Две полурыбки

На чтение потребуется 50 минут | Цитата | Скачать: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Иллюстрации Саши Николаенко (заявки на иллюстрирование: newlit@newlit.ru)

 

Купить в журнале за май 2015 (doc, pdf):

 

 

 

 

 

 

6.

 

 

В начале июня Сергей поддался на уговоры жены, и они отправились отдыхать на юг, в Адлер. Оксана была единственной дочерью в семье, любимой и избалованной, и родители старались удовлетворять любые её капризы, особенно в этом усердствовал Василий Иванович, её отец и тесть Сергея. Деньги на поездку дал тесть, потому что Серёжиных отпускных хватило лишь на билеты в одну сторону.

Молодым людям довольно легко удалось снять на побережье небольшую, но уютную комнатку, однако три недели, которые они провели на курорте, оказались для Сергея почти что пыткой и подтвердили скрытые опасения жены, которая ещё до отъезда предчувствовала, что с таким настроением супруга и её отдых грозит превратиться в кошмар. Так оно и случилось. Сергей возвратился из этого путешествия загорелый, но подавленный и уставший, как будто вместо отдыха у моря ему пришлось вкалывать до седьмого пота на огороде у нелюбимой тещи. Впрочем, как раз огород-то он любил, только любил бывать там в одиночестве. Не смогли на юге растормошить его и случайно встреченные в вечернем кафе друзья-однополчане. Они набросились на приятеля шумной толпой, предлагали выпить, а он сидел как каменный гость и молчал, чем изрядно обидел армейских друзей, не привыкших к такой отстранённой сухости. Они бы не обиделись, если бы знали, что происходило в душе Сергея... Поездкой Оксана была недовольна. У неё было громадьё всевозможных планов – съездить, сфотографироваться, купить, щегольнуть в новом наряде... да что там! Она исполнила только один из них – придала своей коже бронзовый модный оттенок, а всё остальное... Остальное было беспощадно разрушено, разбито, растерзано! Сергей был по большей части замкнут, иногда раздражён, и всякий раз после вечернего купания в море ей приходилось уговаривать его сходить с нею в какой-нибудь бар или на дискотеку, попить кофе, потанцевать или выпить вина. Как только она начинала заговаривать с ним об этом, его хромота странным образом усиливалась, и он уже не мог обходиться без палочки, хотя за день или два до этого спокойно спускался к морю и плавал, забыв о спасительной трости. Одним словом, Сергей обманывал её. Она не могла понять, почему всегда такой податливый супруг неожиданно превратился в упрямого и капризного мальчишку, который только и делал, что валялся в комнате на диване и читал какую-то толстенную книгу. Сергея как будто подменили, и после возвращения домой Оксана наконец поняла, что её муж больше её не любит.

– Ты на меня не обижайся, – спустя неделю после возвращения домой сказал ей как-то Сергей. Тёщи и тестя в тот день дома не было. – На курорте у меня был приступ фрустрации.

– Че-го? – широко открыв глаза от удивления, спросила Оксана. – какой еще прострации?

– Фрустрации, – тихо поправил супруг. – У мужчин это бывает чаще, чем у женщин.

И заметив на лице жены недоумение, с улыбкой добавил:

– Это слово означает состояние психики человека, который очень сильно желает что-нибудь сотворить, но по разным причинам не может этого сделать.

– Милый мой, – раздражённо проговорила Оксана. – И сколько же ещё будет продолжаться твоя фрустрация? У других мужья как мужья. Вместе с жёнами отдыхают, развлекаются, радуются жизни. Ты же копаешься в себе, как... – Она тяжело вздохнула и опустила взгляд. – Я так ждала этого лета, думала, что на берегу тёплого моря можно позволить себе вообще ни о чём не думать. Лежи на горячих камнях, дыши морским воздухом и не загружай себя ничем посторонним. Даже здесь дома, когда рядом с тобой были эти... игрушки, – она презрительно взглянула на деревянную фигурку женщины, – ты был со мною любезнее. А всё началось именно с неё!

