Остановка

 

Купить в журнале за декабрь 2015 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 7 часов | Цитаты: 1 2 3 4 5 6 | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

Сто тридцать седьмой раунд с братом. Предвкушение праздника. Стариковские дурачества. А вот и Игорь...

 

Костя откинулся на спинку дивана.

– Ты стала часто в-выигрывать.

Сима посмотрела на него из-под полузакрытых век.

– Константин.

– Чего?

Сима дрогнула улыбкой. Он наморщился, порывистым движением протёр веки большим и указательным пальцами, сводя их у переносицы. Костя. Сколько Сима его помнила, он всегда был непостижимо умён. За два часа Костя собирал пазл на тысячу кусков, заполнял все судоку в журнале раньше, чем дед Вася справлялся с первым из них, и за минуту мог перемножить в уме два трёхзначных числа. Спустя месяц после того, как ему в руки попал неокуб, он занял первое место среди украинских пользователей Интернета по количеству размещённых в сети роликов о сборке новых фигур из него.

Но это мелочи в сравнении с тем, на что была способна его память. Он чуть не довёл до приступа престарелую учительницу литературы, когда стал читать наизусть «Руслана и Людмилу». Задавали «Лукоморье». Костя искал стих под названием «Лукоморье», не нашёл, и стал учить всю поэму. На уроке оправдывался, что всю поэму выучить не успел – дескать, времени было мало, всего неделя. Выучил только первую песнь. Вот эту песнь целиком он на скептическое предложение учительницы и проикал.

В другой раз дело было за картами. Папа с дедом Васей заканчивали расклад в дурака, на кону новые покрышки на «Жигули», которые бабушка Соня, работавшая билетершей в цирке, раздобыла в обмен на контрамарки: комплект покрышек один, а машин две – вот папа с дедом и разыграли до трёх побед. С ними Костя за столом. У обоих уже по две победы и, соответственно, по два поражения. Папа в затруднении – вычисляет дедов расклад, но за всем не уследил. Тут Костя глядь ему в карты и выдаёт: у деда на руках так и так да туз козырный да семёрка треф. Папа в ус не дунул, говорит – сам знаю, быстренько деда в дураках оставил и стал допытываться, когда Костя успел дедовы карты подглядеть. Дед Вася запротестовал, мол, нечестно, да и – папе говорит – ты себе покрышки сам можешь достать. А Костя, между тем, заявил, что в карты он не глядел, а только следил, что выходило по ходу игры. И стал перечислять по порядку, каждую карту, какая за какой шла. Папа с дедом рты открыли. Потом реши проверить: стали показывать ему подряд, сначала пять карт – Костя все называет, затем семь, десять, пятнадцать, и так далее, наконец, всю колоду. Может, раз, другой Костя ошибся, а так – всё точно.

Начиная с пятого класса, Костя неизменно побеждал в школьных и районных олимпиадах по математике, а затем по алгебре и геометрии, и дважды выигрывал областные. В десятом классе его подтолкнули пойти на правоведческую – взяли на «слабо», причём, не Костю, а маму (кто-то из классных родителей заметил ей, что Костя, конечно, очень способный мальчик, но с сугубо математическим уклоном), и Костя сразу вышел на республиканский уровень.

При поступлении на мехмат Косте, конечно, пришлось сдавать экзамены (право автоматического зачисления имели тогда только победители республиканских олимпиад по профильному предмету), но то была формальность, потому что на факультете его знали и ждали. Получив первую специальность, Костя стал подстраиваться под реалии восторжествовавшего капитализма – обзавёлся дипломами экономиста, финансиста, десятком разномастных сертификатов, выучил английский и немецкий.

Он погрузился в банковскую сферу и за несколько лет сделал впечатляющую карьеру, текущим результатом которой явилось место в топ-менеджменте представительства иностранного банка.

В Костиных глазах так и висел, слегка уже по краям растушевавшись, вопрос.

– Даже имя у тебя математическое.

Костя шмыгнул носом.

– А твой нос похож на крючок интеграла.

Костя усмехнулся.

– Я могла бы спроектировать математическое здание в твою честь.

