулка в облаках

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за июль 2021 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 1 час | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Что может быть важнее хорошей погоды, если ты отдыхаешь в далёком от дома курортном местечке, особенно когда местечко это ‒ крымский Южный Берег? Повезло тебе с погодой ‒ и ты кум королю, и кажется уже, что жизнь удалась, даже если дома ждут неоплаченные счета, пыльные улицы родного города, тесная квартирёнка и нудная, малодоходная работа. Не повезло ‒ и ты уже лузер, сбитый лётчик, потерянное поколение, которому судьба отказала даже в такой малости, как удавшийся единственный в году отпуск.

В первой половине августа отдыхающим в этом уютном посёлке у Голубого Залива везло исключительно. Никаких дождей, штормов, ветров, похолодавшей морской воды, никакой даже самой недолгой пасмурности. Безупречно голубое чистое небо, солнце от восхода до заката, бирюзовая прозрачность черноморских вод, играющих мириадами солнечных бликов, и живописно-хаотичное нагромождение скал по всему изломанному, протяжённому берегу. А над всем этим в далёкой и, кажется, недосягаемой вышине – гряда яйлы, похожая на застывший органный аккорд…

День начинался обычно так: около восьми из своего бунгало, сильно пригнувшись в низеньком дверном проёме, вылезал Лагута. Недолго пощурившись в сторону уже поднявшегося над морем солнца, он спускался в кустарник, где справлял малую нужду, а потом возвращался к хибаре и отворачивал для умывания кран. Если вода шла, он с наслаждением умывался до пояса, крякая, ухая и отфыркиваясь. Если воды в кране не оказывалось, он чертыхался, прибавляя что-нибудь вроде «проклятые хохлы, вредители, бандеровцы хреновы!», ─ и направлялся к душевой бочке, умываться из которой было крайне неудобно.

Вскоре, разбуженный звуками его жизнедеятельности, на пороге своей хижины показывался Евсин. Бунгало, хижина, халупа, развалюха – все эти клички применялись ими по настроению к своим более чем скромным жилищам, которые представляли собою две одинаковые, близко друг к другу стоящие маленькие дачки, почти будки, сколоченные из досок и покрашенные в зеленоватый, подходящий к природе цвет. Единственная полутораспальная кровать в каждой будке была рассчитана либо на любовную пару, либо на подобных им невзыскательных одиночек. «Широко живу, не по средствам», ‒ шутил Евсин, имея в виду полуторную ширину своего ложа. При этом над его кроватью был укреплён придуманный им и изготовленный экспромтом лозунг «Аскетизм – светлое будущее всего человечества». Так он иронизировал над спартанскими условиями их здешнего отдыха.

Евсин следовал маршрутом Лагуты – вначале в кусты, затем к крану, или же к душевой бочке. Лагута тем временем успевал приступить к кухонным хлопотам: кипятил воду, заваривал в большом термосе кофе, доставал из холодильника яйца, сливочное масло, пакет молока, промытую ещё с вечера, замоченную в миске и хорошо уже разбухшую гречу. Иногда это же делал и Евсин, но чаще всё же Лагута, не только не чуравшийся кухонных дел, но до них почти охочий.

Кухня только называлась кухней, а на деле была просто терраской под тентом, где стояли холодильник, тумбочка с газовой плитой на две конфорки, в тумбочке посуда, и рядом квадратный обеденный стол с тремя к нему стульями. До кухни нужно было подниматься по узенькой каменистой тропинке между олеандрами и лавровым кустарником. И вообще здесь ко всему необходимо было подниматься или же спускаться, потому что местность представляла собою крутой горный склон, который в свою очередь представлял собою весь здешний берег. Даже их убогие прибежища стояли не на равной высоте – Лагута жил примерно на два метра выше Евсина.

Чуть выше Евсина с Лагутой прятались в южной зелени ещё три похожих домишки, а выше всех дачных домишек стоял настоящий каменный двухэтажный дом, в котором жили хозяева этого нелегального пансионата, сдающие домишки приезжим непритязательным «дикарям».

В этом сезоне, несмотря на установившуюся чудную погоду, отдыхающих было немного, существенно меньше, чем в прошлые годы. Два из пяти здешних домиков, увы, пустовали, вызывая своею необитаемостью грусть и печаль обитателей верхнего каменного дома. Сине-бело-красные флаги вместо упразднённых желто-голубых на флагштоке поселковой управы, безусловно, радовали души и взоры местных домовладельцев, но последовавшие ответные действия обиженных властей соседнего государства нехорошо отразилась на посещаемости полуострова и, кстати, на водоснабжении.

Евсин, бывавший на полуострове ещё ребёнком, с родителями, помнил, что с водой здесь было трудно во все времена, и нынешнее время, по его словам, ничем от прошлого не отличалось. А вот Лагута кипятился, возмущался и грозился проклятым хохлам, хотя тоже не был новичком в Крыму, и знал прекрасно о природной безводности Крыма. Евсин иронизировал над горячностью своего сотоварища:

‒ Вы, Лагута, кажетесь мне большим россиянином, чем я, россиянин. Это ведь я должен возмущаться хохлами и желать им всяческих неприятностей. А вы – минчанин, белорус, вам следовало бы им сочувствовать, ведь вы этнически куда ближе к ним, чем, например, я.

‒ Чепуха! – возражал пассионарный минчанин, – Ни черта я им не ближе. Это вам так кажется от вашей непросвещенности. Вы просто Беларуси и белорусов не знаете. Мы – русские, такие же, как вы, может, даже ещё русее. Одно уже наше самоназвание за себя говорит. Никакого отношения к хохлам мы не имеем. Вы скажете: у нас даже язык свой есть. Есть-то он есть, да никто им по-серьёзному не пользуется. А у черемисов, у мордвы, у коми, у чувашей, у пермяков, у них, что, нет языка? Но они себя русскими называют, а чуваши они только у себя дома, для соседей и родственников. Вот татары, это да… Татары и здесь себе на уме, и у вас они ещё тот народец…

Евсин мягко останавливал его:

‒ Знаете, давайте не будем, а то этак мы далеко можем зайти. Национальный вопрос, это ведь такая штука… Я имею в виду, когда говорят про других. А про себя вы, конечно, можете сколько угодно, это не возбраняется.