Оксана схватила со стола ненавистное для неё творение супруга.

– Я заметила это раньше тебя! – резко проговорила она. – Поверь женской интуиции. Эта фигурка! Будь она тысячу раз проклята! Я ненавижу её с такой же силой, с какой ты её обожаешь. Ей ты уделил больше внимания, тепла и ласки, чем мне, твоей законной супруге, за всё время нашей с тобой совместной жизни. Ты больной человек! – Она распалялась всё больше и больше. – Ты провёл с нею столько времени, что мне и не снилось. Постоянно о ней думаешь, лелеешь её в своих мыслях. Живёшь с ней, а не со мной!

Оксана истерически расхохоталась.

– Ты не помнишь, когда мы с тобой в последний раз спали в постели как муж и жена? В прошлом году или в этом? Я уже готова любовника завести, чтобы не забыть, что такое близость. Тебя кто-то сглазил или...

Оксана подняла над своей головой хрупкую фигурку девушки, которая в эти мгновения словно ожила, вдруг скукожилась от страха, уменьшилась в размерах, стала нежной, крошечной и беззащитной, и с силой сдавила её в руке.

– Ты просто не любишь меня, а любишь вот эту... Тебе лишь осталось вспомнить, кто она? Покопайся в памяти.

В это мгновение раздался характерный для дерева сухой треск, фигурка сначала треснула, а потом распалась на две половинки. Оксана вспыхнула как огонь и тут же угасла. Из её руки на ковёр упало то, что ещё секунду назад было прекрасным единым целым. Женщина побледнела и принялась поспешно дрожащими руками соединять сломанную фигурку, как бы вдавливая одну часть в другую, точно они были сделаны не из дерева, а из воска.

Сергей медленно поднялся с дивана и подошёл к жене. Вид у него был такой, какой бывает у человека, которому сообщили о смерти самого близкого ему существа.

– Не надо, – сказал он едва слышно. – Не трудись. Я причинил тебе много зла, ты права. Есть такая легенда о двух половинках единого, которые когда-нибудь непременно должны встретится и предъявить друг другу свои серебряные талисманы...

– Талисманы? О чём ты?

– Так, ни о чём...

Возникла пауза величиною в смерть. Оксане показалось, что она отчётливо слышит тяжёлые удары сердца мужа. Или это стучало у неё в висках? Она была готова к его гневу, к потоку брани, ко всему тому, что можно было ожидать в этой ситуации от человека, у которого на глазах сломали год его жизни, надругались над тем, что он с таким усердием создавал. Целый год он тащил тяжёлый камень своего творчества на вершину горы, для того чтобы оттуда, с высоты, ощутив полноту творческого подъёма, увидеть то, что открылось бы его взору – увидеть и понять тайну творчества, стать хозяином своего ремесла. И вдруг перед самой вершиной близкий человек взял и подставил ему ножку.

– Для тебя этот год был тяжёлым по-своему, – неожиданно спокойно и даже хладнокровно прибавил Сергей.

У Оксаны окончательно сдали нервы, губы её затряслись, а слёзы ручьём потекли из глаз и затопили всю комнату – так, что уже нечем было дышать.

– Давай попробуем её склеить, – пытаясь улыбнуться через волну горьких слёз, прошептала Оксана, но Сергей не услышал её, потому что видел только шевелящиеся как у русалки под водой губы. – Давай попробуем её склеить! – что есть мочи завопила женщина, и слёзы вырвались из квартиры через открытое окно. – Давай попробуем...

Она поставила фигурку на стол, но та под тяжестью собственного веса снова распалась на две половинки. – Ведь это ж... ведь это ж можно сделать?