– Спроектируй, – согласился Костя.

– В виде стеклянно-металлического икса, в котором стальные ромбы чередовались бы со стёклами в шахматном порядке, и днём сталь блестела бы на солнце, а по ночам светились бы окна.

Костя улыбнулся.

– А как бы ты саму себя спроектировала?

– Не знаю. – Сима резковато пожала плечами. – Может быть, как лестницу. С разными ступенями. Внизу белый мрамор с балюстрадой, потом такой плавный винт, переход на ступени, покрытые ковролином, затем плотные деревянные ступени с коваными перилами, по которым я пустила бы ветку лианы, ещё несколько винтов из металлической сетки, а в самом верху остались бы тонкие стеклянные блоки – без перил и креплений. Как-то так.

– Такое бывает – без креплений? – усомнился Костя.

– Конечно. Консольная лестница. Сейчас очень популярная конструкция. Выглядит стрёмно, но улётно. У меня даже была мысль соорудить что-то подобное к себе в мансарду.

Костя заинтересованно кивнул.

– Рад, что вернулся твой интерес к архитектуре.

– Что значит, вернулся? – нахмурилась Сима. – Ты так говоришь, как будто он пропадал.

– Полгода н-назад разве ты не разочаровалась? – напомнил Костя. – Даже х-хотела бросить.

– Первый раз слышу, – уязвлённо воскликнула Сима. – Я всегда говорила, что архитектура – это моё. Это единственный мой неизменный интерес, которому уже десять лет – ну да, с тех пор, как в пятом классе нас повели на архитектурный форум на Морвокзал.

Костя прикусил губу. Сима испытующе глядела на него.

– Может быть, ты имеешь в виду ту ситуацию, когда я сказала, что жалею, что поступила на архитектора после того, как оказалось, что по статистике каждая третья школьница собирается стать дизайнером интерьеров? Так мало ли чего там хотят эти дурочки. Естественно, я могла вспылить с досады. Не значит же это, что я потеряла интерес к архитектуре. Или мама это так преподносила? – кровожадно вопросила Сима.

Костя отрицательно крутанул головой.

– Смысл моей жизни в этом, – всё больше заводясь, продолжала Сима. – Я бы никогда всерьёз не заявила, что потеряла интерес к архитектуре.

– Я вполне понял тебя, – сказал Костя. – Ты п-просто разозлилась на конкуренток.

– Конкуренток, – сердито проговорила Сима. – Ты так говоришь, будто каждая третья школьница действительно может стать дизайнером интерьеров.

Костя глубоко вздохнул и с теплотой улыбнулся.

– К-как сейчас выглядит твоя комната?

Сима скользнула взглядом по Косте, переваривая вопрос.

– Она вся белая, – ответила она со скрытым самодовольством. – На один месяц. Я спрятала в чулан всё деревянное и шторы, покрасила кровать и повесила ультрафиолетовую лампу, потому что другой свет всё желтит, и эффект теряется. Папа купил мне белый стол.

– Д-давно уже?

– Десять дней, – Сима деловито вздохнула. – Мне очень не хватает там ёлки. Когда я это придумала, я забыла про Новый год.

– Попробуй ёлку. Думаешь, п-помешает?

– Помешает.

– И к-какие свойства имеет белая комната? – с любопытством спросил Костя. – Ты уже заф-фиксировала?

– Замедляет время. Правда, она работает как депозитный счёт: ощутимо наращивает время только когда его уйма. – Сима улыбнулась и, вспомнив, добавила. – Да, ну и ещё раскрепощает сексуальную энергию.

– Ты пробовала? – покраснев, уточнил Костя. – А твой п-партнёр не счёл тебя сумасшедшей?

– В моём возрасте, Костик, все сумасшедшие.

– Ну, не все, – помолчав, возразил Костя.

– Все нормальные люди, – подытожила Сима.

Костя задумчиво опустил глаза.

– Я никогда т-таким не был, – сказал он.

– Нашёл пример, – воскликнула Сима. – Ты гений. Так что ты – не показатель.

