Из Сибири с любовью

 

 

 

– Ты же живёшь сейчас с кем-то? Он – кто?

– Живу, не живу – моё личное дело. Мне курсовую работу в университете надо сдать.

– Нашла проблему: скачай через Интернет да сдавай.

– Так не получится. Во-первых, по ключевым словам проверяют. Во-вторых, требуют личного знакомства с местным материалом.

– Хорошо, раз не лень ломаться, я тебя слушаю.

– Вы же занимались спиртовым заводом. Он сейчас кому принадлежит? Твоей конторе?

– Он много кому принадлежит. У тебя в головке не поместится.

– Ничего, я постараюсь. Не выступай, Сева, лучше помоги. Я же у тебя не деньги прошу, а спрашиваю как близкого человека.

– Вечером у нас тут в одном месте тусовка собирается. Ты придёшь? Хочу показать, в каких мы с тобой добрых отношениях как бывшие муж и жена.

– И больше ничего?

– Ничего.

– Договорились.

Далее Тамара узнала про сложную жизнь торговца титулами собственности, про историю приватизации, про суды и законы, которых её бывший муж является изрядным знатоком (а ты как думала? что мы здесь только секретуток трахаем?), и про многое другое. Слушать она умела. Но, как её и предупреждали, обстоятельства с трудом помещались в её голове.

Сначала, ещё за пресловутые ваучеры, завод приватизировали по схеме, при которой часть акций доставалась менеджменту предприятия («это кто ж такой? сейчас продавец в магазине – менеджер по продажам, а наладчик, поди, менеджер по станкам» – подумала Тамара), а контрольный пакет – трудовому коллективу. Об этих мифологических временах первоначального накопления капитала Сева знал понаслышке: был молод, неразумен, а потому не догадался включиться в процесс. Часть акций при этом оставалась у государства в лице областного комитета по управлению имуществом, часть выставлялась на открытую продажу. Потом, когда завод стал приносить убытки, началась смена собственников, и в этом уже принимала участие «21», которой L-алко поручила скупку акций у трудового коллектива и на так называемом открытом рынке – часть своих акций стало продавать государство. Сева, по его словам, тогда крутился как мог, и в конце концов, заключая сделки там и сям, приобрёл порядка 25% искомых акций (больше половины из них он купил у облимущества), после чего L-алко внезапно сказала ему, что этого достаточно. «21» выплатили комиссию («приличная комиссия была, ничего не скажу») и предупредили, что дальше дел со спиртзаводом лучше не иметь; он сдуру купил на фирму ещё процента три, однако дивидендов с них не видел, завод вроде бы банкрот, и продать их теперь некому. В целом, по прикидкам Севы, получалось, что процентов двадцать должно было оставаться в областной собственности, четверть была у L-алко, ещё процентов двадцать – у директора спиртзавода, остальное бродило по рукам дурных миноритариев, когда-то купивших акции завода.

– Потом – что такое «принадлежит»? – рассуждал бывший муж Тамары, явно рисуясь. – Фактически это только право на прибыль, которой нет и не будет, если в фирме работает хороший бухгалтер. Те, кто реально контролирует завод, могут сдавать помещения в аренду сами себе за смешную цену, или обязывают его провести какое-нибудь благотворительное мероприятие, или ещё чего-нибудь… А контролировать можно непосредственно через директора. Зачем вообще возиться с акциями? Да там, поди, и от оборудования лохмотья остались… плакали мои кровные, с трудом нажитые три процента…

Тамара с трудом удержалась от того, чтобы не поддаться на эту явную провокацию и не попросить у Севы подарить или продать ей эти акции. Если бы она это сделала, образ бедной, озабоченной курсовой работой студентки рассыпался бы в прах. Тамара почувствовала, как у неё похолодели и покрылись потом руки. Она вдруг поняла, что её муж, которого она помнила как молодого, легкомысленного, циничного повесу со связями и знакомствами, которые он когда-то получил от родителей, на самом деле холодный и жёсткий делец. Это Тамара уже могла оценить после длительного общения с Казаковым. Но если поведение Казакова сразу настраивало на дистанцию, которую надо соблюдать и быть осторожным, то Севина открытость и манеры простого рубахи-парня были для неё куда более опасны. Кроме того, Сева в хорошем настроении был щедр, что являлось большой редкостью в современных молодых людях, и легко завоевывал общие симпатии. Тамара поняла, что ей предстоит очень нелёгкий вечер. Прививка, которую когда-то она получила, узнав и другую сторону Севиной натуры, почти перестала действовать.

