Хуторянки-хуторяночки

На чтение потребуется 5 часов | Цитата | Скачать: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

В один из зимних вечеров, перебирая очередную почту, Милена сказала:

– Помогая тебе с газетой, Любавушка, я замечаю, как из обыкновенной серой мышки постепенно превращаюсь в замшелую канцелярскую крысу. Профессиональный интерес к этой работе начинает развиваться, чувство собственного достоинства появляется. Все больше начинаю ощущать, как растет во мне отвращение к трусости, обману, лицемерию властей. Все больше хочется бороться с этой нечистью, на всю катушку по морде ей дать. Все кругом дорожает, спекуляция растет, а у них все в ажуре, все в шоколаде.

– Ну, и чем больше всего тебя достала эта власть? – поинтересовалась Любава.

– Враньем! Враньем, голубушка. Была я прошлым летом у своей бабки в деревне. Ну, и что ты думаешь? Когда-то там было процветающее хозяйство: скота навалом, свой молокозавод, все при деле были, гул тракторов не смолкал с утра до позднего вечера. А что я увидела теперь? Полупьяных мужиков, лакающих политуру, стеклоочиститель и всякую другую заразу, развалившееся хозяйство без скота, молокозавода и даже без техники. Как они там выживают, ума не приложу. А что нам говорят с экранов и трибун? Село на подъеме, село в расцвет пошло, жизненный уровень деревни поднимается. Вот и хочется мне понять: что же такое власть, с каким хреном ее едят? Может, ты знаешь?

– Власть, дорогуша моя, это прежде всего авторитет, дающий возможность управлять всей нашей жизнью. Она должна организовать общество, регулировать отношения между людьми с нашего согласия. И все это с одной целью – чтобы мы с тобой были счастливы.

– И где ты такую власть у нас, в России, видела?

– В том-то и дело, что не видела. Так уж случилось, что она стоит над обществом, давит на нас своими принудительными учреждениями, причем исключительно в своих интересах. Про свои обязанности забыла, моральный авторитет коту под хвост пустила.

– А как же тогда закон, Конституция? Там про такую власть ничего не говорится.

– Наш закон, дорогуша, что дышло – куда повернул, туда и вышло. Он больше извращает справедливость, чем развивает ее. Поэтому мы и хотим, чтобы народ сам занялся переустройством своего общества, ибо государство с высоты своего положения сделать этого не может и не хочет.

– Вот смотрю я на все это со своей высоты, Любавушка, и думаю: дать бы им всем денег немерено, но чтобы с глаз наших долой и только. Тупоумие-то их всем уже надоело. Самим-то ведь нам много не надо: пусть нищие, но гордые и добрые. Жить-то так веселей, чем спать, не раздеваясь, и дрожать, что тебя ограбят. Ведь в океане ненависти живут, не понимают, что ли?

– Да все они понимают. От корыта оторваться трудно, потому и врут. Они даже не замечают того, что их ложь перешла в привычку, а это признак ограниченности ума, ибо прикрывая себя в одном дурном деле, они невольно открываются в другом. Лживость-то ведь скрыть еще никому не удавалось.

– Да хрен с ними со всеми, все равно будут крутиться, как ужи на сковородке. Посмотри-ка лучше, что тебе прислали, – оборвала Любаву Милена, вытряхивая что-то из очередного конверта.

– Что это? – поинтересовалась Любава.

– Деньги, голубушка, деньги, – ответила Милена, разворачивая конверт. – Это тебе от Прасковьи Семеновны из деревни Малинино. Благодарит тебя за газету и извиняется, что больше пока послать не может.

– Сколько же тут?

– Три десятки, больше оторвать от себя не могла, внуков, говорит, много, всем угодить надо. Но это не все. Я больше двух десятков копий платежек на счет твоей газеты отобрала. Вот они, считай, сколько к тебе привалило. Все хотят, чтобы твоя газета жила, потому что за живое всех берет.

– Ладно, собери все в один конверт, а я его Любке Бесчестной передам. Она у меня бухгалтер по совместительству. Пусть разбирается.

– Это, случайно, не та Любка, которая главбухом в местном Газпроме работает?

– Та, а что?

