Небо на земле

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за март 2022 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 1 час 10 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

За день до войны

 

 

Кроу бросил факел в бочку, легко воспламенив содержимое.

Пламя осветило стоявших вокруг; несколько человек в камуфляже тут же сделали шаг назад. Привыкнув к жару, они придвинулись снова, протянув руки к огню.

В небе нарастал гул. С того края возвращался транспортник, перевозивший группу военных. Некоторое время отряд у бочки зачарованно смотрел на посадочные огни, мерцающие на брюхе застывшего в воздухе судна. Словно в знак приветствия на высотном здании над ними синхронно вспыхнули прожекторы.

Транспортник, качнувшись, пошёл на снижение.

 

– Сегодня решим, – Кроу размял онемевшие от мороза руки и проверил охотничье ружьё. – Несколько машин доставят нас в разные концы бухты. Спрыгнем с колёс и дальше мы сами по себе. До порта нужно будет добраться за минут пятнадцать по узким улочкам, многие из которых заканчиваются тупиками или завалены телегами и скарбом. Берём оружие и переносим.

– Скажи нам то, чего мы не знаем.

– Сегодня мы не знаем, чем всё закончится.

Столп света ударил по кабине самолёта, выдернув из темноты расслабленные лица пилотов. Мгновение – и небо снова поблекло, и стало, казалось бы, тише. Кроу слышал винты машины, идущей на посадку.

– Сколько в этот раз? – спросил он.

– Четыре секунды.

– Светил чуть дольше.

– Лучше бы мы были на крыше, – начал кто-то, но его тут же прервали:

– Завязывай!

 

На борту, зависшем над ними, было просторно. В салоне, рассчитанном на два десятка человек, находились всего семеро. Все они никак не проявляли интереса к полёту, кроме одного пассажира, у которого на форме виднелась нашивка с именем Лэндж.

Перед посадкой к нему подсела девушка.

– Сколько летаю, а перед снижением всегда волнуюсь.

– Они не сбивают гражданских в воздухе, – ответил Лэндж.

– Ну разве можно поручиться за нижних. Возможно, с нас и начнут.

Он усмехнулся.

– Такие слова – это как тепловой след для ракеты.

Где-то в углу хмыкнули.

– Ладно уж. Ты извини, что к тебе пристаю, ты новенький, а мне надо с кем-то общаться. Боюсь-то я не их, а высоты.

– Говорят, они там только о ней и мечтают, – старясь попасть в шутливый тон, ответил Лэндж.

– О ком?

– О чём – о высоте.

Она чуть улыбнулась.

– Возможно, когда-нибудь поменяемся с ними местами. Ты в первый раз здесь?

Лэндж качнул головой.

– На этом рейсе – да.

– А в небе?

Их ослепил прожектор, вынудив невольно закрыть глаза. Каждый раз, когда небо наполнялось светом, ему казалось, что мир обретает звуки и тишина отступает.

Вместо ответа он тихо произнёс:

– Эти проверочные лучи словно приглашение дать по нам залп. Ты раньше была в терминале? – тут же перевёл он тему.

– Нет, сегодня первое приземление.

Он пожал плечами.

– Там не так высоко, тебе не о чем бояться.

Они вкладывали разное значение в слово «земля», но вслух говорить об этом было нельзя. Стало бы понятно, что здесь он чужой, случайный пассажир, влезший не в свой транспорт.

Лэндж почувствовал, как его руку сжали.

Может, и правда боится, может, и не проверка...

Он закрыл глаза.

 

 

*   *   *

 

На крыше (на земле, мысленно поправился Лэндж) он оказался предоставлен сам себе. Ему выдали маршрутный лист с картой, ваучер для заселения и ключ с номером.

По указателям он проследовал по тоннелю, соединяющему на высоте терминал и здания жилого района. Когда-то в ясную погоду он часами смотрел на этих воздушных змей, и они казались Лэнджу недостижимее, чем звёзды. По ним, далёким и прозрачным, перемещались люди, как частицы по кровеносной системе. Эти сосуды объединяли поднебесные дома в один организм, без которых тот был лишь россыпью парящих в небе островов.

 

 

*   *   *

 

Заоблачные города когда-то назывались нанкинскими по имени первого высотного квартала, это после их переименовали в полисы.

В том Нанкине был создан целый район с жилым комплексом. Позже спроектировали квартал с кедровым лесом, уходящим в небеса, с парковками, овитыми лианами и вертикальными садами вместо балконов и террас. Первый этаж начинался на высоте пятидесяти метров.

Фасады украсили вьюнами, обустроили лужайки на крышах, парки внутри зданий. Мосты утонули в зелени. Создали систему орошения, использовали солнечную и ветряную энергии. Леса заселили зверьми, безопасными для людей, в деревьях стали гнездиться птицы.

Дома строились, разрастались в комплексы зданий, а те – в кварталы с независимой инфраструктурой. Постепенно они расширялись и получали названия районов. Сейчас год, когда впервые соединили такие сооружения между собой по воздуху, внесён в историю, а когда-то это был лишь способ побороть трафик и выиграть время. Опыт признали успешным и ради улучшения в логистике его распространили на новые кварталы.

А позже приняли новый градостроительный план, по которому в случае целесообразности дозволялось и вовсе не использовать наземные коммуникации, ограничившись «воздушными» туннелями между домами. Земля стоила денег, а воздух, слава богу, продали только на словах, как говорили тогда дельцы.

Кварталы, соединённые из высоток, застраивали таким образом, чтобы всё необходимое можно было найти, не выходя за границы района. Незаметно перемещение в соседний район стало почти невозможным для большинства жителей.

Постепенно все привыкли, что между полисами передвигаются в основном службы снабжения и безопасности. Полисы обладали всем, что делало город городом: больницами и церквями, детскими садами и школами, магазинами и кинотеатрами, транспортными узлами и хабами. А главное – органами власти и правопорядка.

Поначалу эти два мира развивались параллельно. Верхний быстрее осваивали инвесторы и хедж-фонды, ожидавшие нужного момента, чтобы начать продавать квартиры. И он настал – вслед за трендом на ставшие реальными воздушные замки туда устремились те, кто считал себя людьми завтрашнего дня. Далеко не все преуспевающие люди (если они, конечно, не надеялись сделать состояние на недвижимости) рвались переезжать на высоту, но их дети с удовольствием скупали там апартаменты просто для того, чтобы парить среди облаков, превратив мечту в реальность.

Наверху внедряли системы сбора и переработки дождевой воды, орошения и ирригации, использовали фотоэлектрические элементы и солнечные батареи, бережно собирающие звёздное тепло. Внутри дворов и гостиных культивировали парки, в которых раскатывались птичьи трели, ухали филины, и было слышно, как ручные белки грызут завезённые орехи.

 

Никто уже и не помнит момент, когда жить внизу стало «плохо», а наверху – «хорошо». Но теперь это именно так.

 

 

*   *   *

 

Лэндж проследовал к лифтовому холлу, где у него ещё раз проверили документы. Военный прислонил свой допуск к цифровой панели и ввёл этаж, указанный в путевом листе Лэнджа.

­– Ожидайте шаттл там – он отвезёт вас на место.

– Какой у него будет номер?

– Один. Он там будет один.

В лифте пахло пряностями и лепестками роз. Лучше, чем в самолёте, но хуже, чем в парке недалеко от его квартиры. При выходе ему преградили дорогу и снова проверили допуск. Он не удивился, Лэнджа успели предупредить, что самые охраняемые места наверху – крыши и лифты.

В здании, на которое приземлился их самолёт, располагался служебный транспортный модуль с небольшим фондом жилья для работающих здесь специалистов. Для всех остальных он служил перевалочным пунктом по дороге к дому.

Лэндж пересёк балюстраду на высоте пятидесятого этажа и оказался на круглой площади, в центре которой были разбиты клумбы. Здесь столпились люди, они ожидали транспорт, не выказывая интереса друг к другу. Вскоре подошёл шаттл без дверей и водительского отсека. Если хоть одного человека не будет, капсула подождёт пятнадцать минут, а потом поедет. Если же зайдёт лишний, шаттл останется на месте, пока не разберутся, кто влез не в свой транспорт. Параметры и вес граждан обновлялись регулярно, и даже резкое изменение данных того или иного пассажира не могло привести к сбою.

Когда все пассажиры разместились, беспилотник тут же тронулся.

Пока он плавно скользил, Лэндж пытался рассмотреть бетон и камень за цветущими вокруг аллеями, но так и не смог. Он наконец поверил в то, что родившиеся здесь и никогда не спускавшиеся на землю не чувствовали высоту и не задумывались – настоящее это или искусственное, и вряд ли искали взглядом то, что умело скрыли ландшафтные преобразователи.

Шаттл пристыковался к туннелю с разряженным воздухом. Какое-то время пассажиры ждали, затем датчик загорелся зелёным, и они понеслись вперёд.

На остановке Лэнджа капсула встала, и на экране высветился его пассажирский трек-номер. Он вышел на станции, на минуту оглохнув от шума. Вот он – портовый квартал, пристанище торговцев, коммивояжёров и букмекеров, не задерживающихся на месте. Новое лицо здесь не бросалось в глаза; мало ли, может, новый жилец успел просадить состояние и пришлось попрощаться с кварталом получше или, наоборот, провернул несколько удачных сделок и, приехав сюда, укоренился, чтобы торговать дальше.

Были районы и подешевле, к примеру, рабочие кварталы и бывшие верфи, где производили сверхпрочные опоры. На них держались здания, чьи первые этажи начинались на стометровой высоте. Они напоминали нефтяные платформы в океане, но под ними вместо воды плыли облака. Внизу оседала пыль и тяжёлые газы, прибивался строительный мусор, смешивались продукты разложения.

Ниже так называемой жилой зоны, в самих опорах жили рабочие, на время построек отвечавшие за их обслуживание. Ещё ниже, где, как считалось, не существовало инфраструктуры, селились бедняки и бездомные, пристраиваясь к осколкам цивилизации, к окружавшему их теплу и свету.

 

 

*   *   *

 

Апартаменты Лэнджа напоминали дом на земле, если бы оттуда недавно съехала жена. Шкафы открыты, вешалки пусты, кровать была застелена; на столе выстроены несколько бутылок воды и чайник. Если бы он останавливался в гостиницах, то сравнил бы жильё с небольшим номером, но за всю жизнь он никогда не выезжал дальше своего квартала.

