Дух внесмертный

(классический роман)

На чтение потребуется 17 часов | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск            18+

 

 

 

Здесь следует сообщить об одном бескорыстном обмане… Дело в том, что идея соединить снимки появилась у Эн ещё до начала его цветового шабаша. Приём это не новый, где-то избитый, резервный, как рояль в кустах. С его помощью из довольно банальных вещей можно получить уже нечто неординарное и, при неудачах съёмки, выкрутиться. Появился он ещё на заре фотографии, перешёл в цифровую эпоху, и последует, я думаю, дальше, потому что коллаж, в качестве творческого приёма, бессмертен. Так вот, Эн хотел как-то незаметно подвести Эл к идее соединения снимков, чтобы поднять её боевой дух, произвести в музы. Однако он не предполагал, что она сама, и так быстро, уловит необходимость коллажа, а главное, что она столь безошибочно выберет снимки, которые больше всего подходят друг к другу.

Поэтому он весьма удивился тонкому художественному чутью Эл, наверное, забывая, что она, со стороны знания его истории и законов, много лет имела к искусству прямое отношение… Ещё одно сильное удивление вызвал у него конечный результат – он не предполагал, что без практики, без обработки в нужной программе, методом простого сложения, можно получить вполне приличный результат.

Хотя, не так ли порой происходит и с людьми? Верно, надо только чтобы «материал» соответствовал задаче «простого сложения». Ночью, едва угомонившись, когда Эл уже беззвучно посапывала рядом, Эн долго не мог уснуть, ворочался, вспоминал день… Авансов за две последние недели он получил немало, а сегодня отвалилась ещё и премия. Конечно, о живописи речи пока нет, но вот какие-то творческие штучки, вроде макрофотографии, могут несколько успокоить жар в ладонях… И это всплеск на фоне двух лет серятины, прозябания!

Что не имеет прямого отношения к счастью, не имеет перспектив в творчестве, если нет первого – то нет и второго. Поэтому небольшой выброс вдохновения здесь, на хуторе, объясним. Может быть, какого-то самозабвенного счастья Эн не испытывает, но нет в нём теперь и капли уныния. Рядом славная, умная женщина, занятные хлопоты без чёрных мыслей, налаженный быт, умеренные порции эйфории. Словом, Эдем… Но вот в чём загвоздка – о чём петь в раю? О сытости, о благодатном положении тела, о красоте? Но зачем петь о ней, когда она везде! Чтобы донести её всем прочим? А разве «они» о ней не знают?! Вопрос.

Разве художнику, когда его духу хорошо, удобно, всё едино, нужен конфликт, противостояние, другие будоражащие душу штуки, чтобы не терять боевого настроя, вдохновения бури? Но, может быть, тогда надо искать не очередной повод для высказывания, некую тему, а, пользуясь ролью «небожителя», открывать невидимые снизу каноны прекрасного, соединяющие этику с эстетикой? Ещё один вопрос.

И Эн за этими сложными вопросами мнилось что он теперь опять художник, демиург, заложник таланта. Вслед за Эл, он уже пытался поднимать творческий потенциал человека как толкователя Природы, выше местами её самой, поскольку она, допустим, не всегда понимает – что творит! А человек, завоевав планету, вынужден примирять интересы всех участников бытия на ней во имя – не будем лукавить! – своей ежедневно корыстной нужды в счастье. Художник невольно оказывается здесь как бы меж двух враждующих лагерей – человеческого общества и остального мира, пытаясь примирить их, наивно считая всех на Земле братьями. Он суетится, рыщет истин, пишет законы.