– Эх, подружка, казачок-то этот у тебя засланный. Знаешь, кто этим Газпромом командует? Вся бывшая и действующая администрация области, против которой твоя газета выступает. Смотри, как бы с этой дамой тебе впросак не попасть. Все твои планы у них теперь как на ладони. Оно тебе надо? Гони ее в шею, пока не поздно, а то вспоминать потом будешь и локти кусать. Все же они в этом Газпроме и администрации одним миром мазаны, – убеждала Любаву Милена.

– Верно, что ли?

– Умная ты баба, Любава, но в таких мелочах, очевидно, плохо разбираешься. Кризис среднего возраста тебя, что ли, зацепил?Подстава это, я тебе точно говорю.

– А ты-то ее откуда знаешь?

– А! Грехи молодости. Одного мужика когда-то делили. Да разве она была мне соперницей? Так, кирзовый сапог среди лакированной обуви, который лишь в слякоть и дождливую погоду годен.

– Ладно, разберусь. Если уж зазвонил колокол, значит, он зазвонил по мне. Сделаем максимум возможного за разумные деньги. И как говорила моя бабушка: это не-хо-ро-шо, исправим. А что еще-то интересного в этих письмах? Руки мои до всего никак дойти не могут.

Милена призадумалась немного, взяла одно из писем и прочитала:

– На вашей газете написаны слова: свобода, равенство, справедливость. Объясните, пожалуйста, смысл этих слов. Милена положила письмо снова на стол: – Мне бы тоже хотелось знать, что эти слова значат, а то в последнее время они для меня покрылись коростой какой – то, равнодушием от них тянет.

– Что ж, слушай. В меру своей испорченности отвечу. Слова эти, дорогуля моя, отношения людей между собой означают и относятся они к обществу, где всем хорошо и все правильно. Свобода, если хочешь знать, это жизнь без властей, навязывающих нам свою волю, возможность развивать способности каждого, свою индивидуальность, свое личное, особенное. Никакого навязывания кому бы то ни было каких бы то ни было действий под угрозой общественного наказания. Общество свободных людей – это общество без подчинения личности государству, в котором свобода экономическая и политическая для всех людей одинаковы, где налицо уважение к личности, свобода развития всех ее способностей, полнота и цельность ее существования.

– Ну, наговорила. Положим я свободный человек, и что из этого?

– Если ты себя таковым ощущаешь, – продолжала Любава, – то ты, в первую очередь, человек, восстающий против всякой неправды и изобличающий ее, не задумываясь над последствиями. Ну, и конечно, отважный, добрый, самоотверженный, полный любви к человеку, осознающий свою силу. В таком человеке велико чувство долга, чувство потребности помочь другим. Такого человека скотская жизнь не устраивает. Он не хочет и не допустит, чтобы им управляли.

– Да, никогда мне не стать таким человеком... – с грустью заметила Милена.

– Это почему же?

– Грехов много. Помочь-то еще кое-кому смогу, если есть чем, а вот с нравственностью прокол получается. Да и какой из меня боец, если сама себя защитить не смогла. Ладно, бог с ней, с этой свободой. Ну а с равенством как? Может, тут с ним все попроще?

– Не думаю, если всерьез об этом говорить. Это, в первую очередь, равенство в правах и возможностях для всех: от нас с тобой до прокурора, судьи и президента. В нашем обществе это маловероятно. А вообще то – это простые, естественные отношения равных с равными, уважение к личности, чувство взаимной поддержки, доверие и многое другое хорошее и доброе, чем вообще должен отличаться человек, если он человек, а не зверь.

– Ну, а кто контролировать-то кто все это будет, не мы же с тобой?

– Глаз народа, как глаз божий, независимая пресса и наше родное телевидение. Только они могут проследить за равными стартовыми условиями для всех – от рождения до вхождения в полноценную жизнь. Право на возможность жить по-человечески, на возможность воспитывать детей так, чтобы сделать из них равных членов общества, имеют все. Равенство ведь это не только плод народного воображения – это всего лишь обычное право и, если хочешь, уже требование народных масс.

– Вот здесь мне все понятно, только как этого достичь? – допытывалась Милена.

– Вспомнить хотя бы десять заповедей и библию, наконец.