«Знаешь, я изменился. Я теперь стал серьёзным, думаю, что нужно построить дом, посадить дерево и воспитать сына… нет, дочь… лучше и того и другого. Дом я уже начал строить. Теперь ищу ту, которая поможет мне в осуществлении этих планов.

мС тобой я был несправедлив. Но, может, попробуем ещё раз? Что нам мешает?»

Но и это она пережила. И, вернувшись к Казакову ещё до одиннадцати вечера, с гордостью доложила о полученных результатах.

 

На окраине города L, неподалёку от дома Марины, в арендованном помещении первого этажа жилого дома, разместился временный офис московской фирмы «Стрельнафинансгрупп». В нём постоянно находился милиционер-охранник и двое недовольных серьёзных московских молодых людей, Юра и Боря. Жили они в гостинице, в которой когда-то жил Казаков, но в отличие от него услугами местных девиц пользоваться боялись. Участие в авантюре по приобретению спиртового завода тоже не улучшало им настроения (было совершенно неясно, когда и чем всё это закончится), как и незнакомая география недружелюбных рабочих окраин. Возвращение в центр, где находились приличные кафе и сравнительно с московскими дешёвые рестораны, занимало слишком много времени, так что обедали Боря и Юра чаем, йогуртами, фруктами и бутербродами, что тоже не улучшало настроения. Уже на третий день они смертельно надоели друг другу, не разговаривали и сидели, уткнувшись в свои ноутбуки. Казаков, время от времени заезжавший в офис, тихо посмеивался над ними, но отнюдь не пытался облегчить их участь.

Вячек с Мариной расклеили объявления о скупке акций, в основном рядом с проходной спиртового завода и на паре трамвайно-троллейбусных остановок, которые были рядом с ним. Номинал акции после проведенной когда-то деноминации составлял всего десять рублей, правда, напечатано этих бумажек было порядка десяти тысяч. Завод снаружи выглядел мёртвым, на работу из когда-то пятисот занятых приезжало человек семьдесят. Вид у них был весьма мрачный, так что Марина, собиравшаяся было по-простому спросить у прохожих, а не хотят ли они продать своё право на участие в управлении и получении части дохода от деятельности спиртового завода, быстро отказалась от своего намерения.

В первые два дня в L-ский офис «Стрельнафинансгрупп» никто не звонил, Боря и Юра встречали и провожали Тамару, Вячека и Марину насмешливыми взглядами. Потом к делу подключился Любимов, который за ужин в ресторане и десять тысяч рублей через одного из старых кадровиков получил список работников предприятия образца 1994 года, когда проходила приватизация завода. Они стали обзванивать рабочих, приезжать к ним домой, безбожно эксплуатируя лохматую девятку Любимова, и дело пошло лучше. Боря и Юра штамповали договора о купле акций спиртового завода у очередного физического лица, ксерокопировали на маленьком аппарате, который они купили здесь же, в L, паспорта продавцов и даже не гнушались сами иногда выезжать на квартиру вместе с Вячеком.

Каждый день к ночи они все теперь валились с ног: большая часть сделок приходилась на вечер, и «Стрельнафинансгрупп» работала допоздна. Их самочувствие мало чем отличалось от ощущений Чичикова, покупавшего мёртвые души, но, в отличие от этого предшественника Остапа Бендера, вся галерея русских характеров проходила перед ними не в течение года, а ежедневно и по нескольку раз. Нервная нагрузка была очень велика, поэтому, если сначала новоявленные работники «Стрельнафинансгрупп» боялись появления людей в масках или обычных бандитов, то постепенно чувство опасности притупилось и уступило место усталому равнодушию: как будет, так и будет.

 

В середине декабря городская администрация провела торги по реализации безнадёжной дебиторской задолженности муниципальных коммунальных предприятий. Как и предполагалось, на задолженность спиртового завода нашёлся только один покупатель. Им была «Стрельнафинансгрупп».

Можно было начинать официальную войну за приобретение контроля над предприятием: вдобавок к кредиторской задолженности им удалось скупить почти десять процентов акций, потратив на это чуть больше четырёх тысяч долларов. Но Казаков медлил и вёл какие-то свои сепаратные переговоры, что очень раздражало Юру и Борю. Да и как не раздражаться, если приближается европейское Рождество и неделя корпоративных московских вечеринок, а им приходится торчать в сибирской тьмутаракани? Но они воздерживались от реплик.

Любимов и его бывшие студенты тоже стали появляться в офисе меньше: они прошли по всему списку трудового коллектива. Эта часть работы была выполнена. Возникла пауза, в течение которой Казаков пытался осуществить свой блицкриг. И он почти достиг своей цели…