Костя от души расхохотался. Сима с любопытством проследила этот редкий у Кости эмоциональный порыв. Впрочем, смеялся он недолго. Под конец голос его странно поник, и он с некоторой тоской повторил за ней:

– Гений. Среди удобрений, – молчаливо потёр веки, через несколько секунд его глаза прояснились и он спросил. – К-как бабуля?

– Пьёт таблетки, – компетентно отозвалась Сима. – Мне кажется, что сносно.

Костя кивнул и прислушался.

– Папа внизу, да? Я п-пойду поздороваюсь.

Сима согласно зажмурилась и стукнулась головой о спинку кресла.

Через десять секунд она осталась наедине с двадцать девятым декабря в позолоченном полумраке малой гостиной, пространственном центре дома, который начал наполняться людьми, будто сходящими с семейного портрета, что висит в комнате бабушки и дедушки, людьми, которые соберутся вместе, чтобы отметить праздник, попивая газированный кисель настроений и чувств.

Мы никуда не спешим. Мы сегодня здесь. Многие из нас. Располагаем возможностью расслоить свои мысли, начать, наконец, их думать, пока мы ещё помним, что мысль плотнее, чем выпирающая из бокала пивная пена, которую мы мимоходом сёрбаем; она объёмнее пломбирного котелка над вафельными стенками, хоть мы и привыкли только слизывать с края, позабыв вкус карамельной начинки и горечь шоколада, осевшего в основании рожка.

Мысль не ограничивается холлом гостиницы, где мы сталкиваемся с другими постояльцами и куда приглашаем приятелей выпить кофе, она простирается дальше, в ветвистые лабиринты коридоров, в излучинах которых толстушки в опрятных униформах суетятся у тюков с бельём, а стройные юноши в лакированных туфлях катят тележки с металлической утварью, холодной из-за наполняющего её льда и горячей от томящихся внутри неё блюд.

И благодаря этим первым вестникам того, что мы отклонились от проторенного пути, вестникам, которым мы не придаём существенного значения, вся роль которых для нас поначалу сводится к подтверждению нашего движения коридором мысли, благодаря этим вестникам мы вскорости догадываемся, что неподалёку есть место, где готовится еда, и паук, притаившийся на потолке, наблюдает броуновское движение белоснежных поварских колпаков; мы начинаем подозревать, что в коридорах и комнатах первого этажа должна, наверное, ощущаться вибрация и даже слышаться из подвала гудение центрифуги, мы представляем себе, каким влажным должен быть воздух в этих прачечных и каким сухим в гладильных.

Вот так, стоит мысли убедить нас, как повзрослевшей дочери своего несговорчивого отца, выпустить её на свободу, и мы, устремляясь за ней, наблюдаем, как она мечется в этих лабиринтах, то ускоряя ход, то тормозя и задерживаясь, сворачивая в закрома, проламывая стены, просачиваясь через щели, мы изумляемся ловкости, с какой она взбирается по лестницам, и бесцеремонности, с коей срывает покровы с высящихся в углах статуй, толкает вазы, мешающие её движению, ломает кусты, если они ей не угодны, как будто она здесь хозяйка.

И тогда мы убеждаемся, какой неплоской она является в действительности, как много слоёв один за другим мы могли бы срезать с неё.

Давным-давно Сима верила, что меньше всего времени отнимают размышления. Но жизнь требует сообразительности. Молниеносных догадок. Неотложных выводов. Кровь не доходит до мысли, вся расходуется на мобилизацию рецепторов, а жаждущая её мысль увядает. Увядая, она пылесосит фантазию, высасывая из неё образы, устойчивые ассоциации, которые сменяются сгорающими со скоростью спички обрывками, натуралистические декорации (под лозунгом о душеразлагающем эффекте иллюзий), обрывает виноградную лозу, обвитую вокруг логики, запиливает неровности и затачивает острия. Фантазия гибнет первой, потому что она не выносит прямых углов. Правда, страсть как хочется верить, что она всё же не умерла, а только спит вечным сном, пока какой-нибудь принц-углозакруглитель не пощекочет её губы своей бородой, пушистой и мягкой, с лёгкой проседью, как у Петра Васильевича.

Пётр Васильевич поцеловал Симу в щеку.