Впрочем… много, много ещё неясного во взаимоотношениях сущего, что Эн, как посланец мечты, быть может, разрешит завтра… На мыслях об исключительности человеческого гения он неожиданно засыпает. И снится ему поэтическое продолжение истории из давешней ночи о море человеческого духа, по которому он плыл, но цели не достиг… Теперь он стоит на берегу, а высокий постамент, словно предназначенный ему, находится на вершине высокого холма, отчасти похожего на египетскую пирамиду. Почему Эн опять полез наверх – неясно, ведь разного рода памятники он скрытно презирал, как наивные отголоски прошлого… Памятник должен быть «нерукотворным» по Пушкину, с протоптанной к нему по облакам тропой. Но, допустим, нашему герою не хватало острых ощущений, и он, ещё раз примериваясь к высокому званию демиурга, решил посмотреть – каково это, стоять над всеми, омываться дождями, окисляться, подвергаться гадливой экспрессии голубей?!.. Обстоятельства поначалу снова благоволят ему, небо сияет, он радостно идёт вверх по удобному склону, вышагивает мерно, смотрит окрест гордо.

До вершины холма, увитого драгоценными кристаллами, остаётся немного, и тут музы из предыдущего сна, где они парили над морем, стаей белоснежных птиц начинают кружиться вокруг постамента. Это, конечно, не голуби, это существа женского рода, это вдохновляющее начало, но Эн от их пугающей скученности почему-то сразу ощутил неприятный вкус во рту… Слишком их много, и слишком они в своей белизне безупречны, чтобы решать земные проблемы творческого люда вообще, а сейчас – только Эн. Между ними не протиснешься, пожалуй, чтобы встать на пьедестал, чтобы осмотреться хотя бы! Но крамольные мысли о музах, провоцируют их на хулиганство: они начинают бросать в сторону Эн свои тяжёлые бронзовые венки – те катятся по склону, как гудящие жернова, он уворачивается от них, бежит вниз… Однако когда первый металлический снаряд задевает плечо, Эн понимает, что славу, какой бы она тяжёлой не была, надо встречать только лицом, ибо так меньше риск дать ей сбить тебя! И он упрямо лезет вверх, мимо него несутся под откос тяжеленные награды, он умело маневрирует, и вот вершина. Победа! Но отчего-то пустая, печальная, ибо музы и постамент внезапно словно утонули в жирных сливках тумана…

Погода на утро не задалась: ветер бросался из стороны в сторону, срывалась промокшая липкая крупка, тучи, словно ужаленные, неслись над самой головой. Но жить надо при любой погоде, пытаясь даже в самых непредсказуемых её формах найти своё вдохновение. Эн и Эл без особой охоты встали, привели себя в порядок, улыбаясь, позавтракали, разошлись, ёжась и ругая про себя порядок вещей, по неотложным хуторским делам. В теплице Эл внезапно обнаружила, что рассада упала и нужно ей помочь, к тому же голова у неё немного болела, поэтому Эн поехал к кормушкам один. Снег вокруг кордона торопливо таял, в лесу всюду оголялась почва, на полянах открылась пожухшая трава, и значит, кормов требовалось везти немного.

Перезимовавшие животные, соскучившись, с радостью бросались на худые природные деликатесы: корешки, мокрое сено, сладкие побеги, орехи, каштаны, листья вечнозелёных растений, ежевики, а порой и друг на друга. Гуманная помощь человека помогает им выжить, но, отказом от усилия, не даёт полноценно жить, шевелиться, дышать, охотиться, гонять кровь, то есть, биться за счастье.

После вчерашних разговоров, памятных событий и мыслей, Эн почти что в умственной невесомости ездил по участку, кряхтел на капризную погоду, приветствовал животных, пополнял кормушки… Рассуждать и думать ему не хотелось, он любовался раем, каков тот есть сегодня – серый, бесцветный, ветреный, неуютный… И весь его философский улов до обеда составляла одна неполноценная поэтическая мысль о том, что тучами становятся облака, над которыми висят другие облака, или даже наслоения командиров и начальников… Отсюда, правда, он пытался перекинуть мостик на Природу «вообще», как на главного командира, – маршала армии Любви, сражающейся с армией Ненависти, засевшей в окопах никчёмности. Злоба, Бездарь, Жадность – солдаты ненависти. А Добро, Талант, Щедрость – подчинённые любви. Хотя и своенравные, дерзостные, склонные к анархии, к произволу. Как художники…