‒ Ну, спасибо, ‒ саркастически благодарил Лагута, ‒ спасибо, что разрешаете хотя бы про себя говорить. А ведь могли бы запретить и это, поскольку я сейчас на вашей территории, на воссоединенной, обретенной, вновь рожденной и так далее, по списку. И молодцы вы, что сумели воссоединиться, завидую, честное слово, завидую…

Евсин улыбался, его забавляла неумеренная горячность и великорусская устремленность белоруса Лагуты. Нравился ему и сам Лагута, и в душе он был доволен, что они оказались с ним в одном месте и в одно время, хотя и по чистой случайности.

Из трёх верхних «бунгало» занято было одно, и занимала его некая особа женского пола, о существовании которой было известно только со слов хозяйки. Увидеть её нижним постояльцам всё не удавалось, по-видимому, ритм и образ её жизни не совпадал с образом жизни и отдыха нижних мужчин. На шутливый вопрос Лагуты, молода ли и хороша ли собою верхняя постоялица, хозяйка Любовь Александровна с готовностью сообщила, что упомянутая особа: а) москвичка; б) на вид лет тридцати; б) наружностью не то, чтобы красавица, но ничего, вполне пригожая; в) уходит рано утром, возвращается под вечер, где и с кем проводит время, неизвестно.

«Таинственная незнакомка», ‒ присвоили ей звание нижние постояльцы, но подкарауливать её, знакомиться и зазывать к себе на посиделки не пытались. Оба они были принципиальными противниками мимолетных курортных романов.

 

 

*   *   *

 

Узкая, едва заметная тропинка, известная только местным, да теперь вот ещё им двоим, вела их вниз, извиваясь между зарослями можжевельника. Можно было, конечно, выйти на удобную, цивильную лестницу, и по ней спуститься на ближнюю улицу посёлка с магазинами, кафешками и фруктово-овощными лавками, а с улицы вниз и дальше, к береговой полосе, к местному пляжу у скалы с романтичным названием Дева, а на пляже есть шезлонги, тенты, пиво, мороженое, пепси-кола и тому подобное. Но пляжи с шезлонгами и пепси-колой не интересовали Лагуту и Евсина, они были закоренелыми, убеждёнными дикарями, презирающими курортную индустрию и вообще курортную цивилизацию. Именно на этом пункте они и сошлись, и поняли друг друга, и стали вместе проводить здесь время, хотя прежде даже не были знакомы, просто их хибары оказались рядом. А вдвоём, конечно, веселее, да и безопаснее бродить по зарослям, лазать по скалам и нырять с камней в море.

Дни свои они по обоюдному соглашению проводили поочерёдно так: один день на море, в купании, загорании и исследовании незнакомых ещё берегов; следующий день в горной части, в лазании по тропам, тропинкам и горным уступам, в любовании панорамными видами «сверху вниз». Излюбленных туристами курортных мест вроде Ялты, Гурзуфа, Канатной дороги, Ласточкиного гнезда, Массандры, они избегали, зная, что там людно, шумно, да к тому же и недёшево.

Сегодняшний день был морской, а на завтра они запланировали подъём в горы. Настоящий подъём в настоящие горы. На конкретную вершину из гряды яйлы, по конкретной дороге конкретным маршрутом. Выше намеченной вершины подниматься будет уже некуда. Её покорение должно будет означать для них венец всего крымского отдыха, достижение прежде недостижимого, окончательный отрыв от суеты кофеен и шашлычных. Инициатором похода был, естественно, Лагута, а Евсин, вначале сомневавшийся и колебавшийся, в конце концов согласился.

Хотя они соседствовали, проводили вместе время, компанействовали уже вторую неделю, обращались они друг к другу почему-то на «вы» и притом по фамилии. Евсин мысленно так и считал Лагуту ‒ компаньоном, а не товарищем или приятелем.

‒ Неужели вы хотите вон туда?.. – озадаченно спрашивал Евсин, простирая ладонь к вздымающейся в синем небе волнистой стене яйлы. ‒ Это же так далеко и так высоко! Я не могу поверить, что туда можно дойти. И не просто дойти, а подняться, там ведь сплошной подъём, и притом очень крутой! ..

‒ У страха глаза велики, ‒ снисходительно объяснял Лагута, ‒ я тоже так вначале думал, но поговорил с местными, так они даже удивились моему сомнению. Ничего такого трудного там нет, обычная дорога серпантином, вполне проложенная и освоенная. Местные, оказывается, поднимаются туда, на плато, как на прогулку, под настроение. Вы не поверите – за грибами туда ходят, хотя я не представляю, какие там могут быть грибы, и ещё какую-то дикую ягоду там собирают.

‒ Какие такие местные вам это рассказывали?

‒ Да вон хоть Лёха, сын хозяйский. Он сам много раз поднимался туда, ходил той дорогой. И сама хозяйка подтверждает, да это и без них всем здесь известно.

‒ И сколько же туда идти, сколько он длится, этот подъём?

‒ Говорят, часа два на подъём, а спускаться легче, поэтому на спуск часа полтора, а то даже час. Ну, а сколько времени пробудем там, вверху, там и решим. Допустим, тоже часа два. Около шести часов на всю прогулку. Нормально. Правда, ведь?..

‒ Это, пожалуй, нормально. Мы так примерно и гуляем, часов по пять, по шесть вне дома.

‒ То-то оно! ‒ с энтузиазмом восклицал Лагута. – Приятная прогулка, и не более. Приятная и лёгкая. Только бы чрезмерной жары не было, хотя мне говорили, что чем выше поднимаешься, тем холоднее. Ничего, возьмём воды с собой, бутербродов… В конце концов назад повернём, если кому-то окажется не по силам…

«Кому-то», ‒ он имел в виду, конечно, не себя. Евсин это почувствовал, и был уязвлён. Ну, нет, не дождётся от него Лагута мольбы о пощаде в этом походе.