Лэндж отодвинул вешалки и засунул руку в пакет для грязного белья. Нащупав холодный ствол, он словно проснулся.

С начала полёта Лэнджу казалось, что он вырос здесь, наверху. А его прошлое на земле и задание, которые ему дали, это всего лишь сон. Но пистолет в руке, оставленный в точно оговорённом месте, снял все сомнения. Рад ли он вернуться к действительности… Возможно, Лэндж хотел бы быть частью этого мира по праву, не найти здесь никакого оружия и жить дальше как ни в чём не бывало. Или просто устал...

Он лёг на покрывало, не разобрав постель, и тут же уснул.

 

 

*   *   *

 

Проснувшись, Лэндж отдёрнул шторы. За окном смеркалось. Открыв створки, он почувствовал запах дыма. На площади под его окнами жгли костры. Этим квартал напоминал его дом. Он глубоко вдохнул и покинул комнату.

Выйдя на улицу, Лэндж отметил, что вокруг нет ни бочек, около которых грелись соседи, ни разлитой солярки. Огонь если и пылал, то лишь на углях и неоновых вывесках, освещающих уличные кафе с быстрой едой.

Острые ароматы сменялись пряными, кислые – сладкими, цитрусовые – древесными. В узких переулках на тротуарах теснились кафе, и приходилось идти по дороге. Редкие машины на небольшой скорости объезжали прохожих; иногда в окно высовывались водители и заводили с пешеходами и друг с другом необременительные разговоры.

Когда опускался лёгкий сумрак, улицы оккупировали толпы гуляющих, среди которых было легко затеряться. Ночью наступит время кластерной полиции, проверяющей, не загостился ли здесь часом чужак из другого квартала. Позже посетители баров нетвёрдой походкой направятся по домам. На заре районы наполнят электромобили уборщиков, с рассветом потянутся первые служащие, чтобы запустить механизм, названный городом...

Лэндж хорошо изучил ритм верхнего полиса, чтобы с первого дня чувствовать себя привычно, словно он жил в нём не один месяц и не был чужим. Каких-то вещей ему, конечно, будет не хватать. Не стоит здесь ждать тонкого запаха ромашек и жёлтых полей одуванчиков, не встретить наверху и аромата свежескошенной травы, услышав который, он всегда хотел подмять под себя охапку сена и беззаботно глядеть в идеальное небо. Не будет и радужных от бензина луж, брошенных цветных мелков на асфальте.

 

Лэндж пошёл по направлению к фонтану, который был виден из окна его номера. Племянник ни за что не простит, когда узнает, что дядя стоял на стометровой высоте и не покормил «заоблачных» уток.

 

 

*   *   *

 

Кафе в административном кластере работали до обеда.

Посидеть за полночь и тем более до рассвета здесь было невозможно.

Барное меню ограничивалось горячими напитками и содовой.

Каждый раз, когда его приглашали сюда на встречу, Найлз забывал об этих особенностях и ворчал, словно в первый раз. Официант привык и не напоминал, что всё это они уже проходили.

Примиряли Найлза с этим местом бумажные газеты, которые он теперь редко держал в руках. Привычные в других заведениях новостные планшеты здесь считались моветоном сродни пиву в винном кафе.

Он заказал кофе и стал ждать. Ему предстояла традиционная уже встреча с помощником мэра по информационной политике.

В ожидании Найлз читал передовицы нескольких газет одновременно, невольно оценивая удачность заголовков. Увидев по-настоящему хороший, он хмыкнул и сделал большой глоток крепкого кофе с таким удовольствием, словно это он – автор строк.

– Гордость за профессию? – услышал журналист голос.

Перед ним – его обычный визави. И снова Найлз не до конца уловил: то ли промелькнуло участие, то ли снисходительность.

– Ещё помните? – спросил он, пока номинальный гость усаживался.

– Нет, – ответил тот, не пытаясь скрыть отсутствие ностальгии. Когда-то он сам был репортёром – и одним из лучших.

– Я к вам с новостями, – начал Найлз, невольно обозначив бесконечную дистанцию между ними. Собеседник не собирал новости, а владел ими, иногда влияя на ньюсмейкеров.

– Думаю, вы уже знаете о подготовке закона. До того запускали пробные шары, экспертные обсуждения, но сейчас могу сказать, что введение налога на экономическую деятельность внизу – дело решённое.

– Это коснётся всех?

Вопрос был логичен. В своё время повысили тарифы для предпринимателей, чей бизнес зарегистрирован на земле. После этого все компании сменили прописку, но свои проекты не закрыли.

– Абсолютно.

– Получается, предпринимательство внизу станет незаконным? Его запретят?

– Это некорректная формулировка. К слову, такие мы должны избегать в СМИ. Оно станет невыгодным, но решение – за экономическими субъектами.

– Что мы можем написать? – перешёл к сути журналист, который не любил словесных игр.

– Напишите факты. А выводы... упомяните, что да, возможно, бизнесу будет выгодно вести дела наверху, что сократятся развлекательные заведения. Ну и некоторые более нужные учреждения – заводы, больницы…

– Хм... Немало информации для нас. Откуда такая щедрость? Что тогда нельзя... Постойте, но ведь постепенно исчезнут все работодатели, во всяком случае, законопослушные. Значит, не будет работы, и что останется внизу? Все полезут наверх, за любые деньги продавая всё, что имели, чтобы купить там хоть клочок земли.

– Этого я не говорил и, думаю, говорить не стоит, – холодно ответил собеседник.

– А оставшиеся, – продолжал размышлять журналист, – кто не смог убежать, маргинализуются… И внизу получится естественная резервация! У них не будет будущего...

– И это тем более не говорилось, – твёрдо сказал помощник. – А будущее все выбирают сами. И я вижу, что твою мысль сейчас не остановить, поэтому дам ещё информации. Вопрос в статистике. Нас волнуют данные по преступности и уровню достатка, продолжительности жизни, качеству образования. Мы хотим, чтобы они были хорошими.

– Значит, закон о цифрах отменён не будет? – устало спросил Найлз.

– Нет, зачем же, он удачен, работает, как надо. Мы разовьём его. Снимем запрет на занятие должности более двух сроков подряд.

– Разрешите три... четыре?

– Не будет ограничений.

– Вы хотите, чтобы те, у кого хорошие показатели, руководили вечно?

– Мы не хотим, мы уберём искусственные препятствия. Зачем менять то, что хорошо работает?

– Власть цифр, – произнёс журналист.

– Да. К слову, тот заголовок звучал за рамками compliance. За таким названием не видно людей.

– В этом-то и дело...

– Не надо дискутировать, мы договорили, ­– помощник мэра едва улыбнулся, встав.

– До следующей встречи. И поешьте. Тут недавно обновили меню.

Кофе остыл, и Найлз заказал новый. День за окном погас, и улица растворилась в темноте. Он видел в стекле лишь отражение интерьера кафе. Найлз вспоминал законы, после принятия которых он написал о власти цифр – «поправки прямых последствий». Когда любая власть менялась, если статистика говорила не в её пользу. И наоборот, оставалась у руля два или три срока в зависимости от поправок. Впрочем, «законом прямого последствия» его назвали в администрации и рекомендовали другим называть так, в прессе же закрепилось другое название.

Успешность того или иного министра, мэра и губернатора определяли исключительно цифры, полученные по итогам квартала, полугодия или по истечении полномочий, именно они служили основными критериями: стоит ли властям продолжать работать. Собственно, так было и раньше, цифры учитывались как важнейший, а главное, самый осязаемый показатель при оценке работы того или иного управленца. Но никогда прежде математические значения не приводили к неизбежной отставке или повышению. По всем городам внедрили автоматизированную систему, которая сама считала и принимала решения.

По результатам сразу же отстраняли от должности или оставляли на ней. Их нельзя было оспорить, как кассовый чек. Они тут же попадали в систему вышестоящего органа, а если выше некуда, то в Верховный суд.

Система не предоставляла сведения, чтобы потом по их итогам принимать решение. Она информировала о данных и о последствиях, которые сама же инициировала. Подача апелляции была предусмотрена только в случае технического сбоя, никакие иные причины в расчёт не принимались.

Таким образом, выборы убрали из практики из-за субъективного оттенка. «Человеческий фактор надо исключить», – говорили тогда.

 

Найлз понимал логику идеологов разделения миров. Две разные системы, два отдельных подсчёта, разные статистики и цифры. Да, после того, как внизу не останется работы, сразу вырастет бедность, а за ней и преступность, деградируют образование и здравоохранение.

Но кого это будет волновать, если статистка снизу не будет приниматься в расчёт?

А на высоте цифры поползут вверх.

Компании перерегистрируются, а большинство переедет, снимая сотрудникам высотные апартаменты, вычитая стоимость аренды из окладов. Наверху увеличится население и число рабочих мест, следом возникнет строительный бум, который потянет за собой промышленность.

И, конечно, Найлз знал об особом интересе нынешней администрации к строительной сфере, но вслух говорить об этом не решился даже на доверительной встрече. Бизнес, оказавшись наверху, не будет отстаивать интересы земли.

Выйдя из кафе, помощник ответил на звонок.

– Встреча прошла? – спросили у него.

– Да, воспринял, как и ожидали, но думаю, сделает, как должен.

– Вы лучше позаботьтесь о том, о чём мы говорили, – подчистите хвосты.

Помощник тут же набрал другой номер.

Там отчитались:

– Судя по информации, всё хорошо. Будущее обещает быть перспективным.

– Что с прошлым? – спросил он.

– Вопрос решается. В любом случае, никто не понимает его ценность, и это место – последнее, где будут искать что-то важное.

– Прошлое может менять будущее, – ответил помощник, и голос исчез.

Его собеседник, избегая говорить детали, невольно сказал основное – никто не понимает ценности прошлого.

 

Помощник почувствовал взгляд и увидел в окне задумчивое лицо журналиста. Ему почудилось, что достигнут, как он это называл, предел лояльности. И по закону пружины может случиться отскок, который ударит по сжимающим её. Нет, ответил он сам себе. Найлз считает себя профессионалом, а этим легко объяснять компромиссы с совестью.

