Пустые времена

 

 

 

Краткая аннотация:

 

Вика пишет сценарий мистического триллера на довольно банальную тему двойничества:

В 1411 году двенадцать колдуний были сожжены жителями Пскова по подозрению в том, что наслали на город мор, – об этом гласит летопись Пскова, это исторический факт, отраженный в Полном собрании русских летописей. Но местным жителям известна и другая правда, передаваемая из уст в уста на протяжении сотен поколений: не все двенадцать женщин были колдуньями, лишь одна из них. Но и ее вина до конца не доказана. Дело в том, что Ведьма творила зло не своими руками, она создала Двойника, который обрел плоть и кровь, принося городу голод, мор и разрушения. Однажды Он ушел и не вернулся. По преданию, Двойник Ведьмы до сих пор бродит по свету, желая обрести новую жизнь…

Но постепенно в сценарий включаются эпизоды ее личной жизни, которые помогают ей понять, почему именно «Двойник». Люди не выносят одиночества, а одиноки они потому, что не понимают друг друга. Каждому нужна копия души. Двойник способен почувствовать, ощутить тебя без слов, это возможность избавиться от мучительных несовпадений. Но Двойниками не рождаются, ими становятся, ведь только любовь делает людей отражением друг друга.

 

 

 

*   *   *

 

 

 

Яркий луч прожектора осветил котлован, и длинная изогнутая тень задрожала на противоположном его конце. Вика посмотрела на свою тень. Как же ей одиноко ночью на городской стройке! Прожектор изменил направление, тень разделилась, и они затанцевали по краю котлована уже вдвоем. «Ну вот, можно уходить, теперь она не останется совсем одна, у нее появился двойник», – подумала Вика и зашагала в сторону дома.

«Говорят, на краю Земли звезды срываются в океан», – в детстве у нее была увесистая синяя тетрадка в кожаном переплете, куда она записывала свои стихи. Тетрадка стала для нее магическим символом, смыслом бытия, отличием от всех остальных. Ей казалось, что рифмовать строки – особый дар, доступный лишь избранным. Никто из знакомых Вики не обладал и долей ее умения превращать образы в мелодию рифм. Тем более, что рифмовала она не сама, ей словно кто-то нашептывал на ухо. Волшебный голос. И это позволяло ей верить в свою избранность, в ее жизни все было именно так, как и в биографии многих поэтов: провинциальный город, бедная семья, точнее, ее отсутствие (Вику воспитывала бабушка), волшебный голос, льющийся с небес. Образы слагались в слова, слова в строки, строки в грустные истории, без которых ее дни становились бесцветными. И она гордо зачитывала особенно любимые ею рифмы сентиментальным одноклассницам в школьном туалете. Бесплатный литературный вечер – за пачку сигарет. Казалось, волшебный голос будет вести ее по жизни вечно. Но она повзрослела, и после выпускного вечера ее театр опустел, и читать стихи уже было некому.

Единственная верная подруга детства покончила с собой...

Сама мысль о чьем-либо самоубийстве граничит с отвращением, как и любое проявление слабости в обществе сильных. Они вместе решили поступать на исторический факультет. Порой лишить человека жизни может такая мелочь, как проваленный вступительный экзамен или страх признаться в этом родителям. Конечно, спустя много лет, она увидела бы все в ином свете, возможно даже комичном. Но тогда… Тогда это стало для нее настоящей трагедией, столкнувшей с подоконника в распахнутую пропасть неба. Как часто потом Вике снился плоский удар, словно кто-то хлыстом отсек все воспоминания детства, и тело, распластавшееся на асфальте, с раскинутыми руками-крыльями мертвой птицы! Но пока подруга плакала, стоя на подоконнике, Вика не верила в серьезность происходящего, а спустя несколько секунд верить или не верить уже было слишком поздно, а точнее – все равно. Вика молча вошла в экзаменационный класс, плотно прикрыв за собой дверь, и стала студенткой…

Она не могла объяснить себе поступка подруги, но вместе с ней Вику покинул и голос: она не написала больше ни строчки. Стихи ушли. Порой ей казалось, что та предала ее, украла дар превращать образы в мелодию рифм. В глубине души Вика обвиняла именно ее в своей потере.

Вика закончила исторический факультет Псковского университета и получила работу гида. Но все это было слишком мелко для нее, ее ничуть не интересовала история народа, существовавшего на свете задолго до ее рождения, ей хотелось писать свою собственную историю. Но стихи по-прежнему не возвращались.

Напрасно просиживала она дни и ночи над раскрытой тетрадкой, голос молчал.

«Что же будет с моей жизнью? В чем теперь ее смысл? » – спрашивала себя Вика и не находила ответа. Если взять все книги, написанные человечеством со дня сотворения мира, и представить их в виде кирпичей, то можно выстроить огромный мегаполис, как Мехико, Токио, Москва или Нью-Йорк. Но вспомните хотя бы одного автора, который бы честно ответил вам на вопрос «Зачем мы здесь, на Земле?». Каждый сам должен найти ответ, и Вика нашла.

Шел дождь. Она смотрела на ослепший фонарь из темноты и вдруг подумала, что если в его свет войдет человек – одинокий, сгорбленный и несчастный, – это будет фантастически красиво. Без него пейзаж оставался как бы незаконченным. Наверно, смысл жизни не может заключаться внутри нее самой. Никто не обратит внимания на сорвавшийся с ветки лист, но пока он не коснулся земли, он – то самое мгновение, без которого лето не может превратиться в осень. И смысл мгновения в том, что на смену ему приходит новое. Человек в свете фонаря стал ностальгией по старым черно-белым фильмам, однокласснице с руками-крыльями мертвой птицы, стихам, ушедшим вслед за ней.

Так белые листы в конце Викиной тетради навсегда остались пустыми. А сама она села за печатную машинку и написала свой первый киносценарий об одинокой фигуре в свете фонаря. У нее вновь появился шанс почувствовать себя избранной. Кино мыслит образами, также как и поэзия. Сценарий ближе к рифме поэта, нежели к прозе романиста. Проза рождается в раздумьях и рассуждениях. Стихи или кадры из кинофильма приходят ниоткуда: из снов, шепота дождя, незнакомого, но волнующего запаха, чьей-то незаконченной фразы, случайно подслушанной за столиком в кафе. Это то, что тебе не дано понять или доказать на страницах романа, но дано почувствовать и представить так же ясно, как лица самых близких тебе людей. Проза – совершенная картина художника, стихи же или сценарий киноновеллы – всего лишь ее набросок. Набросок души.

Голос робко поздоровался, тихонько проскользнув в приоткрытую дверь, тот дождь в свете фонаря привел его обратно домой:

«Есть люди, которым непременно нужно сочинять истории…

Только одни, когда им хочется что-то рассказать, выплеснуть свои эмоции, садятся за стол и пишут длинное откровенное письмо неведомому другу. Обстоятельно и подробно.

Со временем они становятся блестящими писателями.

А другие…

Они собирают друзей вокруг костра и рассказывают им невероятные сказки, пританцовывая, размахивая руками и корча жуткие, трогательные и порой смешные гримасы, придумывая на ходу образы и портреты.

Никто им не верит, но все-таки каждый ждет, что с ним вот-вот произойдет нечто необыкновенное. Такие люди делают кино»

 – записала Вика и убрала тетрадь подальше в самый нижний ящик письменного стола, чтоб уже никогда больше не оглядываться назад.

Освободившись от жесткой рифмы стиха, она смогла вырваться из своего маленького провинциального городка. Она написала в одну из московских кинокомпаний, из тех, что вечно устраивают конкурсы для сценаристов в сети.

И… О, чудо! Ее сценарий понравился, и на экраны страны вышел фильм с ее именем в титрах.

Денег, вырученных за сценарий, хватило на то, чтобы перебраться в столицу и начать новую жизнь. Предав рифму стиха, она с легкостью оставила Псков и своих безутешных близких. И ее не пугало, что новая жизнь началась с череды предательств. «Только хочешь ты быть той звездою, что срывается в океан», – была такая строка в ее стихах когда-то, и мечта сбылась, она стала.

«В этом мое предназначение. Все остальное должно отступить», – оправдывала себя Вика.

Вскоре она получила место в группе сценаристов сериалов для развлекательного телевидения. В нее поверили. Не учли только одного: в отличие от профессионалов, которые каждый день садятся за стол и пишут по серии в день, словно приходят на работу, новичок молча курит и ждет вдохновения.

Прочитав идею продюсера для очередной мыльной оперы, а точнее ее полное отсутствие (еще одна лирическая калька, еще один банальный любовный треугольник), Вика не смогла выдавить из себя ни строчки. Ей вовсе не было противно писать слезливые мелодрамы. С тех пор, как стихи обратились для нее прозой, ей стало казаться, что на словах все позволено. Слово – легковесно, его всегда можно вычеркнуть, заменить другим, переписать все заново, и нет рифм, которые сдерживали бы душу.

Проблема заключалась в следующем: она не умела писать по заданному шаблону. Ее волшебный голос вернулся, он повзрослел и не желал слушать никого другого.

Промучившись над лирической калькой, раздумывая, чем бы ее оживить, еще неделю, она вставила в печатную машинку чистый лист и подчинилась голосу.

 

 

*   *   *

 

В самом сердце дождя она остановила машину. Продолжать путь было бессмысленно. Она даже не смогла определить, где затормозила – на обочине или посредине дороги. Дождь медленно накрывал ее темным зловещим куполом. Она помогла ему, выключив фары, и мир вокруг нее исчез, словно кто-то захлопнул дверь в детскую, оставив ребенка дрожать от страха в полной темноте.

На Востоке дождь считают посредником между Небом и Землей. Дождю всегда холодно, он протягивает свои руки-капли к человеческим лицам, стараясь согреться, но люди скрываются под зонтами. Она ненавидела зонты с детства, возможно потому, что тоже всегда мерзла, особенно по ночам.

Все началось с легенды о ведьмах, подслушанной под дверью в комнату взрослых в одну из таких же дождливых и темных ночей ее далекого детства в Пскове.

Итак, в 1411 году двенадцать колдуний были сожжены жителями Пскова по подозрению в том, что наслали на город мор, – об этом гласит летопись Пскова, это исторический факт, отраженный в Полном собрании русских летописей. Но местным жителям известна и другая правда, передаваемая из уст в уста на протяжении сотен поколений: не все двенадцать женщин были колдуньями, лишь одна из них. Но и ее вина до конца не доказана. Дело в том, что Ведьма творила зло не своими руками, она создала Двойника, который обрел плоть и кровь, принося городу голод, мор и разрушения. Однажды Он ушел и не вернулся. По преданию, Двойник Ведьмы до сих пор бродит по свету, желая обрести новую жизнь…

 

 

– Кто сможет проводить меня к месту сожжения?

– Вика, конечно. Она – самый опытный экскурсовод в этих местах и знает о ведьмах все, даже писала дипломную работу по истории религии на эту тему.

– Здравствуйте, Вика! Мне сказали, что вы сможете быть моим проводником к полю ведьм.

С первого взгляда можно было понять, кто он. Черный мерседес, черное распахнутое кашемировое пальто, смеющиеся черные глаза, гладко зачесанные волосы, дорогой парфюм. Успех сочился из каждой поры его самодовольного лица. Но слишком много в нем было черного. «Странно, как раз таким я представляла себе современного инквизитора», – усмехнулась она про себя. И они отправились через город к полю на окраине.

– Кто такие ведьмы, по-вашему?

– Просто женщины, свободные от мужчин. По сути, они – первые ремесленницы.

Они лечили людей, снимали заговоры, насылали на врагов порчу, и люди платили им

за их ремесло. Им совсем не нужно было становиться женами, чтобы выжить

и прокормиться. Они первые перестали быть рабынями мужчин.

– Чем вам так насолили мужчины? Ей-богу, первый раз встречаю женщину, выступающую против брака.

– Брак – такой же миф, навязанный обществом, как и все остальные.

– Хорошо, но ведьмы же еще и колдовали. Как насчет ворожбы, ведь это – против Бога?