– Читала, знаю, только в жизни-то все наоборот получается, особенно в нашей. Как с этим-то быть?

– Бороться всеми способами и средствами, другого пути нет.

– Что, через кровь?

– Ну, нет. В первую очередь силой убеждения, личным примером, созданием таких институтов, которые мешали бы отдельным людям захватывать власть. И, конечно, путем разумных соглашений и договоров, путем развития подлинного, народного самоуправления. Задача-то наша именно в том и состоит, чтобы предотвратить кровопролитие, всякое насилие и произвол. Трудно, конечно, но другого пути у нас нет. Мы же все одной крови, помыслов, у всех одно желание – жить по-человечески.

– Хорошо, убедила. А как со справедливостью быть? И вообще, что это такое?

– Справедливость, моя хорошая, в душе каждого из нас. Нам надо добиваться таких форм организации общества вне государства, которые обеспечивали бы безбедное существование людей и их детей. Это общество без раболепия и страха, живущее в любви ко всему хорошему и не без ненависти в душе, защищающее слабых и помогающее им стать сильными. Справедливость – это не закон, а состояние души, простые, естественные отношения равных с равными, которые предполагают, что счастье каждого связано со счастьем всех окружающих. И поверь мне – это не пустой звук.

– Красиво, конечно, но не исполнимо.

– Почему?

– Да потому, что в семье не без урода, а ложка дегтя всегда испортит бочку меда. Ведь в каждом из нас, пусть маленькая, но подляночка-то все же сидит. Как с ней-то быть?

– Зря ты так. Общество свободных и равных людей сумеет защитить себя от дурных поступков. Мало того, оно сумеет предупреждать саму их возможность. И достигаться это будет путем воспитания и более тесного общения между людьми.

– Не создать нам такого общества. Зависти в наших людях много, а отсюда и раздор среди людей.

– Зависть, моя дорогая, – это признак дурной души, а мы говорим о светлой, в которой нет места ненависти, предательству, интригам, злобствованию. Да и построили мы с тобой уже такое общество, живем давно в нем.

– Как это?

– Да так. Разве вся жизнь нашего хутора не построена на принципах свободы, равенства и справедливости? Тебе здесь навязывает свою волю, кто-то ограничивает твои способности и возможности, кто-то из нас ставит себя выше тебя или потерял к тебе уважение, тебя заставляют перед кем-то раболепствовать и держат в состоянии страха? И разве не живем мы здесь по совести, в согласии и любви к ближнему? Живем, моя дорогая, именно так мы все здесь и живем, и в том же духе детей воспитываем. Так же могут жить и другие, если им не будут мешать. Вот и вся философия нашей деревенской жизни.

– Да, я как-то не задумывалась над этим. А оказывается-то все просто. Надо только захотеть жить по-человечески, а не словоблудием заниматься. У нас же, как в Греции, все есть, кроме одного – желания преобразить свою жизнь собственными силами. За другой-то дверью все места заняты и нас там никто не ждет.

– Вот и выходит, моя дорогая, что в отдельно взятой деревне уже построено справедливое общество счастливых, независимых людей. Это пока крестьянский труд не в почете, это пока мы полонянки хуторские – деревенские, но скоро все изменится. Мы здесь хоть и не Газпром, но мечты наши сбудутся.

От таких слов Милене стало весело, и она неожиданно предложила:

–  Давай-ка выпьем по этому поводу. Заработались мы сегодня, можно и отдохнуть.

Любава возражать не стала, лишь уточнила:

–  Как пить-то будем: до дна или до конца?

–  Допьяна.

–  Не, не надо. Мемуары я писать не хочу.

–  Какие еще мемуары? – поинтересовалась Милена.

–  Да это я так, к слову. Михалыч у меня как-то после работы записывать что-то стал в блокнот, ну, я и спроси: «Чего пишешь-то?» «Мемуары», – говорит, а я ему: «Зачем?» А он мне говорит: «Чтобы завтра после предстоящей попойки знать – кто я такой».

–  Нет, нам такого не надо. Мы хоть и хуторянки, но бабы приличные, меру знаем. А то, не дай бог, после перебора сострадание к нам ритуалом станет. А по маленькой, для очищения души, невредно.

Женщины выпили, закусили.