– Привет, Симуха. Что ты тут одна? Все внизу, собираются за стол.

– А ты что? – спросила Сима.

– А я – за коньячком, – Пётр Васильевич с загадочной улыбкой приподнял брови и зазвенел бутылками в баре. – Припасено тут у меня. В феврале с французского парохода сняли.

Михаил Степанович ёрзал в кресле, умащиваясь за столом.

– Давай, Миша, я тебе подам стул и сядешь как все, – предложила Елена Филипповна. – Тебе же неудобно в кресле.

– Дай мне подушку, – потребовал Михаил Степанович. – На стуле у меня поясница затекает.

Елена Филипповна сердито всплеснула руками и отправилась за подушкой.

– Папа, отодвинь, пожалуйста, тарелку с селёдкой. Папа! – Надежда Михайловна нависла над столом, зажатая стульями, с двумя пышными блюдами салата «Мимоза» вместо кистей рук, словно морская фигура, по приказу замершая на месте.

Михаил Степанович занёс руки над блюдом с селёдкой, беспомощно и раздражённо рыская взглядом по столу.

– Папа, ну подвинь же её ближе к себе! Сима!

Сима немедленно освободила одну из маминых рук, и та, ловко раздвинув тарелки, опустила салат на вакантное место.

– Поставь, Сима, на другом конце стола, – распорядилась Надежда Михайловна, исчезая прежде, чем Сима успела вернуть ей вторую «Мимозу». Сима обескуражено открыла рот, но в следующую секунду спасительные Светины руки перехватили у неё тарелку.

Михаил Степанович с досады снова заёрзал в кресле.

– Давай подушку, Лена! – крикнул он, заметив возвратившуюся супругу, и нетерпеливо замахал руками.

– Всё равно низко, – констатировала Елена Филипповна, хотя Михаил Степанович себе в этом ещё не успел признаться. – Вот ещё одна на всякий случай.

Михаил Степанович, словно император на спальном ложе, спросонья неуклюжий, покачивался на подушках.

– Сдвинься, ты так до пола ногами не достанешь – затекут, – беспокоилась Елена Филипповна.

Надежда Михайловна, пробегая мимо стола в кухню, скомандовала:

– Наливайте. Петя!

– Прекращай беготню, мать, – Пётр Васильевич откупорил коньяк. – Усядься, наконец, за стол.

– Бегу, – Надежда Михайловна на ходу сбросила фартук.

– Лена, набери мне салата, – громогласно потребовал Михаил Степанович.

– Погоди, все усядутся, – шепнула Елена Филипповна.

– Вон она уже ест, – Михаил Степанович ткнул пальцем в Симу, которая клевала маслины из близстоящей пиалы.

– Ага, набросилась! – воскликнула Надежда Михайловна. – А я тебе говорила час назад! Не могла по-человечески поесть. Сколько ни говори – как об стенку горохом. Полдня ходит не евши, а потом набрасывается. Хочет испортить желудок. Так, я не поняла – а где Пашка с дедом? Света, ты их позвала?

– Они идут, – поспешно ответила Света.

– Да где ж они идут? Когда ты им сказала? Так, иди, Костенька, за ними, потому что Светку они имели в виду. Скажи им, что совести у них нет – сколько их можно ждать!

– Нэ трэба никуды йти, – появляясь в гостиной, пропел Василий Трофимович и, пропуская впереди себя Пашку, проворно скользнул за стол. Рядом с ним вскарабкался на стул Пашка и завертел своей круглолицей головой.

– Надя, убери со стола бутылки, – потребовал Михаил Степанович. – Из-за них я не могу вас видеть.

Надежда Михайловна закатила глаза.

– Петя, убери, чтоб он успокоился.

Елена Филипповна схватила бутылки и молча спрятала под стол.

– Ну-ка, Павел! – заглушая все звуки, пробасил Михаил Степанович. – Иди сюда, я на тебя погляжу.

Паша спрыгнул со стула, подошёл к дедовому креслу и, заложив руки за спину, нетерпеливо закачался.

– А чего такой худой, – Михаил Степанович оттопырил губу. – Плохо кушаешь, что ли?