– А Бог, он – кто?

– Мужчина…

– На Руси вообще большинство христианских обрядов имеют языческие корни.

Да, и ведьм сжигали не потому, что они – против Бога, а потому что имели власть

над сильными мира сего.

– Вика… Вы несете в мир агрессию, кем вы себя ощущаете?

– Не знаю… Другой!

– Потомком ведьмы?

– Вполне возможно…

– Тогда тем более вы должны знать, кем были эти женщины. Ощущать их внутри себя. Расскажите мне все, что вы чувствуете, и я больше не задам вам ни единого вопроса.

Они спустились с пригорка, и перед ними раскинулось огромное поле.

– Хотите прогуляться по грязи или отсюда посмотрим?

– Я не утону, – и он уверенно шагнул вперед. Вика, двинулась за ним, осторожно ступая след в след.

Осенью поле превращалось в бурое чавкающее болото. Ветер ударил ей в нос чем-то до головокружения приторно сладким, так что к горлу подступила тошнота.

Она замедлила шаг и замолчала, тщательно вытирая лицо, словно пыталась избавиться от назойливого запаха столичного гостя.

– Лучше расскажу, как они умерли. В наших краях высокая влажность, поэтому тела

не горели. Ведьмы умирали, задыхаясь в дыму, от запаха собственного тлеющего мяса. Они покрывались ужасными волдырями, которые лопались, придавая жертвам вид оплавляющегося воска. Говорят, ее обгоревший труп тоже напоминал свечу.

Он долго смотрел вдаль на поле, словно пытаясь представить страшную картину минувших столетий.

– Вика, у меня к вам – деловое предложение, – вдруг начал он уже совсем другим тоном, резко повернувшись и глядя ей прямо в глаза. – Мне нужен человек, который сможет разработать туристический маршрут по местам сожжения ведьм.

– Думаете, это будет кому-нибудь интересно?

– Я уверен. Я зарабатываю тем, что продаю людям сильные эмоции, а что острее всего чувствуешь?

– Страх…

– Правильно! – и он радостно потер руки. – Страх – основа всего. Кстати, помните знаменитую комнату страха? Это мое изобретение.

«Сколько же ему лет? – изумленно спросила себя Вика. – Комната страха появилась чуть ли не одновременно с первыми аттракционами, это лет двести назад, если не больше…»

А он тем временем продолжал:

– Переедете в столицу, повкуснее распишете тур, будете приезжать сюда потом уже

 с группой туристов. Люди всегда клюют на сенсации и платят за них немалые деньги. Подумайте… Что вам терять? Неужели столь красивой и умной женщине не скучно жить в этом маленьком заброшенном городке?

– Не такой уж он и заброшенный! – возразила Вика, но тут же осеклась. Предложение действительно казалось заманчивым: в одночасье оказаться там, где бурлила жизнь, среди неоновых огней в городе возможностей, оставив позади псковские хмурые зимы и безденежье.

– Насчет жилья не беспокойтесь – я сам сниму вам квартиру. Ну, так как? По рукам? – настаивал он.

Внезапно ветер стих, все вокруг замерло, словно в ожидании ее ответа. Вика молча смотрела на него: черные глаза продолжали смеяться, он медленно пил ее силы, снова закружилась голова. «Дьявол!» – мелькнуло в сознании.

– Вам плохо?

Он подхватил ее под руку и помог осторожно присесть на корточки.

– Ничего просто устала, минутная слабость…

Он по-прежнему, не отрываясь, смотрел на нее.

– Я согласна, – сказала Вика, глядя на него снизу вверх, как на божество.

Он быстро протянул ей визитную карточку.

 – Как приедете в столицу, сразу звоните.

– А как скоро нужно ехать?

– Вчера! Чем скорее, тем лучше, – донеслось до нее уже с пригорка.

И он исчез среди еще не облетевшей листвы столь же внезапно, как и появился.

 

 

Ворон замедлил полет и замер, планируя в воздухе. Резкий взмах его крыльев принес городу еще одно серое утро. Чем ближе он подлетал к земле, тем быстрее таял город в предрассветном тумане. Наконец, он нашел заветное окошко: резкий стук, звон стекла. Тишина. Вестник с того света.

– Опять он... И третьего дня сидел. Не уезжай, внученька! Что-то недоброе ждет тебя там.

– Перестань, ба! Хватит с меня твоих дурных предчувствий! Я жить хочу… полной грудью. Если б ты знала, как я ненавижу наши псковские зимы! Ненавижу ждать, что когда-нибудь все изменится. Вот, изменилось!

– Ты – мой единственный свет в окошке… Ты же не вернешься. Останься, у меня кроме тебя никого нет.

– Хватит плакать! Я ненадолго. Устроюсь и заберу тебя к себе.

– Тогда дам оберег тебе с собой в дорогу – старое фамильное зеркало.

Зеркало было непрозрачным, как бы из жести, с плетеными ржавыми узорами по краям, с трудом верилось, что оно когда-то могло отражать чей-либо лик.

– Зачем оно мне такое мутное? Что я там смогу увидеть?

– Опасность. В предвестии беды зеркало очищается. Увидишь в нем себя – возвращайся.

Ничего не оставалось, как сунуть ненужный предмет в переполненную до краев дорожную сумку. Последний жест благодарности близкому человеку, который когда-то заменил ей целый свет, а теперь вынужден был встречать старость в полном одиночестве.

 

 

 

Всхлипывания дождя предвещали его скорый конец. Но ей все никак не хотелось повернуть ключ зажигания. Резкий удар в крышу заставил ее вздрогнуть всем телом. Наверно, ветку оборвало ветром…

Ветку ли?

Опустив окно, она вдохнула холодный ночной воздух, пытаясь очнуться от тяжелого сна, сковавшего тело.

Дождь закончился. Из-за туч робко выглянула слепая луна.

 

 

*   *   *

 

Всхлипывания дождя предвещали его скорый конец. Из-за туч робко выглянула слепая луна.

«Последний дождь в этом году», – подумала Вика, мельком взглянув в окно. Она устало уронила голову на руки, болела спина. Она целый день просидела, склонившись над печатной машинкой, сотни раз переписывая заново первые две страницы сценария. Для мистического триллера о сожжении ведьм он выглядел слишком личным.

Ведьмы существовали на самом деле: записи о сожжении хранились в одном из храмов Пскова, и Вика смогла прочесть их, когда работала там гидом. Но все остальное в сценарии было о ней самой, о ее детстве и юности, и она никак не могла вычеркнуть саму себя из текста, история становилась безликой, разваливалась на куски. В этом, наверно, и есть смысл хемингуэевского «честного романа».

В коридоре послышались мягкие, крадущиеся, почти кошачьи, шаги.

«Хозяйка! Снова потребует квартплату», – Вика быстро выключила свет, стараясь двигаться, как можно тише, и даже не дышать. Хозяйка долго звонила в дверь. Потом демонстративно громко прошлепала к лифту.

«Это еще не все, сейчас вернется», – и точно, под дверь была просунута записка с угрозой выселения. Если она не оплатит квартиру сейчас, то через неделю окажется на улице. Квартира нравилась Вике – загадочная и мрачная, в самом центре старой Москвы. Жалюзи и двери скрипели, как тюремные решетки, – лучшего места для событий зловещей сказки не найти. Здесь пахло плесенью и творчеством.

У квартиры был только один недостаток – все дома в округе сносили под застройку улицы новыми бизнес-центрами. Вика писала бы по ночам, но они работали в две смены и долбили даже ночью. Лишь дождь усмирил их немного, и воцарилась долгожданная тишина.

Вика осторожно подошла к двери, взяла листок в руки, и, даже не читая, разорвала его. Денег у нее не было. Задаток за мыльную оперу пришлось вернуть. И теперь она как тень бродила по приемным продюсеров, надеясь, что они вновь поверят ей и подпишут контракт на ее сценарий «Двойник», хотя даже не знала наверняка, закончит ли начатое.

Продюсеры не спешили подписывать, деньги таяли. И Вика обреченно думала о том дне, когда ей ничего не останется, как встать за прилавок в каком-нибудь магазине хлебобулочных изделий и вернуть банку купленную в кредит машину или… Сесть за руль и поехать домой, в Псков. Там кредиторы не будут ее искать, она закончит сценарий и сможет вновь вернуться в столицу. Вставать за прилавок и расставаться с машиной Вике не хотелось, но еще больше ее пугало возвращение домой: все, кого она так легко бросила ради победы, были уверены в том, что так оно и есть, и ей ничего не оставалось, как продолжать поддерживать в них эту иллюзию. Иначе ее предательству не нашлось бы оправданий, оно выглядело бы бессмысленным и жестоким.

И еще: она физически, до тошноты боялась уезжать и возвращаться. Ей казалось, что стоит отвести взгляд, исчезнуть из чьей-либо жизни хоть на минуту, как сразу потеряешь над ней контроль, что, вернувшись назад после годового отсутствия, она не найдет тех, от кого уезжала. Они изменились и больше не ждут ее возвращения. Она верила им, своим близким, но страх потери внутри нее был животным, неистребимым. Он не уходил и не менялся, даже когда она отворачивалась от окна и закрывала глаза.

Раздумья прервал телефонный звонок. На утро следующего дня Вике назначили еще одну встречу. Это и стало ее последней надеждой.

 

 

*   *   *

 

Ровно в девять утра Вика открыла дверь в свое будущее.

Молоденькая девушка-секретарь удивленно подняла брови:

 – Здесь какая-то ошибка… Вика уже давно на работе, с девяти, как и было условлено.

 Я только что рассказала ей о новых обязанностях и показала офис. А вы – кто?

Вика снова посмотрела на часы над ее головой: пока она делала несколько шагов от двери до секретарского стола, стрелки успели преодолеть целых четыре деления и замерли на цифре двенадцать. Тишина. Шуршание автоматических дверей.

Вика оглянулась на звук: в проеме двери она увидела себя. Снова, как и при первой встрече с незнакомцем, закружилась голова. Воздух стал приторно сладким, точнее, его катастрофически не хватало. Задыхаясь, Вика ринулась к выходу.

Но дверь распахнулась не на улицу, а в темный коридор, где за каждым поворотом открывались все новые двери и новые повороты. Резкий мечущийся свет, невнятные шепоты и крики, словно кто-то преследовал ее. Она бежала до тех пор,

пока ручка очередной двери не расплылась перед глазами.

Темнота, из которой, как в калейдоскопе, начали проступать видения, значения которых Вика не понимала. Врач скорой помощи беспомощно развел руки над девушкой, истекающей кровью на асфальте. За стеклом монитора бился и скалился живой человек, пытаясь выбраться наружу. Тело ведьмы, оплывшее, как воск свечи, бережно снимал с шеста ее же Двойник, нежно протягивая мужчине в черном…

Вика попыталась подняться на ноги и проснулась.

 

Резкий утренний свет. Приснится же такой кошмар!

Вика осторожно подняла голову, острая боль сдавила виски. Неужели проспала?

Нет, все в порядке, пора собираться на новую работу.

Теплые струи душа расслабили тело и немного успокоили. Ночные страхи стали забываться. Что-то напевая, она красила ресницы, как вдруг заметила: ее отражение

в зеркале пропустило несколько движений, затем, не спеша, закрутило тюбик и положило тушь на полочку. Вика изумленно опустила глаза: открытый тюбик туши по-прежнему оставался у нее в руке. Ей стало страшно, и, наверно, глаза ее выражали ужас, только она этого не видела, ее отражение спокойно улыбалось ей. И тут она поняла: на нем совершенно другая одежда.

Внезапно сработал сигнал автоответчика – пии-пиип, новое сообщение:

– Вика, внучка! Позвони мне, пожалуйста. От тебя – никаких вестей уже целый месяц.

Я очень за тебя переживаю!

Месяц? На календаре странички аккуратно оторваны, действительно прошел месяц после ее приезда.

Вика бессильно опустилась на диван. «В предвестии беды зеркало очищается. Нужно найти это чертово зеркало!». Но зеркало бесследно исчезло в ворохе еще неразобранных вещей.