–  Да, времена меняются, – произнесла многозначительно Любава, – а пороки остаются. И никуда ты от этого не денешься. Вот масштабность всего этого поражает. А куда денешься? Россия-матушка.

–  Сейчас на селе многие бизнесом заниматься стали, вроде бы не в тему откликнулась Милена. – Разводят всяких экзотических животных. Страусов, птиц разных. Может, нам на хуторе крокодилов развести? Мясное-то скотоводство у нас запущено, чем черт не шутит, авось приживутся.

–  Где ты их держать-то, дурочка, будешь?

–  В пруду нашем. Водичку туда тепленькую из бани проведем, и пожинать плоды будем. Мясо-то и шкуры крокодилов ценятся, да и агротуризм в гору пойдет.

–  Ну ты даешь! Вроде и немного выпила, а такие мысли в голову лезут?! Лучше уж своей личной жизнью займись. Ну-ка, скажи, Федор Иванович-то тебе как, нравится?

–  А-а, тюфяк. Я его, по-моему, не вдохновляю, хотя очень и очень не дурна. Боится даже смотреть на меня. А там, где страх, нет места любви.

–  Не смеши меня, глупая, – махнула рукой Любава. – Даже вода камень точит, а любовь и подавно.

–  Сватаешь меня, что ли? Если так, то штыком и мудростью пробьем дорогу к его сердцу. А вообще-то он мне симпатичен. Мужик, одним словом, не бабник какой-нибудь. Но здесь ювелирная работа требуется, особый подход. Со мной ведь воевать бесполезно, все равно своего добьюсь. А пока пойдем спать, утро-то вечера мудренее.

Утро следующего дня выдалось необыкновенно приятным. На дворе был легкий морозец, приветливо и ласково светило солнце. Выпавший накануне снег накрыл местность свежим, словно вновь выстиранным, белым покрывалом. Настроение у Любавы было отменное, и она пошла вместе с Миленой кормить лосят. Выйдя во двор и направившись было в сторону фермы, девушки неожиданно остановились, услышав звук подъезжающей к их хутору машины.

–  Похоже, к нам гости. Ты иди, встречай, а я одна покормлю лосят, – произнесла Милена, оставив во дворе Любаву одну.

Увидев, вышедшую из машины женщину, Любава, вместо того чтобы пойти ей навстречу, вернулась в дом. Отыскав в одной из комнат Ивана, она ворчливо произнесла:

–  Иди, встречай, твоя кукушка приехала. – Не сказав больше ни слова, она прошла в комнату к детям. Настроение ее испортилось. Иван понял, что на этот раз серьезного разговора по поводу бывшей жены ему не избежать.

–  Чего приехала-то? – Выйдя во двор, поинтересовался он. – Очередного бойфренда показать или еще что?

–  Сына хочу увидеть, погулять с ним.

–  Болен он, врач скоро должен приехать. Да и зачем он тебе, ты же от него отказалась, на кобелей променяла. В машине-то очередной, что ли? – кивнул он в сторну приоткрытого автомобильного стекла, завидев там силуэт мужчины.

–  Это тебя не касается. Я свободная, вольная женщина, что хочу, то и делаю. Для меня лучше уж быть с кобелем, чем в твоей компании. Уроды какие-то, а не люди. Благочестия хотят, морали всякой, о благополучии всех пекутся. А я жить хочу для себя, здесь и сейчас. Это я для тебя падшая женщина, а для других – находка. Если сегодня мой день, то я его возьму, тебя не спросив. Украли у меня сына и думают, что с рук сойдет. С милицией приеду и заберу.

От ее слов Иван аж позеленел. Какая-то стерва, где пробы негде ставить, приехала в его дом права качать, тень на плетень наводить. И мужчина не выдержал:

–  Тебе сейчас его отдать? Подожди, только чемодан соберу.

–  Козел, – мерзко шипя, словно выплюнула слова бывшая женушка. – Ты меня еще долго вспоминать будешь. – Пнула со всей силы калитку, развернулась и направилась к машине. Через пару минут ее и след простыл. Иван знал, что делал, когда предлагал ей забрать сына. Это была очередная игра на материнских чувствах, на первоочередном праве матери на своих детей, расчет на правовую безграмотность бывшего мужа. Однако она ошиблась. Иван давно знал, что делать, но не спешил, полагаясь на ее благоразумие. И беспокоила сейчас не столько угрозы бывшей, сколько предстоявший разговор с Любавой. Так оно и произошло. Не успел он войти в дом, как Любава тут как тут:

–  Что это она так быстро умчалась? Просто, как призрак какой-то...

– Сашку хотела забрать, даже милицией пригрозила, – усмехнулся Иван.

–  Ну, и что?

–  Я ей не отказал, только предложил сделать это сейчас. Но оказалось, что в ее планы это не входит. Потому и исчезла как призрак.

Любава глубоко вздохнула, пристально посмотрела на Ивана и произнесла:

–  Вот что, Ваня, отец горячо любимого сына, хватит работать локтями, пора и голову включать. Как действовать, ты знаешь, в опеке тебе все разжевали. Можешь лишить ее права на воспитание сына или вообще лишить ее материнства. Если хочешь, найми адвоката, но чтобы ее ноги на хуторе больше не было. И вовсе не мне это надо, а сыну твоему. Он сейчас уже личность, развивается быстро, догоняет сверстников, общаясь с другими детьми. Но если он попадет в ее компанию, то уголовный авторитет ему точно будет обеспечен. А мы-то с тобой хотим для него другого. Что скажешь, муж дорогой?

–  Да не пойму я ее. Не ведает, что творит, преступная небрежность какая-то к своему собственному сыну. Сделаю все, как скажешь.

–  Не жалей ее, Ваня, защити своего сына. Баба со сломанной психикой на всякую пакость способна.

–  Да по мне век бы ее не видеть. Если уж и встречаться, то только на том свете, где границ нет.

–  Закрой это дело, Ванюш, побыстрей. Я же Сашу усыновить должна, чтобы наша семья полноценной была. Да и не могу я уже без него, приросла.

В это время из комнаты вылетел Сашка, взял их обоих за руки и потянул за собой в комнату, где играли дети.

К вечеру нагрянули другие гости. Приехали родители Ивана. На этот раз встречать их вышла сама Любава.

–  А мы вас сегодня не ждали. Случилось что-нибудь? – целуя Ольгу Александровну в щеку, произнесла она.

–  Успокойся, девочка. Ничего не случилось. Семен Иванович мастера привез. В новом доме отопление-то надо делать, попробуй прогрей такую махину. Вот он и привез специалиста, который сумеет это сделать. Хочет дом посмотреть, так сказать, живьем, размеры кое-какие снять. Поэтому мы к вам и нагрянули, и тут же обратно. А еще я вам денежку привезла. Мои московские жильцы за несколько месяцев вперед заплатили. Деньги немалые, но нам они не нужны, а вам с такой оравой кстати придутся. Да и на своего Иванова-де Варгас хочу хоть глазком взглянуть. Соскучилась по нему, спасу нет.

–  А кто это такой, Иванов– де Варгас?

–  Да, Сашка наш. Девичья-то фамилия его матери Иванова была. Ну, а после суда, когда ее чуть за хулиганство не посадили, она в Испании или во Франции, точно не знаю, взяла новую – де Варгас. Следы-то заметать надо.

–  Надо же, а я этого не знала, – изумилась Любава: – А сейчас чью она фамилию носит?

–  Да бог ее знает. Мужиков как перчатки меняет, а я не спрашивала. Пособия то на приемных детей оформили или все еще тянете кота за хвост? – перешла женщина на другую тему.

–  Не оформили и не собираемся.

–  Почему? – поинтересовалась Ольга Александровна.

–  Не хочу страну разорять. Детские-то пособия у нас такой величины, что дух захватывает. Да и не в деньгах счастье, а в детях. Они для нас как крылья за спиной, словно две жизни нам подарили. По мне так лучше детей иметь, чем в богатстве процветать. Один детский лепет чего стоит.

Нечего было на это сказать ни Ольге Александровне, ни Семену Ивановичу. Посидев немного за столом, поговорив о делах и попив чаю, они вскоре засобирались домой. На другой день Любава, приласкавшись к мужу, прошептала ему на ухо:

–  А нам денежку привезли, приличную сумму. Может, в город съездим, ребятишкам обновки купим, ну и еще чего-нибудь вкусненького?

–  Можно, пообедаем и поедем, – согласился Иван с женой, целуя ее со страстью.

Уехать в город, однако, молодым не пришлось. В дверь постучал Михалыч и сообщил:

–  К тебе, Любава Павловна, ходоки деревенские из соседнего района. Поговорить с тобой хотят, дело у них к тебе важное. Что сказать-то им?

–  Сколько же их, ходоков-то?

–  Трое. Два мужика и баба с ними.

–  Пусть проходят, отчего бы и не поговорить, раз надо.

В дверь не вошли, а ввалились два огромных мужика и с ними миловидная женщина.

–  Я Поликарп Васильевич, – доложил о себе мужик. Был он высок, косая сажень в плечах, – а это – Серафим Николаевич, – указал он на мужчину средних лет, тоже не хилого телосложения. С нами Марфа Егоровна. Все мы из села Семицево соседнего с вами района. Дело у нас к вам государственное, рассудить нас надо, совет дать. У самих-то ума не хватает, а вы газету выпускаете, за живое она всех берет. Крутой перелом у нас намечается, вот и хотелось бы нам сделать все по уму и по совести, в рамках закона, конечно.

Любава мало что поняла из слов Поликарпа Васильевича и для начала разговора предложила всем сесть за стол и выпить по чашке чая. Гости разделись, привели себя в порядок и присели за стол. Марфа Егоровна, отодвинув от себя чашку с чаем, тихо, но твердо произнесла:

–  Всем селом совещались, разобрали все до ниточки и пришли к выводу: жить так, как мы живем – преступно и невыносимо, а надежда на авось – бессмысленна. Что-то неверно в государстве российском, а деревня для нас – родина, врагами ее мы быть не хотим. Вот и решили всем селом отделиться от этой власти и начать жить самостоятельно.

–  Надо взбудоражить болото, которое стоит, повысить хотя бы температуру общественной жизни села, может, тогда на нас внимание обратят, – продолжил разговор Поликарп Васильевич. А Серафим Николаевич добавил:

–  – За чертой бедности все живем. Мужики пьют или воруют, а бабы в город продавать себя ездят. Жить-то не на что. Мы народ-то хоть и доверчивый, но вера эта давно утеряна, ибо живого дела селяне давно не видят.

–  Ну, а от меня-то что надо? – поинтересовалась Любава.

–  Видите ли в чем дело, уважаемая Любава Павловна, мы-то с Серафимом обычные трактористы, а Марфа Егоровна у нас главный специалист, бывший, конечно. Какое у нее может быть дело, если какой год уже не сеем и не пашем. Она же агроном, безработная только. Грамотная она, вот мы ее и выбрали вожаком нашего крестьянского возмущения. Она вам лучше расскажет, что нам нужно. А мы больше для ее охраны. Слухи-то о нашем решении уже поползли, боимся, как бы с ней чего не случилось.

–  Ну, с такими красавцами, как вы, ей и черт не страшен и море по колено, – улыбнулась Любава.

На что Поликарп Васильевич ответил:

–  Главное не красота, Любава Павловна, а содержание.

Все рассмеялись на его слова. Одна Марфа не улыбнулась даже, а серьезно продолжила:

–  Долгосрочная тяжелая ситуация на селе сложилась: мрет население, встало производство, земли непаханными стоят, детям учиться негде. Сидеть же на берегу и ждать, когда тебя утопят окончательно, опрометчиво. А наше хозяйство расформировали и присоединили к почти такому же доходяге колхозному. Да и не слабые мы, не по нам падать на грудь сильному. Мы же хотим гарантировать себе и нашим детям жизнь Нас же, селян, всякая власть, как бабу продажную, тянет к себе в постель кувыркаться. А нам это надо?

–  Может, все же сначала протоптать тропинку к согласию с властью, чем искать приключения на собственные части тела? – поинтересовалась Любава.

–  Пробовали. Одна словесная трескотня и идеологические пузыри. Нет, голубушка, братушек с властью у нас не получится, уж слишком успешна у нее бюрократия. Любое согласие замажет, отшлифует, на нет сведет.

–  Ну, а чем я-то все же могу вам помочь? – развела руками Любава.