– Нет, – хмыкнул Паша.

– А что ж тогда, может, плохо кормят тебя? Говорю, кормят тебя плохо?

– Хорошо, – возразил Паша.

– Слушаются? – Михаил Степанович кивнул на Свету. – Мама с папой слушаются?

– Кого? – не понял Паша.

– Тебя, говорю, слушаются?

Паша пожал плечами.

– Ну а как в школе? – допрашивал Михаил Степанович. – Получается?

Паша недоуменно округлил глаза.

– Получается, получается, – закивал Василий Трофимович.

– Читать уже выучился? – допытывался Михаил Степанович.

– Чытать, сват, зараз не вчать! – вмешался Василий Трофимович, вынуждая Михаила Степановича посмотреть на себя. – Зараз нащо чытать? Зараз всэ по копмьютэру.

– Ну да! – недоверчиво крякнул Михаил Степанович. – И что, если по компьютеру, так читать не надо? – возмутился он.

– А нащо чытать, якщо всэ по компьютэру? – продолжал Василий Трофимович. – От вам нашо чытать було? Щоб ГОСТЫ свойи розшифровувать, да? Куды пилить и скильки. А зараз то всэ по компьютэру.

– Причём тут ГОСТЫ, – вознегодовал Михаил Степанович. – А книги?

– Та нашо йому ти книги? – пустил петуха Василий Трофимович. – Колы е компьютэр. А як не компьютэр, то тэлэвизор. А як схоче книги, то знайде соби дружыну грамотну – то вона й будэ йому чытать – так жеж липше, ниж самому, га, сват?

Паша хихикнул.

– От бессовестный, – проворчала Надежда Михайловна, глядя на свёкра.

Михаил Степанович в замешательстве поджал губы. Василий Трофимович, уловив укоризненный взгляд Елены Филипповны, потихоньку дёрнул Пашу обратно за стол и умолк.

– Мамочка, ну где Игорь? – спросила Надежда Михайловна, взглянув на часы. – Ты звонила ему?

– Опаздывает, – с извинением, притворившимся беспечностью, констатировала Елена Филипповна.

– Нельзя собраться, как договаривались, – проворчала Надежда Михайловна. – Я же не могу подавать горячее. Почему на работу и все прочие встречи нужно приходить вовремя, а на семейный ужин можно опоздать?

– Подавай, Надя, не будем их ждать, – предложила Елена Филипповна.

– Остынет всё, мама!

– Подогреем потом. Для Максима будем греть – заодно и для Игоря подогреем.

– Наверное, Аня опять на работе задержалась, – недовольно предположила Надежда Михайловна. – Нужна ей эта работа.

– Довольно тебе возмущаться, – поморщился Михаил Степанович. – Нельзя всех в твой план вписать.

– Спасибо за понимание, папа, – огрызнулась Надежда Михайловна.

Первой Полину заметила Света – бесшумно сунувшуюся в дверной проём, раскрасневшуюся, в перекосившейся перуанской шапке, с разметавшейся по лбу чёлкой.

– Полиша! – встрепенулась Света, соединяя ладони.

Полина помахала рукой и провела вокруг стола плавную кривую взглядом столь пытливым, что казалось, будто она видит их всех впервые.

– О, вот вам и Игорь, – воодушевился Пётр Васильевич.

Надежда Михайловна вскочила и бросилась в прихожую, приговаривая:

– Проходи же в комнату, Полина. Чего застряла?

В прихожей, бичуя паркет ботинками, разувался её младший брат. Его жена, невысокая шатенка, застыв у обувной полки, изучала ассортимент гостевых тапок. Игорь дождался, пока она выберет, и сунул ноги в самые крупные пантолеты. В том движении, с каким Аня скинула с плеча сумку, Надежда Михайловна углядела нервозность, и эта выпятившаяся в Анином жесте черта погасила, как капля уксуса гасит соду, воинственный пыл Надежды Михайловны.

– Анечка, что же вы? – проворковала Надежда Михайловна.

– Ничего, ничего, задержались, – ответил за жену Игорь, помогая ей снять шубу.