«Месяц! Пропал целый месяц! Я ничего не помню… Она украла мое время!

Но ведь она – это я. Нет, она только внешне моя копия… Кто – она?»

Вместо ответа за окном безмолвно осыпался хлопьями первый снег.

Двойник, неслышно ступая, пересек комнату и резким движением опустил жалюзи. Затем Она оглянулась: на белом, как мел, лице сверкнула презрительная и жестокая улыбка.

– Ты готова? Пора в путь!

Оттолкнув от себя ее ледяные руки, Вика метнулась к двери. Ей повезло, она успела схватить куртку и выбежать из квартиры.

Скорее исчезнуть за пеленой снега, и никогда не возвращаться, забыть все,

что случилось. Домой! Нужно ехать домой!

 

Нет, нужно взять себя в руки и решить, что делать дальше.

Хорошо, что толчея в метро. Час пик. Люди идут мимо бесконечным потоком.

Но в толпе появляется кто-то в знакомой куртке, знакомая походка, лицо. Снова Она!

Люди исчезли. Пустая платформа онемела, стих даже гул поездов. Никого вокруг.

И больше некуда бежать – за спиной железнодорожные пути, а она всегда оказывалась рядом, безмолвно протягивая белые ледяные руки. И ее пронзительный смех отзывался эхом под потолочными сводами...

 

 

*   *   *

 

Ноябрьский дождь стал последним в этом году.

Выйдя из дома, Вика шагнула в настоящую русскую зиму. За ночь Москва превратилась в лицо красотки под толстым слоем белил, умело наложенным новомодным стилистом, что выглядело совсем не вульгарно. Зима резко взяла свое: снег запорошил мосты и дома, парки и улицы, машины и деревья. Город тонул в белизне, и у всех вокруг вновь родилось предчувствие катастрофы, пробок и рвущихся под тяжестью снега проводов. Снегоуборочные машины захлебывались, а снег все шел и шел, не прекращаясь ни на секунду.

Вика остановилась у подъезда продюсерского центра, стряхнув с непослушных волос хлопья снега.

– Доброго, снежного утра Вам! – радостно окликнул ее дворник. Он стоял на карнизе, лопатой счищая снег с крыши. Вика почувствовала тепло благодарности: каждое утро здесь ей говорили, что никто не хочет видеть ее, и она уходила ни с чем. Надежда на контракт таяла, с каждым новым визитом она становилась все меньше и меньше, пока не умирала совсем. И каждое утро добрый старик своей улыбкой возвращал ей надежду снова и снова, как снег, который не прекращался ни на секунду.

– Спасибо, и Вам! – откликнулась Вика и замерла. На крыше рядом с дворником стоял Гоша.

– Привет! – сказал Гоша, стряхнув с непослушных волос хлопья снега.

«Как красиво смотрится белое на черном. Наверно, я выгляжу также», – подумала Вика.

Только это не мог быть Гоша. Он никогда не приезжал в Москву. А парень на крыше, помощник дворника, слишком похож на него.

– Луна – слепая, и она нас не видит, – открыл для себя Гоша, будучи ребенком.

Шли годы, но он упрямо продолжал верить в слепоту луны и твердить об этом. Странный, решили все и продолжили заниматься своими делами.

В детстве с ним никто не играл. Нет, он не был замкнутым, напротив, его тянуло к людям, но окружающие почему-то смущенно пожимали плечами и старались уйти как можно скорее, оставив его одного строить дома из кубиков. Что-то было не так с этим мальчишкой: его глаза всегда оставались серьезными, даже когда он улыбался, и никто не решался заглянуть в них. Его боялись и обходили стороной. Никому не хотелось видеть свое отражение в прозрачном, как родниковая вода, взгляде, – становилось слишком холодно на душе.

Он не обижался, лишь продолжал строить игрушечные домики. Все дети – одиноки, думал Гоша, потому что не в состоянии понять, чем именно так заняты взрослые. Но в отличие от остальных детей, повзрослев, он так этого и не понял. Люди вообще не способны понять друг друга. Вечная Вавилонская башня! Мы говорим на разных языках и видим мир каждый по-своему. Мы обречены на полную нравственную изоляцию. Непонимание сквозит из миллионов открытых форточек. Из этих сквозняков и рождается северный ветер, приносящий с собой зиму.

Зиму Гоша не любил. Он часто простужался и болел, но никто не навещал его. Работа, дела, – отмахивались от него. Но он знал: все важные дела – всего лишь причина не смотреть на снег, не говорить друг с другом, не ждать, не жить.

Но в Вике его слепая луна будила неизведанные фантазии, и их потянуло друг к другу.

Сейчас ей вдруг вспомнилось, как Гоша рассказывал о высшем проявлении любви.

– Это когда ты идешь по улице и в каждой встречной девушке видишь свою любимую. Как будто у всех женщин мира ее лицо. Однажды я шел по улице и вдруг вижу: идешь ты. Я думаю, что же я стою, нужно догнать тебя, взять за руку, задержать…

– И что было потом? – спросила Вика.

– Ничего, я догнал ее, но оказалось, что это не ты, и даже не похожа на тебя, мне показалось. Я очень скучал по тебе и поэтому видел повсюду, – ответил тогда Гоша.

Когда Вика уезжала, он в шутку хотел ее клонировать, мол, ты можешь ехать куда угодно и делать, что хочешь. А у меня останется твоя другая половина, которая никогда меня не бросит. Твой Двойник.

Гоша нарисовал ее трехмерную копию на компьютере, и свою тоже. И теперь их виртуальные сердца были заперты навечно в его программе 3D моделирования. Он не понимал, что Вика бросила не его самого, а его неспособность найти себе место под солнцем. Если представить себе шкалу честолюбия, то они находились на противоположных ее концах. Он ничего не хотел, ничего не добивался, жил по ту сторону монитора, а Вика не могла принять его таким, как есть. Слишком они разные! Плюс притягивается к минусу, но порой против своей воли. Согласитесь, трудно уважать человека, если он ни к чему не стремится.

В том, что на крыше Вике привиделся именно Гоша, был тайный знак для нее. Вика вообще повсюду видела знаки, которые становились предвестниками ее судьбы.

И сейчас судьба требовала от нее возвращения. Встречи с тем, кого она по-настоящему любила. Разлука с Гошей совсем не мешала Вике продолжать любить его. Ей достаточно было знать, что он где-то ходит по Земле и думает о ней, остальное она могла сочинить сама. На расстоянии мы способны видеть в любимых только достоинства, таково свойство человеческой памяти – бережно хранить все лучшее, избавляясь от боли и непонимания, окрашивать воспоминания в светлые тона. На расстоянии любовь приобретает ореол трагедии, становится печальнее, романтичнее, а, значит, и сильнее.

 

 

*   *   *

 

– Девчонка под поезд бросилась! Молодой человек, сделайте же что-нибудь! – истеричный крик женщины за спиной вывел Гошу из оцепенения.

Он оглянулся: силуэт какой-то сумасшедшей, как в замедленной съемке, летел, не касаясь земли, в темный проем метро. Крик женщины зомбировал сознание. Гоша бросился на рельсы вслед убегающему силуэту.

Страшный гул.

Желтые слепящие глаза надвигающегося поезда.

Успели!

– Нехорошо прыгать под последний поезд, так домой никогда не доберешься! – он едва отдышался, и только сейчас почувствовал страх.

– Она хочет убить меня! Она – там! – девчонка пыталась вырваться изо всех сил, постоянно оглядываясь по сторонам.

Поезд скрылся из виду. Платформа вновь опустела.

– Гоша, – представился он, помогая ей подняться на ноги.

– Вика… – она все еще испуганно искала взглядом кого-то на пустой платформе:

Сколько сейчас времени?

– Не все ли равно самоубийцам? Почти час ночи.

Он злился. Она молча отошла от него подальше и присела на скамейку у стены, беспомощно уронив голову на руки.

– Когда я входила в метро, был час дня, сейчас ночь. Она украла мое время, теперь хочет забрать жизнь! – гулко всхлипнул ее голос.

«Сейчас начнется! Терпеть не могу слез!», – зло подумал Гоша, но все же подошел к ней снова: Тише! Кто – Она?

– Я… То есть не я, женщина с моим лицом и телом. Она работает вместо меня, живет

в моей квартире. А я – словно во сне, и не могу проснуться… не могу найти выход.

Все двери одинаковые…

– Хочешь сказать, у тебя появился Двойник? Похоже, мы в одной лодке. У меня – тот же кошмар, и самое смешное, что я сам его создал.

 

 

Они сидели в маленьком ночном кафе, неподалеку от метро, и сквозь огромные окна смотрели на ночные огни безлюдных улиц. Кофе был холодным и невкусным. Рядом за столиками несколько забулдыг-полуночников допивали невкусное пиво. Уставший бармен грустно водил тряпкой по барной стойке.

– Когда ты ее увидела впервые? Откуда она взялась? – нарушил, наконец, тягостное молчание Гоша.

– Из зеркала. Есть легенда о Ведьме, которая создала Двойника, ее сожгли на костре, а он исчез. По легенде, ушел через ее зеркало. Бабушка подарила мне старинное зеркало, возможно, это и есть то самое… – начала рассказывать свою историю Вика,

но что-то помешало ей закончить фразу, она оглянулась.

Бармен, задумчиво смотрел на мелькающие за окном фары ночных машин, протирая дыру в стойке. «Красиво», – подумала Вика, проследив его взгляд.

Туман медленно растворял стекло, сквозь которое проявлялись Они.

Двойник Гоши помог войти Двойнику Вики, в ожидании они сели чуть поодаль от них. Время остановилось. Замигал и погас свет. В наступившей тишине зазвенел воздух.

Кафе освещалось лишь ночными огнями улицы сквозь высокие окна.

– Кажется, за нами пришли, – прошептала Вика одними губами, наклонившись к Гоше.

Бармен, как ни в чем не бывало, протирал теперь уже стаканы. Немногочисленные посетители продолжали трапезу, словно ничего не произошло. Официантка раскачивающейся походкой подошла к столику с Двойниками и спокойно начала смахивать крошки прямо им на колени.

– Кроме нас, их никто не видит, – изумленно выдавил из себя Гоша.

 

 

Они установили новый рекорд скорости, когда Двойники резко встали из-за стола и начали движение в их сторону.

Дверь распахнулась в ночь. Визг тормозов.

– Вы что банк ограбили?

Машина резко тронулась с места.

– Скорее, ради всего святого!

Злосчастное кафе скрылось из виду. Оба облегченно вздохнули. Машина резко тронулась с места. та. Только ыханием, которое окутало городскую свалку. комнаты, в территорию света.

 

– Я сегодня разбил свой компьютер, выбросил из окна. Думал, больше Его не увижу.

Нужно вернуться, – вдруг вспомнил Гоша, быстро продиктовав свой адрес таксисту.

– Ты сказал, что сам Его создал, как?

– Я работаю над компьютерными играми. Создаю виртуальных людей в 3D графике.

Там они лучше, чем в жизни. Я всегда хотел встретить человека, который бы понимал меня. А кто лучше поймет меня, как не я сам? Да, я мечтал о своем Двойнике, – вздохнул Гоша. – А потом как-то вечером ко мне зашел странный человек и принес книгу по визуализации. На обложке я увидел себя.

– А как выглядел этот человек? – оживилась Вика.

– Он был в черном. Если бы пришлось моделировать Сатану, то взял бы его образ на вооружение.

– Я тоже его видела перед тем, как все началось.

– Сделка с Дьяволом? Стандартная схема. Но при чем тут Двойник?

– Мне кажется, они наша замена на Земле, чтобы никто не заметил исчезновения.

– Возьмем попутчицу? Ночь на дворе, надо бы подвезти, – прервал их разговор водитель.

Голосовавшая женщина села в машину, и они снова понеслись по пустой ночной магистрали.

 

 

 

– Приехали, – сказал водитель, резко затормозив в гошином дворе.

– Вот, возьмите, – Гоша вынул деньги из кармана.