Платье и волосы Оксаны были мокрыми от слёз, и выглядела она очень жалко. Сергею стало больно не за себя, не за время, потраченное на изготовление женской фигурки, а за супругу. Из-за того, что она не понимала, что теперь уже ничего нельзя будет склеить. Ничего! Что весь тот груз тревог и сомнений, который Сергей тянул в гору вместе со своим творчеством, состоял не только из духовного поиска, но и из страха признаться себе в том, что он стал равнодушен к своей жене; что та влюблённость, которая скрашивала начало их отношений, когда он, только вернувшийся после ранения из госпиталя, был так окрылён внезапным счастьем свободы, – это после противных гнилостных запахов больниц и бесконечных перевязочных, – так окрылён свободой, что, встретив Оксану, забыл в своём остром приступе счастья вытащить из кармана серебряный талисман и предложить ей... да-да, та влюблённость изначально была приправлена капелькой лжи – крохотной каплей, которая поначалу не замечается вовсе, а потом производит чудо наоборот, превращая вино любви в самую обыкновенную воду, делая любовь пресной и невкусной, а иногда и тошнотворной, как вода из-под крана. И тогда отрезвлённая таким образом душа порождает образ. Оксана почувствовала это тогда, когда увидела полную непохожесть творения мужа с нею самой. Да, жена имела право на ревность к этому образу гораздо более, чем к какой-нибудь женщине во плоти.

– Теперь уже ничего не склеишь, – задумчиво проговорил художник. – Разве можно склеить время или любовь?

Оксана растерянно смотрела на мужа. Это было признание, которого она ждала и... и боялась. Боялась услышать жестокие слова от человека, которого любила... да, по-своему – но как же иначе? Любила... Она боялась утраты всего того, что так трепетно копила в душе все эти годы. «Ну как же он не понимает? – думала она в отчаянии. – Как же не понимает того, что нельзя просто так взять и одним махом разорвать прошлое? Нельзя. Невозможно это сделать так просто, как это сейчас делает Сергей. Откуда в этом незлом человеке столько жестокости?».

– А как же наше с тобой прошлое? – всхлипывая, спросила она.

Сергей как-то странно, безжизненно усмехнулся.

– Прошлое? – переспросил он, опуская взгляд. – Прошлое останется в прошлом. Жизнь так устроена – что-то умирает, а что-то рождается. Нужно принять утрату.

– Боже! – воскликнула Оксана. – Что ты такое говоришь? Нужно уметь жить, возрождаться к жизни, а не принимать утрату!

Сергей с удивлением посмотрел на жену – она говорила горячо, не так, как обычно, с болью сердечной.

– Что-то умирает, а что-то рождается, – упрямо повторил он и тут же поймал себя на мысли, что это говорит уже не совсем он, а Сергей новый, только что родившийся.

– Значит. Любовь твоя умерла? – тихо спросила Оксана.

Сергей ничего не ответил. Он взял большую дорожную сумку и начал медленно складывать в неё свои вещи.

– Ты уходишь... ты уходишь... ты уходишь... – Обессиленная Оксана присела на край дивана и стала наблюдать за хладнокровными действиями своего мужа. – Серёжа... ты уходишь навсегда?

Сергей перестал укладывать вещи и устало взглянул на жену.

– Думаю, что да, – ответил он. – Мне предложили работу в другой школе, в двух километрах от города, в Сухаревке. Школа тихая, провинциальная, думаю, мне там будет спокойнее. И предчувствие какое-то есть хорошее. Думаю, что всё делается к лучшему.

Оксана отвернулась, чтобы он не увидел вновь набежавшие слёзы. Ей хотелось в эту минуту хотя бы казаться сильной.

– Знаешь что? – дрогнувшим голосом проговорила она. – Ты никогда и ни с кем не будешь счастлив. Потому что ты живёшь не в реальном мире, а в мире своих фантазий. И когда-нибудь ты будешь бояться этого слова – «утрата».

 

Перед тем как уйти, Сергей Петрович аккуратно завернул свою полурыбку в целлофановый пакет и с усмешкой разочарования выбросил её в мусорное ведро – теперь у него начиналась другая, как ему казалось, новая жизнь – жизнь отшельника – философа в провинциальной глубинке... Однако жизнь бывает сказочнее любой сказки, легендарнее любой легенды, волшебнее любого волшебства...