 

 

*   *   *

 

Заброшенная библиотека была, пожалуй, самым ненужным зданием в нижнем мире. Все сколько-нибудь ценные издания в твёрдом переплёте давно вывезли наверх, оставив лишь карманные книги и подшивки старых журналов и газет. Сегодня Берна ждал особый день, ставший таким благодаря ряду событий.

Началось всё с разговора с коллегой, которому предстояло перемещение на верхнюю землю. Тот устроился в контору гораздо позже Берна, выслугу имел скромнее, но именно его решили двигать по карьерной лестнице. Переезд на работу в высотный город означал служебную квартиру и, скорее всего, приобретение со временем жилья. Во всяком случае, никто из «повышенных» не вернулся обратно. Чаще всего вслед за ними переезжали их семьи, и пустующие по соседству квартиры со временем выкупались властями по дешёвке. Тогда на их дверях появлялись жёлтые ленты с надписью «муниципальная собственность».

– Слушай, – начал тот разговор коллега, – скоро меня ждут большие перемены. Хочу тебя пригласить на пинту пива в бар неподалёку, чтобы хоть кто-то из работников порадовался за меня. Ведь никого и не осталось в нашей библиотеке, лишь ты да я.

От удивления Берн сразу сказал «да». Его лет тридцать не приглашали посидеть за стаканом, с тех пор как его друзей раскидало по разным кварталам и высотам. Любой вечер, не похожий на тысячи других, он считал большой удачей.

 

В пабе по соседству приятели с важностью заказали два эля, выбрав место в углу. Коллега сходу рассказал, что его переводят на пятидесятый этаж, и они тут же чокнулись. Берн залпом выпил стакан и почувствовал горечь – то ли от выдержанного хмеля, то ли оттого, что скоро опять будет один и, пожалуй, здесь состарится и умрёт, вдали от людей, словно неведомая сила взяла и провела за километры от его дома железную дорогу.

– Жаль только одно дело не завершил, – посетовал коллега после второй пинты.

– Может, я смогу помочь? – предложил Берн. – Всё равно тут остаюсь.

– Ну... не знаю, насколько это тебе по душе.

– Говори.

– Ходят слухи, что скоро все книги, журналы, подшивки поднимут наверх.

«А значит, следить уже будет не за чем. Сорок лет жизни вмиг растают». На лице Берна заиграли желваки. Его взгляд вдруг стал жёстким, в глазах проявилось отчаянное упорство мула, который прошёл больше половины пути и не намерен сворачивать, даже если впереди не разобрать дороги.

– Материалы передадут в верхний департамент?

– Насколько я понял, нет. Их формально осмотрят, чтобы не пропустить что-то ценное, и утилизируют.

Большую часть жизни уничтожат… А дома нет даже жены, чтобы пожаловаться ей.

– Я надеюсь, ты не просто так говоришь мне об этом, – хрипло сказал Берн и опрокинул сразу полпинты, чтобы пробить ком в горле. – И хочешь что-то предложить.

Тот вздохнул.

– Взять с собой не могу – и меня-то чудом не выкинули на свалку.

Берна передёрнуло.

– Но если о деле, которое я не успел завершить… Где-то в нашей библиотеке лежат подшивки старых счетов. Когда-то они затерялись, и о них никто не вспомнил. Но когда поднимут бумаги наверх и прошерстят, прежде чем всё уничтожить, то их найдут.

– Что за счета?

Приятель глотнул ещё пива.

– Да толком не понял, амбарная книга, как в шутку мне сказали. Долги за коммунальные услуги всей нижней земли, которые не успели занести в систему в период цифровизации, вот они и затерялись.

– Куда уж о них вспоминать, – усмехнулся Берн. – О них уже поди забыли, да и кто мог платить, давно уехали. С оставшихся что взять...

– Так-то оно так, но когда документы найдут, то выхода не будет, кроме как дать ход делу и повесить обязательства на должников. А иначе на самих контролёров повесят...

– И что ты хотел сделать?

– Когда думал, что и меня здесь оставят, то планировал... А сейчас страшно. Есть чего бояться.

– Что хотел?

Коллега помолчал.

– Старое там всё. Перегородки, потолки, стены. Везде бумага. Если забудут сигарету затушить, то и пожарные ничего спасти не успеют. И не будет ни счетов, ни долгов. А книги всё равно уничтожат, не нужны они. Но сейчас мне страшно о других заботиться, – усмехнулся он. – Как только наверх взяли…

– Я понял.

– Только учти, если вдруг передумаешь. Подрядивший меня сам имеет большой долг. Если он увидит, что в срок не случилось инцидента, то единолично всё решит и тебя не спросит. Так что в любом случае дни нашего учреждения сочтены.

Слушая его, Берн поймал себя на мысли, что ему неважно, скажут ли спасибо за избавление от долгового бремени. Всё, что его интересовало, это самому поставить точку. Именно самому, не дать никаким внешним силам сжечь его прошлое и разметать пепел по ветру. Не позволить навесить на библиотеку замок и объявить о ненужности и ничтожности его работы, а значит, судьбы. Он не даст так поглумиться над своей историей, ведь если он сам перевернёт страницу, то тогда это будет поступок, а не поражение.

– Сколько твой приятель готов потерпеть?

– Договорились, что я через месяц решу вопрос. Но, как видишь, человек располагает...

Берн согласился взять всё на себя, но возникло неожиданное препятствие. Спустя несколько дней он начал задыхаться, и скорая увезла его в больницу. Там поставили неприятный диагноз и настоятельно рекомендовали бросить работу. Иначе, сказали, однажды он может и не дождаться врача, или его жизнь превратится в ад, в темницу без воздуха. На вопрос Берна, почему раньше он мог работать, доктор ответил, что болезнь была всегда, и только сейчас проявилась явно, а отступит лишь со сменой обстановки.

Враг оказался повсюду. Миллионы и миллиарды пылинок, аллергенов, микробов, что жили на мятых и пожелтевших от времени страницах. «Или библиотека, или жизнь», – сказал доктор, подразумевая, что выбор очевиден. Но это не так. Берн сомневался, что сможет найти другую работу, а остаться без средств к существованию было равносильно медленной смерти.

Он днями не выходил из дома, смотря на окружающую действительность из окна, скорее провожая её взглядом, чем участвуя в ней.

– А есть другие варианты? – спросил он при очередном визите врача, надеясь на сильные лекарства.

– Нет, – твёрдо ответил тот. – Если только вы не собираетесь протереть все страницы в каждой книге, – добавил он с иронией.

– Спасибо! – глаза Берна заискрились.

На следующей день он встал на рассвете и, приняв холодный душ, направился на работу. В библиотеке Берн доставал с полок книги, одну за одной, и протирал от пыли все страницы. Он нагибался почти до пола, чтобы выудить с нижней полки заброшенный журнал, и тут же карабкался на лестницу, чтобы достать с самой верхотуры какой-нибудь редкий том, о котором забыли мародёры.

Таким образом он перебрал все тома сочинений, все издания и номера журналов, пролистал все страницы, прощупал корешки и обложки, успел несколько раз зайтись в кашле, после которого около минуты не мог дышать, а из груди вырывался свист, словно проткнули грелку. Но ничего, что бы напоминало «амбарную книгу», он не нашёл. И Берн точно знал, почему – этих счётов тут нет, а возможно, никогда и не было. Зато он выискал книгу «Золотой храм». Увлекшись, он перечитал её всю.

Когда пыль снова ушла, Берн подошёл к окнам, на которых лежало солнце, и распахнул их настежь. Свежий воздух ворвался в зал, уставший быть просто складом для ненужных вещей и прожитых лет. С неожиданной резкостью, словно он нацепил на нос очки, Берн изучал улицу, скрывавшуюся за стеклом: буйство зелени и клочок голубого неба с мягкими тягучими облачками. От непривычной свежести он оглушительно чихнул и будто проснулся.

Он сожжёт этот безжизненный чулан, в котором похоронил себя как в склепе, и не ради кого-то, а чтобы не умереть при жизни. Но прежде он вырвет отсюда душу, заберёт все книги, чтобы не оставить пламени ничего, кроме трухи, лишь волею случая имевшей форму помещения.

Берн подошёл к телефону и набрал номер. Он позвонил сыну своего умершего старого друга.

– Надо увидеться, – сказал Берн.

– Дядя? – удивился тот тону. – Что случилось?

– Есть вопрос...

 

Для встречи Берн выбрал парк в их районе. Поздоровавшись, они прошли до фонтана.

– Странно, весна, а он всё не работает, – сказал Берн.

– В этом году не включат.

– Почему?

Кроу ­– а это был он – пожал плечами.

– Говорят, перебои. А я думаю, всю воду для верха придерживают.

– Я ещё ребёнком сюда ходил, чтобы в жару охладиться.

Они помолчали.

– Дядя, так что за дело? Не томи. Я тебя знаю, по мелочи не звонишь.

Берн пересказал ситуацию с долговыми обязательствами.

– Хм… Не место им в вашем учреждении. Но раз сам собрался перевернуть страницу, то вперёд. Не дай решить за тебя.

– А что если нет там такой документации?

– Да не всё ли равно? И как это выяснить, не перебирать же все книги. – Кроу усмехнулся.

– Послушай. – Берн подвинулся к нему. – Я это уже сделал, прощупал каждый лист… Не смотри так на меня, я аллергик. И нет там ничего подобного...

– Ну и?

– А ты подумай. Зачем тогда меня на это подбивают? Что там такого, чтобы уничтожать чужими руками всю библиотеку, которая никому не нужна?

Кроу задумался.

– Допустим... Но откуда нам знать, что в голове у твоего коллеги...

– Да ведь не его это план! Не зря его наверх переводят.

– Так что ты нашёл?

– Ничего, что могло бы быть важным. Разве что одну заметку, в которой упоминают нынешнее руководство. Тогда он был ещё и не мэр вовсе.

– И что там?

– Журналистское расследование. С копией документов...

– С собой материалы?

– Да.

Берн достал бумаги из кейса.

Если бы в этот момент он видел выражение лица племянника, то скорее всего, удивился бы. С таким лицом решают любые дела, невзирая на потери в чужих и своих рядах. Но когда Берн протянул газетные вырезки собеседнику, тот со сдержанной улыбкой принял их, едва сделав движение навстречу.