Аня неторопливо размотала шарф. Надежда Михайловна взяла её под руку и повела в гостиную. Игорь вошёл следом, направился к Елене Филипповне и с чувством сжал её в объятьях. Затем похлопал по плечу потянувшегося к нему Михаила Степановича.

– Иди сюда, Полина, – негромко позвала Аня, указывая на стул, и её дочь послушно уселась между ней и Светой.

– Так, я сейчас подаю мясо, Анечка, накладывайте себе пока со стола, – засуетилась Надежда Михайловна. – Светик, поможешь мне?

– Ты где брата потеряла? – Пётр Васильевич подмигнул Полине.

Полина загадочно потрусила плечами.

– Ты не знаешь? – удивился Пётр Васильевич.

– Полина, что ты паясничаешь? – вмешался Игорь. – Матвей в школе остался. С товарищами, – пояснил он Петру Васильевичу. – И главное, её спрашивают: «не знаешь?», а она плечами пожимает. Ты что, Полина, не знаешь, где твой брат?

– Ну, знаю.

– Так и не придуривайся, – повысил голос Игорь.

– Так а чего ж… – Пётр Васильевич улыбался в недоумении. – Чего ж он остался? Там можно остаться вот так – на Новый год?

– Конечно, – кивнул Игорь, подставляя Елене Филипповне свою тарелку под «Мимозу». – Там можно жить круглый год, только на каникулы домой ездить. Это называется полный пансион. Ещё можно выбрать полупансион – с понедельника по пятницу, а в пятницу вечером шуруешь к родителям.

– Так он у вас на полном пансионе? – не понял Пётр Васильевич, наливая Игорю водку.

– Да какое! – саркастически воскликнул Игорь, покосившись на Аню. – Забираем его, как из обычной школы, каждый день домой. Весь смысл теряется.

– Так чего же ты его в этот раз оставил, не пойму? – запутался Пётр Васильевич.

– В этот раз сделали мы для Матвея исключение, – кашлянул Игорь и поднял рюмку. – Давайте, наконец, выпьем.

– Ничего не понимаю, – заинтригованно лыбясь, Пётр Васильевич повернулся к Ане. – Анюта, что-то он темнит.

Аня подняла на Петра Васильевича невозмутимый взгляд.

– Игорь посчитал, что Матвею будет веселее в компании его товарищей, чем с нами, – сказала она.

– Ааа… – закивал Пётр Васильевич, ухмыляясь в бороду. – Хорошо, что мать, в смысле, Надька этого не слышала – она бы ему не простила.

Аня безотчётно вскинула голову и поглядела на него долгим неопределённым взглядом.

Пётр Васильевич приподнял скатерть и, заглянув под стол к бутылкам, спросил её.

– Что ты будешь пить? У нас есть всё.

– Ничего не хочу, – покачала головой Аня, отодвинувшись, чтобы позволить Надежде Михайловне наполнить свою тарелку. – Воду. Или компот, если есть.

– Анюта, мы отдыхаем, – веско сказал Игорь. – Можешь выпить вина.

– Спасибо тебе за санкцию, – она повернулась к Игорю, и в её голосе Симе послышался вызов. – Но я попью воды.

Сима покосилась на Аню. Её удивило, что узкий Анин подбородок кажется приподнятым, даже когда её миниатюрная голова опущена. Анины челюсти сосредоточенно двигались, пережёвывая солёную сёмгу, а немигающий взгляд, у основания размытый тонкими ресницами, замер неподалёку от её тарелки.

– Ты случайно не беременна? – осенило догадкой Надежду Михайловну.

Длинные бледно-розовые Анины губы, не размыкаясь, растянулись в напряжённую улыбку. Голова отрицательно качнулась на худощавой шее. Аня встретилась взглядом с Симой. Брови её вопросительно дрогнули. Стянутые в тугой пучок волосы обличали заострённые кверху, чуть оттопыренные уши, делавшие Аню похожей не эльфа.

– Ты никогда не постареешь, – сказала ей Сима.

Тем временем Игорь чокнулся с Петром Васильевичем, и шумно выдохнул:

– Ну, за вас, родные.

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за декабрь 2015 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение декабря 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.