 

 

 

7.

 

 

На вечер встречи выпускников, который состоялся в Сухаревской школе традиционно за день до начала нового учебного года, Юлия Андреевна Онисова пришла в скромном сереньком платье, которое было под стать её настроению. Распущенные рыжеватые волосы мягко обрамляли её красивое лицо и падали на плечи. Она не послушалась советов назойливой Маргариты Ивановны, завуча школы, которая навязчиво предлагала одеть самый яркий наряд, чтобы выгодно отличаться от других женщин на школьном балу, и только слегка подвела глаза и подкрасила губы, чтобы уж совсем не казаться печальной. Накануне вечером Юлия со злостью швырнула в открытую форточку свой серебряный талисман, решив, что мечты романтиков всегда разбиваются о сухую прозу жизни. Да, выглядела на вечере встречи выпускников учительница литературы очень скромно, но если бы кто-нибудь внимательно вгляделся в её глаза, в эти распахнутые миру аквариумы-оконца, то поразился бы бесконечной глубине её женственности, берущей начало из самого сердца, поразился бы светящейся голубизне океана, со дна которого пробивался мощный солнечный луч, ослепительно-яркому солнцу, тем красивым и плавным глубоководным рыбам, которые важно и с великим достоинством породы аристократов дефилировали в её широких душевных пространствах, – бог с ней, с этой искусственной серебряной полурыбкой! Она, Юлия Андреевна Онисова, всем сердцем хочет счастливой быть и будет... будет... будет!

– Гляди-ка, наша Онисова-красотка на охоту вышла, – с недобрыми интонациями в голосе прошептала молоденькая незамужняя англичанка, обращаясь к своей коллеге. Обе они, бедняжки, были незамужними.

– Видать, прынца пришла искать, – небрежно ответила та, и обе довольно захихикали.

Когда все приглашённые на вечер гости сели за стол, Юлия Андреевна оказалась прямо напротив Геннадия Алексеевича Ухарева, полного розовощёкого мужчины в белом костюме. Он не мог глаз оторвать от Юлии Андреевны и, чувствуя свое особое положение спонсора и просто богатого человека, то и дело смело заглядывал ей в глаза. Юля, конечно, помнила жадного пухленького «троечника по литературе» Генку Ухарева из параллельного класса, и сейчас, искоса поглядывая на этого с виду солидного человека, с улыбкой думала про себя о том, как ничтожно мало меняются некоторые люди с возрастом. В самом деле, даже одного взгляда было достаточно, для того чтобы понять, что там, внутри, за этой богатой «вывеской», сидит тот самый троечник по литературе, пухленький и жадный Генка Ухарев, который давал под проценты в долг мелочь пятиклассникам, а потом с ватагой более сильных ребят вытряхивал из малышей обеденные деньги, которые давали детям родители. «Да, всё, что сейчас на нём, – уныло подумала Онисова, – не более, чем смена декораций».

Маргарита Ивановна вертелась около Онисовой, то и дело подливала ей шампанское, иногда шептала на ушко: «Не теряйся, Юлька, тебе ещё сына поднимать...».

Когда вечер был в разгаре, Ухарев неожиданно предложил Онисовой потанцевать. Она согласилась с безразличной улыбкой.

– Ты стала такая красивая, Юлия Андреевна, – обратился он к ней с комплиментом, когда музыка волнами закачала танцующие пары. – Не ожидал здесь увидеть такую женщину.

– Что ты, Геночка, – улыбнулась она глазами. – Я только чуточку подкрасилась, вот и весь секрет.

– А где твой супруг? – спросил Геннадий.

– Он меня бросил. Ты не знал?

– Да что ты? – оживился Ухарев. – Ну и дурак же он! Бросить такую женщину.