– Я оставлю пока у себя.

Берн пожал плечами.

– Мне без надобности.

Кроу просмотрел заметку и сказал тихо:

– Твоя библиотека должна сгореть, пусть думают, что и это пропало в пожаре.

– Может, просто ничего не делать? Документ я тебе отдал. Пусть знают, что я не позволил себя обмануть.

– Хм... но как ты сообщишь об этом коллеге, и поверит ли он тебе? Рискнёшь – и сожгут и тебя тоже. Кто же будет разбираться, когда ты за своими фолиантами сидишь, а когда дома отдыхаешь?

Усмехнувшись, Кроу бросил взгляд на пустой фонтан. Видимо, слово «фолиант» казалось ему более ироничным.

– Ты лишь первый вступивший в дело игрок, и на случай твоего отказа у них есть запасной план. И здание всё равно сгорит. Лучше давай подумаем, как это сделать по-умному.

 

 

*   *   *

 

Берн ждал племянника, который должен был прийти с темнотой, в девять вечера. Он с утра без устали мерил шагами помещение, боясь остановиться. К назначенному времени он почти дрожал. Когда опоздание Кроу превысило пятнадцать минут, он обрадовался и с облегчением сел на стул. И тут же раздался настойчивый стук в дверь, возвещающий, что пути назад не будет. Сердце Берна словно провалилось вниз.

На ватных ногах он медленно подошёл к двери и открыл её.

– Чё, за смертью идём? – спросил незнакомый чумазый парень.

– Что?

– Долго! – он отодвинул старика и прошёл внутрь. – Проводка, говорят, ни к чёрту. Старый дом – плохая электрика.

Берн чуть помолчал.

– Я ждал другого мастера, – тихо сказал он.

– А, того, – неясно ответил гость. – Не волнуйтесь, я нормально справлюсь... Всё, что должно случиться, то случится.

Он окинул взглядом комнату. Потом повернулся к Берну.

– Присядь где-нибудь, я сам. За мной ходить не надо. Не знаешь – и ни при чём.

– Но я хотел показать…

– Не стоит.

Парень недолго пробыл в комнате, прежде чем выйти.

– Есть тут место, которое работает круглые сутки?

– Бар по соседству.

– Засиживался там за полночь?

Он задумался.

– Случалось.

– Вот и сегодня сходи и загостись допоздна.

 

 

*   *   *

 

Берн заказывал третью пинту пива, когда услышал возгласы: «Пожар!».

Он достаточно жил на свете, чтобы знать – редко когда так громко и организованно кричат со всех сторон о пожаре, если, конечно, не хотят привлечь внимание.

Берн поставил кружку на стойку и вышел на улицу. В лицо ударил порыв свежего ветра, принёсший запах костров и смолы. Район жил. Мимо проезжали пикапы с людьми на кузовах, у многих в руках горели факелы. Встречные машины приветственно сигналили и уважительно прижимались к обочине. Люди были радостны и вдохновлены, словно их устремляла вперёд общая, но близкая каждому цель, которая была точнее размытых слов и понятнее красивых фраз.

И только выйдя из тесного бара, он почувствовал небывалую лёгкость и желание сделать что-то непривычное для себя, но давно желанное, привести в движение механизмы, после которых эту ночь можно будет считать особенной. Единственное, чего сегодня он не мог себе позволить, это оставить её рядовой, незаметной в череде других дней.

Берн был опьянён – не напитками из бара, а действием, которое пока не понимал, но причастность с которым он хотел разделить. И, конечно, одурманен этой свежестью, летней ночью, бледно-жёлтой луной на загадочном небе, пением птиц, неожиданным в такой час.

Вдали пробивался первый рассветный луч, яркая вспышка поглощала темноту. Столп света расползался по небу, как один большой факел, призванный показать то, что ещё недавно казалось скрытым.

На одном из пикапов Берн увидел своего племянника, который спокойно смотрел на город, стоя в кузове прицепа, и его взгляд мельком остановился на дяде. Берну показалось, что ещё мгновение, и он протянет руку и поможет забраться в кузов, чтобы ехать вместе к переменам.

Но тот быстро отвёл глаза и бросил пару слов водителю. Пикап набрал ход и в клубах пыли понёсся по дороге, светом фонарей отодвигая ночь.

Над кварталом, где прежде была библиотека, по тёмно-синему небу расползался плотный дым.

 

 

*   *   *

 

Они проехали несколько тёмных улиц, отдаляясь от сирены, судя по продолжительности которой спецтехники выслали больше, чем заслуживало рядовое происшествие. Полиция решила, что адрес операции изменился, и бросила силы туда. Спасатели, службы и кареты скорой помощи на всех парах неслись к месту пожара, и казалось, что вслед за ними перемещается вся жизнь в ночном городе.

Пикап быстро пересёк промышленные зоны и нырнул в темноту.

– Смотри не врежься в бетонный остов, – посоветовал пассажир.

– Будто сам не знаю, – ответил водитель, потушив фары. – Тут бы ещё не въехать в своих...

Пустырь, по которому медленно шла машина, шофёр знал хорошо. Когда-то он здесь управлял бульдозером, пока велось строительство. Но потом вышел запрет о возведении сооружений на нижней земле – работы заморозили, а его, как и других спецов, сократили. Недострой так и бросили, денег на разбор камней ни у кого не нашлось.

Место быстро стало заброшенным – ещё одним памятником упадка земли под диктатом верха.

– Вон, – тихо сказал Кроу. – Наши уже на месте.

Посреди пустыря около остова одноэтажного строения полукругом собрались пикапы с вооружёнными людьми. Водитель заглушил двигатель, и пассажиры посыпались с кузова, словно переспелые плоды. Под ногами зашуршал известняк и песок. Кто-то выругался, наступив на стекло. Наконец они выстроились в несколько рядов, чтобы было слышно каждому.

– Все добрались?

– Да, пять экипажей в сборе.

Кроу достал карту и подсветил её фонарем.

– Вот здесь, – он показал точку. – Запомнили?

– Давай на планшете, плохо видно.

– Никакой электроники, никаких навигаторов, смотри ещё раз и запоминай. Заблудишься – нам не звони, навигатор не загружай. Понятно?

– Да, конечно, я район знаю, найду как-нибудь.

– Что с ними делать? Говорят, они местные.

– Да, но если мы предложим им сдаться, то потеряем преимущество и людей. Полиция их тёплыми брать не хотела, эту ночь они бы и так не пережили.

– Всё же... – Кроу поджёг карту. – Стреляйте не на поражение. Раненые расскажут, кто их нанял.

– Если их не добьют потом…

– Не убивать и заботиться об их будущем – это разные вещи. Они о нас бы не беспокоились. Что с Сетью и приложениями?

– Удалось заблокировать. Их манифест не появится в Интернете.

– Сам видел ролик?

– Да, требуют запустить «замороженное» строительство, отменить налоги, квоты... Но из речи кажется, что главное, о чём они мечтают – дотации и подачки.

– Хорошо, что заблокировал. По коням...

 

 

*   *   *

 

Появились огни фар. Несколько автомобилей ехало к станции по основной дороге, не выключая свет. Они не прятались и не пытались остаться незамеченными.

Щёлкнули затворы – отряд Кроу взял кортеж на прицел. Несколько групп стали обходить станцию с разных сторон, незаметно подбираясь к противнику. Кроу дождался, пока все прибывшие покинут машины и вместе с дозорными окажутся на мушке. Когда бойцы направились к дому, он дал отмашку.

Пули с лёгким свистом взрезали воздух и накрыли небольшой пятачок, на котором столпились у здания люди. Одновременно к нападавшим с двух сторон выбежали два отряда, обезоруживая лежавших. Несостоявшиеся террористы не были ни военными, ни профессионалами – застигнутые врасплох, раненые, они не рискнули использовать оружие против людей в военной форме.

Их быстро скрутили, надевая наручники.

– Перекройте входы, два человека по периметру, – приказал Кроу.

– Что с этими делать? Одному в бедро попали, надо скорую вызвать.

Кроу посмотрел на связанных незадачливых бойцов. У большинства из них на лице читалась растерянность, у некоторых, самых догадливых, – злость, они уже поняли, что их подставили.

– Вы решили, что вас прокинули заказчики? Власти? Нет, если бы это было так, вы бы уже тёрлись у ворот Петра без особой, правда, надежды на хорошее размещение.

– Тогда кто вы? – спросил один из них.

Он понял, что его не убьют, и есть смысл вступить в торг, не рискуя оказаться напрасно униженным.

– Смотри, есть два варианта, оба гуманных, поэтому они нас устраивают. Первый – мы вызываем скорую и уезжаем отсюда. Предполагаю, что раньше неё приедут военные и перестреляют всех, чтобы не отступить от своего плана. Проще говоря, вас дальше будут разыгрывать втёмную, но недолго.

– А другой вариант? – поморщился раненый.

– Мы вас отвозим в больницы, в разные, чтобы было больше шансов дожить до утра. Там вас латают, и вы сразу же даёте интервью, как и собирались, но немного с другим текстом, где больше правды. Рассказываете, что наняли вас службы сверху, говорите о том, что планировали сделать, но узнали, что после вас хотят ликвидировать, а станцию взорвать, отключив Нижний город от электричества. Вы чудом уцелели и решили поделиться, чтобы спасти свою жизнь. И да, я правда думаю, что если вы расскажете, то будете отыграны, – смысла устранять вас уже не будет. В противном случае вас выкинут, как нож, которым по неосторожности порезались сами.

Пленный какое-то время молчал...

– Разные больницы нас устраивают. Но чтобы сразу в палату вместе с докторами вошли журналисты, и никто из нас не оставался один и не получал наркоз, пока не даст интервью.

Кроу кивнул.

– Здраво.

– Командир, – подошёл солдат. – Я разослал сообщение на каналы, как ты сказал, и есть кое-что удивительное.

– Что журналисты не откликнулись? Это ожидаемо.

– Один канал заинтересовался, с наибольшей аудиторией. Их самый известный ведущий. Он прямо сейчас хочет с вами поговорить.

– Как его зовут?

– Найлз.

– Линия защищена?

– Не успею пробить. Лучше в движении.