Сидящие на переднем сидении обернулись… Двойники!

Двери машины заклинило, а они спокойно смотрели на панику позади.

– Вас нет! Вас никто не видит! Мы сошли с ума… просто сошли с ума! – у Вики началась истерика. Ее Двойник, шепча, как шепчут детям на ночь, чтобы их успокоить, снова простер к ней отливающие синевой в ночном свете руки.

– Не смотри на нее, не смотри! – кричал Гоша, пытаясь ударом ладони откинуть ее Двойника назад. Но рука прошла сквозь лицо, как сквозь воздух, и он беспомощно натолкнулся на спинку переднего сиденья.

– Дверь, – прошептала Вика.

На самом деле двери в машине все время были открыты.

– Бежим! – Гоша выдернул ее, как из колодца, на улицу.

Они долго бежали по неровному и скользкому от первого снега гравию, затем по лестнице. Но лишь закрыв за собой дверь, поняли, что это их не спасет.

В квартире на гошином, похожем на космический корабль, столе, как ни в чем не бывало, возвышался компьютер.

С экрана шел голубоватый мерцающий свет, который становился все ярче.

 

 

Компьютер с Двойником не разбился. Должен быть какой-то другой способ, чтоб их уничтожить. Какой?

Ведьму сожгли. Двойник ушел через зеркало…

Сжечь…

Нужно все сжечь!

 

 

*   *   *

 

Ночью Вике снился знакомый с детства сон. Покинутый, мертвый город, улицы разрушены настолько, что невозможно узнать свой дом среди других, искалеченных взрывами неведомой войны. Она не могла вернуться домой. Ей не у кого было спросить дорогу, и Вика подошла к нищим на углу улицы. Нищие молча окружили ее со всех сторон, их становилось все больше и больше. Это – не люди, а куклы с пустыми глазницами водили хоровод вокруг нее…

Образ Мертвого города тревожил Вику давно, но она умела справляться со своими снами. Вика знала, что стоит написать об этом, как сны превратятся в очередную историю, сказку, выход из которой будут искать уже ее герои, а не она сама. У психологов это называется арт–терапия, – когда пережитые тобой страх или боль становятся произведениями искусства.

 «А что, если Двойник ведьмы – ее замена на Земле, а сама она попадает в Мертвый город?», – спросила себя Вика, и у нее появилась уверенность в том, что сценарий все же будет написан. Любите свои кошмары, порой они способны творить чудеса. В конце концов, это же ни что иное, как мы сами, наша темная сторона. Наш собственный Двойник, потаенный внутренний голос, предупреждающий об опасности.

«Не только ведьма способна создать Двойника, мы все вызываем их к жизни своими действиями или, наоборот, бездействием, нежеланием помочь друг другу. Двойник – зло внутри нас. Двойник – это наше прошлое, дурные поступки, которые обретают силу над нами, когда смолкает совесть за содеянное. Люди, утратившие чувство вины, не могут выбраться из Мертвого города. Они ничего не помнят, у них нет лица, как у кукол с пустыми глазницами в моем сне. А у Мертвого города есть Хранитель, тот, кто вызвал меня сюда», – в жизни Вики часто бывали моменты, когда она не осознавала, где живет сама: в мире, который придумала, или в мире, который придумали еще задолго до ее появления на свет. Она преображала реальность, и ей нравилось испытывать чувство вины за предательства прошлого. Чувство вины и сожаление создавали вокруг нее ореол героини трагедии, а расплачиваться за поступки Вики приходилось уже героям ее сказок и снов. Слова – легковесны, их всегда можно вычеркнуть и переписать заново, точно также как дни, месяцы, годы собственной жизни.

Когда все мешалось в ее голове, это не только не пугало ее, напротив, наполняло долгожданной радостью. В такие дни она «жила полной грудью», к ней возвращался волшебный голос. Если дни не превращались в истории, они становились безликими, а Вика утрачивала смысл происходящего. Дни, когда она не могла сочинять, сплетались для нее в пустые времена, и она ждала только одного – вернуться в мир, где все придумано ею.

Есть люди на свете, которым непременно нужно сочинять истории, и она принадлежала к их числу. Вот только истории бывают разными, и далеко не все из них способны сделать человечество хоть немного счастливее.

 

 

*   *   *

 

Там, где времени нет…

Постепенно дым рассеялся. Викины кошмары о Мертвом городе стали явью.

Они стояли на площади, от которой в разные стороны разбегались жуткие кривые улицы. Серые, покосившиеся, разрушенные дома. Под ногами – битое стекло, железная арматура, острые камни. Выбитые окна, как челюсти разинутой пасти. Дым обвивал ноги черными змеями.

Резкий шелестящий звук.

Они снова пришли за ними.

– Вставай мне за спину, будем отбиваться! – в голосе Гоши прозвучали решительные стальные нотки. Двойники, медленно сужая круги, начали свой зловещий танец вокруг них, подходя все ближе и ближе.

Дзинь. Вика выронила железный прут из руки. Ее Двойник, резко увернувшись от удара, взлетел в воздух. И они продолжили движение по кругу, как в классическом восточном боевике.

Дзинь. Гоша наступил на разбитую бутылку. Медленно наклонился за ней, поднял.

В руках – спасительное оружие: стекло, разбитое «розочкой». Еще удар.

Стекло плавно вошло в плоть Двойника. Нестерпимая боль пронзила грудь, потемнело в глазах.

Глухой удар тела о мостовую заставил Вику оглянуться назад: на Гошиной груди расползалась рваная рана, а стекла мелкими осколками осыпались с рубашки его Двойника. Она присела рядом с ним на камни и долго смотрела, как его кровь уходит в черные щели между разбитой брусчаткой заброшенной площади.

А потом Двойники повели их в замок Хранителя.

 

 

И Вика, и Гоша с первой же встречи с Хранителем где-то в глубине души знали, кто он. Самые невероятные вещи всегда происходили и будут происходить, беда в том, что в них никто никогда не верил и не поверит.

– Хранитель, мы сделали все, что ты велел. Они оба перед тобой. Даруешь ли ты нам жизнь на Земле? – торжественно в один голос произнесли Двойники.

Причудливые витражи готических окон создавали зловещее свечение над его головой. Тень металась по стенке, напоминая дьявольский нимб. Хранитель, скрестив руки на груди, долго и пристально разглядывал Вику. «Только бы снова не закружилась голова, только бы не упасть», – стучало у нее в висках. Гоша с трудом держался на ногах, опираясь на ее плечо. Кровотечение не прекращалось.

Хранитель поморщился:

– Испортили мою лучшую ковровую дорожку, хотя скоро твоя кровь почернеет и исчезнет. В черном цвете есть преимущества, не так ли?

Двойники усердно закивали, как самые преданные слуги.

– Ну что ж, теперь долг можно считать исполненным. Вы – свободны. Наслаждайтесь! Я вызову вас, когда будет необходимость, – лениво бросил он им.

Двойники быстро удалились.

Хранитель взглядом снова взял Вику на прицел:

– Добро пожаловать в Безвременье, Мертвый город отражений, вечный город строителей! Городу нужны строители, сильные и молодые, как вы.

Город должен уйти в бесконечность, тогда моя власть станет абсолютной.

Стража! Подготовьте их к созиданию вечности!

Как выглядит стража, Вика уже знала, – куклы с пустыми глазницами, когда-то преследовавшие ее во сне.

 

И словно во сне, она отстраненно наблюдала недостроенный город, уходящий за горизонт, где, как в огромном, кишащем человеческими телами, котловане, миллионы рук кирками рассекали черные камни, миллионы спин сгибались под тяжестью неподъемных каменных глыб. Вечная стройка, без начала и конца.

Тюрьма.

Узкие коридоры готического средневекового замка. Темнота, лишь всполохи факелов. Стражники потащили их вперед по узким коридорам, предусмотрительно приковав цепью друг к другу. Гоша бредил. Вика мечтала проснуться.

Бесконечные повороты, решетки камер, из-за которых несся нечеловеческий вой, страшные обезумевшие люди-тени то и дело бросались на решетку. Вика больше ничего не боялась. Отстраненность, как будто ее не было здесь, и все это происходило не с ней, а с кем-то другим. Человеческий организм перестает чувствовать острую боль, как только она достигает своего пика. А страх и боль – два схожих явления.

Наконец, мучительное движение вперед прекратилось. Стражник с трудом повернул тяжелый ключ, ржавая решетка со скрежетом и стоном разинула глотку, и они провалились в каменный мешок темноты.

Приглядевшись, Вика поняла, что темнота не была абсолютной, кто-то прятал ладонью тусклое пламя свечи. Свет приближался.

В огненном всполохе мелькнули несколько лиц, похожих друг на друга, как две капли воды. Строители Мертвого города – те, кем и им предстояло стать.

– У вас другие лица… Вы пришли сюда сами? – глухо прозвучал голос со свечой.

– Мы сожгли зеркало, – робко ответила Вика.

– Зеркало – это путь между мирами. Вы сожгли мост, оставшись на чужом берегу. Боюсь, у вас немного шансов выбраться отсюда, – строитель поднес свечу к лежащему без сознания на полу Гоше. Он долго водил свечой вдоль тела, потом разорвал рубашку на его груди, рассматривая рану.

– Воды, и найдите мазь, – сотни рук начали шарить по стене в поисках уступа, потом какие-то из них бережно передали флакон с мазью строителю.

– Здесь раны не затягиваются, но никто и не умирает. Он лишь постоянно будет чувствовать боль. Здесь к ней быстро привыкаешь, – бормотал он себе под нос, врачуя Гошины раны.

– Где мы? Куда мы попали? – единственный способ проснуться Вика видела в том, чтобы узнать правду.

– Вы – вне времени, в городе отражений. Здесь каждый видит только себя, свое отражение, поэтому все мы теряем лицо и становимся похожи друг на друга.

Город Двойников. Мы не помним, кто мы и откуда, мы способны только строить этот город, больше у нас ничего нет.

– Зачем мы здесь?

– Вы видели Двойников, значит, совершили ошибку в прошлом, просто так сюда никто не попадает. Но вы – другие, у вас пока еще есть лица, вы помните, откуда пришли, значит, можете все изменить.

– Что нужно изменить? Я хочу вернуться домой! Что нужно сделать, чтобы этот кошмар закончился?

– Шшшш! Тише! – Строитель взял что-то в руку, и на каменном полу возник, нарисованный углем, знак «бесконечности».

– Правый круг – Земля, левый – ее отражение. На Земле есть время. Здесь его нет.

Пока город не достроен, сохраняется равновесие. Когда линии сомкнутся, часы и календари потеряют свой смысл, а Хранитель получит вечную власть над мирами:

 и тем, и этим.

– Мы умерли? Мы – в Аду? – Вика сама не верила в то, что спросила.

– Ад, Рай… Не знаю, все это – мифы. Человеку страшно умирать, он и придумал себе загробный мир. Не существует жизни после смерти. Наш мир параллелен вашему.

Есть добро, есть зло. На земле есть время, которое позволяет отделить добро от зла. Для того, чтобы понять результат поступка, он должен иметь свой конец и свое начало. Здесь нет ничего, только вечность. Поэтому все теряет смысл. Где дверь между мирами – не знает никто.

– При чем тут мы с Гошей?

– Ваши грехи – ваше дело, ваши воспоминания. Если сможете вспомнить – сможете выбраться. Бог – это наша совесть. Пока мы слышим ее глас, Он видит нас и направляет. Как только чувство вины смолкает, мы теряем дорогу и попадаем сюда,

в царство Хранителя. Вам просто нужно вспомнить.

– Но что именно?

– Не знаю. Первую зависть, злость, ненависть, может, причинили кому-то боль,

не заметив этого. Страшнее всего равнодушие, как в темноте, теряешь дорогу.

Пока горит хоть огарок свечи, надежда есть, Бог никогда не отворачивается от раскаявшихся. Он укажет путь к той точке, где все началось.

 

Гоша застонал и приоткрыл глаза. Строитель по-отечески погладил его по голове:

– Еще немного и очнется. Когда выведут на стройку – бегите.