Они проплыли мимо того места, где сидела завуч. Юля заметила её одобрительный взгляд.

– А я ведь сейчас президент компании, – с ходу начал хвалиться он. – Несколько магазинов, склады. Между прочим, торгую французской косметикой. Могу привести, хочешь?

– Это та, что цистернами в бочках? Грузите апельсины? Нет, Гена, не нужно. А то ж ведь я привыкнуть к этому могу. Разоришься на мне-то. Я ж ведь не как дюймовочка по зёрнышку в день. Мне подавай косметику бочками, духи – цистернами... Вот какая я стерва!

Ухарев понимающе хохотнул.

– А это ничего. Бизнес у меня процветает. Могу вас, Юлия Андреевна, обеспечить до конца ваших дней. Вот вы мне скажите, что у вас за зарплата? Курей насмешить? Стыдоба.

Он придвинулся к ней поближе. Юля брезгливо отвернулась, почувствовала себя вещью на аукционе.

– А ты ведь литературу преподаёшь? Кому она сейчас нужна? Сейчас люди книжки не читают. Время другое. У меня секретарша получает раз в пять больше вашего директора.

– Как ты сказал? – рассеянно переспросила Юлия Андреевна. – Секретарша? Да... да... секретарша... Но ведь директор школы никогда не справится с обязанностями секретарши, не так ли? Не так ли, Гена? И вообще – разве ж хорошо всё это?

Он снова рассмеялся. Смех у него был крепкий, напористый, как хорошо поставленные удары боксёра. Ухарев чувствовал себя хозяином положения, и это доставляло ему удовольствие. Ему, конечно, хотелось при Юлии щегольнуть кое-какими остаточными знаниями литературы, в особенности – изречениями писателей по поводу всесокрушающей силы денег, и он уже хотел было бросить единственное запомнившееся из Моэма о том, что деньги есть некое шестое чувство, без которого пять остальных можно считать неполноценными, однако Юлия перебила его.

– Слушай, Генка, неужели весь мир твоих партнеров и... как их ещё там – компаньонов... весь этот мир живёт только ради денег? Как же это вообще возможно? Ведь это же, наверное, ужасно скучно – так жить?

Ухарев тяжело вздохнул – минута торжества его остроумия была безвозвратно потеряна.

Они продолжали танцевать молча. Юлия Андреевна не могла себя обманывать. Ей нужно было обязательно хоть за что-нибудь зацепиться в мужчине, чтобы хотя бы отголоски интеллекта услышать. И она решила разговорить Ухарева.

– Послушай, Геннадий, ты когда-нибудь читал Владимира Маканина? – спросила она, хотя, кажется, заранее знала ответ.

– Я книжки не читаю, – важно заявил он. – Это баловство. Серьёзные люди занимаются бизнесом.

Юля подняла на него удивлённый взгляд. Толстокож. Не понял даже, что этой фразой мог меня обидеть.

– Так вот, Геночка, у Маканина есть прекрасная аллегория на отношения мужчины и женщины. Представь себе серебристую металлическую рыбку с чешуйчиками, плавничками, глазами, ртом...

Гена лукаво смотрел на учительницу, не совсем понимая, что же она от него хочет – какая-то рыбка?

– Представь себе теперь, что у мужчины одна половинка такой рыбки, а у женщины другая. И вот когда они встречаются, то достают из карманов эти половинки и прикладывают их друг к дружке. И глядят: совпадут ли чешуйки? Совпадёт ли размер? А может получиться так, что хвост окажется от кильки, а голова от леща? Или – хвост белуги, а голова глупого сома? – Юлия Андреевна весело рассмеялась, глядя на обескураженного Ухарева. – Или хвост будет от золотой рыбки, а голова от кита? От рыбы-пилы? От дельфина? Нет, дельфин и кит – это не рыбы. Я наврала. Что ж ты меня не поправил, президент крупной кампании? Я тут ему вру, понимаешь, про рыбок, про русалок, которые ночами заманивают засыпающих рыбаков, а он и усом не ведёт. – Юлия Андреевна захмелела. – Почему у тебя нет усов, Гена? У всех президентов кампаний должны быть усы, а у тебя нет. Какой же ты президент без усов? Даже у нашего директора школы и то усы есть... Так ты меня насчёт рыб понял?