– Соединишь, когда тронемся.

Он посмотрел на пленных.

– Ваши шансы выжить резко повысились... Дайте им воды, перевяжите и пакуем. А вы, бойцы, пока упражняйтесь в риторике...

 

 

*   *   *

 

Берн шёл пешком к библиотеке.

Рассвет сменил зарево от пожара, и небо налилось виноградной спелостью. Облака набухли, впитав в себя всё многообразие утренних оттенков света. Дым, подгоняемый ветром, неторопливо тёк по небу.

В тот час Берну дышалось легко, как в молодости. Его затылок холодил свежий утренний воздух. Он не заметил, как прошёл больше двух километров. На перекрёстке около огромного экрана столпились люди, выбежавшие из ближайших домов, баров и кафе. Они говорили, что надо увеличить громкость, и спорили, когда начнётся трансляция. «Странно, – думал он, – как будто в их домах нет мониторов. Видно, их интересовала не картинка, а возможность поговорить».

Заметив Берна, ему крикнули, чтобы присоединился.

– Уже слышал? – наседали они.

– Что?

– Смотри, смотри, сейчас покажут.

Пробежала красная строка со срочным сообщением.

Репортаж начался с больницы. Некто с огнестрельной раной назвал своё имя и заявил, что его наняли, чтобы взорвать электростанцию на земле и обвинить в этом террористов.

Журналист задал вопрос:

– Почему вы вдруг решили сознаться?

Действительно, рассказ звучал слишком нереалистично.

– Мы поняли, что нас планируют ликвидировать.

А вот тут публика поверила.

Страх за собственную жизнь из уст несостоявшихся взрывателей звучал правдоподобнее, чем неожиданный приступ искренности.

– Зачем им это нужно? – спросили в толпе.

И словно в ответ прозвучали слова.

– Планировалось выпустить запись, объяснить, что подрыв совершили жители Нижней земли ради требований...

Он говорил и говорил, и худшие опасения собравшихся подтверждались. Их хотели вытеснить с родных мест, где они выросли, чтобы от безысходности, продавая последнее, они покупали за любые деньги недвижимость наверху. Собирались из них сделать никчёмных маргиналов, навесив ярлык шантажистов и паразитов. Лишить город света, энергии, рабочих мест, образования и, в конечном счёте, – будущего.

Репортаж закончился словами, что пока остаётся неясным, с какой целью были предприняты такие действия, и кто именно ответственен за сегодняшние события.

Берн стоял у экрана под тусклым светом неоновых вывесок и речитативом в голове крутилась лаконичная фраза – «Ищи, кому выгодно». В мыслях вертелись строки из статьи, которую он передал племяннику.

Над собравшимися погас фонарь, который загорался от движения.

Берн прошёл ещё несколько кварталов по чёрной блестящей брусчатке мимо слипшихся в узких переулках зданий. По пути он встретил маленькую закусочную, хозяин которой ещё не ушёл. Берн присел за единственный столик и закрыл глаза. Голос спросил:

– Может, чай? Прохладно под утро.

Берн легко кивнул и подумал: а куда он идёт? На пепелище, чей вид вызовет тоску или равнодушие? Он сам сжёг место, в котором работал, превратив в пепел. Берн оборвал связь, и нет больше ничего общего между ним и этими углями. «Позволь уйти прошлому, отпусти, пусть станет историей», – сказал он себе и глотнул тёплого чая.

Берн не заметил, как пришёл сон, а хозяин принёс ему, вздрагивающему, плед, накинув поверх плеч. Ему снилось, как за небосвод закатывался огромный шар, впитавший всю красочность заката. Море остужало упавшее в него светило, и тут же угасал день; по земле, как весть о приближении ночи, разносилась прохлада. И вот уже над головой нависал бледный месяц – он сулил неожиданное счастье, и миллионы обнадёженных им глаз устремлялись к небу, обращая свои помыслы к будущему.

Потемневшая трава выдыхала всю собранную за день свежесть, а над головой заходились в трелях птицы, заполняя мелодией прежде одинокое беззвучное пространство. Они возвещали, что отступает суета… Деревья начинали шелестеть листвой, как будто терпеливо дожидались тишины, чтобы приступить к неторопливому разговору.

 

 

*   *   *

 

Кроу вышел из больницы, в холле распрощавшись с журналистом. Он перешёл через дорогу, поднялся на второй этаж в кафе и занял угловой столик. Отсюда больница и подъезд к ней были как на ладони. Заказав кофе, он впервые за последние дни смотрел на город со стороны. Несколько суток он ощущал себя его частью, жил в ритме города, и не было возможности оценить картину в целом.

То, что казалось простым планом, стало результатом усилий множества людей, их воли, которая выросла из пассионарности и недовольства, превысивших критическую отметку.

Он вспоминал, как решилась проблема с оружием. Когда рискнув, они доверились и сообщили об операции местному полицейскому, всю жизнь прожившему в Нижнем городе. Он только спросил, как он может помочь и, выслушав просьбу, пропал на пару дней.

Они ждали ареста, а их приятель, объявившись в баре, болтал о чём угодно, кроме дела. В конце встречи, заказав пиво, он со смехом рассказал, как иногда в работе помогают сами преступники: «К примеру, через наш порт идёт контрабанда, по мелочи. Дельцы знают, что пока они не ввозят оружие и наркотики, мы не уделяем им много внимания. Таковы правила игры. Но недавно они сами на нас вышли и сказали, что небольшая группа решила заработать на стороне и привезла пробный груз оружия. Не то чтобы много, но взвод вооружить хватит. Одобрения у старших они не спросили и делиться, ясное дело, не собирались, чем вывели себя за рамки товарищества. Ребят решили наказать и слили информацию мне. Думаю, завтра их возьмём, сегодня уже поздно сообщать наверх».

Полицейский говорил:

– Пусть они ночь проведут на ящиках, чувствуя своё богатство, которого завтра уже не будет. Хитрые они, конечно, всё в дальний ангар запихнули, ближайший к погрузке. Пока полиция въедет на территорию, будет время сбросить всё в воду. Ладно, кому интересны эти рабочие будни...

Он заказал ещё пинту и стал рассказывать о каком-то матче своего сына, а Кроу уже продумывал детали операции.

Время на планирование не было. Группа из бывших военных и полицейских, вооружившись дробовиками и охотничьими карабинами, решила взять то, чего, по сути, не существовало. А значит, никто искать не будет.

Так всё и закрутилось – из решений отдельных людей. И только один момент стоило назвать большой удачей – когда информатор сверху сообщил им о планируемой операции по взрыву станции...

Кроу наконец сосредоточился на городе, словно перевёл фокус.

…На парковке дежурили машины скорой. Одинокий охранник неторопливо курил на крыльце, задумчиво разглядывая прохожих. Оператор с камерой сел в тонированный фургон. Ко входу на парковку подъехала машина местной полиции, и несколько офицеров прошли в больницу, отодвинув с дороги девушку с микрофоном. Мимо на электросамокате пронёсся разносчик пиццы. На тротуарах расставляли стулья и протирали столики работники кафе.

Солнце забралось выше облаков. Нижний Город пробуждался, купив себе ещё немного времени.

 

 

*   *   *

 

Репортаж, который «взорвал» Нижний, мог пройти незамеченным наверху. Но присоединившись с самого начала к тем, кто брал интервью у бойцов, Найлз лишил других журналистов соблазна закрыть глаза и не заметить скандала. А главное, избавил себя от сомнений в необходимости выбора: давать ли в эфир те обвинения, что прошли на каналах Нижнего города, или замолчать.

Сейчас он вправе сказать: «Я узнал о происшествии и понял, что буду первым, кто даст интервью в эфир, чтобы быть лучшим из профессионалов». Да, он не хотел в глазах кураторов оказаться «не на той стороне истории». Но ухватился за возможность избавить себя от малодушия, промолчать, испугавшись за будущую карьеру.

Теперь он ждал реакции и последствий. Зная своих кураторов, он не сомневался, что не будет звонка и недовольства, не будет увольнения, а случится что-то другое после обычного в таком случае молчания.

Иногда оно заканчивалось ничем, но само ожидание, тишина на той стороне делала людей преданными и благодарными – сильные мира не сделали с ними того, что могли. Но ему вряд ли так повезёт – он знал об этих уловках, а значит, ему приготовят что-то ещё.

 

В прямой эфир Найлз выходил в одиночестве, принимая спикеров в виртуальном кресле. Его рабочее место было в отеле, находившемся вблизи комплекса правительственных зданий. В этой части административного кластера располагались номера для заезжих чиновников и их гостей, делегатов и аккредитованных журналистов, залы для форумов.

Минуя конгресс-холл, залитый солнцем, посетители оказывались в пальмовом лесу, за которым и находилась студия. Она была чуть приподнята над первым этажом, но ниже второго, и попасть туда можно было лишь из служебного лифта или с эскалатора.

Во время интервью больница словно переместилась на телевизионную площадку, обычных гостей в эфире заменил раненый человек в интерьере светлой палаты. Виртуальное кресло эксперта пустовало, никто не согласился прийти, сославшись на неурочный час.

Оператор, закончив передачу, вырубил голограмму и стал собираться. Обычно после сенсаций они вместе с Найлзом шли в бар – подальше от камер, где коллеги и приятели часами обсуждали новости, сами выступая в роли экспертов.

Сегодня же коллега попрощался и сказал: «Даже спрашивать не буду, пойду один напьюсь, лучше нам сегодня не говорить». Найлз проводил его кивком и поднял взгляд наверх – сквозь купол проходили лучи рассеянного света, где-то в кронах пальм чирикали попугаи.

Он тоже решил изменить традиции – не спустился в лобби, а поднялся в скай-бар на двухсотом этаже. Это был последний этаж правительственных зданий, за возможность оказаться на котором многие бы отдали десятилетия упорного труда и карьерных уловок, пошли бы на любые компромиссы.

На крыше, заказав крепкий кофе, Найлз подошёл к стеклянному ограждению. Впервые в конце дня он не хотел расслабиться и примириться с действительностью, а лишь подстегнуть мысли и воображение. Под ним лежал город – золотой в лучах рассветного солнца.