Пока ваши лица не изменились, вы многое можете. Помните об этом!

– А почему вы – здесь? Почему не бежите? – спросила Вика.

Строитель с каждым произнесенным словом становился ей все ближе.

– Я больше не человек, – вздохнул он, поднося свечу к своему лицу.

Вика снова увидела маску с пустыми глазницами.

– Совесть – это память. А я ничего не помню, – продолжал он. – Бог покинул меня. Хранитель должен был забрать меня после смерти. Но с тех пор, как ведьма создала Двойника, Хранитель придумал обманывать земных Богов, теперь он получает души досрочно, слуги прекрасно играют наши роли на Земле.

– Но почему Хранитель не использует силы Двойников для строительства города? Почему не оставит нас в покое? Зачем ему нужны люди?

– Двойники – это зло внутри нас. Оно не способно созидать. Районы города, построенные ими, разрушаются быстрее, чем строятся новые. Лишь человек, с его вечной тягой к добру, способен быть создателем.

 

 

 

*   *   *

 

Каждый четвертый житель Москвы – приезжий, а точнее два с половиной миллиона человек, тот самый верх шкалы честолюбия. Каждый приезжий пожертвовал своим прошлым ради того, чтобы влиться в столичную жизнь. У каждого из нас – своя история: возлюбленные, брошенные ради более успешных столичных претендентов, родители, лишившиеся детей и вынужденные встречать старость в полном одиночестве, собаки, сбежавшие накануне нашего отъезда…

Два с половиной миллиона трагедий! Мы заключаем сделку с совестью и попадаем в Мертвый город. Город Двойников, город строителей успеха и славы, безликий город отражений. Отражений рекламной лжи и успешного будущего. Город, в котором сносятся целые улицы, и исторический центр уступает место финансовым пирамидам. Постепенно мы забываем прошлое, и чувство вины перед близкими притупляется. Мы теряем свое лицо и становимся куклами с пустыми глазницами. Мы все воздвигаем несуществующие здания успеха и счастья, забывая о том, что дома, не согретые теплом наших близких, рухнут задолго до того, как будут достроены. Отрекаясь от прошлого, мы сами выбираем Мертвый город, не зная, что там нас ждут лишь пустые времена. Вечная стройка без начала и конца. Иллюзия Мертвого города.

Вика чувствовала себя отверженной на чужбине и не прощаемо виновной дома. Она безропотно ждала, пока молчаливая струна внутри нее онемеет окончательно, разучившись говорить, и цветной мир вокруг выгорит и потеряет свой цвет.

Пока ее имя светилось в титрах кинофильма, ее охотно слушали, или, по крайней мере, делали вид, что слушают, ожидая своей очереди заговорить, имен новых друзей и коллег накопилось на целую записную книжку. Но уже спустя месяц после премьеры, все номера телефонов оказались вне доступа, причем Вика знала, что «позвоните позднее» звучит только для нее. Все они исчезли внезапно, не прощаясь, ушли строить свой Мертвый город, имя которому благополучие. Может быть, это и есть синоним слова одиночество? Ей казалось, что все, кто окружал ее в дни успеха, были лишь бестелесными призраками. В толпе легко быть призраком, время растворяет всех в кипятке толчеи бессмысленных дней и ночей, и лиц, потерявших свои очертания. Ей не хватало искренности и живого тепла. В Москве все носили маски, меняя выражение лиц, как аватары на форумах, – для каждого случая была своя маска с пустыми глазницами. Вика ощущала усталость, словно постоянно спала в одежде, и никак не могла расслабиться, почувствовать обнаженной кожей шелк простыни. Они все спали в одежде, готовые сорваться в ночь по первому телефонному звонку их удачи. Безликие маски. Бестелесные призраки. И если бы ее спросили, она сказала бы, что Москва – самый одинокий город на свете.

Но и дома ее никто не понимал: если ты сочинитель, то все близкие люди – враги тебе. Именно они постоянно твердят, что даже, если у тебя ничего не получится, они все равно будут любить тебя. Но они никогда не поймут, что у тебя только один путь, и ты живешь затем, чтобы получилось. Если хочешь творить – твори в одиночестве, дабы не видеть их снисходительный всепрощающий взгляд. Одного они только тебе не простят – выбора в пользу творчества. Они подсознательно ждут, когда ты придешь и скажешь: «Я не могу писать, я бездарен», чтобы погладить по голове и сказать, что, мол, нам с тобой исключительной судьбы никто и не обещал. Когда-нибудь они спеленают тебя окончательно, и больше ты ничего не напишешь, – ни строчки. «Я уезжаю потому, что ты не понимаешь меня!» – кричала Вика на прощание Гоше.

И все же Вика вернулась домой – переждать.

Они шли с Гошей вдоль поля ведьм – того самого, о котором она писала. Прогуляться теперь можно было лишь до середины, дальше начинался забор с небрежно прибитой табличкой. На ней размашистыми буквами ярко-оранжевой краской – название строительной организации. Вика с ужасом наблюдала, как огромное поле, где они играли детьми, где происходили исторические события – сожжение ведьм, быстро и без сожаления застраивалось элитными домами. Это похоже на вторжение, на войну, на смерть, на то, что уже никогда нельзя будет изменить, зачеркнуть и переписать заново.

– Уже больше года строят. Говорят, всё поле отдали под застройку, и скоро мы его потеряем, – печально отозвался Гоша на ее мысли.

Глядя на умирающее поле, Вика впервые вдруг четко осознала, что слова преданность и предательство однокоренные. Она была преданна прошлому больше этих людей, которые уничтожали поле. Она помнила все, и оттого вина ее становилась безысходной, неизлечимой. Невозможно предать того, кого ты не любил по-настоящему. Это абсурд. Получается, что предают нас как раз те, кто был нам искренне верен сердцем. И мы снова остаемся наедине с собой. Все дороги ведут к себе. Все ответы ищи в душе своей. Человек способен полюбить по-настоящему лишь тех, кто похож на него. Вечная тоска человечества по второй половинке есть ни что иное, как поиск идеала, которым, по сути, являешься ты сам. Посмотри в зеркало. Возлюби ближнего своего, как самого себя.

Вот только ближние не совпадают с нами, и, даже читая их мысли, ни на йоту не сократить расстояние, разделяющее два разных сердца. Не существует на свете двух людей с одинаковым набором хромосом, даже у близнецов они разные. Мы смотрим на одно и то же, а видим каждый по-своему, каким-то нашим внутренним зрением, и с рвением религиозных фанатиков пытаемся обратить других в нашу веру. Но то, во что верим мы, не совпадает с тем, во что верят они. Мы сдаемся и оставляем их наедине с собой.

«Человеку все можно простить, кроме его отсутствия»Олдос Хаксли, – вспомнилась Вике прочитанная когда-то фраза, и она подумала, что отсутствие – это и есть высшая форма предательства.

Она уехала от несовпадений. Гоша часто болел зимой и ненавидел снег за свое одинокое затворничество, Вика часами могла гулять одна по городу под падающими хлопьями снега, поражаясь красоте каждой снежинки. Вика любила рассказывать сказки в шумной компании, популярность была ей необходима, как летний дождь хлебопашцу, Гоша всегда предпочитал столики на двоих в самом дальнем зале кафе. Вика смотрела старое черно-белое кино, Гоша – японские фильмы ужасов, и они частенько расходились по разным комнатам по вечерам. Вика никогда не снимала джинсы, а Гошины компьютерные персонажи носили вечерние платья от Шанель, хотя и походили на Вику, как две капли воды. И этот список был длиннее любого, даже самого бесконечного поля на свете, ибо невозможно найти копию своей души, посмотреть в глаза другого человека, как в зеркало, и увидеть в нем свое отражение. Никто и ничто на Земле не может иметь копий и повторений. Им всегда было слишком холодно вместе, но стоило расстаться, как с расстоянием чувства теплели. Так всегда бывает, когда встречаются два абсолютно разных человека, которые совпадают лишь в том, в чем они совпадать не должны, – в иллюзиях. Это все равно, что смотреть сквозь замерзшее стекло с улицы внутрь комнаты в надежде увидеть огонь. Огня не увидишь, только неясные тени, отбрасываемые пламенем. Они не греют, греет лишь воспоминание об огне, ожидание того, что он все же горит в камине, и ты веришь, что возвращаешься в тепло родного очага, но на самом деле остаешься мерзнуть под окнами, не смея войти. «Только над городом темным луна знает, как нам одиноко вдвоем», – была такая строчка в ее стихах когда-то…

Ад – это несовпадения, «ад – это другие»Жан Поль Сартр, ад – это наше обреченное одиночество.

Вика посмотрела на свою собаку, весело трусящую рядом и вопросительно заглядывавшую им в лица снизу-вверх: «Вот, кто меня никогда не простит. Наверно, выбирает, с кем ему теперь быть».

Незадолго до окончания школы она подобрала брошенного во дворе пушистого щенка. Щенок вырос и стал сопровождать ее везде: сначала до института, потом, когда Вика устроилась на работу гидом – брала его с собой на обзорные экскурсии по Пскову. Он спал на коврике возле ее кровати, не отпуская от себя даже ночью. Но лохматый Буба (так она его назвала) был кобелем и, как все кобели, настоящим бабником. Накануне ее отъезда он сбежал, увлекшись очередной самочкой. Вика с ног сбилась, прочесывая все дворы в округе, но тщетно. Его нигде не было. А до поезда оставалось сорок минут. И она уехала в Москву без него.

– Я забрал его себе, – мрачно пояснил Гоша. – После твоего отъезда, я вспомнил, что забыл у тебя свитер и зашел. К тому времени, он уже несколько дней проторчал на улице. Обрадовался мне, как родному, понял, наверно, что мы в одной лодке, оба – брошенные.

– А бабушка? Бабушка не могла его впустить? – спросила Вика и вспомнила, что, потеряв собаку, ни разу не поинтересовалась, нашелся ли он, когда звонила домой.

– Бабушка заболела, слегла на неделю и не выходила на улицу, – после минутного молчания ответил Гоша и вдруг резко спросил:

– А ты, вообще, зачем приехала?

– У меня пустые времена, – примирительно вздохнула Вика. – Там ничего не пишется. Сплошная стройка кругом, дома сносят в старом центре Москвы, на их месте банки строят и бизнес-центры. Гул стоит такой, что работать невозможно. Мертвый город какой-то. В любом случае меня бы к весне выселили, потому что дом под снос. А так у вас перезимую, напишу еще один сценарий.

– А, понятно, снова муки творчества, – в голосе Гоши послышалась горькая ирония.

Его фраза Вику взбесила:

– Для меня это очень серьезно! Это то, во что я верю! В любой жизни должен быть смысл! – резко отчитала она его.

– Смысл не в этом… – задумчиво отозвался Гоша.

– А в чем? По моему сценарию, между прочим, фильм вышел, вся страна смотрела! – продолжила Вика в том же тоне. Никто не защищается так яростно, как тот, кто действительно виноват.

– Может быть, у вас в Москве и вышел, но у нас в кинотеатре его не показывали. Я смотрел в Интернете: отзывы были не самые лучшие, кассу вы не собрали, на кинофестивали не ездили. Спроси любого сейчас, кто вообще вспомнит твой фильм, а ведь всего год прошел. В этом мире все – призрачно, все слишком быстро меняется и все проходит. Не может стать смыслом жизни то, что позабыто так скоро. Нужно искать что-то другое, понимаешь?

Вика молчала. Гоша был прав. Она смотрела на него и думала о том, как сильно он любил ее когда-то. О том, что пишет историю, которую никто никогда не прочтет, и любит человека, который не простит ей отсутствия.