Таким образом, план на завтра был утверждён и подписан. А нынешний день, идеально погожий, как все последние дни, надлежало использовать для активных морских удовольствий.

Прежде всего нужно было решить где сегодня купаться, где провести очередной морской день. Хороших мест для вольного купания на здешнем берегу они открыли и уже опробовали немало. Окультуренный пляж у скалы Дева, пригодный для пенсионеров и малых детей, отпадал без обсуждения. А по ту сторону Девы начинались неосвоенные массовым курортником, но зато облюбованные опытными дикарями, места и местечки, уголочки, бухточки, скалистые уступы, махонькие пляжики между огромными валунами, попасть на которые можно только человеку с навыками скалолаза. Спустившись по отвесной сыпучей круче, рискуя при этом сорваться и грохнуться с многометровой высоты на камни, отважный дикарь оказывался на укромном, крошечном, но зато собственном галечном бережку. На час или на два, но – собственном. И тогда день можно было считать безусловно удавшимся, а купание и солнечный загар превосходными.

Сегодня они решили идти на «Ступени». Так они окрестили одно место, к которому не нужно было спускаться с кручи, но идти до него было не близко, и потому до него добирались только энтузиасты. Это легендарное место стоило самого дальнего перехода.

Много уже лет назад, ещё до распада великой державы, государство затеяло возведение на крымском берегу грандиозного санаторного комплекса. Строительство развернулось во всю ширь, средства на него были брошены, даже на глаз, непомерные. Нужно ведь было вначале преобразовать природу, приспособить каменистый крутой крымский берег к строительству, а затем и к использованию построенного. На протяжении километра весь берег был разворочен, разрыт и раскопан, превращён в стройку века. Вереницы самосвалов с гравием, десятитонные шаланды с грузом сухого цемента в пакетах, рычащая техника всех мастей и размеров – экскаваторы, бульдозеры, подъёмные краны, бетономешалки; армия суетящихся повсюду рабочих в спецовках и оранжевых касках, проектировщики, прорабы, бригадиры, целый городок вагончиков-бытовок… Даёшь ударные темпы строительства! Даёшь сдачу в эксплуатацию всесоюзной здравницы в установленный партией и правительством плановый срок!.. Ещё совсем немного, и победа строительной техники над крымской природой была бы одержана бесповоротно…

И вдруг всё остановилось и замолкло. Началась перестройка. Нет, не здесь, не на стройплощадке, а где-то там, в далёких политсферах, в мозгах государственных деятелей. Всё было переосмыслено и оценено заново. И в этой новой оценке недостроенной здравнице отводилось последнее место. А вскоре и это последнее место оказалось занято другой заботой, более насущной. Уехали проектировщики, прорабы, бригадиры; сняли свои оранжевые каски и спецовки рабочие, отъехали к себе домой самосвалы, перестали крутиться бетономешалки, легли на землю, а потом совсем исчезли башенные краны; рассосался городок из домиков-бытовок. Наступила тишина и полное безлюдье на десятилетия.

Но осталось то, что было так успешно начато и уже близко к завершению. Остался санаторский корпус в виде широко раскрытой книги в восемь этажей, тоннель, ведущий из корпуса к морю, и, главное, остался километр оборудованного под отдых берега с бетонной стенкой от осыпания, с волноломами, отлично подходящими для ныряния с них, лежания и загорания. И остались «Ступени», именно ступени – протяженное бетонное пространство уступами спускающееся от бетонной стенки к воде, прямо в воду. Евсин утверждал, что по таким вот каменным ступеням, поддерживаемые рабами, сходили в воду своих купален римские императоры.

Какое-то время на оставленном объекте содержалась охрана, предполагалось, видимо, когда-то его завершение, но пару лет спустя охране перестали платить жалованье, и она разбежалась. Началось расхищение госимущества. Время было дефицитное, а в домашнем хозяйстве пригодна была всякая мелочь. Да и строиться местные жители начали бесконтрольно и активно именно в эти безвластные годы. Так или иначе, а за пять лет из возведенного и почти уже сданного корпуса исчезло всё, что можно было отодрать, отрезать, отвинтить. К концу пятого года корпус представлял собою пустоглазую бетонную коробку, потемневшую от дождей и ветров, отсыревшую и на вид страшноватую. Корпус теперь не был интересен никому, а на волноломах, на галечных пространствах между ними и, особенно, на «Ступенях» обосновались приезжие дикари, прознавшие про это бесхозное, безнадзорное место и его полюбившие.

Лучшего места для пёстрой, расхристанной вольной публики, приехавшей в привычный и желанный Крым со всех концов бывшей империи, было и не сыскать. Здесь появлялись и нудисты, и индуисты, и нигилисты, и пацифисты, и живописцы, и бог ещё знает кто, благо места хватало на всех. Неподалёку начиналась территория какого-то пансионата, а при нём работал продуктовый магазинчик, так что при необходимости напитки и съестное можно было купить без отрыва от солнечных и морских ванн.

Мрачная махина заброшенного корпуса была видна издалека. Евсину она напоминала замок Дракулы из фильмов, он однажды попытался осмотреть его, начав с тоннеля, соединяющего корпус с набережной, но в тоннеле было так темно, так холодно и сыро, и к тому же так напакощено дикарями, сделавшими из тоннеля мусорную свалку и общественный сортир, что Евсин повернул назад, установив только, что обитатели восьмиэтажки должны были спускаться сюда на лифте, а затем уже пешком идти по длинному тоннелю к морю.

Нынче на «Ступенях» собралась, как всегда, разношерстная публика в количестве изрядном, но не настолько, чтобы берег выглядел многолюдным. Выше противоосыпной стенки стояли две оранжевые палатки, их обитатели, парни и девушки хиппового вида, сидели кружком внизу на первом уступе и распивали нечто из пластиковых стаканчиков. Семейка нудистов расположилась поодаль ‒ мама, папа, две девчушки, одна лет пяти, вторая года на два старше, с ними ещё пара взрослых мужчин, скорее всего земляков – все абсолютно голые, ничуть не стесняющиеся своей голизны, не стесняющиеся, главное, перед детьми, которые и сами, разумеется, бегали по ступеням голенькими.

На верхнем уступе, у стенки, сидело на подстилке неподвижное существо женского пола в жёлтой накидочке через одно плечо, вроде сари. Сидело оно в позе лотоса, держа на коленях ладошками вверх руки, устремив в морскую бескрайнюю даль остановившийся взгляд, должно быть, ничего не видя и не слыша. Волосы у милого создания были короткие, тёмные, личико вовсе не глупое, строгое, не так чтобы юное и вроде как отрешённое. Однако, по тому как покосилось отрешённое создание на проходивших мимо него Евсина с Лагутой, можно было заподозрить в нём неполную от всех земных дел отрешённость.

Трое мускулистых парней служивого вида, скорее всего, действительно служащих в одной из здешних частей, щеголяли рельефными торсами и бронзовым плотным загаром. Все трое были там и сям разрисованы татуировками, гуще других был разукрашен один из них – блондинистый крепыш с кривоватыми «кавалерийскими» ногами. Евсин не смог удержаться, подошёл и спросил разрешения поглядеть на тату ближе. Несомненно, парень был польщён, и разрешение дал с довольной улыбкой. Заулыбались и двое других. Спину парня украшал зависший в воздухе десантный вертолёт со свисающей из него верёвочной лестницей, брюшной пресс до самого пупка был захвачен двумя спецназовцами в шлемах, масках, с автоматами наизготовку, а выше, над обоими сосками стояли дугами, как бы охватывая соски сверху, некие надписи. «Пленных не берём», ‒ прочёл Евсин над правым соском и «Раненых не бросаем» ‒ над левым. Евсин спросил разрешения запечатлеть всё это на фото, но вот тут уже получил твёрдый отказ. Даже выражения лиц бравых парней сразу изменились со снисходительных на враждебные. Приятели сочли за благо поскорее отойти…

Расположившись на предпоследнем, ближе к воде, уступе (последний иногда захлёстывался волной), расстелив свои подстилки, они разделись до плавок. Лагута сразу пошёл в воду и, широко размахивая руками, поплыл, к выступающему в сотне метров от берега камню, а Евсин ещё постоял немного, любуясь шикарным видом голубой безбрежной дали впереди и грандиозной изжелта-серой, с зелёными вкраплениями, цепью гор позади. «Нет безобразья в природе, ‒ мысленно проговорил он. – Во всяком случае, в этой природе, в крымской». Но тут же он вспомнил где находится, на каком загубленном человеком участке природы, теперь уже бывшей, с этими волноломами, километровой бетонной набережной, этими осклизлыми бетонными уступами, бросил взгляд на торчащий из всего этого, словно мёртвый пень, замок Дракулы, представил на секунду, каким был этот берег до расправы над ним, и, чтобы не расстраиваться, не терять хорошего настроения, бросился вслед за Лагутой с нижней ступени в море.

Пока они резвились в воде, плавали наперегонки и ныряли по очереди с дальнего камня в синюю глубину, неподалёку от их места на том же уступе расположилась подошедшая новая компания, трое мужчин и одна женщина. Это были люди среднего возраста, не похожие на дикарей. Скорее всего, они отдыхали в соседнем пансионате, а на «Ступени» пришли в поисках экзотики и вольной обстановки. Мужчины тут же раскупорили бутылку «Севастопольского игристого», женщина выложила на бумажную тарелку персики и виноград. Компания была оживлённая и говорливая.

Лёжа на своей подстилке навзничь с раскинутыми для равномерного загара руками и закрытыми глазами, Евсин сквозь дремоту слушал жизнерадостную болтовню этих явно довольных своей жизнью людей. Несомненно, они были россиянами, как и он.

Женский голос жаловался с капризными интонациями:

‒ А я, знаете, даже немножко разочарована. Раньше едешь сюда вроде как за границу. Паспорт таможенники проверяли, багаж смотрели, спрашивали: а здесь у вас что?.. а здесь?.. Форма у них и у пограничников другая, кокарды с трезубцем. В Харькове менялы в поезд подсаживались, рубли на гривны предлагали поменять, говорили, что у них курс выгоднее, чем на Южном Берегу. И ведь правда, у них оказывалось выгоднее. Сюда приедешь, к ценам долго привыкаешь, всё кажется в десять раз дешевле, хотя на самом деле даже дороже. Ну, интересно же! А сейчас что? Всё то же, что и дома. Никакой романтики…

‒ Ну ладно, Лидочка, перестаньте, ‒ урезонивал её мужской голос, ‒ два дня как приехали, и уже подавай вам романтику. Будет, будет романтика, вон, глядите, сколько её вокруг, вон она!.. ‒ мужчина, должно быть, обводил рукой горизонт.

‒ А я не согласен, ‒ вставлял своё мнение другой член компании, ‒ Чего здесь было не такого, как в России? Пограничники и таможенники, да, были, но говорили по-русски как мы с вами. Приезжаешь – ни слова кроме как по-русски не услышишь. Все вывески по-русски, газеты в киосках все на русском, на других языках не «идут», спроса нет, мне киоскёрша говорила. Полисмены ихние все русские парни, они сейчас только форму поменяли, а на своих местах остались, я уверен. Нет, не чувствовал я никакой заграницы и тогда.

‒ Курица не птица, хохляндия не заграница, ‒ сострил первый мужской голос.

‒ Теперь-то, пожалуй, уже заграница.

‒ Да, теперь уже заграница. Теперь точно уже заграница, ‒ без иронии произнёс молчавший прежде третий мужчина.

‒ Ой, извини, тебе, наверно, неприятно… Ты ведь с Украины, верно?

‒ Я из Харькова. Но я русский… по матери. И всё равно, лучше не надо так говорить.

­‒ О-о, среди нас, оказывается, диссидент. Я и не подозревал.

‒ Да полно, какой он диссидент, наш человек, только живет за кордоном.

‒ А вы знаете, что диссиденты бывают трёх видов. Первый – досидент. Второй вид ‒ сидент. И третий – отсидент. То есть, уже отсидевший.

‒ Ха-ха-ха… ха-ха-ха!..

Острота, показавшаяся удачной, всех развеселила. Даже харьковчанин, похоже, не был против такого юмора. Но первый мужской голос решительно заявил:

‒ Всё, всё!.. Никакой политики с этой минуты, никаких диссидентов. Только солнце, море и вино. Лидочка, предлагаю тост за романтику, которой вам так не хватает, «Севастопольское игристое» так и играет в наших стаканчиках!..

«Севастопольское»… Севастополь… Это ведь опять политика. Никуда от неё, проклятой не денешься, даже на этом дикарском лежбище», ‒ с грустью подумал Евсин.

 

 

*   *   *

 

Главная улица посёлка, этакий малый нагорный бродвей, протянулась от автостанции до подножия горы Дельфин, самой высокой горы на всём здешнем побережье. Не увидеть гору было невозможно даже из других дальних посёлков, хоть по ту, хоть по другую сторону. Конечно, и в других посёлках имелись свои собственные достопримечательности и красоты, но такой горы, похожей на дельфинью изогнутую спину, точно не было нигде. Разве что всемирно знаменитый Аю-Даг мог потягаться с нею по своей открыточной красивости, и то лишь потому, что Аю-Даг спускался прямо в море, а Дельфин, увы, до моря не достал в своём стремительном броске. Несправедливость была налицо: Медведь (так переводится с татарского это название) нахально погрузился мордой в море, а Дельфин был отлучён от родной своей водной стихии. Местная легенда это как-то объясняла, но легенды сочиняются людьми, а горы на земле возникли раньше всех легенд и раньше всех людей.

Улица была перенасыщена торговыми, питейными, закусочными точками. Магазины, магазинчики, киоски, палатки, тележки, лотки, развалы и расклады прямо на каком-нибудь приступке, всё это наезжало и накладывалось друг на друга, создавало бесконечно протяжённый рынок, обойти который, увильнуть от которого у отдыхающего не было шанса. Остановись, зайди, купи, выпей, съешь, кричало всё вокруг, предлагало, убеждало, требовало, и взыскующим, неодобрительным взглядом провожало неподдающихся.

В татарских кофейнях дымились мангалы с бараньим шашлыком над рдеющими малиновыми углями, мигали завлекающие ламповые гирлянды, звучала из динамиков восточная музыка. Горы персиков, дынь, яблок, груш, абрикосов, винограда возвышались на каждом шагу, распространяя вблизи себя тот непередаваемый чудесный аромат, который издают лишь самые свежие, сегодняшним утром снятые с ветки спелые фрукты.

Сувенирами был заполонён весь посёлок и даже его окрестности. Всё было увешано и завалено поделками из можжевеловой древесины нежно-телесного цвета, кепочками и майками с крымской символикой, бутылочками и пробирками с ароматными эфирными маслами, платочками, сумочками, подушечками-саше с лавандовыми цветами и можжевеловыми опилками, солнцезащитными очками, значками, открытками и прочей милой ерундой, мимо которой невозможно было пройти безучастно.

Лагута в первые же дни их знакомства сообщил Евсину, что намерен увезти в свой Минск как можно больше можжевеловых поделок и эфирных масел. Он где-то прочитал, что древесина можжевельника обладает просто волшебными антисептическими и лечебными свойствами. Сам её аромат ему нравился чрезвычайно, казался чарующим и загадочным, а кроме того можжевеловая расчёска, в отличие от пластмассовой, будет не просто безопаснее для волос, но даже полезна. Своими светлыми слегка волнистыми волосами Лагута очень дорожил, ухаживал за ними как мог, регулярно мыл голову мылом «Детское», а расчёсывал их только деревянным гребешком из можжевельника. На замечание Евсина, что можжевельник растёт где угодно, и даже в Сибири, а эфирные масла можно купить в любой аптеке любой части света, снисходительно разъяснял, что в Крыму всё особенное – и можжевельник особенный, и прочие растения, и добываемые из растений прямо здесь, в Крыму, эфирные масла, всё здесь особенного качества. Не согласиться с этим было трудно, всё в Крыму благоухало и цвело не как в других известных Евсину краях и местностях.

За две недели отдыха Лагута успел уже закупить с десяток разных расчёсок и гребней, ручных валиковых и шариковых массажёров, подушечек с можжевеловыми опилками, а также полдесятка пузырьков с различными эфирными маслами. На вопрос зачем ему так много, объяснил, что ароматы долго не хранятся, древесина выдыхается при пользовании, теряет свой лечебный дар, но если часть покупок хорошо упаковать, ему их хватит года на два, на три. А что будет через год или два, приедет ли он сюда ещё, кто же знает…

Возле автостанции толпились зазывалы, предлагающие только что высадившимся из автобуса немногочисленным дикарям свои самопальные дачки и мини-отели. Дикари, которых зазывалы обступили и старались каждый перетянуть на свою сторону, привиредничали, тщательно выспрашивали: сколько минут идти отсюда?.. сколько идти оттуда до моря?.. есть ли холодильник и микроволновка?.. есть ли душевая с водогреем?.. можно ли приводить гостей и застольничать?.. и, разумеется ‒ сколько стоит?..

Компаньоны купили на рынке вблизи автостанции винограда, абрикосов, зелени, связку красного крымского лука. После рынка зашли в булочную и там взяли свежего, будто только из печи, пшеничного хлеба, а также пряников к чаю. Народу на «бродвее», на всех рынках и во всех магазинчиках было умеренно, без толчеи. Лагута останавливался возле каждого сувенирного лотка, присматривался, выискивая что-нибудь новое и интересное. Евсин под его влиянием купил у милой, совсем юной девчушки расчёску из можжевельника, хотя не очень верил в её лечебность и антисептичность.

У одного лотка возникла ссора между покупателем и продавцом. Наверняка из-за цены или изъяна купленной безделушки, подумал Евсин, и подошёл к бранящимся, вокруг которых уже начали собираться зеваки. Недовольным покупателем была женщина непривычного вида – коротко стриженая, облаченная в какую-то обертку желтоватого цвета, наподобие хламиды или индийского сари. Где-то Евсин уже видел эту своеобразную женщину, вполне ещё молодую, но явно не двадцатилетнюю.

К своему удивлению, Евсин понял, что покупательница упрекает продавщицу за изображенный на передней стенке её лотка жёлто-голубой украинский флаг. Продавщица, немолодая, сурового вида тётенька, с решимостью отбивалась.

‒ Ничего я не пропагандирую. Идите себе куда шли, если покупать не собираетесь. Приедут тут и скандалят. Из Москвы, небось, такая активная.

‒ А вы права не имеете. Это символика националистического антироссийского режима. Хотите, чтобы я позвонила куда следует?

‒ Давайте, звоните, если больше делать нечего. У меня всё законно, я не нарушаю. Звоните на здоровье!

Из-за соседнего лотка вышла другая женщина-продавец и принялась улаживать конфликт. Совершенно очевидно, ей, как и всем здесь торгующим, не хотелось никаких звонков и никаких проверок чего-либо.

‒ Послушайте, это ведь не её прилавок, она только товар продаёт. Вы думаете, наверно, что мы здесь все предприниматели, что всё это наше, да? Да нет, что вы! Наняли нас, вот и торгуем. А тумба эта здесь бог знает сколько лет стоит, вот флажок и остался от какого-то хозяина. Мы подскажем, мы его закрасим.

‒ Вот и закрасьте, давно было пора закрасить.

-‒ Так ведь никто не обращал внимания…

Стриженая особа в сари обвела взглядом собравшихся, словно ища у них поддержки. Большинство просто не понимало, из-за чего возникла буча. Евсину показалось, что женщина задержала на нём вопросительный взгляд: а вот вы, мужчина, что думаете об этом, права я или нет?.. А может, это ему просто показалось… Женщина, по-видимому, не вполне удовлетворённая достигнутым, постояла ещё немного и пошла дальше вдоль рядов. Зеваки тоже стали расходиться, обсуждая инцидент, кто с усмешкой, кто с недоумением.

Лагуте бдительность экзотической незнакомки пришлась по душе.

‒ Боевая дамочка, притом с активной гражданской позицией, ‒ не то шутя, не то всерьёз, определил он её. – Странновато выглядит, но здесь это в порядке вещей. Я даже подумал: подкатиться что ли к ней, знакомство завести?..

‒ Заведёте, будет у вас такая возможность. Она на «ступенях» бывает, там медитирует. Я вспомнил, мы сегодня утром там её видели. По-моему, я не ошибся.

‒ Эх, я бы непрочь помедитировать с такой феминой наедине где-нибудь в укромном местечке.

‒ Вы говорили, что это против ваших правил на курорте.

‒ Я же сказал: помедитировать. А вы что сразу подумали в силу вашей безнадёжной петербургской развращённости?

Лагута был мастером таких юморных изворотов. Евсин только рукой махнул, и нагруженные покупками компаньоны двинулись дальше. Кончался день, пора было домой, к своим бунгало, там готовить ужин, отдыхать, слушать по радио новости, читать перед сном, а назавтра предстояло героическое восхождение, о котором Евсин думал с небольшим сомнением, а Лагута с энтузиазмом.

Дома они долго и с наслаждением мылись по очереди под душем из бочки. Потом неспешно ужинали молодым отварным картофелем, омлетом и помидорами, щедро посыпав всё это мелко покрошенным красным луком и душистым укропом, полив густым, словно сироп, домашним подсолнечным маслом. Бутылка столового белого «Инкерманского» тут была вполне уместна, и стаканы их наполнялись и осушались неоднократно.

С кухонной террасы открывался безупречно живописный вид во все стороны: впереди безбрежное, уже поблекшее к исходу дня, море, справа изогнутая в прыжке горбатая спина горы Дельфин, за которую только что опустилось уже невидимое отсюда, но ещё действенное, солнце; позади – подсвеченная укрытым от глаз солнцем гряда крымской яйлы, цель их намеченного на завтра похода; слева в смутной угасающей дали похожие на сказочный замок зубцы Ай-Петри и начавшие уже зажигаться огни соседних прибрежных посёлков. Загорелись уже и звёзды в светлом пока ещё небе, а какие здесь звёздные ночи при чёрно-бархатном небе в россыпи бриллиантов, они уже знали, и всё же не смогли ещё привыкнуть к этой мистической южной ночной красоте.

‒ Читаете сейчас что-нибудь? ‒ поинтересовался Лагута, расслабленно откинувшийся на стуле, потягивавший из стакана «Инкерманское» и обкусывающий с косточки абрикосовую мякоть.

‒ Вы не поверите, читаю «Бегущую по волнам». Конечно, читал её в юности, сюжет хорошо помню, но здесь воспринимается совсем по-другому. Понимаете, всё там описанное, всё здесь и происходило. Все эти Лиссы, Гель-Гью, Зурбаганы, всё это – Керчь, Феодосия, Алушта, Ялта. Даже не по себе становится, как начинаю думать об этом. И сама эта повесть какая-то загадочная, нереальная. Я лично ценю её выше «Алых парусов».

С книжками для чтения им повезло. В санатории, где работала сестрой-хозяйкой их Любовь Александровна, прежде была неплохая библиотека для пациентов. С началом перестройки библиотека попала под «оптимизацию», и была упразднена. Книги подлежали реализации или передаче в другие библиотечные фонды. Реализовать, то есть, продать, их не удалось, принять их к себе другие фонды не смогли, поскольку сами подверглись оптимизации. Тогда начальство объявило: забирайте книги кто угодно и сколько хотите. Но и тогда библиотечное помещение освободилось не тотчас, книги разбирались без ажиотажа. Помещение же было нужно, чтобы разместить в нём новомодную придумку ‒ видеосалон.

Любовь Александровна мобилизовала двоих своих сыновей и дочку, и все вместе они натаскали домой сумками полный высоченный шкаф художественной литературы. Кстати, и сам шкаф был санаторского происхождения, и многое другое в обиходе этого семейства, вплоть до кастрюль, тарелок, ложек и казённых полотняных простыней, на которых блаженствовали Лагута и Евсин. По этому поводу Лагута не удержался и высказался:

– Не знаю, какая она там сестра, но здесь хозяйка она хорошая.

По словам сестры-хозяйки, она сумела перетащить к себе приблизительно третью часть всей санаторской библиотеки. На вопрос, зачем они забрали столько книг, женщина объяснила: «Просто жалко стало. Их бы выкинули, наверно, в макулатуру сдали бы по весу. А я человек прежнего воспитания, я привыкла считать книгу ценностью и культурным наследием». И сама хозяйка, и её семейство в этот шкаф почти не заглядывали, но своим постояльцам позволяли брать книги в любом количестве на всё время отдыха. Конечно, это было превосходно, если не считать того, что на титульном листе каждой книги красовался синий штемпель санатория и инвентарный номер. Приглядевшись, можно было найти санаторский штемпель и на постельном белье постояльцев.

Ну, а в помещении библиотеки, где когда-то жили книги, вскоре закрутились видеокассеты и замельтешили на экране телевизора «Звёздные войны», «Танцор диско», «Рэмбо», «Терминатор», «Кошмар на улице Вязов», «Индиана Джонс»…

‒ А я «Севастопольские рассказы» читаю, ‒ сообщил Лагута. – Вот это чтение, я вам скажу! Думаете, я их впервые читаю? Я их уже раз в пятый, или даже в шестой, перечитываю. И это тоже прямо здесь было, совсем рядом. Подняться на трассу, сесть в маршрутку, и через час ты на месте. Вы в Севастополе бывали? Сколько раз?.. Два?.. В Крым самолётом прилетаете, конечно?.. А я приезжаю только поездом через Севастополь, специально, чтобы ему вначале честь отдать, а потом уже на Южный Берег отдыхать. Исторический Бульвар, здание Панорамы, Четвёртый бастион, где Лев Толстой служил, Графская пристань, Малахов курган… У вас в душе ничто не просыпается при этих названиях?

‒ Просыпается, просыпается… Мы с вами уже говорили на эту тему. Вы всё указываете на то, что вы в армии служили и технарь по профессии, а я отделался военной кафедрой в вузе, да притом гуманитарном. Я признаю, что Севастополь город русской славы и всё такое. Но изгонять оттуда Украину было не обязательно. Флот сейчас уже военного значения не имеет, да и сам город тоже. Это просто памятное место, реликвия, красивый городок у моря. Украина тоже в него немало вложила и, в конце концов, украинцы за него во всех войнах воевали, как и русские.

‒ Да что вы говорите! ‒ Лагута картинно всплеснул руками. – Украинцы воевали? Может, государство Украина воевало? Может, ещё древние укры Севастополь и основали?.. Вы на Малаховом кургане бывали?

‒ Бывал, конечно.

‒ Стелу там помните? Ну, памятник такой там стоит, вроде надгробия, с крестом…

‒ Н-н… не знаю. Кажется… нет, не помню.

Лагута пристально поглядел на него. Взгляд Лагуты говорил: «Как можно побывать на Малаховом кургане, и не знать этого памятника? Скорее всего, вы на кургане не были, а возможно, не были и в Севастополе…» Евсин в Севастополе и на кургане был, но памятника почему-то не запомнил.

‒ Эх, вы, а ещё россиянин. Так вот, этот монумент установили вскоре после окончания Крымской войны. Установили совместно русские и французские власти. И знаете, что на нём высечено, какая надпись? Я помню наизусть, дословно. Там написано: «Памяти воинов русских и французских, павших на Малаховом кургане при защите и нападении 27 августа 1855 года». Обратите внимание: русских и французских. И ни единого слова про украинских. Обидно, правда же? Забыли упомянуть воинов незалежной.

‒ Да полно вам ёрничать, всех тогда русскими называли. И вообще, я ведь не возражаю.

‒ Потому что возразить тут нечего. Я вам, россиянам, завидую за вашу такую историю, за то, что имеете такую страну. А вам это, похоже, до фонаря, вы не чувствуете.

‒ Не преувеличивайте, я чувствую, и мне вовсе не до фонаря.

‒ Хорошо, если так. Но я же вижу, что вы по убеждениям либерал, капитулянт, прозападный уклонист.

‒ А вы, я вижу, русский националист с имперскими замашками, хотя и белорус.

Такие небольшие стычки с обоюдными уколами случались между ними то и дело, но до размолвки никогда не доходило. Евсин в глубине души был убеждён, что оба они в чем-то правы и одновременно в чём-то заблуждаются.

‒ Во сколько завтра выход и во сколько просыпаться? – изменил Евсин тему.

‒ Спим как обычно, спешить некуда. Выйдем, я думаю, часов в десять, вернёмся, самое позднее, в пять или даже в четыре. Одеваемся обыкновенно: шорты, футболка, на голове кепочка, на ногах кеды. В сумках подстилки для отдыха и бутылки с водой, всё как всегда, только плавки не нужны, мы не на море собрались. Ну, и другую свою мелочь, если какая нужна, прихватите. И, кстати, хорошо, что напомнили об этом, я хотел с Алексеем ещё раз переговорить, маршрут узнать во всех подробностях. По-моему, он дома, я пойду, схожу…

Лагута поднялся и зашагал вверх по тропинке к двухэтажному дому, а Евсин отправился в свою лачугу читать на сон грядущий, и, возможно, дочитать сегодня, «Бегущую по волнам».