Ему было неуютно здесь, словно от него требовалось внести залог, отдать который ему не по карману. Он хотел быстрее уехать от сияющих шпилей и сверкающих крыш. От очередного Нанкина, который оставался для него чужим, и административного корпуса, где он до сих пор чувствовал себя гостем.

Там вдалеке виднелась «земля» и, если не знать заранее, сложно было догадаться, что то была ещё одна крыша, а под ней небо и уже там внизу – настоящая земля. Типичное двойное дно, как в фокусах мошенников или иллюзионистов. А ведь многие дети из поколения ZZ, родившиеся наверху, не знали и не представляли, что ниже есть другая жизнь. Да, конечно, они это проходили в школах, но действительность была так же далека от них, как ядро планеты.

Важно лишь то, по чему ходишь, это и есть настоящее. Второе или третье поколение, рождённое на какой-нибудь станции в космосе, будет считать её своим домом и землёй, думал Найлз. Не так уж и смешны слова древнего грека, который утверждал, что если он не видит камня, то его и нет.

Найлз заказал поездку до терминала и направился в номер, чтобы забрать вещи. Гостиничный холл пустовал, напольное покрытие приглушало шаги. Он взял собранную сумку и покинул номер, переступив через ползающий пылесос.

Журналист пересёк вестибюль и прошёл на парковку-платформу, сев в беспилотный модуль. На экране высветилось его имя и маршрут назначения, температура и воздух подстроились под снятые с него антропометрические данные. Он откинулся в кресле, которое тут же приняло форму его спины.

Путь занимал не больше десяти минут, но требовалось время, чтобы получить свой коридор, забронированный гостиницей. Модули на воздушной подушке курсировали между терминалами городов и кварталов, больше похожих на самодостаточные полисы. Они напоминали экспрессы из его детства, а терминалы же были сродни аэропортам. Сейчас редко летали – все и так жили в небе, и гораздо проще было перемещаться по туннелям со скоростью сверхзвука, не поднимая тысячи тонн металла в облака.

По воздуху перемещались в основном военные и полиция. Платформы и терминалы, по которым передвигались горизонтально, охранялись строже, чем воздушные гавани в донанкинскую эпоху. Вертикальные узлы, соединявшие два мира, нижний и верхний, по уровню безопасности не уступали военным базам.

Найлз зажмурился, ожидая отправления. Лёгкий звуковой сигнал отвлёк журналиста, он открыл глаза и по зелёному индикатору убедился, что ещё на месте. Вип-терминал был почти пуст, лишь около лаунж-зоны дежурили двое служащих, и в любой момент могла появиться полиция.

Он вышел из модуля и направился к платформе узнать, когда будет свободный рейс. Его попросили подождать, пока уточнят информацию. На экране показывали репортажи, которые ссылались на его интервью. Если судить по картинке, он был «звездой дня», как говорили на спортивных матчах, – самым узнаваемым человеком. Но вместо гордости он почувствовал волнение и беспокойство.

Вскоре к нему подошла девушка и с улыбкой сказала:

– Простите, но ваш допуск аннулирован, и мы не можем вам предоставить коридор до терминала номер четыре.

– Но я там живу.

– Вам нужно обратиться в центр аккредитации, надеюсь, это недоразумение быстро разрешится.

 

Найлз пожал плечами и вернулся в свой номер. Вот значит как… Что ж, это ожидаемо. И хотя у него есть право ночевать в отеле, сколько он пожелает, ему хотелось как можно скорее убраться с этой искусственной высоты, где нет ощущения полёта и человек будто застрял между облаками и тюрьмой, высокомерием и компромиссами.

Хорошо, что пока страховку на проживание не аннулировали, но даже сейчас он больше походил на пленника, чем на журналиста. Как ни крути, он всё равно оставался здесь гостем, постояльцем, живущим на милость хозяина.

Найлз надеялся, что в своей работе он ограничивался сделками, не переходя некую грань. Его часто посещала мысль, что кураторам проще контролировать полностью лояльного человека, готового на всё, лишь бы остаться в административном корпусе навсегда, ближе к власти. Но наниматели не хуже него знали – такие исполнители никогда ничего не сделают достаточно искренне, и им никто не поверит.

Журналист бросил на аккуратно застеленную кровать сумку с вещами и с удовольствием расправил плечи. Воздух в номере стал меняться на основе данных биодатчиков, которые передавали информацию о работе тела, температуре кожи, частоте биения сердца, уровне адреналина. Система добавляла сведения о его переносимости холода и жары.

– Что б вас, – выругался он и распахнул окно.

Свежий воздух наполнил комнату и словно остудил мысли. Найлз вышел из номера, направившись в лобби-бар. В конце концов, если кофе не помог, возможно, виски с колой устроит всё наилучшим образом. Бармен налил коктейль и напомнил о времени вопросом:

– Завтрак не желаете?

Найлз улыбнулся и покачал головой.

– И разрешите вас поздравить, уже можно, я думаю, – сказал тот.

– С чем? – журналист сделал обжигающий глоток и закрыл глаза, словно пил живую воду и ждал немедленной реакции. По губам и телу пробежало искомое тепло, которое он не чувствовал весь день.

– Это во всех новостях, – услышал он.

Бармен повернул к нему монитор.

– Пресс-служба мэра утвердила новый список доверенных журналистов, которые имеют право освещать работу власти. Среди них новое имя – Найлз.

Журналист, который должен был быть польщён, сделал большой глоток и выдохнул. Барная стойка напомнила ему идеальную взлётную полосу, отполированную и блестящую. По ней в строгом порядке выстроились бокалы. Если смотреть через один из них – реальность волшебно менялась, через два – её уже не узнать.

Это был хороший ход. Все решат, что правительство одобрило его репортаж, а значит, власть сама заинтересована в раскрытии правды. А он перейдёт на должность, где поручают лишь выверенную информацию, и работать с ней можно в определённых рамках, всё согласуя и утверждая. Изящная золотая клетка. Конечно, у него есть право отказаться, но после публичного назначения сделать это можно, только уволившись.

Найлз попросил повторить бокал. Его куратор хорош, и всегда был, ещё с тех времён, когда они учились на одном курсе.

Бармен принял заказ, но прежде чем принести напиток, сказал:

– Вам просили передать, что сегодня очень полезный форум для вас лично...

– А почему сразу не сообщили?

– Просили выждать, после первого бокала…

Найлз спустился на этаж ниже и прошёл по световым стрелкам-указателям в конференц-зал. При входе его встретили и провели в первый ряд, на место, где на спинке горело имя журналиста.

В кресле раскинулся незнакомый человек, и его попросили пересесть. Он встал, извинившись. И, проходя мимо Найлза, показал на пакет с раздаточными материалами:

– Рад, что вы пришли. Здесь то, что вы могли пропустить...

И ушёл.

 

В фойе Лэндж задержался, присев около ресепшена. На его куртке и на папке, которую он держал, виднелась надпись «Спецсвязь». Он возил документы, которые нельзя передавать в электронном виде по соображениям безопасности.

– Ответ будет не сегодня, – сказали ему. – Возможно, это займёт день. Можете располагаться в нашем отеле. Я закодирую ваш телефон-браслет. Номер...

– Рад бы, но не могу остаться, возможна ещё командировка.

– Тогда я закажу вам модуль.

На терминале его ждала служебная капсула. До отправления оставалось несколько минут. Девушка-проводник сказала: _«Простите, коридора пока нет, ещё пять минут». Лэндж кивнул. И переложил пистолет под руку, убрав с предохранителя. Курьерские поезда обычно пускали без задержек.

И тут раздался взрыв: одновременно с оглушающим грохотом девушку бросило на Лэнджа, и они вместе оказались на полу в паре метров от стойки.

На мгновение он перестал быть частью происходящего – исчезли звуки и ощущения. Настоящее вернулось с болью и холодом. Ныли уши, и тянуло плечо, на которое он упал. В горле пересохло, пахло тротилом и известью. В поясницу вонзался холодный ствол. «Повезло, что не выстрелил», ­– пронеслась мысль.

Около терминала в клубах дыма лежал, постанывая, охранник. В мир возвращались привычные звуки: звенела пожарная сигнализация и общая тревога. С сиреной к ним неслись электрокары скорой помощи.

Лэндж приподнялся, аккуратно подвинув девушку. Оглушённая, она лежала с открытыми глазами, легко подрагивая. Лэндж осмотрел её – крови не было. Он встал на колени и подложил под её голову куртку. Земля уходила из-под ног, его покачивало. Он медленно подошёл к стюарду. Тот был тяжело ранен осколками.

Экспресс разнесло до остова. Это означало, что «коридора» отсюда не будет ещё сутки. Да и всех, стоявших на перроне, опросят после изучения камер, и только потом отпустят.

 

В отеле Лэнджа позвали в кабинет диагностики. После рентгена и отказа от стационара, он наконец оказался предоставлен сам себе. Звонок, который Лэндж ждал, раздался, как только он вошёл в номер.

– С вами всё хорошо?

– Да, взрыв психологический, с целью напугать, бомба без поражающих элементов.

– Вам есть что добавить к тому, что попало на камеры?

– Разве что пять минут.

– Пять минут?

– Меня попросили задержаться, хотя обычно такие рейсы ходят без промедления и коридоров не ждут. Эти пять минут спасли меня и персонал.

На том конце ненадолго возникла тишина.

– Я понимаю, вы хотите сказать, что вас сберегли специально, что жертвы и не планировались, и возможно, взрыватель не хочет терять вас, чтобы дальше использовать.

– Примерно так, хотя из ваших уст это звучит менее убедительно, чем в моей голове.

– Вынужден расстроить. Задержку устроили мы, когда получили сигнал о возможном инциденте. К сожалению, не успели проверить и обезвредить, слишком поздно узнали.

– Тогда спасибо...

Это было руководство Лэнджа, которое курировало спецсвязь. Не всё подразделение, а только выполняющих и другие, более деликатные поручения в сфере безопасности. Наверху исходили из того, что работники спецсвязи, по долгу службы перевозящие документы, которые нельзя доверить никаким электронным сервисам, очень полезны как информаторы. И с этим сложно было спорить.

 

…Кроу покинул кафе сразу после завтрака. Ни военные, ни агенты так и не появились. Насчёт первых он не удивился – там наверху не так глупы, чтобы выпустить из казарм мотивированных людей с оружием и дать им приказ, который находится на другом полюсе той самой мотивации.