От напряжения на лбу у мужчины выступили капельки пота.

– Знаешь, мне сейчас показалось, будто я школьник, и меня вызывает к доске строгая учительница литературы, – пробормотал он. – Сказала бы ты мне проще... мол, надо тебе, к примеру, полтонны копчёного леща, мигом бы сделал. А тут миф, что ли, какой-то рассказывала? О двух половинках? Слышал я где-то такое похожее...

– Не совсем миф, что-то похожее... Ген, скажи, а у тебя, наверное, с женщинами проблем никаких? Стоит только поманить пальчиком, да?

Ухарев со значением улыбнулся. Юлия тяжело вздохнула.

– Что за время... – прошептала она. – Всё с ног на голову.

– Чего? – спросил Ухарев.

– Да ничего, – улыбнулась Онисова. – Это я о своём, о женском.

Музыка закончилась, и они вернулись за общий стол. Директор школы, пожилой интеллигентный математик на пенсии с густыми, закрученными кверху казачьими усами – очевидный предмет его гордости, – взял слово и с бокалом в руке произнёс длинную как транспарант первомайской демонстрации нудную речь. В сущности она сводилась к тому, какие всё ж таки замечательные люди, эти спонсоры. Гости были навеселе от шампанского и танцев. Юлия Андреевна опьянела быстрее всех остальных. Последние месяцы тоски высосали из неё последние силы. Чувствуя, что ещё немного, и она сама среди праздника может завыть как белуга, Юлия Андреевна стала поспешно прощаться с коллегами. Завуч незаметно подмигнула Геннадию. Уж больно ей хотелось стать Талисманом для счастья незамужней учительницы...

– Нет-нет, я тут живу недалеко... провожать не надо, – попыталась отбиться учительница, но Ухарев настоял на своём.

На джипе они быстро доехали до её дома. Геннадий помог ей подняться на третий этаж и вошёл вместе с нею в квартиру. Обстановка в ней была скромненькая: пара живописных полотен местного художника Дымова, старинная, почти антикварная мебель, множество книг... огромное количество книг, которые у гостя вызвали неприятные ощущения библиотечности пространства, даже музейности какой-то, отчего Генка Ухарев громко чихнул.

– Ой, у тебя сын, наверное, спит, – прошептал он, лукаво взглянув на хозяйку.

– Сын у мамы, – сонно зевнула Юля. – Будь здоров, Геночка.

Она подошла к холодильнику и извлекла бутылку шампанского, которое всегда хранила для гостей. В этот вечер ей хотелось быть пьяной.

Когда выпили по фужеру шампанского, Юля с озорством посмотрела на своего гостя и совершенно неожиданно для него произнесла:

– Слушай, Генка, хватит притворяться. Ты же увязался за мной, чтобы лечь в постель?

Он несколько стушевался, но очень скоро приободрился – после такого откровенного намёка со стороны Юлии. Он снял белоснежный пиджак, подсел к женщине поближе, попытался её приобнять. Но тут Юлия Андреевна вдруг быстро заговорила:

– Погоди, погоди, Гена, я так не могу... погоди. Давай сначала допьём шампанское, посидим, поговорим, куда нам торопиться? Погоди! – Она налила два полных фужера, выключила большой свет и включила ночник. – Давай о чём-нибудь поговорим, – повторила она, присаживаясь на диван и подгибая под себя ноги.

– О чём же? – уныло спросил Ухарев.

– Ну, вот о чём ты говоришь со своими женщинами?

– Только не о литературе.

– Тогда о чём? – не унималась Юля.

– О боже, я не помню, о чём. Так. О ерунде разной...

– Как можно не помнить, о чём ты говоришь во время романтического свидания с женщиной?

– Я вообще мало о чём говорю, – тяжело вздохнул он. – Разве это обязательно, о чём-нибудь говорить?

– Нет, не обязательно. У свинушек, у хряков, у гусят, лебедят, у кошек, птичек, мышек...

– Успокойся, – нахмурился Гена. – И у свинушек, и у птичек...

Она выпила ещё фужер шампанского и обхватила свою голову руками.

– Ген, мне иногда выть хочется. Выйти ночью в лес, встать на четвереньки и выть на луну... Понимаешь ты, президент кампании без усов? Выть, выть, выть... Всё растоптано, Гена, всё загажено. Всё, что я считало святым, уничтожено в один миг. И ты... ты мне говоришь о том, что я дура! Выслушай, выслушай внимательно меня, дурочку, может быть, у тебя в мозгах что-нибудь сверкнёт. Выслушай! Я дура, потому что занимаюсь никому не нужным, низкооплачиваемым, презираемым делом. Я дура и учу дураков литературе!

Она выпалила это почти во весь голос и зарыдала. Геннадий сидел напротив как истукан и не знал, как вести себя в этой ситуации. Он не понимал причину нервного срыва женщины. Юлия Андреевна вытерла слёзы рукавом своего серенького платья и посмотрела на Ухарева красными, заплаканными, но внезапно протрезвевшими глазами.

– Слушай, Ген, а может быть, я какая-нибудь отсталая? Достали меня из бабушкиного сундука, и нафталином я воняю... На, понюхай! Может быть, правы мои старшеклассники, которые рассуждают о сексе без любви? Скажи, Ген, есть, по-твоему, голый секс? То есть просто случка двух человекообразных? Секс и всё. Между мужчиной и женщиной может быть один секс?

Геннадий усмехнулся.

– Может, – ответил он.

– Фу, как это должно быть противно! Как же так? – снова набросилась на притихшего гостя Юлия. – Я ничего не понимаю. Мир, что ли, сошёл с ума? Как можно сократить дистанцию между двумя людьми... сократить до ничего и обозвать это «занятием любовью»? Бред... Я могу понять героя немецкого писателя Генриха Беля, мальчишку, который едет на войну в Восточном экспрессе и чувствует, что должен умереть, который оплачивает проститутку, а потом всю ночь исповедуется ей и не касается её ни одним пальцем. Я могу понять эту проститутку, которая слушает этого мальчика и понимает, что она впервые по-настоящему любит. Я могу понять это, но убей меня, не пойму, что такое голый секс. Зачем он нужен? Объясни мне. Тогда проще и дешевле президенту кампании без усов купить себе где-нибудь в Германии добротную резиновую бабу! Извини за пошлость, я немного пьяна.

Ухарев не ожидал такой истерически-бурной реакции Юли на его визит и продолжал молчать. Все романтические желания, которые рождались у него на протяжении вечера в отношении этой женщины, сбились в один комок, который хотелось поскорее проглотить и удалиться. Он допил шампанское, аккуратно поставил пустой фужер на журнальный столик. Он не понимал, зачем она его вообще пригласила. Провести очередной урок литературы? Интересно, незамужние учителя все такие замороченные? – подумал он.

Геннадий посмотрел на часы и начал собираться. Юля молча наблюдала за ним. Он надел белоснежный пиджак и окинул взглядом полки с книгами. Их было так много, что рябило в глазах.

– Эх, Юлия Андреевна, Юлия Андреевна, – покачал он головой. – Не понять нам никогда ваших сложностей. И то – слава богу. Начитались вы этих книжек, а в результате что? Муж от вас убежал, в холодильнике пусто, работа вам своя уже не нравится. А секса у вас, наверное, уже никогда не будет. Никакого. Потому что к нему вам любовь подавай. Жалко мне вас, ей богу, жалко!

 

 

 

8.