«Снова художники! – почти уже завёлся Эн, подъезжая к кордону. – Откуда они берутся на мою голову! Армии эти… Опять, мятежный, просишь бури?.. Да вот и природа, брат, ты глянь, разве являет нам примеры покоя даже здесь, в раю?!.. Единственно, что не превращает его пока в ад…» Эн остановил вездеход на повороте, откуда сверху был хорошо виден хутор, изгороди, теплица, дымок, падающий на землю из трубы дома, сад, огород, натуральное хозяйство.

«И я тоже, – подумал тут он, – вообще-то начальник этого островка, командир полка со своим начальником штаба… А надо мной, выходит, командиров, нет. Бога я всерьёз не воспринимаю, с природой могу даже побороться. Кто же мне отдаёт приказы? Совесть! И в качестве её представителей над художниками есть, есть всё-таки отцы – командиры, тот же Микеланджело, Пикассо. Над скульпторами – Пракситель, Роден. Композиторы подчиняются гению Бетховена и Брамса, поэты слушают Тютчева, Неруду. Особые трудовые должности имеют – Гомер, Данте, Моцарт, Гауди, Чаплин, ряд других неоспоримых авторитетов. А то ты туда же: командиров нет! И может быть эти глыбы характера, таланта, воли не отдают нам приказы напрямую, как природа – граду, морозу, ветру, а только вдохновляют на поиск неповторимого смысла в жизни и того, кому своим талантом ты сейчас можешь помочь…»

Ближе к вечеру погода вновь показала свой нрав: тот же рваный ветер принёс неожиданное тепло, вместо снежной крупки начал идти дождь, он то вдруг пропадал, то потом, словно забыв сказать что-то важное, возвращался и так же, без предупреждения, исчезал. С Оленьего лана на хутор потекли волны тумана, ветер драл их на клочки, бросал в лес, в горы, на луга, словно дразнился. Эн, не устояв перед соблазном, отправился шататься по окрестностям, пока Эл занималась сыроделием. Он забрался на кругозор и теперь видел вокруг целый мир, обшитый лоскутами пустоты. Скорее даже, полумир, окружённый полудеревьями, над которыми висело полунебо. Но внезапно ветер стих, куски тумана собрались воедино, убирая приставку «полу», хотя от этого мир, деревья, небо не стали полными, потому что мира не было вообще, и в десяти метрах уже находился край света, конец Вселенной, а дальше – маячили одни загадки мироздания. А, возможно, это являлось только иллюзией сознания, как и само творческое сознание, запутывающее обычные вещи с целью вырваться из ловушки срамной, постыдной для ума простоты и жутких противоречий самим сознанием рождённых.

Глупость убивает себя примитивом, ум губит носителя чрезмерной сложностью, и возможно лишь творец, парадоксально сочетающий в себе то и другое, не умирает от передозировок истин никогда… Но всё-таки художник не исключение, он просто раньше других видит то, что завтра смогут увидеть все. Поэтому извиним его за некоторую отстранённость от проблем быта и полемическое, скорее, презрение к вопросам тела. Он видит их словно в тумане, он блуждает среди полупрозрачных понятий, иногда пронзает их насквозь, иногда плутает в трёх соснах, вернее, в трёх пихтах, как сейчас Эн. Он вошёл в лес и сознательно заблудился, чтобы увидеть побольше загадок, но не успеть их испугаться.

А кого бояться, ведь туман – сейчас Эн это особенно ясно понял! – его брат, художник, пишущий белым по белому графические картины. С ним можно и посоревноваться! Не из желания посрамить, конечно, а в попытке добавить к его путанным загадкам своей хитрой фантазии, чтобы усилить в итоге совместное, вполне понятное произведение. Эн медленно двигался среди деревьев вперёд, местами забредая в снег по колено, местами пересекая открытые раны земли, и с восторгом смотрел – как появляется изображение на заднем плане, и на полпути становится различимым, а вот здесь рядом – уже почти чётким.