Он спускался по узкому переулку к набережной. Чуть дальше лежала бухта. На её месте раньше располагался форт, срытый много веков назад. Белый ровный песок уходил в море. Вода на ярком солнце выглядела лазурной. На пляже его ждала девушка.

Кроу присел к ней и положил ладонь на горячее тело.

Она чуть улыбнулась.

– Ты сегодня рано...

На него смотрели тёмно-карие искрящиеся весельем глаза.

Кроу чувствовал, что где-то в его душе распахивается окно, ведущее в зелёный цветущий сад после дождя. Он отвёл взгляд и зажмурился от яркого света.

– Почему ты живёшь внизу? – спросила она. – Ты мог переехать. Сколько мы с тобой ни говорили, твои мечты и мысли где-то там, – девушка махнула рукой вверх. – С детства ходил сюда и с рассвета до заката смотрел на небо.

Он помолчал.

– Мне снизу лучше ощущаются возможности небес. Отсюда они кажутся величественными и всемогущими.

Она улыбнулась.

– А ты почему не уехала? – спросил Кроу.

Она потянулась.

– Я земная девушка, что мне там, наверху?

Солнце закатилось за огромную высотку, искусственную громадину из стекла и стали, стоявшую на бетонных основаниях, как на подставке. Облака вокруг башни набухли и как будто стали тяжелее. Они потемнели, и эта серая масса понемногу окутывала небоскрёб.

– Первый раз вижу, – начала девушка, – чтобы тучи так двигались, словно от...

– Взрыва… Это не тучи, а пыль от взрывной волны.

Облако росло, и казалось, что за ним солнце стало тусклым, а после скрылось вовсе. И только сейчас до них докатились раскаты грохота.

Башня накренилась и стала плавно опускаться к земле.

Да, он видел, как сносят старые дома. Но не новые высотные строения!

– Это очень профессиональная работа, – прошептал Кроу.

Взрыва было два, они аккуратно сложили здание, словно конструктор.

– Быстро домой, – сказал он.

– К тебе? А ты куда?

– Ко мне пока не надо. К родителям лучше. Я позвоню…

– И мы снова не побыли вместе даже час! – крикнула она ему в спину.

 

 

*   *   *

 

Лэндж после узнал, что коридор, который соединял транспортный модуль с основным корпусом, аккуратно демонтировали. Последствия взрыва оказались минимальны. Обрушился терминал, но у соседних строений были дополнительные опоры, которые почему-то не подорвали.

Терминал функционировал исключительно как зона ожидания перед отправкой или после прибытия, и, конечно, для перемещения между административным и другими блоками. Это был всего лишь вход из разветвлённой транспортной системы, связывающей смежные корпуса с зоной управления. Были ещё хабы для разовых пропусков, для сервисного персонала, для служб. Да мало ли ещё какие, обо всех он знать не мог, но предполагал, что существовал проход и для экстренной эвакуации, и для военных с бронетехникой.

Взрыв не мог повлечь разрушение всей инфраструктуры, если ставилась такая цель. Раз это известно ему, значит, об этом не могли не знать устроившие диверсию. И странно, что они совершили такой бесполезный акт, который, несмотря на мизерные последствия, не останется без тотального ответа.

 

Найлз теперь там, он – здесь. Хорошо, что передал ему посылку.

К Лэнджу подошёл начальник охраны.

– С вами всё в порядке?

– Да, шумит в голове, но это пройдёт.

– Вы из спецсвязи?

– Не только, – он показал другой допуск.

– Я так и думал.

И дальше лейтенант сказал то, что в самолёте вызвало бы панику, а здесь… Скорее, недоумение.

– Мы теряем высоту.

Лэндж изумился и позволил себе смешок:

– Что?

– Приборы и камеры фиксируют падение, мы движемся к земле. Нас подорвали. Опоры разрушены. Сейчас мы задействовали реактивный подъём, что-то вроде парашюта для здания, он смягчит удар. У модуля воздушная подушка, так что при посадке не должно быть сильных разрушений. Выживем. А вот что дальше… У меня приказ на такой случай раздать всем военным и полиции оружие из хранилища и обеспечить безопасность, чтобы ни один человек не мог пройти на борт, пока не получим подкрепление сверху.

– А врачи?

– У нас нет серьёзно пострадавших. Мало ли кто зайдёт в белых халатах.

Лэндж посмотрел на раненого.

– Он солдат, – ответил ему сержант. – Продержится.

­Лэндж знал, как всё будет. Когда нижние узнают, что не пускают даже врачей, то заподозрят опасный груз или боевиков для атаки. Значит, станут настаивать на проходе. Тут их встретит вооружённый до зубов отряд из военных и полиции. Словно не их взорвали, а они сымитировали падение и оказались готовые к бою с полным арсеналом. Что это, как не штурмовой десант?

В оружейной комнате было несколько автоматов и больше десятка пистолетов. По инструкции предусматривалось, что всех служащих нужно было обеспечить средствами защиты. В хранилище из арсенала Лэндж выбрал себе короткий автомат и, отодвинув запас бронежилетов, вскрыл одну из скрытых ячеек. Достал две гранаты и быстро запер тайник.

Лэндж поднялся на второй этаж и устроился за траволатором, откуда открывался хороший обзор.

 

 

*   *   *

 

Вокруг севшего на землю модуля стояло оцепление, вид которого говорил сам за себя – ни ленты, ни перекрытий. В живой цепи находились и полицейские, и военные, и гражданские с охотничьими ружьями, и парни с палками и ножами. Ни о каком единоначалии и порядке говорить не приходилось. Все как будто ждали, что шлюз откроется, и оттуда возникнет угроза, к которой надо быть готовыми. Что это за угроза и что они будут делать, если выйдут навстречу такие же люди – с сомнениями, страхами и недоверием?

У военных и полиции оружие было наготове. Они не исключали, что когда смогут взломать дверь, та сторона сразу же откроет огонь, полагая, что именно «земляне» виновны в инциденте.

– Нам нужны все бойцы здесь, – сказал Кроу подоспевшему помощнику.

– Боишься, что оцепление не выдержит?

Он покачал головой.

– Мы выставим свое, возьмём в кольцо упавший модуль.

– Зачем?

– Не дадим расстрелять этих... гостей.

– Ты хочешь встать между двух огней?

– Остаётся надеяться, что всем хватит выдержки. Звони. Собирай ребят здесь.

– Сколько есть времени?

В толпе появился человек в форме.

– Через двадцать минут будет бульдозер и команда спасателей с лазерным резаком. Так или иначе, вскроем.

Кроу посмотрел на помощника – ответ уже прозвучал. Он подошёл к знакомому капитану полиции.

– Сложился, как по задумке, – тот кивнул на модуль. – Сейчас там заперлись верхние, не дают пройти даже врачам. А мы и не знаем, может, кому там нужна помощь. Наверное, думают, что это мы.

– А ты бы как думал…

– Да уж. Между нами бетонный слой недоверия – что тут ещё сказать. Может и лучше, что забаррикадировались. Модуль оцепили наши полицейские и военные, все на нервах, в порту были родственники и друзья, да и башня могла упасть на жилые кварталы.

– Слушай, дай моим людям пойти первыми. Нас знают, слышали, что мы остановили взрыв. И если возникнет перестрелка, то хотя бы власти будут ни при чём. Я понимаю, вы сейчас здесь все вместе – военные и полиция, зеваки, но если сюда пришлют армию сверху? Ты же представляешь, какая будет бойня. Скажут, что полиция расстреляла гражданских сверху. После взрыва. До зачинщиков руки уже не дойдут.

– Да, возможно, – полицейский задумался.

– И если они откроют огонь первыми, – продолжал Кроу, – не отвечайте поверх нас. Так всем будет лучше.

Капитан поморщился.

– Давай.

Кроу отошёл от полицейского и подозвал помощника.

– Оружие?

– Всё здесь. Как и договаривались, просто поменяли ангары.

 

 

*   *   *

 

 «Приземления», как и обещал лейтенант, Лэндж не заметил. Мягкая посадка напоминала не катастрофу, а замаскированную под неё высадку. Из транспортной полиции быстро организовали отряд, призванный защищать вход в модуль. Они расположились по периметру, взяв люк на прицел. За ним долгое время стояла тишина, иногда общались по рации полицейские.

Прошло минут двадцать, которые тянулись мучительно медленно для не понимающих, чего ожидать, людей. А потом раздался негромкий, долгий скрежет, как будто резали не только дверь, но и слух всех стороживших вход. Вскоре Лэндж увидел, как сквозь стальную толщу в проём проскользнула искра и заполз дым.

– Ждите, – скомандовал командир оборонявшихся.

Искра постепенно перемещалась по окружности и вскоре должна была встретиться с местом, с которого начала свой путь. Когда это случилось, раздался тихий щелчок. Осаждённые услышали два лёгких удара о поверхность двери – это крепили магнитные тросы. Лэндж знал, что будет дальше. Бульдозер тронется и вырвет дверь с петель. После чего войдут обычные сограждане, возможно, спасатели, и что их встретит? Кто может гарантировать, что ни у кого не сдадут нервы, и не начнётся пальба? Что случится потом, предсказать несложно. «Земля» подтянет силы и перебьёт всю охрану, считая их террористами. А потом последует карательная операция с неба, которая может привести к общей войне.

– К нам приближаются машины с вооружёнными бойцами! – крикнул оператор видеонаблюдения.

По радио объявили тревогу.

Лэндж услышал, как заработал движок, натянулся трос. Люк дрогнул и с грохотом вывалился наружу, подняв клубы пыли.

Щелкнули затворы. И пока находящиеся снаружи пережидали, когда уляжется пыльное облако, Лэндж бросил две гранаты на первый этаж. Одна была светошумовая – она ослепила и оглушила полицейских, вызвав у них шок и растерянность. Следом взорвалась газовая. Контуженных солдат накрыло облако быстродействующего снотворного газа.

Лэндж заранее перевёл шлем в режим противогаза и спокойно ждал, скрываясь от шальной пули за поручнями траволатора. Пахло гарью и пылью. Вытяжка еле справлялась с дымом, валившим после взрыва. Если там за дверью не совсем дураки, то войдут не сразу, подождут, пока концентрация газа уменьшится. И поймут, что у пришлых что-то пошло не так.