 

 

На следующее утро в школе обсуждали, как прошёл юбилей. Юлия Андреевна немного опоздала на первый урок. Одета она была в свое неизменное серое платьице, волосы были скромно собраны сзади в пучок, косметики на лице почти не было. Следы вчерашнего вечера оставались только в темных подпалинках вокруг глаз. В коридоре школы её встречали любопытные взгляды коллег, а в учительской, куда она забежала на минуточку, чтобы взять журнал девятого класса, Юлия Андреевна нос к носу столкнулась с завучем. Расплываясь в улыбке, та произнесла:

– Юлька, милая, ну как?

Онисова схватила журнал и поспешила выскочить из учительской.

– Спасибо вам за вчерашнее, – бросила она на ходу невозмутимо. – Удружили.

Маргарита Ивановна снисходительно улыбнулась.

– Гордячка, – едва слышно прошептала она.

 

... Перед школой Федька-дурачок прикидывался священником, чем очень потешал толпу ротозеев. Заложив руки за спину, он важно ходил взад и вперёд и выкрикивал, глядя на окна школы:

«Тили-тили, всё не пропили... Дрянь пропили, любовь не пропили… Жили-были люди... люди жили-были... не знали, не ведали, а судьбу сложили… тили-тили тесто, жених да невеста!».

И ещё голосистее и громче прибавлял, приплясывая и радуясь как ребёнок:

«Невеста невенчанная... венчанная веста... нет невест невенчанных... они не обручены... ха-ха-ха... они обречены, ха-ха-ха...».

И всё в таком духе с шутками-прибаутками – так, что даже вышедший с остановки молодой человек с тросточкой в руках, учитель рисования Сухаревской школы Сергей Петрович Верестов, который не торопясь приближался к новому месту работы, с открытой широкой улыбкой вглядывался в необычный, но какой-то до боли знакомый колорит этой местности.

 

 

9.

 

Урок литературы в девятом классе прошёл на редкость удачно. Юлия Андреевна сумела расшевелить самых, кажется, тяжёлых на подъём учеников. Руки тянули даже со стороны протестной галёрки. Что-то случилось с миром, она это почувствовала. Что-то волшебное произошло со всем, что её окружало. Внезапный сквозняк с шумом растворил форточку, через которую с улицы внесло в класс и моментально закружило вокруг головы учителя целый нимб жёлтых бабочек, которые всегда появлялись в начале лета и окружали головы влюблённых, но теперь был сентябрь! За окном на облаке она снова увидела летевшую на бельевых веревках Ремедиос, звуки небесных струн пронзили пространство школы, ошеломлённые ученики стали вдруг наперебой читать стихи о любви, над которыми ещё совсем недавно смеялись. Раздался звонок с урока в виде церковного перезвона. Всё, всё вокруг наполнилось музыкой, прямо на глазах расцветали цветы в горшочках школьных, ранняя осень перемешалась с весной, и было чувство, что Юлия Андреевна умирает от счастья. Она прошептала это, потому что ничего другого не могла прошептать: «Я счастлива, счастлива, счастлива!».

И было в этом счастье то настоящее, что совсем не зависит от двух потерянных полурыбок.

В учительской Сергей и Юлия впервые увиделись друг с другом, и в воздухе, точно переливы серебряных колокольчиков, прозвучало: «Они счастливы, счастливы, счастливы...». И они действительно были счастливы...

 

 

 

 

Эпилог

 

 

Постскриптум от автора... Друзья, вы не поверите! Оставил рукопись на ночь у себя на столе, а утром обнаружил следующую надпись, сделанную (ей богу, не вру!) самым настоящим гусиным пером и чернилами, даже кляксу мне этот Некто поставил! А написал он следующее: «И жили они счастливо и долго, и хотя ни разу не увидели друг друга живьём, умерли они счастливыми в один день. Он – рождённый из её снов и фантазий, и Она – воплотившаяся мечта... С уважением, Сказочник». Вот и не верь после такого в сказки!

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за май 2015 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение мая 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.