–  Газета у тебя, уважаемая Любава Павловна. Возьми под контроль наше событие, опиши все по-честному. Врать же вокруг нас все будут, а ты этого не допустишь. Через тебя и союзников мы получим. Да и чем черт не шутит: может, мы первые, но не последние. И еще одна просьба: юриста бы нам хорошего, все же против власти идем, хотелось бы сделать все в рамках закона. Может быть, и дискуссию навяжем сельскому обществу по данному вопросу. Нам это важно: уж если взялся за гуж, то не говори, что не дюж. Не опозориться бы.

–  По первому вопросу все обещаю точно. К вам приедем, с людьми поговорим, свое впечатление о мятежной деревне составим. Ну, и под контроль все поставим, под защиту вас возьмем. Таких-то, как вы, сейчас днем с огнем не найдешь. Юриста хорошего мы тоже вам найдем. Но, по-моему, здесь и без него все ясно: все в рамках правил, все по здравому смыслу. Тут и бояться нечего.

–  Это как же? – поинтересовалась Марфа Егоровна, и глаза ее изумленно засияли.

–  Да так, – спокойно ответила Любава. – Есть так называемая Европейская Хартия о местном самоуправлении, которая гарантирует местным сообществам, перешедшим на самоуправление, политическую, административную и финансовую независимость. Есть понятие местного самоуправления, где черным по белому написано, что население непосредственно и под свою ответственность имеет право вести дела местного значения. Это именно вас касается. Нельзя также забывать о том, что местное самоуправление, по Конституции, отделено от системы государственной власти и имеет самостоятельное право на самоорганизацию населения по месту его жительства. При этом сход граждан может применяться как орган местного самоуправления, заменяющий представительные органы власти. Да и на самоуправление вы можете перейти хоть колхозом, хоть селом, хоть деревней – это как сход решит. И главное, что запомнить надо: любая форма организации местного самоуправления принципиально неприкосновенна. Это ее конституционная гарантия. А власть народа, народовластие на местах является одной из прогрессивных форм управления и социальной организации общества. Так что, вы на правильном пути и флаг вам в руки.

–  Но одного-то схода для самоорганизации, наверно, мало будет? – поинтересовался Серафим Николаевич.

–  Согласна, не достаточно. Вам надо провести местный референдум по вопросам местного значения и на нем принять свое решение. Но перед этим следует создать комиссию референдума, которая подготовит и проведет его. Юристы вам подскажут, что и как делать, важно, чтобы ваше согласие по автономии не превратилось в домашний концерт. Тогда не только смех, но и слезы, возможно, будут. Меня другое интересует: в чем причина-то вашего решения, какой баран забодал вас до этого?

–  – Вертикаль власти достала. Она же враз всю местную жизнь убила. Самоуправления– то у нас на селе никакого нет. Разговоры о нем, правда, есть, а вот его нет. Вместо него чиновник с высокой зарплатой, который нас, нищих, в упор не видит. Стрижет себе купоны и в ус не дует. Поставить бы их всех, гадов, на наше место, посмотрели бы, что с ними будет, – не на шутку разошелся Поликарп Васильевич.

–  Если бы да кабы.. – усмехнувшись, поддержал приятеля Серафим Николаевич. Если бы у бабушки были бы усы, то она была бы дедушкой. Чрезмерное-то неравенство ведь и для власти вредно. Неужели она этого понять не может? Мы ведь только пока в подавляющем меньшинстве. Свобода-то, хоть и тяжкая ноша, но как запретный плод привлекает. Класс опричников-то и может не выдержать. Да и чудные все они какие-то, те, кто во власти: деньги на баб и на развлекуху тратят, а не на дело. Денег-то с ними не заработаешь, а прихватишь такое, что мама не горюй. Попросишься к ней обратно.

–  Да, просто же все, – продолжила мысль Марфа, – власть доверие наше к себе потеряла. Проходимцев в ней много. К сожалению, они мимо нас не проходят, задерживаются, с нашей помощью. Духовно-то, вроде, сносные, а вот душевно – больные. Обидно, что нас за людей не считают, а перед начальством спину гнут. А воруют сколько? Дачи себе строят, особняки всякие, а нашим детям на кисель не хватает. Бесчестья не боятся. Наши протесты, что глас вопиющего в пустыне. Отсюда и возмущение наше, стремление к собственной независимости. Из этого дремучего леса выходить все же надо.

Любава слушала своих гостей внимательно, а потом неожиданно спросила:

–  А вы хорошо понимаете, за что боритесь?

–  Конечно. За право жить по-человечески, за село наше многострадальное, – ответил за всех Серафим Николаевич.

–  Хорошо, только это не все. Вы боритесь за проблемы и неприятности, которые как снег посыплются на ваши головы. Не боитесь, что вас сотрут в порошок? Я не пугаю, а просто предупреждаю, что легкого пути у вас не будет. Без взаимной солидарности вам здесь не обойтись, без чувства локтя друг друга тоже, а где-то, может быть, и самопожертвования. Когда с волками живешь, надо быть ко всему готовым.

–  – Понимаем, конечно. Но ведь волков бояться – в лес не ходить. Да и не воруем мы, а свое берем. Лучше уж морда в крови, чем ГУЛАГ на родной земле, – решительно заявил Поликарп Васильевич, выставив на стол кулаки с бычью голову. – Мы, если что, и крикнуть можем: мужики, наших бьют. Ввязываться с нами в драку никому не советую.

–  – Ну, если так, то опасений у меня за вас нет. Надеюсь услышать когда-нибудь другие слова: мужики, наша взяла, земля свободна – пахать можно, – рассмеялась Любава

Разговор за столом прервал неожиданно Сашкин плач в соседней комнате. Любава хотела было встать и пойти разобраться, в чем дело, но ее опередила Милена:

–  – Не отвлекайся, я сама разберусь. – И быстро скрылась за дверью.

У гостей мужского сословия при ее появлении неожиданно раскрылись рты, а Серафим Николаевич тут же спросил Любаву:

–  Кто такая?

–  Сестра моя, а что?

–  Прелесть, а не женщина, колобок в масле. Мне б такую, – озорно произнес Серафим, почесывая в затылке: – А чем занимается? Кое в чем могу пособить, в тягость не буду.

Чтобы остановить пыл гостя, Любава, усмехаясь ответила:

–  Крокодилов разводит. По весне выпустит их на волю, вместе с курами гулять будут. Одного я не пойму: ты, Серафим Николаевич, за советом приехал или на баб хуторских посмотреть?

–  Одно другому не мешает, Любава Павловна. Мужик я холостой, а такую прелесть впервые вижу. Может, познакомите, благодарен буду?

–  Замужем она и в положении к тому же.

–  Жаль. Бриллиант, а не женщина. У нас таких нет, к сожалению.

–  А зачем тебе сейчас женщина, Серафим Николаевич? У вас же предстоят бои местного значения. Чтобы с тобой вместе в рукопашную биться?

–  Ошибаетесь, Любава Павловна. Надежный тыл, да с женой красавицей, а может, и с выводком – хороший стимул для драки. Чужие лбы точно трещать будут, да и каши в голове не будет.

Любава усмехнулась:

–  Вот смотрю я на вас, мужиков, особенно на таких красавцев, как ты, и думаю: большой вы геморрой для нашего женского общества. Ничего без нас сделать не можете. Одной рукой за бабу держитесь, другой – или кулаком машите, или стакан наливаете. Одним словом, зубная боль в сердце.

–  Что есть, то есть, – поддержал Любаву Поликарп Васильевич и все рассмеялись.

Посидев еще немного и попив за разговором чаю, гости разошлись в надежде на новую встречу. Когда они покинули дом и уехали со двора, Милена вышла из комнаты и с упреком спросила:

–  За кого же ты меня замуж-то выдала, подружка? Уж не за Михалыча ли?

–  Пока не выдала, но выдам обязательно, и не за Михалыча, конечно.

–  За кого же, если не секрет?

–  За хорошего человека – это точно. Бриллианты-то на дороге не валяются,– съязвила Любава, а потом предложила: – Пойдем лучше обедать, сестренка, а то маковой росинки с утра во рту не было, так и отощать можно.

Женщины обнялись и расхохотались, взбудоражив весь дом.

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за апрель 2011 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение апреля 2011 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.