Но чудо неожиданно исчезло: художник-туман сбежал, его выдворил художник-ветер, поскольку мастерская Природы сдаётся в аренду лишь на время создания мимолётного шедевра. Эн выбрался из леса на поляну вовремя: на противоположной стороне долины словно бы подкипал огромный стометровый чайник. Туман струями выходил из-под крышки земли и шевелящимися кляксами прилипал к чумазым тучам, которые от его свежести не делались чище, отнюдь… Они только всасывали в себя поменявшую свойства воду и тут же нервной кистью художника-дождя бросали её обратно вниз. Всю, до капли.

Эн понимал, что чудеса эти делаются для того, чтобы ещё один художник – он сам – получал от работы коллег пьянящее удовольствие и шептал им: «Я вам не задолжаю, нет… Я отдам долги всем, кто вернул меня к жизни!» И в ответ на это признание, на это обещание, так и не данное им «первого апреля по старому стилю», художник-дождь, тихо прильнув к его губам, оставил на них свой длинный влажный поцелуй.

Не смейтесь над этой строкой, а погуляйте лучше в ливень без зонта, чтобы побрататься с одним из явлений природы…

Но, кроме долгов всем братским стихиям, Эн имел ещё один долг – перед хлопочущей сейчас по дому Эл, поэтому он принёс ей трофеи: паутину с жемчужными ожерельями капель, край света, за которым слепая пустота, голову оленя с большими глазами, показавшуюся между деревьев в проруби небытия. Занятным вышел клок тумана или даже развалившаяся на горе туча, похожая на бомжа. Эффектным оказался чумазый туман на фоне белых туч, и даже розовый, текущий вниз между стволами пихт. Дополнили экспозицию струи пара, вырвавшиеся из под крышки многокилометрового чайника, и две сойки на пне, ждущие в местном аэропорту сообщения о лётной погоде.

За десертом Эл с интересом посмотрела на то, что она сегодня пропустила, невольно вспомнив все свои туманы за последние двадцать лет. Увы, они в её понимании не были творцами размытых пейзажей, они всего лишь путали жизнь, нарушали, тормозили, то есть – вносили в неё приятное разнообразие. В тумане легко потеряться, а вот в горах трудно, поэтому, по случаю, багаж Эн пополнился новыми знаниями… Здесь всегда иди вниз – так или иначе, но выйдешь к людям. Не ленись, когда зашел в тупик, наткнулся на осыпь, вернуться в исходную точку, чтобы искать другого пути. В снежную бурю, в непогоду, не прячься на открытом месте, дотяни до леса, он выручит. Не суетись, не спеши, не бойся показаться трусом, по миллиметру приближай спасение. Надейся только на себя, даже если знаешь, что тебя разыскивают.

Всю эту информацию Эн принял к сведению, и поскольку Эл была ещё не готова говорить о тумане, дожде, ветре, как о художниках, то он плавно перевёл тему разговора на иносказательность, где тому же туману отведено немалое место. Тут туман в голове и в жизни, и в сердце, в отношениях, в дороге, прошлом и судьбе… Туман общих знаний, туман невежества, туман поучений, туман страсти. Туманные слова, убеждения, намёки, очертания, враньё, обещания. Плутать, лететь, плыть, кружить, прятаться, сгинуть, как в тумане… И прочее, прочее, о чём нет смысла здесь напоминать, поскольку это давно уже общее место.

Эл без особой охоты тему подхватила, но привела её, словно бы выбираясь из тумана прочих понятий и определений, к интересному именно для себя моменту – любви, как самому туманному по смыслу из всех слов. Эн, впрочем, не растерялся и спокойно сказал: «Я не знаю, что такое любовь, но твёрдо знаю, что тебя я очень люблю. То есть, не могу без тебя, согласно поэтической традиции, прожить и дня…»