– Знаешь, – продолжил Гоша. – В детстве я прочитал одну сказку. Давным-давно, в одном королевстве люди были очень несчастны. И добрый король призвал всех придворных магов и волшебников помочь им стать счастливее. Семь дней и ночей думали маги. И, наконец, самый мудрый из них вывел формулу лекарства от бед и несчастий: волшебный эликсир погружал людей в сон, во время которого, они могли стать тем, кем хотели, могли иметь то, что хотели, во сне сбывались самые заветные мечты и желания, которые наяву никогда бы не осуществились. Сначала в волшебный сон погружались только самые несчастные люди и только на короткое время, остальные же должны были продолжать жить, как будто ничего не произошло. Но вскоре люди, узнав про эликсир счастья, захватили дворец доброго короля и овладели волшебным напитком. С тех пор королевство погрузилось в вечный сон, и уже ничто было ни в силах разбудить его жителей.

Они оба жили в мире иллюзий. Гоша сутками напролет сидел у монитора, пытаясь пройти одну и ту же миссию компьютерной игры. В играх все мечты достижимы.

В жизни мечты никогда не сбываются, всегда найдется кто-то или что-то, что помешает тебе стать счастливее. В игре же всегда можно вернуться назад, все переиграть, начать заново, обратив ситуацию в свою пользу, рано или поздно ты все равно побеждаешь.

В жизни же у тебя всего одна попытка, и ты не можешь нажать escape. Все это напоминало мир, придуманный Викой, в котором тоже можно было все зачеркнуть, переписать, одно слово заменить другим. Эликсир счастья – слепая луна, в которую они оба верили, с той лишь разницей, что Вика считала эликсир своим предназначением, а Гоша знал его истинный смысл – возможность не смотреть на снег, не говорить друг с другом, не ждать, не жить. Безвременье Мертвого города.

Они молча повернули назад и, дойдя до окраины поля, остановились. Лохматый Буба снова вопросительно взглянул на Гошу, тот решительно, по-хозяйски, взял его на поводок.

– Не нужно его травмировать, пусть останется у меня, – только и сказал он на прощание.

Каждый из них пошел домой своей дорогой. Вика никогда еще не чувствовала себя такой опустошенной. Мертвый город настиг ее и здесь, в родном гнезде, и если мы – это наши сны, то, похоже, она носила его с собой повсюду.

 

 

*   *   *

 

Гошины раны не затягивались. Постоянная боль, с которой просыпаешься и засыпаешь, она уже даже не мешает поднимать на плечи тяжелые каменные глыбы.

«Он готов», – сказал однажды строитель, и они бежали под их прикрытием.

И снова их окружили улицы Мертвого города.

Рана. Как больно! Гоша приложил руку к месту, где всегда ощущал жжение,

 ладонь окрасилась черным цветом. Это больше не кровь.

– Сильно болит? – спросила Вика и взяла его руку в свою. – Кровь почернела. Мы меняемся.

Гоша посмотрел ей в глаза: у нее больше не было зрачков, он словно смотрел в бездну.

– Пустые, твои глаза пустые!

– Где мы? Что это за место?

– Ты хоть что-нибудь помнишь? Как мы сюда попали? – Гоша остервенело тряс Вику за плечи. Но ничего не помогало, она лишь качала головой, словно видела это место впервые.

-ШШШШ! Смотри!

Стена над ними начала кровоточить воском, тяжелыми каплями он с шипением стекал на мостовую. Из-за поворота внезапно появилась процессия с горящими факелами. Убийцы, сжигающие ведьм. Процессия черных ряс медленно раскачивалась из стороны

в сторону, с трудом удерживая равновесие. Они могли бы быть людьми, но под капюшонами вместо лиц зияла пустота.

Ее толкали вперед и вперед, она падала и плакала, и Вика плакала вместе с ней.

Как же она похожа на нее, эта ведьма!

Одна женщина отшатнулась от процессии и что-то протянула Вике.

Зеркало, она держала в руках бабушкино фамильное зеркало. Заглянуть в него не было сил. Но, осмелившись, Вика узнала отражение псковской улочки, знакомой ей с детства.

– Мы сожгли зеркало! И попали к Хранителю. Нам нужно вернуться в свое прошлое, вспомнить, кому мы причинили зло. Если сможем исправить ошибку, найдем выход отсюда. Посмотри, это моя улица, где я родилась. Чуть дальше будет мой дом. Пойдем!

 

 

Темная неуютная комната. Мерный скрип половиц.

Бабушка, не вставая с кресла-качалки, подняла на них заплаканные старческие глаза:

– Я знала, что ты вернешься. Я все время ждала тебя.

– Я же обещала вернуться, – Вика присела с ней рядом.

– Нет, тогда ты лгала мне, – в ее голосе не было упрека, и Вике стало еще больнее.

– Ты тоже не говорила мне всей правды о зеркале!

– Я всю жизнь берегла тебя от этой истории. Но ты совершила что-то плохое,

Двойник получил выход из зеркала, и Хранитель заметил тебя. А потом ты пошла за ним.

Я пыталась тебя отговорить, но ты не послушала. Я же просила тебя, возвращайся, когда зеркало станет прозрачным, ты не вернулась.

– Я не могла. Я потеряла счет времени. Почему ты не рассказала мне все с самого начала?

– Ты бы мне все равно не поверила. Легенду о ведьме ты знаешь. Но ведьмой она не была. Просто полюбила. Но ее избранник уже имел семью. Красавица, как и ты, могла часами смотреться в зеркало. Захоти она того, любой отдал бы жизнь за нее.

Но только не тот, кого она любила, он был счастлив со своей женой.

И тогда пришел Хранитель. Он пообещал ей вечную власть над возлюбленным.

И было так. Но взамен она, насладившись счастьем, должна была последовать

за Хранителем в Мертвый город. Поэтому она и создала Двойника, хотела, чтобы он вместо нее канул в безвременье. Ее Двойник стал отражением зла, он-то и наслал на город мор и разрушения. Горожане сожгли ее за преступления ее же Двойника,

а Двойник исчез в зеркале. Еще одна грустная история несовпадений…

– А я здесь при чем? И откуда у тебя зеркало? – спросила Вика, чувствуя, что уже знает конец истории.

 – Она в тайне ото всех родила ребенка и спрятала его в доме. После казни горожане пришли сжечь ее жилище. Они искали зеркало, путь между мирами. Но не нашли.

Одна женщина-горожанка нашла спрятанного ребеночка в чулане, пожалела его и скрыла от остальных. Воспитала, как своего. В корзинке вместе с ребенком лежало зеркало. Не догадываешься, кем был этот ребенок?

– Родовое проклятье? Ведьма была моим предком?

Бабушка закивала в ответ.

– Проклятье передается через поколение, ибо Ведьмину дочь воспитала крещеная горожанка. Твоя мать была обычной женщиной. Она нашла древние церковные записи и узнала правду о сожжении.

Они долго не решались заводить детей, но все ей пророчили сына. И вдруг на свет появилась ты. И она испугалась. Ведь, причинишь ли ты кому-нибудь зло, зависит и от матери, от воспитания, которое ты получила бы в детстве. В общем, тебя оставили мне, как потомственной ведьме. Мол, я лучше знаю, как уберечь тебя.

– Что же я совершила? Ну, что? Что?– мучительно задавала себе вопросы Вика и не могла найти ответ.

– Я не знаю… – лишь горестно покачала головой бабушка и вздохнула:

– Тут я не могу тебе помочь. Ты должна все вспомнить сама. Совесть не умеет долго молчать. Ты росла идеальным ребенком, соблюдала все правила… И я верила, что беда пройдет стороной. Зеркало – глаза Хранителя. Они – слепы и не найдут тебя, пока зло не обретет силу в тебе настолько, что породит твоего Двойника. Теперь чувство вины – единственное твое оружие. И вам нужно спешить туда, где ваш Двойник впервые почувствовал свою власть над вами. Первый проступок – самый серьезный, его всегда прощают, а не следовало бы. Скольких бед тогда не свершилось бы на Земле!

Идите, Вам нужно спешить!

Вика и Гоша, попрощавшись, направились к выходу, но бабушка вдруг окликнула Вику:

– То, что Вестник Хранителя принял образ птицы – подсказка.

История вашего прошлого связана с образом птицы…

 

 

– Стража! Вестника мне! – Хранитель был взбешен.

Они сбежали, а он только что узнает об этом. Пустые глаза стражника не выражали ни страха, ни сожаления, чернота всегда одинакова. Он молча выслушал приказ, кивнул и отправился за вороном.

Хранителю всегда нравилось оглаживать иссиня-черные перья вестника, и перспектива расстаться с ним совсем не радовала. Но не самому же возвращаться в мир по такому пустяковому делу. И он отпустил ворона.

– Лети на Землю, срочно зови моих слуг обратно! Они не закончили свою работу!

Мои подопечные сбежали, укрылись в завершенной части города, нужно вернуть их

 к остальным строителям.

Ворон, сделав круг под сводами замка, вылетел в узкий пролет окна, и уже через несколько мгновений в его зрачках отражалось золотое полотно ночных дорог мегаполиса.

 

 

*   *   *

 

Вика растерянно смотрела в окно на воронов, клевавших оставленный им щедрой рукой хлеб на дороге. Бабушка неслышно вошла в кухню и присела рядом с ней.

– Не нравится мне твоя печаль, внучка. С тех пор, как ты вернулась, ты не проронила ни слова, что с тобой происходит?

Вика молчала, ей хотелось обнять бабушку и расплакаться. Но порой сказать «прости» труднее, чем прыгнуть с подоконника в распахнутую пропасть неба.

Бабушка обняла ее сама:

– Помнишь старую пословицу про жизнь-тельняшку? Черную полосу всегда сменяет белая.

– Да, только на моей тельняшке, похоже, вместо светлых полос – дыры, – попробовала отшутиться Вика.

– Нет таких дыр, которые зашить нельзя, – покачала головой бабушка.

– Но я предала тебя… и Гошу, как можно это зашить? – опустив голову, тихо произнесла Вика.

– Девочка моя, это не предательство, это выбор. Жизнь всегда ставит человека перед выбором, и он вправе сделать его в свою пользу. Ты не сможешь осчастливить всех вокруг тебя, кем-то так или иначе приходится жертвовать. У нас не средневековье, за свободный выбор не сжигают на кострах. Тот, кто тебя действительно любит, должен это понять. И твои родители любят тебя, но они – исследователи, и там, куда они уехали, не было ни школы, ни университета. И мы решили, что будет лучше, если ты останешься со мной в Пскове. Ты же не винишь их? Как бы сложилась твоя судьба, если бы они взяли тебя с собой в заполярье?

Вика уже с трудом различала бабушкино лицо сквозь пелену слез.

– Мы живем ради вас, ради того, чтобы вы были счастливы, могли сделать свой выбор, следовать своему предназначению. А ты придумала себе несуществующее предательство и горишь на костре собственной вины ни за что, как та ведьма из местных легенд, о которой ты пишешь.

Вика почувствовала, что шипение оплавляющегося воска становится все тише. Бабушка гладила ее по голове, как в детстве, оставляя от викиного костра лишь угли. Вика вспомнила, как в детском саду воспитательница постоянно ругала ее за разбитые коленки, и они никак не хотели заживать. А бабушка пожалела ее и сказала, что все бывает, главное не останавливаться и идти вперед. Больше Вика никогда не падала.

– Пойдем лучше со мной сегодня на торжество к нашей соседке, развеешь грусть-печаль, – предложила бабушка. – У них – золотая свадьба. Они тебя еще маленькой помнят, дед на руках носил. Будут рады, если придешь пожелать им счастья.

А чтоб не заскучать среди стариков, позови и Гошу с собой на праздник.

 

 

Несмотря на то, что у виновников торжества квартира была довольно просторной, Вика почувствовала себя, как в часы пик в метро. Многочисленные гости, прижимались друг другу локтями, чтобы разместиться за столом в виде традиционной буквы «П». Отовсюду слышались смех, песни и шутки. Гости поочередно поднимались из-за стола, произнося тосты за пару, прожившую вместе пятьдесят лет и отмечавшую золотую свадьбу.

Вика показалась себе чужой среди них. Где-то глубоко внутри она всегда знала, что обречена на одиночество, что у нее самой никогда не будет таких застолий, – некого будет звать, а если и будет, то никто не придет.