Он встал во весь рост и отстегнул бронежилет. Когда вошла первая группа из трёх человек, перед ними открылась картина словно бы после боя – с множеством обездвиженных вооружённых людей.

Лэндж отшвырнул автомат и с поднятыми руками стал спускаться.

– Они живы. Это атака кого-то третьего, – сказал он.

Судя по их вмиг расслабившимся лицам, те надеялись услышать про третью силу. Война отодвигалась.

 

 

*   *   *

 

Найлз предчувствовал, что посылка, которую ему вручил неизвестный, не от его кураторов. И более того, о её получении они не должны узнать. Но существовала одна лазейка, в которую Найлзу не терпелось пролезть.

Он мог не знать, что передача не от них! И ничто ему не мешало вскрыть отправление и изучить. И вряд ли он стал бы выкидывать презент или относить в полицию, ведь его отношения с кураторами были деликатными и конфиденциальными. Да, он мог позвонить и всё выяснить. Но беседы по телефону не всегда приветствовались, не обо всём стоило говорить.

Да и что бы означал его звонок? Что у него есть сомнения, что он полностью не исключает выход на себя со стороны... Но кого? Он что, уже с кем-то общается, откуда такие подозрения? Эти вопросы прозвучат или повиснут в воздухе.

У него завибрировал телефон. С долей облегчения Найлз подумал, что сейчас всё решится без необходимости выбора. Это оказалось сообщение со ссылкой на ленты информагентств. В прямом эфире шла трансляция. Бегущая строка сообщала о взрыве.

На глазах зрителей рушились опоры под транспортным модулем, и он оседал, опускаясь ближе к земле. Голос сообщал, что съёмка ведётся с объективных систем слежения, с беспилотников и внешних камер самого модуля. Ракурсы менялись таким образом, чтобы можно было наблюдать за потерей высоты со всех сторон.

Найлз смотрел на кадры, и у него появлялись вопросы. Падение выглядело хорошо управляемым. Да, в модуль встроены надёжные системы безопасности, но как будто кто-то заранее просчитал ситуацию.

И съемка была крайне профессиональная. Сколько беспилотников оказалось в одном месте, чтобы потом получить такую картинку? Значит, операторам слили координаты.

И тогда Найлз сделал выбор. Схватив посылку, он отправился в номер. Сел в одежде в ванную, словно это хранило его от прослушки, камер и взгляда куратора, который он постоянно чувствовал. Уже потом Найлз понял, что должен был открывать презент, словно обычную корреспонденцию – за чашкой кофе, на глазах у всех. Но, видимо, журналист устал маскироваться.

Разложив папку, он сразу нащупал пухлые страницы старого издания. Они не слипались и не проскальзывали в руках – бумага была плотной и шершавой, привычная ему, будто родная – отголосок беззаботного прошлого.

Заголовок не предполагал разночтений: «Строительный магнат берёт власть».

Профессионально пробежав глазами заметку по диагонали, ближе к концу он увидел имя руководителя своего куратора и совершенно не удивился, словно и не ожидал другого.

В статье говорилось, что тот родился в Нижнем городе в обычной семье и сколотил свой капитал на инвестициях в недвижимость. Такие моменты в биографиях – общее место, и Найлз нередко задумывался: «Всё это прекрасно, но чтобы инвестировать, нужно уже чем-то обладать». Никакое отретушированное описание жизни не отвечало на вопрос, как появилась первая сумма, которую увеличивали с той или иной прогрессией. Найлз понимал, как заработать миллиард, но интереснее было послушать про первый миллион...

Прочитав, он не открыл для себя ничего нового. Вряд ли обычная заказная заметка кого-то бы удивила. Он вчитался в текст. И наконец нашёл, что искал.

Речь шла о том, что после первого успеха магнат вложил деньги в проектирование высотных кварталов, полностью автономных от земли, которые рекламировались как постройки для богатых жильцов. Вскоре был пролоббирован закон о преференциях для строительства верхних полисов. Ну а дальше именно герой статьи получил тендер на массовую облачную застройку и вкладывал полученные средства в разработку высотных технологий, инфраструктуру, соединяющую полисы между собой, создавая тем самым дубликаты городов. Про себя журналист добавил, что эти средства вымывались из экономики Нижней земли.

Заметка была слишком опасной, чтобы он мог использовать её в любом виде. Тогда зачем её передали? Посеять сомнения?

У Найлза вибрировал телефон.

Посмотрев на экран, он почувствовал, что ладони вспотели и в горле образовался ком. После глубокого вздоха он сосчитал до пяти и принял вызов. Какой именно информацией располагает куратор и в каком объёме?

– Да? – сказал он

– Скоро ты будешь освещать события, которые нельзя игнорировать.

– Что за события?

– Нашим полисом всё не заканчивается, как бы ни хотелось. Что не случилось у нас, то произошло в других местах.

Найлз признался.

– У меня на руках есть информация.

– Не говори мне. Сейчас не могу тебе ничего советовать или запрещать. Моя рекомендация тебе не давать ход делу может иметь последствия и рискует быть истолкована самым худшим образом. Решай сам, я пока тебя... не курирую.

– Но что всё-таки произошло?

На том конце помолчали.

– Поднимись на двухсотый этаж, оттуда лучше видно, чем с лент. Ты сам говорил – свежий воздух лучше кабинетов...

 

 

*   *   *

 

Когда Берн услышал о падении терминала, то подумал вначале: «Ну вот и всё, сейчас всю землю засыплет стеклом и бетоном, и это будет расплата за мнимое покорение высоты, за ничтожный вызов небесам, за беспричинную самоуверенность, за гордыню, наконец». Но после, прождав какое-то время, он понял: конец света не торопится, и если и случится, то без предупреждения и необратимо, а потому нечего и бояться. И решил, что легче поехать на место и узнать всё самому. Ведь из неизвестности рождаются чудовища.

Берн неторопливо направился в сторону порта: он не знал, что будет делать, когда достигнет цели, но был уверен, что следует находиться в самой гуще событий. А медлить он больше не мог – сколько в своей жизни он ждал, не торопя судьбу, и вот сейчас она почти на закате, а вспомнить почти нечего, разве что полутона... которые ему дороже всего на свете.

Ноги его несли в сторону порта и, пожалуй, впервые за долгое время Берн не заглядывал в лица прохожих с любопытством, пытаясь узнать, как сложилась их жизнь в противовес его.

Здесь, на земле, миллиарды вселенных, лишь стыдливо названные философами с приставкой «микро», и они живут рядом, проходят каждый день мимо, чтобы навсегда остаться загадкой, – думал он.

Сегодня Берн хотел разобраться в той вселенной, что годами и десятилетиями интересовала его меньше всего, когда он думал, что для него в ней тайн нет и она исследована, как двор по соседству. Он размышлял о своей жизни, что изо дня в день проносится в безупречно ровном ритме, в котором лучшие воспоминания напоминали луч солнца, упавший между двумя занавесками, неплотно сомкнутыми меж собой. Они безумно притягательны до тех пор, пока не расшторишь окно полностью. Протянешь руку, и свет струится по ладони и проходит сквозь пальцы. Он словно щекочет и будоражит тем недостижимым, что можно прочувствовать, но нельзя взять.

...Порт изменился. Не было привычной суеты: роботы-погрузчики не сновали, краны не двигались. Вместо гражданской охраны – вооружённые люди вперемешку с полицейскими.

Впрочем, никто Берна не остановил, и он спокойно прошёл, кивнув знакомым. Все ангары на территории были закрыты, вдалеке виднелся модуль, раздавивший один из складов, – конструкция высотой в два этажа из прочного стекла. Рядом выросли палатки, возведённые на скорую руку. Около одной из них он заметил своего племянника в компании с капитаном полиции. Тот приветливо кивнул дяде, но подзывать не стал.

Берн подождал завершения разговора в сторонке.

Закончив беседу, Кроу подошёл к нему.

– Не сомневался, что придёшь сюда.

– Почему?

Кроу пожал плечами.

– На наших глазах происходит история, и мы можем принять в ней участие или остаться наблюдателями.

– Тут не весь город...

– Что ж, кто-то согласен быть в стороне.

– А я, выходит, нет?

– Выходит, так. Ходил в библиотеку после пожара?

– Нет, зачем? Это в прошлом.

Кроу чуть улыбнулся.

– Потому ты здесь.

– Сколько людей погибло? – Берн указал глазами на модуль.

– Все живы. Есть раненый и контуженный при взрыве. Ну и газом надышались. Сейчас увезли в больницу, оклемаются.

– При таком падении нет жертв?

– Есть большие сомнения, что это падение в обычном понимании. Терминал словно посадили, чтобы мы обвинили друг друга. Возможно, рассчитывали на перестрелку.

– Значит, войны не будет?

– Знать бы. Они пока отказываются общаться по обычным каналам. Они проверяют информацию о нашем участии во взрыве, не замешаны ли наши власти и агенты.

– Это хорошо. Мы сможем стать примером того, как можно решить всё миром.

Но племянник его не слушал.

Кроу смотрел куда-то мимо него, наверх, и на его лицо упал отсвет пламени. То ли Берну подсказал опыт, то ли острота момента, но он понял, что именно сейчас племянник принимает свою судьбу. Он резко обернулся и тоже поднял голову. От увиденного холод медленно побежал по телу. Берн пришёл в себя, когда на его плечо легла рука Кроу.

Тот хрипло сказал:

– Если мы и сможем стать примером, то не таким, как ты думал.

Он крикнул помощника.

– Собирай всех, звони военным. Готовимся встретить карательную операцию.

 

 

*   *   *

 

На пятисотметровой высоте, куда направил его куратор, находилась смотровая площадка с цветущим садом и редкими птицами. Время от времени она медленно двигалась, предоставляя посетителям обзор на триста шестьдесят градусов. Прежде Найлз любил проводить здесь встречи и брать интервью, а потом попривык и стал равнодушен к искусственной красоте.

Над кампусами, проступающими из прозрачных облаков, поднимался густой дым. Найлз пытался... [👉 продолжение читайте в номере журнала...]

 

 

 

[Конец ознакомительного фрагмента]

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в марте 2022 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: