HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Виктор Парнев

Вверх по реке, текущей вдаль

Обсудить

Мини-повесть

  Поделиться:     
 

 

 

 

Купить в журнале за май 2021 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за май 2021 года

 

На чтение потребуется 40 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 6.05.2021
Иллюстрация. Автор: Александр Дейнека (1899–1969 гг.). Название: «Мальчики». Источник: https://newlit.ru/

 

 

 

В самом начале лета откуда ни возьмись появилось множество белых бабочек. Их называли «капустницами», хотя у них наверняка было какое-то правильное научное название. Непонятно, отчего их звали именно капустницами, ведь никакой капусты, никаких огородов в этом дачном коттеджном посёлке на берегу реки не было никогда. Капусты не было, а бабочек были тучи, целое нашествие, заставляющее вспомнить о саранче.

Эти тучи не столько летали, сколько сидели на траве, на земле, даже на песке у самой воды, отчего издали казались выпавшим снегом. По отдельности каждая бабочка была вполне красива, её ярко-белые крылышки в тонких как паутина черных прожилках делали её похожей на сказочных эльфов, какими их изображают в детских книжках. Но если эльфов тысячи и тысячи, они теряют свою сказочность, становятся обыденностью, а затем и помехой.

Дачные мальчишки, вначале оробевшие перед белой напастью, скоро освоились, перестали жалеть этих сонных малоподвижных эльфов, ходили прямо по ним, давили их босыми ногами, прихлопывали ладонями, обстреливали пригоршнями песка, чтобы прогнать их с пляжной кромки у берега. Бабочки к тому же оказались хорошей наживкой, если оборвать их крылья, оставив лишь краешек белизны для приманки глупой рыбы. С этими капустницами рыбалка у мальчишек шла как никогда успешно. Так продолжалось больше двух недель.

В конце июня бабочки исчезли так же внезапно и необъяснимо как появились. Если кто и пожалел об их исчезновении, так только заядлые рыболовы, которым пришлось возвращаться к привычной здешней наживке, земляным червям, каковых нужно было отыскивать и выкапывать с помощью лопаток или садовых совков.

Виталик не был заядлым рыболовом, но рыбалку любил, ходил с мальчишками копать червей, удил с берега и с лодки, уходил с ними далеко по берегу в поисках «клёвых» мест, несколько раз даже переплывал с компанией в лодке на остров, где рыбалка была по общему убеждению особенно хороша. Главным достижением и главной доблестью среди мальчишек считалась ночная рыбалка на острове. Но в ночное родители отпускали только взрослых мальчишек и только во главе с кем-то из взрослых мужчин. Тринадцатилетнего Виталика бабушка в прошлом году отпустила в компании ещё троих мальчишек во главе со взрослым Юрием Юрьевичем. Этот Юрий Юрьевич был мужем старшей сестры одного из мальчишек, которого звали Илюша Бляхмин. Примечательно, что фамилия Юрия Юрьевича была Юрьев. Виталик слышал однажды, как отец говорил матери:

– Понятное дело, Юрьевой быть куда лучше, чем Бляхминой. От одной такой фамилии замуж поскорее выскочишь, не заартачишься.

Мать Виталика тоже высказалась:

– Слушай, а если у них родится мальчик, и они назовут его Юрием, ведь тогда будет целых два Юрия Юрьевича Юрьева. Как же они будут жить?..

– Не беспокойся, проживут хоть с тремя такими Юрьевыми, а вот с фамилией Бляхмины радости мало.

– Да перестань ты! – набросилась на сына, то есть, на отца Виталика, бабушка. – Придираешься и зубоскалишь потому, что фамилия еврейская. В нашей семье, да чтобы по такому поводу… Одним словом, прекрати.

– Ничего подобного, – защищался отец, – просто смешная фамилия и, согласись, почти неприличная. И ни при чем тут, что еврейская, сама знаешь, это не моя тема.

Виталик только пойдя в школу узнал, что, оказывается, существуют такие особые люди – евреи. Причем, существуют давно и совсем близко, под боком. Вот, соседи их по лестничной площадке, Дымшиц – евреи. Мальтинские из шестого подъезда, отец с матерью, двое мальчишек и девочка Фаня – евреи. В четвертом подъезде приземистый толстенький дядечка по фамилии Цинкер, работающий вместе с отцом на заводе, – еврей. Вот только что такого в том, что все они евреи, этого Виталик и тогда не понимал, и до сих пор понять не смог.

 

 

*   *   *

 

Во втором школьном классе за одной с ним партой с сентября сидел мальчик Лёня по фамилии Альтшулер. Шустрый, говорливый, непоседа и заводила во всех их дворовых играх и невинных тогда ещё озорствах. В сравнении с ним Виталик был просто паинька и маменькин сыночек. Лёня был меньше Виталика ростом, но сложением крепче. Две особые приметы отличали Лёню: круглый шрамик вроде вмятины на лбу над левым глазом и сипловатый, словно бы простудный, голос. Виталику и в голову не приходило, что сосед его по парте Лёня – какой-то «еврей». Когда ему об этом сообщили, был растерян, и не знал как реагировать. Но Лёня оставался просто Лёней, а Виталик оставался всё тем же Виталиком, и национальный вопрос угас сам собой.

Однажды Лёня не пришел с утра в класс, а к концу уроков все узнали, что не придет уже никогда. Была зима, ноябрь, на местном стадионе грузовик с бульдозерным скребком на переду кружил на малой скорости по стадиону и разравнивал прихваченный морозом грунт перед заливкой катка. Трое школьных мальчишек во главе с Лёней цеплялись сзади за грузовик, скользили за ним по заледенелому стадиону. Вдруг водитель почему-то стал сдавать назад. Мальчишки мигом отцепились и отскочили в стороны. Лёня поскользнулся, и отскочить не успел. Уцелевшие мальчишки с ужасом рассказывали потом как выглядело тело Лёни после того как по нему проехали колёса пятитонного грузовика, а затем ещё и скребок…

Бедный, бедный Лёня!.. В сознании и в памяти Виталика так и остался Лёня навсегда учеником второго класса, восьмилетним шалуном, весельчаком с круглым шрамиком над левой бровкой и сипловатым, словно простуженным, детским голосом. И осталась в памяти его фамилия – Альтшулер. Как оказалось, еврейская…

 

 

*   *   *

 

Фамилия Виталика (и отца, разумеется) была Куликовский. В прошлом его иногда обзывали «куликом», да и то это было давно, в младших классах. За исключением Бляхмина, у других дачных мальчишек фамилии были обычные: Попов, Бердников, Кузин, Фалеев… А на ночную рыбалку, на остров, не считая его самого и женатого Юрия Юрьева, ездили в прошлом году также Миша Гаврилов, Володя Осадчий и Гриша Панов.

От того ночного выезда на остров у Виталика остались в памяти жуткая под утро холодрыга, от которой не спасал ни костёр, ни дальновидно уложенный бабушкой в сумку свитер, сырость, пламя, дым и треск костра, запах реки и живой рыбы, и неодолимая ближе к рассвету сонливость. Но клевало ночью действительно лучше чем днём, и рыбы они натаскали на червя своими донками с хорошими грузилами, способными устоять против сильного здесь течения, столько, что потом он не смог использовать всю свою долю. Бабушка отобрала плотву, пескарей и подъязков, а окуней и ершей сложила в кастрюлю и отнесла в какую-то знакомую ей дачу, где был кот, охочий до живой рыбешки. Оставшуюся рыбу бабушка выпотрошила, вымыла, отрезала хвосты и головы, и к обеду зажарила в подсолнечном масле, предварительно посолив и обваляв в муке. Было очень вкусно, только слишком костисто. Целая тарелка набралась в конце обеда рыбьих скелетиков и отдельных, колючих, как засохшие сосновые иголки, упругих костей.

 

 

*   *   *

 

Дачи были закрытые, ведомственные, исключительно для своих. Принадлежали они большому оборонному заводу, и «своими» здесь были только заводские сотрудники, да ещё несколько семей крайне важных, нужных для завода смежников. В тридцатых годах, ещё до войны, когда дачи, да и сам завод, только устраивались, здесь стояло полтора десятка лёгких фанерных домиков для начальства. В шестидесятых годах фанерные домики были заменены добротными брусчатыми, с застекленными верандами, коттеджами на два хозяина, сработанными так, что при желании в них можно было зимовать. Но зимовать не позволялось, на зиму все дачи закрывались, опечатывались, и зимой здесь оставалась лишь охрана в своем особом, отдельно стоящем жилом доме.

Так же отдельно, вне общей территории, была поставлена директорская дача. Да и не дача это была, как понимали дачу рядовые заводчане, а капитальная постройка в стиле боярского терема, в два этажа, с мансардой под островерхой серебристой кровлей, с небольшим подворьем и постройками хозяйственного назначения. Поставили её подальше от участка, на возвышенной части берега, с видом на живописный речной простор, в окружении могучих вековых сосен. Впрочем, сосен этих было сколько хочешь и на основном участке…

Пришли новые времена, и пришел новый директор. И хотя теперь он назывался «генеральным», как когда-то назывался секретарь единственной в стране партии, показал он себя сразу мужиком простым, открытым, проще говоря, нормальным. От дачи-терема в укромном отдалении от коллектива он, ко всеобщему удивлению, отказался, передал её в пользование какому-то ветеранскому фонду, а себе взял домик в нижней части, среди прочих домиков, с единственной поблажкой – занял обе половины, да и то, как говорили, лишь по настоянию дачного коменданта Ивана Григорьевича, резонно объяснявшего, что у директора могут быть важные гости, и где ж их тогда размещать? Но директор наезжал на дачи редко, пару раз за лето, а гостей при нем никто не видел вообще. Правда, сведущие люди утверждали, будто эта дачка новому директору нужна как зайцу стоп-сигнал, что у него в далеком пригороде, на каком-то озере, есть новый особняк со всеми прибамбасами и наворотами, не чета здешним домикам для заводчан. Ну, а если даже так, то что? Пускай имеет хоть десяток своих собственных особняков, только бы эти заводские дачи содержал в порядке да самим заводом управлял как полагается. А содержал и управлял он вроде бы неплохо…

Вскоре выяснилось, что умел новый директор не только директорствовать на производстве, но также и оборонять в буквальном смысле свой важный оборонный завод. Он отбил все неожиданные, почему-то идущие сверху, попытки сократить, переустротить, перепрофилировать предприятие – перевести его, как выражались прогрессивные газеты, «на мирные рельсы». Виталик, хотя и был ещё мал в те смутные годы, все же что-то понимал и помнил разговоры родителей и других заводчан.

– Они, что ли, идиоты? – возмущался отец. – Они хотят, чтобы мы кастрюли стали изготавливать или детские самокаты? Вместо сверхзвуковых истребителей, которые до сих пор лучшими в мире считаются! Да если даже перейдем на пассажирский авиатранспорт, это, во-первых, знаете сколько переустраивать производство, сколько времени его придется налаживать, приспосабливать? А главное, как эти придурки не понимают, что без оборонки ни одна страна не сможет жить, если она независимая. Не будет военной авиации, не будет и независимости. Нужны гражданские лайнеры? Хорошо, запускайте новый завод. Купите, в конце концов за границей, вам их охотно продадут. А вот военные самолеты вам если и продадут, то лишь такие, которые будут опасны для нас, а не для них, не для потенциального противника. Не дураки же они, снабжать такую страну как наша серьёзным оружием!

– Они, эти либералы, разоруженцы, всё спрашивают, с кем мы собрались воевать, почему так заботимся о вооружении, – напоминал собеседник отца.

– Идиоты! – кипятился отец. – Идиоты или предатели! С кем мы собрались воевать? Да ни с кем не собрались. Но держим порох сухим. Они вот это слышали когда-нибудь: мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути. Стоит, только стоит! И пусть стоит! Но бронепоезд-то должен быть. Бронепоезд, а не салон-вагон для вельможных персон!…

Наезд на производство и специфику заводской деятельности дирекция худо-бедно отбила. Но скоро ей пришлось отбивать наезды на свои дачи. Этот лакомый участок земли на речной прибрежной полосе в живописном сосновом бору растревожил неких толстосумов. Они всё обдумали, оценили предстоящие расходы и риски, обратились к кому следует, простимулировали нужное решение, и решение было принято. Властные деятели проинформировали руководство завода о том, что в соответствии с тем-то и тем-то, на основании того-то и того-то, ныне используемый заводом участок подлежит освобождению и передаче такой-то организации под высочайше утвержденную застройку.

Строить на участке собирались якобы детский учебно-спортивно-оздоровительный круглогодичный лагерь всероссийского значения, по уровню почти второй Артек.

Дирекция включила свои связи в государственных структурах, и вскоре установила, что не будет никакого второго Артека, а возведению здесь подлежат корпуса элитного дорогостоящего поселка с пристанью для катеров и яхт, с подземными гаражами, вертолетной площадкой, с конференц-залом, бассейном, с теннисным кортом и прочими милыми атрибутами райской жизни.

Застройщики между тем тянуть время не стали. Они были люди деловые и конкретные. В апреле, когда дачи ещё пустовали до открытия сезона, подкатила техника, подвезли автобусом рабочих, и началась установка строительного ограждения по всему периметру дач. И вот тут уже пришлось сражаться не на шутку.

Дирекция завода мобилизовала все имеющиеся у неё ресурсы, и они оказались внушительными. Оборонный авиационный завод, это всё же не кондитерская или ткацкая фабрика. На участке сошлись две серьёзные силы. На черных служебных лимузинах с той и с другой стороны подъехали неулыбчивые люди в пиджаках и при галстуках, предъявляющие друг другу устрашающие бумаги с подписями, печатями и государственными гербами.

Неизвестно ещё, чем бы это кончилось и кончилось бы вообще, но в решающий момент подъехала ещё пара автомашин марок скромных, но зато с номерами министерства обороны. Из машин вышли: полковник, двое подполковников и трое майоров, все с погонами ВВС. Это были представители заказчика при заводе, сокращенно называемые военпредами. Полковник и подполковники регулярно пользовались этими практически бесплатными дачами, и отказываться от такого блага вовсе не намеревались.

Люди от застройщика при виде офицерских погон и мундиров занервничали, а когда полковник сунул им в нос удостоверение, где он именовался Главным Представителем Министерства Обороны (все четыре слова с большой буквы!), принялись кому-то лихорадочно звонить. Присутствовавший при разборке, но не участвовавший в ней, комендант Иван Григорьевич передавал потом, что от полковника в адрес застройщиков звучали обвинения вроде: «Вы собираетесь лишить заслуженного отдыха тружеников особо важного предприятия оборонной промышленности», – «Своими действиями вы покушаетесь на объект, входящий в систему, смежную с нашей сверхзвуковой военной авиацией», – и даже: «Фактически вы льёте воду на мельницу потенциального противника наших вооруженных сил!»…

После получаса переговоров застройщики хмуро скомандовали рабочим демонтировать то, что успели смонтировать, и вся нападающая команда отъехала восвояси. Важный объект оборонного назначения был спасен от недружественного посягательства.

Директор и его команда сделали вывод из этого набега, и предприняли все меры, чтобы избежать повторения. Они добились от властей бумаги с отменой предыдущего решения как ошибочного, вызванного неточностями в документах. После этого сами дачи с участком подверглись усовершенствованию: дачи, прежде не имевшие внятного статуса, были названы «Базой отдыха» и получили статус заводского подразделения, наравне с цехами, отделами, гаражами, складами. Территория была обнесена капитальной оградой, въезд автотранспорта на неё был запрещен и просто невозможен после установки заградительных ворот, шлагбаума и дополнительной охраны. Для автомобилей дачников поодаль от ворот была расчищена площадка, на которую охранники пускали только по спецпропускам. В верхней части дачного участка поставили и запустили пищеблок, где можно было заказать и получить на вынос комплексный обед в кастрюльках и судках, что сильно облегчило жизнь женской части отдыхающих. Во всяком случае, так говорила бабушка Виталика, не ленившаяся каждый день подниматься на гору по деревянной «потемкинской» лестнице и доставлять к себе на дачу вниз борщи, котлеты и компоты…

Лестница это действительно походила на ту знаменитую из кинофильма про броненосец. Когда был маленьким, Виталик этой лестницы боялся, потому что у неё, как и у знаменитой, отсутствовали перила, а по бокам, вдоль всего длинного склона, толпились заросли лопуха, папоротника и крапивы, до того густые и высокие, что выползали даже на ступени. Крапивы и боялся маленький Виталик, и старался лишний раз по лестнице не проходить.

Шлагбаумы, ограды, пищеблоки – это было интересно только взрослым. А вот что появилось к удовольствию и ликованию мальчишек, это лодки. Ах, какие появились лодки на дачах! Не какие-нибудь там дюралевые, стеклопластиковые или, того хуже, фанерные. Нет, это были натуральные дощаники, грамотно изготовленные в заводском древообделочном цехе по старому, какому-то дореволюционному, проекту, откопанному в архивах самим, как утверждают, директором, приверженцем ретро-моды и экологической чистоты, запретившим на дачах моторные лодки. Дощаников изготовили и привезли шестнадцать штук, восемь из которых были плоскодонками, другие восемь – круглодонками. Снаружи лодки были просмолены черным натуральным варом, изнутри выкрашены в три слоя краской на олифе темнозелёного цвета. Конечно, эти лодки были тяжелее современных, но зато непотопляемы. Даже заполненные водой до краев, они уверенно держались на плаву. Лодку с веслами можно было взять на целый день без всякой платы, только расписаться с указанием фамилии и номера коттеджа…

 

 

*   *   *

 

Сквозь слабый, готовый уже рассеяться, сон Виталик услышал как бабушка разговаривает с кем-то: «Да спит ещё, спит!» – «Пусть встаёт, пора уже». – «Конечно, пора, – соглашалась бабушка. – Вот ты его и буди, раз он тебе нужен». – «Подниму сейчас, хватит ему дрыхнуть…»

Виталик сквозь сон разобрал по голосу, что будить его собрался Мишка Гаврилов, и проснулся сам. Мишка уже стоял возле его кровати и заносил руку для шлепка по лбу или щеке.

– Ты чего? – недовольно пробурчал Виталик, заслоняясь от Мишкиной руки. – Зачем притащился? Рано же ещё…

– Какое там рано, десятый час уже. Давай, продирай зенки. Ты пока встанешь, да позавтракаешь, да соберешься, ещё час пройдет.

– А в чем дело-то? Куда-нибудь идём?

– А как же! На заплыв собираем команду. На остров. Пять человек Осокин велел собрать хороших пловцов, чтобы команда была. К одиннадцати на пляже встречаемся, понял?

– Вплавь, без лодки?

– Ну да, без лодки. То есть, с лодкой, но лодка отдельно, сама по себе, для страховки…

Кое-как Виталик выяснил, что заплыв этот придумал Платоша Осокин, взрослый уже парень, студент, сын главного технолога завода. Был какой-то общий разговор о необходимости хорошо уметь плавать, о том, что этому надо учиться, и не просто учиться, а тренироваться, закаляться в экстремальных ситуациях. Тут и возник план организовать такой заплыв. Платоша будет в лодке страховать пловцов, но вмешиваться станет только в самом крайнем случае.

Виталику идея группового заплыва до острова сразу понравилась. Плавал он хорошо, как считал он сам и многие другие, но тут было что-то вроде игры, соревнования с примесью риска. Конечно, риск был не слишком большой, но всё же он был. Доплыть до острова хороший пловец мог вполне, но дело было не в расстоянии. Между их берегом и островом была стремнина, слишком быстрое течение. Возле самого берега и возле самого острова ещё так себе, но на середине просто страх. Преодолеть эту стремнину и приплыть даже в лодке в рассчитанную на острове точку было очень непросто. Вплавь отправиться на остров – это в голову Виталику ещё не приходило…

 

 

*   *   *

 

Вдев босые ноги в шлёпанцы-вьетнамки, Виталик, ещё не стряхнувший с себя остатки сна, поплёлся к дощатому домику белого цвета, на одной половине которого была намалёвана жирная буква «М», а на другой «Ж». Однажды от нечего делать он подсчитал количество шагов от своей дачи до этого домика, и с тех пор, отправляясь в не столь дальний поход, всякий раз машинально считал шаги. И всякий раз почему-то выходили разные цифры. Разные, но не намного, иногда выходило 27 шагов, иногда 31, иногда 32. В этот раз у него получилось 29.

Пробыв в белом домике совсем недолго, он перешёл в другой белый домик, поодаль от первого, и тоже разделённый на две половины; в одной половине была умывалка, в другой душевая. И никаких подогревов воды, никаких полотенец-электросушилок. Отворачиваешь латунный барашек крана, вот тебе и все удобства, и пошла тугой струёй вода. Своя, речная, хорошо нахолодившаяся за ночь. Водопровода вроде городского нет на дачах, воду забирают из реки насосом, накапливают в собственной водонапорной цистерне возле пищеблока, на горе, и оттуда уже вниз, по трубам, к санузлам.

Была у Виталика одна трудность в пользовании этой умывалкой, а точнее, в том, что приходилось видеть душевую рядом с нею. Трудность в этом была небольшая и, в общем, преодолимая. Что-то вроде неприятного, неловкого воспоминания. Не то, чтобы совсем уж неприятного… Как вспомнишь то, что было позапрошлым летом… Можно и забыть уже, казалось бы, пора, но почему-то всё не забывается, смущает память.

Витька Зудин был на год младше его, но бойчее и опытнее кое в каких делах. Он-то и показал ему эту дырку в дощатой стенке душевой, отличную такую дырку, аккуратную, овальной формы, размером точно под глаз человека. Дырка эта была естественной, от выпавшего или выдавленного кем-то сучка, изнутри совсем незаметная, а снаружи незаметная тем более, поскольку находилась с задней стороны, где рос кустарник и куда никто не заходил. А Витька как-то обнаружил эту дырку или, может быть, сам вытащил сучок, но в этом он не признавался.

Витька подал мысль не впрямую, а намёком, дескать, сам должен понять, как можно воспользоваться такой редкой возможностью. И возможностью они воспользовались. Ах, как неприятно вспоминать об этом два года спустя… Но тогда неприятного ощущения не было, а, напротив, было жгуче интересно, жутковато и загадочно.

Они долго ждали, околачивались вокруг белого домика, делали вид, что пришли умываться, даже вправду умывались для блезира, выходили из умывалки, отходили от домика, возвращались, снова отходили, пока наконец не увидели заходящий в душевую необходимый «объект». Её звали, кажется, Тамарой, и была она женой какого-то из заводских начальников, и возрастом была совсем не молода по их тинейджеровским понятиям, лет тридцати.

Первым к дырочке прильнул, понятно, Витька, с полным правом первооткрывателя. Он долго молча всматривался внутрь, отмахиваясь от вопросов Виталика: видно ли что-нибудь?.. что там?.. Потом с неохотой уступил место другу. Внутри душевой было сумрачно, с шумом лилась вода, что-то большое и мокрое шевелилось, двигалось прямо у носа Виталика. Можно было разобрать, что это женская спина, а ниже спины, увы, глаз не доставал, но в один момент женщина повернулась, и на секунду стала видна грудь…

На этом месте свои нынешние мысли и воспоминания о мыслях прежних, об увиденном тогда, Виталик решительно обрывал. Нынче он считал себя достаточно взрослым, чтобы сожалеть и стыдиться перед самим собой за ту проделку двухлетней давности. Но она была, эта проделка, и вычеркнуть её из памяти не получалось. Хорошо было одно: Тамара с мужем вскоре с дачи съехали, и больше он её не видел никогда. Оставалось только против воли вспоминать тот эпизод, умываясь в белом домике и поглядывая на перегородку, отделяющую умывалку от душевой.

…А хорошо утром умыться здешней речной натуральной водой из-под крана после здорового крепкого сна в летней ночи. Вялости и сонной заторможенности словно и не было, а если отважишься и обольешь себя до пояса, то будто заново родился. Виталик умывается до плеч, и этого хватает, потому что мочить себя ниже нет смысла, часа не пройдет, и он себя омочит с головы до ног там, на реке. Ну, а вначале завтрак, он наверняка уже готов, и ждет его, как ждет его река…

Река искрилась и светилась между соснами под разгоравшимся июльским солнцем только начинавшегося дня. Казалось, река совсем рядом, но на самом деле до неё ещё надо идти между колючими кустами по тропе, усыпанной сухой рыжей хвоей и сосновыми шишками. Время от времени тропу эту приходилось очищать, собирая шишки и хвою в большой мешок, а собранное с пользой применялось при растопке костра вечером возле коттеджа. Но очищалась тропа больше для того, чтобы не больно было идти по ней босиком к реке.

 

 

*   *   *

 

Чуть припоздав, он появился на пляже, когда команда была уже в сборе. Набралось целых шестеро отважных, не считая самого Осокина. Увы, двоим из этих шестерых он сделал отвод, посчитав их слишком слабыми пловцами и притом малолетками. Одного из забракованных, Витю Перелесова из соседней дачи, Виталик знал хорошо, и подумал, что Осокин, пожалуй, прав, такой серьёзный заплыв десятилетнему Вите не вытянуть. Второго мальчика Виталик знал только со стороны, но и того было достаточно, чтобы увидеть его слабосильность. Прав был Осокин, отстраняя этих пацанов от своего мероприятия.

– Только не обижаться! – уговаривал Платоша отстраненных. Он стоял, а пацаны, пришедшие, как и Виталик, в одних плавках, сидели перед ним на песке полукругом. Ладно скроенный, поджарый, мускулистый, он стоял перед ними в джинсовых шортах и, словно настоящий тренер, давал накачку перед стартом. – Не обижаться, потому, что мы не в баню париться идём, а на спортивное мероприятие. В спорте, кто не знает, всё по возрастам. А я перед вашими предками отвечать не хочу, если что. И, кстати, родителям, надеюсь, сообщили, куда поплывете и с кем?..

Все мальчишки дружно закивали, хотя врали совершенно очевидно: родителей на дачах сейчас быть не могло, большинство их приезжали лишь на выходные, и только немногие вечером, после работы. А бабушкам, дедушкам, братьям да сестрам нечего и объяснять – пошёл купаться на реку, и все дела.

– Значит, так, – объяснял Платоша поставленным тренерским голосом, – начинаем наш водный заплыв с пешего перехода. По берегу идем вверх по течению, поднимаемся. Понятно, для чего? Чтобы выплыть куда следует, чтобы не снесло вон аж куда… – он махнул рукой вправо, на дальнюю, неясно различимую отсюда оконечность острова. – Потом точно так же на острове нужно будет подняться, чтобы прямо к дачам выплыть. Лодку буксируем по очереди. Что непонятно? Есть вопросы?.. Вопросов нет. Тогда вперед, отважные юниоры!

Шли по берегу вверх по течению долго, лодку-круглодонку тянули на веревке по двое, чередуясь по команде Осокина. Под конец перехода он великодушно тянул лодку сам, пояснив, что пловцам следует беречь силы.

– Хорош! – скомандовал он, наконец. – Короткий отдых перед стартом.

Где-то позади остались дачи, а остров по-прежнему был перед ними, словно это был не остров, а другой берег реки. Его и принимали многие за берег, кто не знал здешнего места. Остров длинный, узкий, как индейская пирога, и зеленый, утопающий в непроходимо диких тальниковых зарослях. Остров вовсе не безымянный, название у него есть. Их даже несколько. Кто-то называет его Медвежьим, кто-то Коровьим, а иные даже Козьим. Кому как нравится, тот так и называет, и никто не может объяснить этих названий. А самому острову без разницы все эти козы, да коровы, да медведи. Он лежит себе, тянется посередине великой реки, летом пышный и зеленый, зимой оголившийся, белый и стиснутый льдами.

По другую сторону острова была такая же протока, не столь, конечно, широкая, но тоже способная сойти за отдельную реку. А на том, на настоящем, берегу совхозные поля и вдалеке какое-то селение. Виталик сам не видел ни полей, ни этого селения, потому что никогда не проходил остров насквозь, но старшие мальчишки остров проходили, берег видели и даже, если только не врали, переплывали вторую протоку и посещали тот берег. Ничего интересного они там не увидели. Да ладно, бог с ним, с тем далёким чужим берегом и с той загадочной второй протокой, им бы переплыть сейчас вот эту, главную, широкую, глубокую и быструю...

Осокин дал последний перед стартом инструктаж.

– В воду входите не кучей, а по очереди, по моей команде, и сразу плывете. Зашли мы вверх прилично, но течение сильное, отнесет далеко, если поплывете под прямым углом. Держите угол примерно сорок пять градусов против течения… – он обернулся к реке и показал рукой угол и направление. – Я на лодке буду держаться ниже вас метров на двадцать, а вы не разбегайтесь в стороны, держитесь стаей. Не спешите, не старайтесь обогнать один другого, мы не на скорость заплываем. Если кто почувствует, что всё, больше не может, машите мне, кричите и плывите к лодке, я вас подберу. Ну, вопросы есть?..

Вопросов не было.

– Гаврилов первым, Куликовский вторым… Пошёл первый!.. второй!.. Фалеев третий!.. Вася последний, четвертый!..

Никогда и никто не учил Виталика Куликовского плавать. Он и сам не знал почему он плавает так уверенно и легко. Смутно он помнил как поплыл в первый раз. Ему было лет пять, может, шесть, одно точно – до школы. И было это здесь, на этих дачах. А где же этому ещё было быть, если здесь он и родился? Нет, конечно, он родился не в даче, родился он в роддоме при больнице, а больница при заводе, в городе, но маму рожать в город увозил папа именно отсюда. Так что здесь он ветеран. Вот он и плавает по-ветерански хорошо. И он не понимает тех, кто не умеет плавать. Вообще, как можно не уметь такой обыкновенной вещи? Лёг на воду, зашевелил ногами, замахал руками, вот ты и плывёшь. Вода сама держит тебя, ты только помогай ей, двигаясь волнообразно и расчетливо. Для начала можно по-лягушачьи, а попривыкнув, перейти на кроль, на брасс, на баттерфляй. Конечно, это труд, это усилия, но это ведь и удовольствие…

Сейчас он шел не кролем и не брассом, а простыми саженками, какими лучше всего плыть, когда ты не понтуешь, не красуешься перед другими. Красоваться сейчас было незачем. Раз-два!.. раз-два!.. С небольшим завалом на левый бок, потому что он правша, и правая у него главная маховая. Раз-два!.. раз-два!.. Дышать ровно, двигаться стараться плавно, не рывками. Но как трудно, оказывается, преодолевать это течение, когда движешься наперерез ему, и даже не навстречу, а всего лишь под углом. Навстречу будешь плыть – будешь стоять на месте. Под углом тоже непросто, ох, непросто… Раз-два!.. раз-два!..

Впереди и чуть левее, то есть выше по течению, плыл Мишка Гарилов, который вошел в воду первым, вторым был Виталик, за ним чуть правее и ниже работал руками Антоша Фалеев, и уже последним, далеко отстав от всех, не очень уверенно плыл мальчик Вася неизвестно какой фамилии. Лодка с Осокиным на веслах маневрировала ниже, как и обещал он, метрах в двадцати, то выходя вперед, то отставая от плывущих.

Оглянувшись в очередной раз посмотреть, не сильно ли отстал от них Вася, Виталик увидел, что Вася отстал сильно и при этом плывет почему-то не их курсом, а в направлении лодки. Он даже не понял вначале что именно произошло, а когда понял, очень огорчился и почувствовал к Васе жалость. Плыл при этом Вася к лодке как-то странно, действуя одной рукой и почти скрывшись под водой. Осокин сразу повернул лодку и начал грести к Васе.

Что было делать? Продолжать плыть своим курсом или спешить Васе на помощь?.. Но Васе помощь уже не была нужна, он кое-как доплыл до лодки, Осокин протянул ему обе руки и втащил Васю через борт в лодку. Значит, плывем дальше, но уже втроём…

Но то, что произошло затем, посеяло в душе Виталика смятение и горькую печаль. С дистанции сходил Мишка Гаврилов. Уж от кого-кого, а от него Виталик этого не ожидал. Гаврилов круто повернул вправо и, подрезая Виталика, не оборачиваясь на него, поплыл к лодке. Осокин заспешил ему навстречу. Антоша Фалеев в растерянности остановился, и его стало сносить быстрым течением прямо на лодку Осокина.

Всё было кончено. Одному плыть к острову, когда твои товарищи вот так тебя покинули… Виталик перестал двигать руками, и его стало сносить туда, где уже были остальные – к лодке. Осокин подал ему руку, он её не принял, сам ухватился, подтянулся и легко перевалился через борт. Братва сидела на скамьях с понурым видом, а Гаврилов – с виноватым. Виталик встал во весь рост в лодке и посмотрел, далеко ли они отплыли от берега. Отплыли порядочно, по крайней мере, половину расстояния до острова преодолеть им удалось.

– Рука у Васи отнялась, вот незадача, – пояснил Осокин. – Судорога, спазм, или что-то такое, не знаю как по-медицински. Это ненадолго, вот увидите. Сейчас массаж сделаю, – и он принялся растирать Васе левую руку.

– Ну а ты чего сбежал? – накинулся Виталик на Мишку. – Тоже, скажешь, рука?

– Нога, – хмуро ответил Гаврилов.

– Что – нога?

– Онемела. Ну… начала неметь. Я как почувствовал, сразу понял, что дальше нельзя.

«Врет, наверно. Просто сдрейфил, увидев, что Вася сдается. Эх, Мишка, Мишка, а ведь сам меня звал на заплыв…»

– А может, просто показалось, может, с перепугу? – ехидно спросил он.

– Он правильно сделал, что сошел с дистанции, – решительно заявил Осокин. – Показалось или не показалось, а раз что-то почувствовал, рисковать нельзя было. Короче говоря, заплыв окончен. Не получился, если честно, наш заплыв. Да я в общем, так и думал, что вам ещё не по возрасту. Мелковаты вы ещё для такого заплыва. Хорошо, что благополучно окончилось, а то ещё чего доброго…

«Мелковаты? Не по возрасту? – мысленно возмутился Виталик. – Но я-то не сходил с дистанции! Я плыл и плыл, и мог доплыть. Сам ты, Осокин, мелковат, хоть и студент, и папа твой главный технолог! А сам-то ты переплывал хоть раз протоку, доплывал до острова? Я что-то не припомню. Тоже мне, нашелся тренер. В лодке веслами грести не велика заслуга, в лодке выплывешь хоть на тот берег вокруг острова…»

Ничего такого он, конечно, не сказал Осокину, молчал весь путь вниз по течению до дачного пляжного берега. Когда на мелководье лодка прошуршала килем по песку, все сразу вылезли и разошлись по разным сторонам. Виталик уже не сердился на Мишку, и они вдвоем отправились загорать и купаться на дальнюю песчаную косу, где всегда собиралась компания пацанов и девчонок с окрестных дач.

 

 

*   *   *

 

Поодаль от крыльца дачного домика Куликовских, под высоченной необхватной сосной, стоял раскладной столик, при нем стулья, а на стульях за беседой и закуской с умеренной (полстопочки, ещё полстопочки) выпивкой сидели папа Куликовский и его гость, сослуживец с завода.

Виталик был немного удивлен, отец не приезжал в будни так рано, но затем из разговора отца с гостем понял, что на ЛИСе отменили какое-то испытание, и начальство отпустило специалистов до послезавтра. Но ведь послезавтра – воскресенье…

Бабушка вынесла с веранды подогретый для Виталика обед и усадила его рядом с гостем и отцом. Беседа для Виталика была не интересной, говорили отец с гостем о делах завода, ЛИСа и вообще о том, о сём…

ЛИС – это лётно-испытательная станция. И оба они лисовцы, отец Виталика и этот самый гость. А ЛИС и лисовцы, это не шутка, не какая-то там сборка-клепка, это самое-самое важное, что только есть на заводе, производящем не-всем-можно-знать-что. В сущности, ЛИС – это лётное поле, аэродром, куда выкатывают окончательно собранный, проверенный и трижды перепроверенный самолет. Станция испытательная и, главное, лётная, вот что следует хорошо понимать. Первым делом прогоняют двигатель испытывают его на земле. Конечно, его уже испытывали и гоняли, но то было на стенде, до сборки. Здесь уже гоняют в установленном на самолете виде. Эти многократные прогонки реактивного самолетного двигателя мало кто слышал в таких количествах и совсем мало кто может их выдержать. Лисовцы выдерживают, заводчане из других цехов выдерживают, жители домов, которые вокруг завода, притерпелись и выдерживают тоже.

Сколько помнит себя Виталик, столько помнит этот рёв в не такой уж далёкой дали, рёв то усиливающийся, то затихающий, то вдруг обретающий такую силу, что начинали мелко подрагивать в окнах рамы и подзынькивать стекла. Но такой форсаж недолог, около минуты. А потом стихает всё надолго.

После прогонки двигателя и опробывания других систем, после того, как всё сошлось, вот после этого – полёт. Но о полётах говорить не разрешается. Полёты, это не такое дело, о котором можно разглагольствовать в курилке или дома, за семейным ужином.

– И кто же полетит в воскресенье, как ты думаешь? – интересовался отец мнением гостя.

– Думаю, Попков, раз Бушмелева медики не допустили.

– Будет ли полёт вообще, ещё неясно, электронщики в чем-то засомневались, ты сам слышал.

– Перестраховщики там, в этом КСИСе, задницы свои на всякий случай прикрывают. Всё у них в порядке, всё контачит и фурычит. Так, просто разговоры, ради предлога ещё раз перепроверить систему.

Что такое КСИС, это Виталик тоже знал по прежним разговорам, расшифровывается такое звучащее по-кошачьи словечко как «контрольно-сдаточная испытательная станция». А до этого КСИСа ведь есть ещё КИС, и это уже просто какая-то «киска». Но расшифровывается этот КИС элементарно как «контрольно-испытательная станция», без «сдаточной». Вообще, все эти названия, термины, цифры, фамилии важных сотрудников, всё это знали в семьях заводских работников и пацаны, и даже бабушки, ну разве что кроме самых древних старушек. Виталикина бабушка, и та знала многое из того, что знать ей, да, конечно, и Виталику, по правилам было совсем не положено. Но попробуй не знать, когда и отец твой, и мама твоя кадровые многолетние заводские сотрудники не из последних, то и дело обсуждающие дома свои служебные обстоятельства…

Беседа старших за столом перешла тем временем на общие темы.

– А как тебе наш новый всесоюзный, в смысле всероссийский, староста? – спрашивал гость. – Полгода уже правит, впечатление должно какое-то сложиться. Лично у меня скорее положительное.

– Да хрен его поймет, какое впечатление. Все они по первости хорошие, все за народ, за повышение уровня жизни, за мир во всем мире и тэ дэ, и тэ пэ.

– Но этот хоть о повышении обороноспособности думает, не то, что прежний выпивоха.

– Да, вроде бы думает об оборонке…

– На самолете нашем слетал вон как шустро. На публику, конечно, работал, чтобы себя показать, но нам-то с тобой было приятно, согласись.

– Тут я согласен, молодец он, что слетал. Правда, не уверен, что самолёт был наш, мы что, серийный номер его видели?

– Наш, наш! Сведущие люди говорили, что точно нашего завода, этим людям можно верить. Да я просто нутром чувствовал – наш самолёт. Может, мы с тобой и выпускали его в жизнь, а? Что, спорить будешь?

– Нет, не буду. Может быть, и наш. А про прежнего пахана ты мне лучше не напоминай. Я за него в самом начале обеими руками голосовал, агитировал с пеной у рта, надежды всяческие возлагал. И каким же он оказался фуфлом, прости господи! Месяца два первых я ещё чего-то ждал, смотрел, слушал, надеялся. Потом вижу – нет, ошибся, не годится этот человек, не тот калибр. А как чудить он начал… В пьяном виде выкаблучивается на весь белый свет, околесицу несет такую, что хоть телевизор выключай. Ты скажешь: сам ушел. А как ушёл? Капитулировал, а не ушел. Признался, что не может и не хочет больше управлять страной, будьте здоровы, граждане, спокойной ночи! Так не уходят с такого поста, так дезертируют!

– Ну, передал же страну более молодому, достойному, энергичному…

– Не знаю, не знаю… Не знаю насколько он достойный, этот новый энергичный. Не уверен. Это выяснится когда ещё. А если честно, я ни в кого больше не верю. Не бывает там хороших, честных, чтобы для народа, а не для себя. Ну, то есть, там, наверху, откуда уже на самый верх выбиваются. Там уже такой, знаешь, отбор…

– На дезертира он вроде как не похож, не верю, что слиняет с должности как тот.

– А если по-другому повернёт: уже и срок пришел слинять, то есть другому уступать, а он зубами вцепится в свой трон, и поди оттащи. Мало было, что ли, у нас таких несменяемых?

– Не каркай, ох, не каркай, старина, а то ещё накаркаешь. Давай лучше по махонькой…

– Самую чуточку под помидорчик, только не забывай, кто из нас за рулем. А потом пойдём-ка на реку да искупаемся, пока солнце светит да река течёт туда, куда ей полагается.

– Отличная идея! Значит, за хорошую погоду и за авиастроителей, а также их детей! – сказал с улыбкой гость и подмигнул Виталику, поднимая стопку с бесцветной жидкостью.

Вечером отец с гостем уехали. Виталик набегавшийся за день, наплававшийся, и, когда стемнело, нагулявшийся с другими пацанами, посидевший даже у костра перед соседним коттеджем и послушавший с компанией собравшихся пение под гитару бардовских песен а-ля Визбор, Высоцкий и Галич, лежал на раскладном топчане у полураскрытого окна и постепенно засыпал. В темноте мягко шумели верхушки сосен, летний лесной воздух наполнял комнату, и от него было ещё приятнее засыпать. Глаза уже слипались, но одна мысль его никак не оставляла. Почему он не доплыл? Что ему такое помешало? Ведь он мог доплыть, и даже был обязан. Правила, которые перед заплывом объявил Осокин, позволяли это сделать. Сдрейфили другие и полезли в лодку – на здоровье. Он не сдрейфил, просто он поддался общему настрою. Ах, напрасно он поддался! Лучше ему было плыть как плыл, а Осокин был обязан следовать за ним и страховать, как страховал до этого всех вместе. А все эти, сидя в лодке, смотрели бы на него и завидовали бы его твердости и бесстрашию. И ещё позавидуют!

За мгновенье до того как погрузиться в сон, он принял для себя решение на завтра.

 

 

*   *   *

 

Стоя по пояс в воде на том самом месте, откуда они начинали вчера свой неудавшийся заплыв, Виталик недоумевал: река казалась ему шире, а течение сильнее, чем вчера. Так только кажется, или действительно вода прибыла из верховий? Конечно, уровень воды в реке иногда колебался, это было просто видно по обнажавшимся, а потом вновь покрывавшимся водой отмелям у берега. В это лето никаких колебаний уровня воды ещё не было. Нет, ничего не случилось с рекой, решил он, заколебалась не река, заколебался он сам. Начал дрейфить, как сошедшие вчера с дистанции Вася с Мишей. Но те хотя бы начали заплыв, а он ещё стоит в воде у берега, и уже дрейфит.

То, что он будет и дрейфить, и колебаться, он знал заранее, и заранее же решил все колебания пересиливать. Главное было начать, а когда поплывёшь, будет уже не до колебаний. Вот вчера он плыл без всяких страхов. Ни опаски вчера, ни боязни, ничего. Но так было потому, говорил ему голос со стороны, что рядом была лодка, спасательная лодка, готовая чуть что придти на помощь. Сейчас лодки нет, и никого нет вообще. Выходя в одних плавках из дачи, он больше всего опасался встретить кого-нибудь из мальчишек, хотя бы того же Гаврилова Мишку, и тот увяжется за ним, чего доброго. Никто не будет видеть его заплыва, никто не услышит его криков, если он закричит. Именно так он и решил вчера. Один, без страховки и даже моральной поддержки. Только такой заплыв чего-то стоит, только так можно понять, стоит ли он сам чего-то как пловец. Любой доплывёт куда хочешь при хорошей страховке. Без страховки – не любой. Вот он, Виталий Куликовский, – не любой…

Всё, хватит, сказал он себе. Так можно стоять в воде и размышлять о своей нерешительности до вечера. У меня всё решено, и, главное, решено, что никакой нерешительности не будет. Всё, пошёл!..

Он ринулся в воду порывисто, словно прыгнул с вышки, погрузился с головой, проплыл под водой пару метров, вышел на поверхность и деятельно заработал руками, ногами и всем своим гибким юношеским телом.

Сорок пять градусов, под углом против течения, грести равномерно, дышать ровно и глубоко, время от времени менять стили и, главное, не дрейфить, не дрейфить…

Ещё идя по берегу к месту заплыва, он обдумывал, каким стилем будет плыть. Баттерфляй отпадал сразу как самый затратный, он обессилит на половине дистанции. Кроль мог иметь какой-то смысл при соревновании на скорость. Брасс был всем хорош, но слишком тихоходен, им против течения не выгребешь. В конце концов он решил, что будет плыть, как и вчера, саженками с привычным ему завалом на левый бок, а на брасс станет переходить, почувствовав усталость, в качестве краткого отдыха. А вот чего нельзя, так это останавливаться и переворачиваться для отдыха на спину. В другой обстановке – пожалуйста, но сейчас ни в коем случае, течение не дремлет, и, чего доброго, пронесёт его мимо острова. Вряд ли пронесет, конечно, остров вон какой, конца ему не видно…

Но как же трудно плыть наискосок, поперёк, под углом, называй это как хочешь, легче от этого не становится. В иной момент кажется, что вперед ты не движешься, что все силы уходят на то, чтобы течение тебя не сносило, в сущности, на то, чтобы стоять на месте. Но ведь сносит, всё равно сносит. Время от времени он бросал взгляд вперёд, чтобы определить, далеко ли продвинулся, и тогда он видел, что продвинулся совсем не далеко, а вот течением его снесло уже порядочно.

Остров лежал впереди длинной зелёной полосой с узенькой жёлтой лентой песка по низу. Ориентиром для себя он выбрал наклонённое к воде, заметное издали дерево, единственное такое на острове. Возле этого дерева в прошлом году и была та ночная рыбалка с костром. Но как же было ещё далеко и до этого дерева, и до этого острова…

Плыть с завалом на левый бок, это значит правой рукой делаешь полноценный высокий мах, а левой половинный, чуть приподнимая её над водой или даже скользя по ней, и лежишь на воде либо грудью, либо левым боком. Так получается почему-то лучше, быстрее и экономнее. Ну, а ногами – классические «ножницы». Хороший получается толчок, когда плывёшь таким вот стилем, который наверно и стилем-то никаким не является, а просто такая собственная у него привычка.

Вот уже и половина ширины реки, то есть, протоки. Точно, половина… Или меньше?.. Больше или меньше, никакой теперь разницы. Теперь только вперёд и вперёд, под углом сорок пять градусов. Чёртов этот угол, сколько сил он съедает впустую и сколько отнимает не проплытых к цели метров!..

Он на секунду приостановил движение, взглянул вперёд, и впервые почувствовал неуверенность. Не беспокойство и тем более не страх, но что-то такое, похожее на тревогу. Наклонившееся к воде дерево было видно хорошо, но теперь оно находилось далеко слева. Выплыть прямо к нему уже не было никакой надежды, так сильно отнесло его течение. А справа уже отчётливо виднелась оконечность острова, а за нею открывался простор всей ширины реки с дальним, очень-очень дальним, тем, чужим, берегом. Если он не успеет достичь острова, неважно в каком месте, если его пронесёт мимо…

Он уже чувствовал совсем не те силы, с которыми начинал плыть. Всё правильно, так и должно было быть. Но до острова-то должно было хватить сил. Да, до острова. А если…

Вдобавок появилось нечто, отчего ему стало тревожно совсем. Чем ближе был остров, тем быстрее была стремнина. Не помогали уже никакие сорок пять градусов. Он обернулся и посмотрел на свой берег. Это был момент душевной слабости, у него мелькнула мысль, что, может быть, ещё не поздно повернуть назад. Мимо своего берега не проплывёшь, да мимо какого угодно берега не проплывёшь, лишь бы это был берег. А свой берег, как ни крути, ближе того, дальнего. Так, может быть…

Нет, поздно, остров уже близко. И дрейфить не годится. Он давал зарок не дрейфить. Стало быть, вперёд со всеми силами, какие ещё есть. А сдрейфишь – пропадёшь.

Вода теперь ощущалась густой как кисель, так туго она поддавалась его телу, так сопротивлялась его судорожным гребкам, его продвижению к острову. Но продвижение было, несмотря ни на что, остров был уже совсем близко. И совсем близко была уже и его оконечность. Он видел уже этот мысок, свободный от растительности, эту песчаную косу, которой остров заканчивался.

Красивая песчаная коса, красивый мыс. Какой, должно быть, там удобный пляж, как там приятно загорать в компании, приплыв туда на лодке… Но вот у него сейчас нет лодки, и сил уже почти нет. Он уже и руками-то двигает еле-еле, и дыхание пошло прерывистое, и воды он уже наглотался… Зачем он затеял этот бессмысленный одиночный заплыв? Что и кому он этим собирался доказать?..

Обрывки таких даже не мыслей, а их подобий, слишком коротких, чтобы стать мыслями, пронеслись в его сознании. Пронеслись, но ни на миг не задержались. Всем существом своим он сознавал одно – нужно доплыть. Не сомневаясь, не колеблясь, не отчаиваясь.

Это были уже последние усилия и последние метры. Песчаный мысок оконечности проплывал мимо, когда до него оставалось метров, ну, не больше чем десятка полтора. Было похоже на проплывающий мимо корабль, корма которого уходит, открывая пловцу путь вперёд, дальше и дальше. Но дальше плыть было некуда, впереди была стремительно текущая широкая вода и недостижимый, ненужный ему чужой берег.

Он, однако, продолжал отчаянно грести, работал и руками, и ногами, наблюдая, как корабль уходит от него, и вот он уже за кормой, и смотрит кораблю уже вослед. Корма в виде песчаного острого мыса была перед ним, он мог бы уже отдыхать на песке, если бы смог плыть быстрее и приплыл бы раньше хотя бы на пятнадцать… нет, на десять секунд!..

Течение, особенно здесь мощное, притом с какими-то закрутами и бурунами, словно за кормой реального большого корабля, отбрасывало его всё дальше от оконечности. И вдруг... [👉 продолжение читайте в номере журнала...]

 

 

апрель 2021 г.

 

 

 

[Конец ознакомительного фрагмента]

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в мае 2021 года,
оформите подписку или купите номер:

 

Номер журнала «Новая Литература» за мае 2021 года

 

 

 

  Поделиться:     
 
508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!