Пока Гоша накладывал ей салат, Вика со странным чувством, смешанным из неприязни и зависти, оглядывалась по сторонам: лица, изборожденные морщинами, седина и сверкающие лысины не выглядели такими уж уродливыми, как обычно выглядит старость, которая всегда пугала Вику. Может быть, оттого, что все они были счастливы?

Вика задумалась о том, что из пятидесяти лет совместной жизни, тридцать любовники прожили вместе с лицами, на которых уже расписалось время. Они старели вместе и продолжали любить друг друга. Любовь в сознании Вики всегда ассоциировалась с восхищением, а восхищение – с красотой и молодостью. Красивая женщина, сильный мужчина. Можно ли продолжать любить лицо, которое старится у тебя на глазах? Как можно ласкать тело, которое уже наполовину вросло в землю?

Она оглянулась и посмотрела на отражение в зеркале позади них на стене. Они с Гошей выглядели, как островок свежей зелени на засохшем поле, – черноволосые, с яркими сияющими глазами, гладкой кожей среди моря седых волос и морщин.

«Будет ли Гоша любить меня также сильно, если я постарею?» – вдруг подумала Вика.

Кто-то снова произнес тост, и юбиляры встали. Они выглядели, словно брат и сестра. Если не смотреть на одежду, трудно было даже сказать, кто из них кто, так стали похожи их тела и лица. Когда люди долго живут вместе, они приближаются друг к другу настолько, что становятся похожи, как две капли воды, а к золотой свадьбе и вовсе – две капли сливаются в одну.

«Двойники, – мелькнуло в сознании. – Вся наша жизнь – борьба с несовпадениями, путь навстречу друг другу с разных его концов. С каждым прожитым вместе годом мы приближаемся друг к другу, сокращая расстояние между двумя сердцами, и лишь, постарев, становимся одним целым, встретившись посередине пути, когда уже никто из нас не вспомнит, кем был до того, как шагнул навстречу другому».

Гоша легко коснулся ее руки под столом:

– Нам только что пожелали отпраздновать свою золотую свадьбу, – прошептал он ей на ухо. Вика улыбнулась в ответ. Ей нравилось смотреть Гоше в глаза и держать его руку под столом. Взгляд его согревал, как согревает первое мартовское солнце после долгой зимы. Вика почувствовала оттепель в их отношениях.

«Так ли уж это плохо – стариться вместе? – подумалось ей. Если время сделает их отражением друг друга, если каждый из них получит то, что хотел – своего Двойника? Если больше никто из них не останется в одиночестве?»

 

 

В эту ночь Вика осталась у Гоши. После долгой разлуки настало время для нежности. Вика тихонько вышла из ванной и проскользнула под одеяло, Гоша привлек ее к себе, целуя ее волосы. И вдруг что-то большое и лохматое улеглось между ними. Это был Буба. Он привык спать на коврике у кровати и не отпускать хозяина от себя даже ночью. А теперь хозяев стало двое, и собачья логика подсказывала, что нужно лечь между ними.

– Если Буба и дальше будет также стеречь наши сны, то мы точно доживем до золотой свадьбы, – пошутил Гоша. И они беззвучно рассмеялись, что-то семейное вдруг появилось в их отношениях.

Ночью Вике снились хлопья снега, огромные, как пух в июле. И пара незнакомых ей людей стояла под снегом неподвижно, глядя друг другу в глаза. Она не знала их. Они любили друг друга. И снег превратился в белые яблоневые лепестки, а ветер подхватывал их и нес в сторону Мертвого города.

 

 

*   *   *

 

 

Они встретились на площади. Почему-то все дороги Мертвого города сходились именно

 в этой точке. Но площадь стала другой, их любовь подарила площади яблоню.

Белые лепестки кружились в воздухе и оседали на черные камни, напоминая свежий пушистый снег. Яблоневый аромат превратился в ветер, мчавшийся по узким заброшенным улочкам.

– Боже! Я и забыла аромат цветущих яблонь, – в голосе Вики оживала мечта.

Я видела своего Двойника, но она испугалась яблони. Им ни за что не проникнуть под

ее крону, – и Вика с благодарностью поднесла лепесток к губам.

Гоша наклонился к ней, еще раз взглянуть на маленькое чудо.

Но лепесток пожелтел в ладони. Яблоня сбрасывала листья и умирала у них на глазах.

– Нужно найти воду! Нельзя допустить, чтобы она засохла. Тогда они убьют нас.

 

Единственным источником Мертвого города была река в низовье меж двух косых холмов. Сухое почерневшее дерево служило мостом, соединяющим строящуюся и завершенную части города. Несколько кварталов отделяли их от замка Хранителя.

Они присели на дерево, спиной друг к другу. Гоша задумчиво смотрел вдаль,

куда уходила черная, как деготь, вода.

– Такой водой деревья не поливают, – вздохнул он.

– Когда я была маленькой, – начала вспоминать Вика. – Мы с подругой частенько так сидели и спорили о времени. Есть такое выражение «река времени». Мы никак не могли найти, где прошлое, а где будущее. Она считала, что прошлое – это вода, которая уже коснулась наших ног и утекает прочь. А я смотрела всегда против течения – в будущее.

– Тогда разворачивайся, как я. Будем вспоминать, чем мы еще обязаны Хранителю. Наверно то, что мы вышли к реке, знак свыше.

Они опустили ноги в воду, как не раз делали в детстве, ступни ног моментально стали угольно-черными.

– Да, темное у нас прошлое, – усмехнулся Гоша.

– Странно, но самое сильное чувство вины испытываешь за то, чего не совершал, в чем не виноват вовсе. Моя одноклассница покончила с собой, выбросилась из окна. Она была похожа на мертвую птицу, когда ее тело с раскинутыми руками нашли на асфальте.

Я могла бы поговорить с ней… Нет, тогда я бы все равно не смогла ничего изменить.

– Тогда не смогла, сейчас можешь. Попробуй вернуться.

 

Темная вода остановила свой бег. Они вспоминали историю о мертвой птице.

Наверно, она есть у каждого из нас. Но порой мы не задумываемся над тем, что птицы не оживают.

 

 

*   *   *

 

На столе дымился приготовленный завтрак. Гоша разламывал свежий хлеб и намазывал его маслом. Буба тянул нос к Викиной тарелке. Казалось, даже воздух на кухне стал вкусным, свежим и утренним. И мысли были вкусные. Вике вспомнились ее бесконечные перекусы на ходу в Москве и вечная спешка. Она не чувствовала, что ест, набивая желудок на целый день, чтоб чувство голода не отвлекало. А теперь ей хотелось растянуть вкус утра как можно дольше, поглощать его, насыщаться, ей казалось, что она голодала целую вечность.

Ворон замедлил полет и замер, планируя в воздухе. Резкий взмах его крыльев принес городу еще одно серое утро. Чем ближе он подлетал к земле, тем быстрее таял город в предрассветном тумане. Наконец, он нашел заветное окошко: резкий стук, звон стекла. Тишина. Вестник с того света.

– Бабушка говорит, это вестник, опять что-то случится, – Вика обернулась на стук,

и в голосе ее прозвучал страх.

– Ничего не случится. Птиц кормить нужно, тогда никакие приметы не сбудутся, – весело отозвался Гоша.

Он размял в руках горбушку хлеба и бросил вниз сквозь приоткрытую форточку. Ворон схватил кусок, покрутился еще немного на подоконнике, и, взмахнув крыльями, поднялся в воздух.

– Нет, – задумчиво произнесла Вика. – Это знак. Мне, пожалуй, стоит навестить кое-кого. Первый проступок – самый серьезный, его всегда прощают, а не следовало бы, скольких бед тогда не свершилось бы на Земле.

– Навестить ту, что предала впервые? – спросил Гоша.

Вика поразилась, насколько скоро он прочел ее мысли.

 

 

            На маленьком городском кладбище они без труда отыскали могилу Викиной подруги детства. Самоубийц хоронят за стеной кладбища, но ее родители были настолько убиты горем, что вытребовали место хоть и у самой ограды, но все-таки вместе со всеми остальными душами, чтобы дочь в своей последней обители не оставалась одна.

Вика пришла навестить ее впервые.

– Я была слишком занята собой, чтоб помочь тебе или хотя бы выслушать. Прости! Я знаю теперь, почему все отводят глаза при слове «самоубийца». Вас никто ни в состоянии понять, вы – другие. Но мы даже не пытаемся, живем лишь собой, на вас никогда не хватает времени. Нет времени, – самая удобная отговорка, возможность отвернуться от любой беды. Я не хотела слушать, и ты отняла у меня возможность говорить. Я онемела, стихи ушли. Необходимая жертва, которая все же привела меня к тебе, пусть даже слишком поздно. Но я пишу о нас, нашу с тобой историю, и верю что, если у меня получится, ты сможешь меня простить. Надеюсь, что и ты сейчас уже прощена, и обрела покой.

Легкий ветер, похожий на шепот, тронул ветки дерева над головой и осыпал свежим снегом их плечи. Словно умершие прощали живым все, что у них самих не сбылось. Вика положила на могильную плиту две гвоздики, и они с Гошей медленно пошли прочь по аллее. Вика знала теперь, что часы и календари теряют свой смысл, когда гаснет огарок свечи. И уже ничего нельзя зачеркнуть и переписать заново. И только смутное чувство вины становится твоей тенью, следуя за тобой повсюду, заставляя бежать ото всех, кто тебе верен, и кого ты боишься предать, так же как предала когда-то мертвую птицу.

– В моей жизни тоже была история о мертвой птице, – начал рассказывать Гоша. –

В детстве я убил голубя. Больной, он лежал на земле со сломанными крыльями, мерзкими проплешинами, синей кожей... Он был противен мне, и я наступил на него ногой. Он умер. Я смотрел на него и плакал. Только потом я понял, что именно в этот момент я почувствовал, что голубь – живой. Все дети – жестокие, не верят, что кому-то может быть больно, не причинив боль. И первую боль всегда прощают, потому что жизнь – не игра и не сценарий, и у тебя всего одна попытка, ты не можешь вернуться и переписать или переиграть все заново, но ты также не можешь предвидеть исход – у тебя еще нет опыта боли. Это самый важный урок, который нужно усвоить, чтобы больше не ошибаться. Причиняя боль, мы учимся любить.

Вика знала теперь, где героям ее сказки искать выход из Мертвого города, он – внутри нас, потому что любовь способна открывать любые двери. Вика бежала, считая себя недостойной любви, но если заветная дверь – в нашем сердце, то ей суждено было вернуться.

 

 

*   *   *

 

Цвела весна. Ветер нес белые лепестки. Вика и Гоша шли навстречу друг другу по яблоневой аллее. Они преодолели все, и походка стала летящей, они почти не касались земли.

 Двойники исчезли, и теперь им, казалось, больше ничто не угрожало. В конце аллеи они надеялись найти выход из Мертвого города.

– Воздаю должное вашим усилиям! Вы изменили город. Теперь здесь растут деревья, – прозвучал за спиной знакомый голос, они оглянулись, на скамейке сидел Хранитель:

– Однако, ваша победа – иллюзия, как и все в моем мире. Вы всего лишь строители Мертвого города. Никто не поверит в то, что вы искренне решили измениться. На самом деле вы только хотели помешать сделке. Может, хватит ненужных сопротивлений? Не пора ли заняться своими прямыми обязанностями – начать класть камень на благо вечности?

Хранитель тихонько подул в их сторону, и в парке началась осень. Деревья вновь почернели, сквозь голые ветки проступили покинутые улицы Мертвого города.

– Вы уничтожили лучших моих слуг, но здесь многие выполняют мои приказы, – за спиной Хранителя живой стеной возникла безликая стража.

Им снова предстояло вернуться в тюрьму. Но ветер внезапно поменял направление и принес с собой дым костров. Занавес дыма приоткрылся, и навстречу им вышла прекрасная женщина, похожая на Вику, как родная сестра.

– Постойте! – вскричала Ведьма. – А как же я? Хранитель, ты не выполнил обещания!

Мы должны были воссоединиться с моим возлюбленным, после того, как ты найдешь мне замену. Теперь у тебя есть она. Она – мой потомок. Но я – по-прежнему мертва, а он – жив.

Ведьма подошла к Гоше, пытаясь увлечь его за собой.

– Сделка должна состояться! Верни мне его! Верни моего любимого! – потребовала Ведьма.

– Боюсь, уже невозможно! Я – Хранитель безвременья и не властен над временем на Земле. Он – давно умер. А это совершенно другой человек.

– Но как похож! Знаешь, мне будет достаточно сходства. Отдай его мне! Даже ты должен выполнять свои обещания, иначе твой мир рухнет.

– Ну что ж, пусть будет по-твоему. Стража, освободите его! – после минутного раздумья приказал Хранитель.

Вика с тоской смотрела вслед Гоше и прекрасной женщине, которая когда-то потеряла возлюбленного и теперь обречена была отнимать любовь у других.

Вика вошла в тюрьму, а Гоша – в сон Ведьмы.

Он стал тем, кого она любила шестьсот лет назад. Но чары ведьмы рассеялись, как только Гоша увидел малышку в колыбели. Он не был ее отцом по крови, и это разрушило заклинание.

Стать Ведьмой непросто, нужно иметь непреодолимую тягу изменить мир вокруг. Переделать его под себя. Наколдовать себе счастье. Сражаться за любовь и завоевать ее. В народе говорят, в любви и на войне все средства хороши. Все, да не все…

Наши пути высечены на звездах еще задолго до нашего рождения, и никакое, даже самое сильное колдовство, не способно нарушить ход истории. Ибо миром движет любовь, а любовь – безусловна. Она подобна ветру – ничто не в силах изменить его направление. Невозможно заставить кого-то полюбить нас, как ни старайся. И, напротив, влюбленный не ответит вам на вопрос, почему предпочел своего избранника.

Настоящая любовь всегда – вопреки всему.

Зная и эту тайну, Хранитель пустил безликую стражу по их следам.

Тысячи масок с пустыми глазницами покинули замок. Они неустанно шагали по лесам и полям, по улицам Мертвого города. Они искали.

«Проклятье передается через поколение, так как Ведьмину дочь воспитала крещеная горожанка», – вспомнил легенду Гоша. Ребенка Ведьмы нужно было крестить. Но где? Нет церквей в Мертвом Городе! И он направился к Реке Времени. Она помогла им вспомнить, она же поможет разрушить проклятие Мертвого города.

Стража все ближе… Они окружали его. Тысячи масок с зажженными факелами.

Гоша, шепча молитву, окунал ребенка в черную воду реки. И вода с каждым новым всплеском очищалась, пока не стала совсем прозрачной, а стража не исчезла в тени деревьев.

 

 

Хранитель безучастно наблюдал, как рушится Мертвый город, превращаясь

в бесконечное поле. Сделка была расторгнута, власть безвременья кончилась.

Исчез в тумане котлован, где, не покладая рук, трудились строители вечности.

Туман уносил их души вверх в поднебесье, по дороге превращая в белые облака. Строители Мертвого города вновь обретали свободу.

Хранитель не мог и предположить, что в городе безвременья, где лицо становится безликой маской, и память никогда не возвращается, чьи-то чужие слова можно беречь в своем сердце так долго. Но слова легенды, услышанные от Викиной бабушки, спасли Гошу и уничтожили Мертвый город.

Зло никогда не остается одно, у него всегда есть союзники. Но все же зло обречено на полное одиночество. Человек не может быть союзником зла искренне. Ибо рождается он и приходит в этот мир для добра. Все преступления на Земле происходят непреднамеренно. Зло не является конечной целью человеческих поступков.

Мы – случайные или вынужденные попутчики зла, совершающие преступления

ради земных благ или того, что считаем земными благами.

Иногда мы не в состоянии отличить добро от зла, а тень лишь еще один путь к свету.

 

 

*   *   *

 

– По-моему, получилось слишком вычурно, пафоса многовато, – задумчиво произнес Гоша, дочитав до точки на последней странице: Почему бы тебе не написать нашу с тобой историю? Может, она больше заинтересует твоих продюсеров? Жизнь гораздо интереснее сказки. Я думал, ты знаешь об этом.

– Я боюсь, – честно призналась Вика. – Однажды я прочла одну странную статью о Хемингуэе. В ней говорилось о «честном романе». Автор статьи утверждал, что на самом деле все биографы, все литераторы, все критики и все, кто имеет хоть какое-то отношение к литературе, знают, почему застрелился Хемингуэй. Знают, но молчат. Ответ прост – одиночество. Одиночество и хемингуэевский «честный роман». Помнишь, как Томас Хадсон в «Островах в океане» советовал написать «по-настоящему честный роман» своему разочаровавшемуся в жизни другу-писателю? Автобиографичны все романы Хемингуэя. Но вопрос – какой ценой? Когда близкие люди рыдали у него на плече и требовали тепла, его рука тянулась к блокноту. И вскоре все эти слезы выливались в строки «самого честного романа». И с каждым романом писатель становился все более одиноким. Вряд ли кому понравится увидеть свою душу, распластанную под типографской краской на страницах пусть даже самой гениальной книги на свете. Он застрелился оттого, что понял: на жертвенный алтарь «честного романа» он положил всех, кто по-настоящему любил его. Они все ушли, остались лишь бессмертные строки.

А дуло любимого ружья в лоб направило одиночество смертного…

– Может быть, ты и права, – вновь задумался Гоша. – В сказках тебе никогда не придется лгать и замалчивать о тех, кто боится распластать свою душу под типографской краской. Сказки – иллюзорны, а притча и есть высшая форма искренности. Возможно, твои иллюзии – самое ценное, что у тебя есть, возможно, это единственное место, где ты останешься собой. Но, видишь ли, двойники – слишком банальная тема. Двойник есть у Достоевского, Набокова, у классиков и современников, в литературе, в кино, по телевидению звезды ищут своих двойников. Зачем повторяться?

– А, по-моему, Двойник – это вечная тема, как весна, как любовь или ненависть… Все вечные темы – банальны до невозможности, ибо банальность и есть истина.

– Но все-таки, почему именно Двойник?

– Потому что ты не понимаешь меня. Иногда мне кажется, что ты пришелец с другой планеты. Люди не выносят одиночества, а одиноки они потому, что не понимают друг друга. Каждому нужна копия души, пусть даже черная и злая. Двойник способен почувствовать, ощутить тебя без слов, это возможность избавиться от мучительных несовпадений.

Гоша, опустив голову, замолчал надолго. Они сидели друг напротив друга за письменным столом, и Викина печатная машинка возвышалась непреодолимой стеной между ними, казалось, через нее уже невозможно перепрыгнуть. Гоша молча встал и направился к выходу. Подойдя к зеркалу в прихожей, он долго всматривался в свое отражение, и ему вдруг вспомнились старики, праздновавшие свою золотую свадьбу. Вика вышла в прихожую закрыть за ним дверь. Теперь зеркало отражало их вместе.

– У нас у обоих черные волосы и глаза… Мы ведь чем-то похожи, – удивленно протянул Гоша, вглядываясь в их с Викой зеркальную фотографию. И тут его осенило:

– Двойниками не рождаются, ими становятся! Помнишь тех стариков, на чью золотую свадьбу пригласила нас твоя бабушка? Они же действительно похожи друг на друга, как две капли воды.

– Любовь делают людей отражением друг друга, – пожав плечами, отозвалась Вика.

Гоша повернулся к ней:

– Знаешь, наверно, жизнь состоит из компромиссов, – сказал он. – Ты вернулась, теперь моя очередь уступить, так что я поеду с тобой, – и он протянул ей руку.

Лицо Вики зажглось улыбкой.

– Кажется, я придумала конец истории, – тихо сказала она, и потянула его обратно в комнату к печатной машинке.

 

 

*   *   *

 

Гоше снился сон о разрушенном Мертвом городе. Он все искал любовь среди домов, искалеченных взрывами неведомой войны, но никак не мог понять, в какую сторону идти на ее поиски, мертвые улицы были словно отражением друг друга, заставляя блуждать по кругу.

Он резко открыл глаза. Над кроватью висел календарь с заснеженными видами Пскова, и ему вдруг захотелось взять отпуск и отправиться в настоящую зимнюю сказку.

 

– А Вы можете проводить меня к месту сожжения ведьм? – спросил высокий посетитель в черном из группы туристов.

– Я не знаю, где это место. Вообще, сожжение ведьм упомянуто в летописи одной строчкой. А я склонна верить, что свидетельство – всего лишь легенда, – удивленно отозвалась Вика. В программу экскурсии никогда не входило посещение поля ведьм, только церкви. Да, и где находится поле, Вика не знала.

– Ну, что ж, – пожал он плечами. – Остальное меня не интересует.

И поспешил к выходу. Вика еще раз оглянулась ему вслед, почувствовав легкое раздражение. Она так старалась, чтобы экскурсия заинтересовала всех.

И это так и было: ей еще много задавали вопросов о чудотворных иконах и составе позолоты куполов.

Когда любознательные путешественники отправились изучать город самостоятельно, Вика, наконец, вышла на свежий морозный воздух.

 

Нищий у выхода из церкви жалобно скулил: «Подайте, Христа ради!»

«Почему они всегда такие грязные», – подумала Вика и прошла мимо.

«Но они же в этом не виноваты», – и она вытащила деньги из кошелька,

собираясь вернуться.

Их руки встретились над шапкой нищего. Гоша тоже не прошел мимо.

 

 

*   *   *

 

Утром Вика готовила яичницу. Одно из яиц оказалось с двойным желтком, а она во всем умела увидеть знаки, которые становились предвестниками ее судьбы.

Безусловная любовь, которая прощает все, даже отсутствие. Гоша простил Вике предательство, как только увидел ее, когда впервые после долгой разлуки они шли вдвоем вдоль поля ведьм. И теперь он согласился поехать с ней вместе в столицу, и они начали собираться в дорогу. Посмотрев работы 3D дизайнеров в сети, он понял, что способен на большее, нежели запираться от зимы в четырех стенах пустой квартиры в маленьком городке. Теперь и он был наверху шкалы честолюбия вместе с Викой, ведь человека, который ни к чему не стремится, трудно уважать.

Даже Буба старательно перенес в зубах все свои игрушки, миску и поводок поближе к двери и уселся рядом караулить, как бы без него не уехали. Пес никому не собирался уступать свое место третьего на их диване.

Вика еще не знала тогда, что на этот раз Москва покажется ей необычайно красивой, потому что Мертвые города существуют лишь в нас самих. Стоит пройти по улице любя, и на ней зацветут яблони. А успеха никто не добивается в одиночку – только вдвоем. Москва не любит гостей, но любит приезжих, которые решают остаться с ней навсегда. И тогда кулак, которым она нещадно бьет тебя, заставляя рыдать от боли и одиночества по ночам подушку, вдруг превращается в раскрытую ладонь, щедрую на самые невероятные подарки судьбы.

Вика еще не знала тогда, что однажды, гуляя за руку с Гошей по скверам бульварного кольца, она вспомнит свой сон о паре, стоящей под снегом, и они узнают в этой паре друг друга.

Слова преданность и предательство – однокоренные. Мы предаем тех, кто не похож на нас, а верность храним лишь себе. Самих себя мы предать не в силах. Бессмертный миф о двух половинках, которые ищут друг друга, чтобы слиться в одно существо. Они сделали первый шаг по пути навстречу друг другу. Несовпадения, это не так уж и страшно. Мы любим в других не свое отражение, а то, чего нам как раз не хватает. Трудно заметить в толпе человека, похожего на нас, но его противоположность всегда притягивает взгляд. И не так уж страшно вместе стареть и становиться одним целым. Ведь шагая навстречу друг другу, мы не только забываем, кем были до этого, растворяемся в любимом человеке, теряя лицо и индивидуальность, но вместе с тем мы утрачиваем и свое одиночество. Стоит зацвести яблоне, как календари и часы вновь обретут свой смысл, а пустые времена канут в прошлое.