Он и вправду не смог отложить книгу до завтра, несмотря на позднюю уже ночь, и дочитал повесть до конца. Закрыв книгу, он поднялся с постели, вышел из бунгало и долго стоял, всматриваясь в море, хорошо различимое, несмотря на чёрную ночную темноту. Небо было такое звёздное, что, казалось, луна сейчас была бы лишней. Тишина вокруг была не полной, где-то вверху по трассе с урчанием шла машина, с берега, где гнездились летние кафе, звучала музыка, в кустах время от времени начинали стрекотать цикады. Тёплый воздух был насыщен ароматами лавра и можжевельника, густо растущего по всему здешнему склону.

На мгновение ему причудилось, что он не Евсин, а Гарвей, рядом с ним его Дэзи, а с моря слышится приветный голос Фрези Грант: «Добрый вечер! Добрый вечер, друзья! Не скучно ли на тёмной дороге? Я тороплюсь, я бегу…»

 

 

*   *   *

 

Третий час уже они шли и шли непонятно куда, а вершина, которую взял за ориентир Лагута и которая была целью их восхождения, как была в начале далеко и высоко, так и оставалась точно там же – в вышине и в далеке. Изменился только её вид, теперь она была не так похожа на обрывистый каменистый бугор, но скорее на высохший и обветренный череп какого-то динозавра. Конечно, сама вершина не изменялась, поменялся угол зрения, и он не просто поменялся на другой, он менялся каждые четверть часа.

Дорога (если называть это дорогой) тоже менялась каждые четверть, или чуть больше, часа, и всегда неожиданно и непонятно по какой причине. То она была широкой и укатанной, словно освоенный сельский просёлок, то сужалась до ширины тротуара, где разминуться только двоим, то становилась тропинкой, по которой идти нужно было гуськом, то снова раздавалась вширь, и на ней, ни с того, ни с сего, непонятно откуда, ясно виднелись следы автомобильных шин.

Главное, от чего можно было придти в отчаяние, это пресловутый крымский серпантин, удлинявший путь наверх втрое, впятеро, а может и вдесятеро. В первые полтора или два часа они действительно шли вверх, и это было по крайней мере заметно. Но затем дорога завернула резко вправо, и они долго шли параллельно хребту, разве что с чуть заметным подъёмом. В этом направлении они шли, шли, и начинали уже думать, что ошиблись, вышли не на ту дорогу, нужно поворачивать назад. Однако, повернуть им не пришлось, раньше них повернула дорога – повернула резко влево и немножко вверх, и они пошли опять же вдоль хребта, но в противоположном направлении. И снова подъём был неощутимым, почти символическим. Спустя четверть часа последовал поворот опять вправо, затем влево, затем вправо… А вершина всё не приближалась, и хребет тянулся в вышине такой же недосягаемый, как и вначале. Было ощущение, что они топчутся на одном месте, имитируют повороты куда-то без всякого смысла и без результата.

‒ Где же ваши два часа на подъём? Где ваш хозяйский Лёха, который дорогу вам объяснял? – саркастически вопрошал Евсин. – По вашим словам, мы уже должны были быть вон там, парить над всем миром, возлежать на своих одеяльцах и гордиться достигнутым.

Лагута хмурился, молчал и только озабоченно поглядывал то вверх, на злосчастную крутизну, то по сторонам, словно старался понять, в чём причина их трудностей.

Последний час они шли молча, цепочкой, и в такой последовательности: первопроходцем Лагута, за Лагутой метрах в пяти – Ая, замыкающим с таким же интервалом Евсин.

Вскоре после начала подъёма Лагута объявил короткий привал, во время которого с помощью раскладного ножа смастерил две тросточки наподобие посохов, как объяснил он, для удобства, но более для солидности, чтоб они были похожи на опытных путников. Ая от предложенной ей палки решительно отказалась, и Лагута передал её Евсину, который мысль о посохах вполне одобрил и признал необходимость походить на опытных бродяг. И очень скоро палки показали свою пользу. Когда они проходили мимо предгорного хутора, к ним с рычанием подбежали две громадные кудлатые собаки. Не похоже, чтобы собаки имели намерение их искусать, но вид выставленных в их сторону палок сделал собак ещё миролюбивее, и они скоро отстали. Из дома, охранявшегося этими лохматыми псами, так никто и не вышел, но когда они миновали хутор и подошли к небольшому полю, возделанному и уже взошедшему чем-то, на поле увидели работающих людей. Несомненно, это были люди с хутора.

‒ Татары, ‒ определил Лагута. – Красный лук выращивают на продажу. Луковая плантация здесь у них. Деловые люди, понимаешь ли, своего не упустят. Те ещё куркули…

Прозвучало это у него не то, что осуждающе, скорее снисходительно. Евсин подумал, что вчера они с Лагутой как раз купили связку этого красного сладкого лука, и уминали его с наслаждением. Он лично только спасибо сказал бы любому, кто вырастил для него такой лук.

Когда пошёл уже крутой подъём, навстречу им попалось стадо коз. Его сопровождал немолодой татарин и при нём кудлатая собака, в точности такая, какие были на хуторе. Татарин с интересом поглядел на них и поздоровался кивком головы, пробормотав что-то, надо полагать, приветственное. Собака пробежала мимо, поглядев с неодобрением и подозрением, но голоса не подала. Козы, двигаясь плотной кучей, отрывисто блеяли. Дорога после них была усеяна катышками помёта.

Стадо чем-то заинтриговало Аю. Она остановилась и долго смотрела вослед удаляющемуся блеющему сообществу. Потом они двинулись дальше, шли сложившейся уже растянутой цепочкой во главе с Лагутой, и Евсин теперь смотрел в спину Ае. Он всё никак не мог привыкнуть к тому, что она идёт с ними. Также он не мог понять, зачем она идёт и кто она вообще такая. Это был сюрприз, какого не предусмотрел никто из компаньонов.

 

 

*   *   *

 

Нынешним утром они проснулись непозволительно поздно. Виною тому были... [👉 продолжение читайте в номере журнала...]

 

 

июнь 2021 г.

 

 

 

[Конец ознакомительного фрагмента]

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в июле 2021 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: