Восходящие потоки

 

 

 

Карл продолжает меня удивлять. Ему вздумалось испытать себя в планерном спорте.

 

– Я мечтал об этом с детства, – пояснил он и поежился.

 

Накануне он имел со мной продолжительную беседу о загробном мире. Видимо, на всякий случай: все-таки не каждый день, рискуя жизнью, отправляешься на каком-то легкомысленном летательном аппарате парить в облаках.

 

– Я тут представил себе, что умер. Поскольку я давно заставил себя поверить в существование жизни после смерти, то сделать мне это было несложно. Я подумал, кого бы я хотел там встретить...

 

– И кого же? Вероятно, родственников?

 

Карл вытаращил глаза.

 

– Ну, уж нет!

 

– Тогда, наверно, Равеля, Мусоргского, Пуччини...

 

– Ну их к черту! – внезапно разозлился Карл. – Вот если бы мне попался Сальери, – он мечтательно прищурился, – или Паганини. А вообще-то больше всего я хотел бы пообщаться не с композитором, – о чем с ними говорить? – а с Чеховым... А еще лучше – с Пушкиным.

 

Итак, планерный спорт. Планеризм, одним словом. Австрия тем хороша, что здесь все рядом. И в десять утра мы стояли на летном поле и любовались чистым небом, в котором в страшной вышине парили планеры. Планеры были похожи на распятых мотыльков. Зрелище было красивое и страшноватое.

 

Я смотрел на Карла и думал. «Что-то, воля ваша, недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, игр, общества прелестных женщин, застольной беседы». Слова известные.

 

К чему это я?.. А к тому, что бездельники всего мира развлекаются на один и тот же манер. Все те же игры, вино, прелестные женщины и застольные беседы.

 

Ничего принципиально нового в этой области – я говорю об индустрии развлечений – не придумано. Ну, разве что, все стало изощренней, разнообразней, доступней. Были бы деньги.

 

Круизные теплоходы, похожие на маленькие сказочные города, с супермаркетами, бассейнами, кинозалами, искусственными скалами, банками, саунами, ресторанами, барами, танцевальными площадками.

 

Тысячи курортов по всему свету...

 

Для богатых специальные конторы, которые предоставят вам все что угодно: от деда Мороза в августе, до погружения в Марианскую пучину и диких розыгрышей вроде имитации вашей же собственной смерти.

 

Но если вы всерьез ничем не увлечены, то ваше дело швах. А мы ничем не были увлечены. Ни горными лыжами, ни серфингом, ни яхтами, ни автогонками, ни альпинизмом, ни охотой в африканской саванне, ни покером...

 

Женщины? Это не увлечение. Женщины – это фатум. Женщины – это наша погибель. Это мы поняли давно, но пытаемся уверить себя, что женщины не погибель, а спасение, наслаждение и отрада.

 

Может, искусство? Карл делает вид, что пишет музыку. Я делаю вид, что пишу книгу. Оба мы делаем вид, что живем.

 

Обо всем этом я думаю дни напролет, и это уже стало мне приедаться.

 

...Подошел инструктор, широкое лицо которого было сплошь покрыто волосами.

 

Славик, с подозрительным видом изучая лик инструктора, сварливым голосом заметил:

 

– Копия молодого Маркса, ты не находишь? Если смотреть на него снизу, то он своей бородищей заслонит полнеба. Я бы не стал вверять свою бесценную жизнь марксисту.

 

– Тебе просто не нравится, что он еще волосатей тебя…

 

Карл подтянул брючный ремень и, кряхтя, полез в кабину планера.

 

– Вот они, вздорные забавы миллионеров, – глухим голосом сказал он и перекрестился. Потом снял шляпу с красным пером и передал ее Беттине. – Это тебе на память, радость моя. Если мне суждено погибнуть, преподнесешь ее местному

музею воздухоплавания.

 

– Ты написал завещание? – спросил Славик озабоченно.

 

Карл с ненавистью посмотрел на него.

 

– Написал…

 

– Заверил?

 

– А пошел ты…

 

Волосатый инструктор-планерист угнездился на переднем сиденье и закрыл колпак.

 

Летчик покосился на инструктора и лениво кивнул головой.

 

Взревели моторы, и самолет, переваливаясь, медленно пополз по кочковатому полю. Трос натянулся, планер дернулся и повлекся за самолетом.

 

Я увидел за плексигласовым колпаком сначала бороду марксиста, а затем бледное лицо Карла. Карл смотрел прямо на меня. Но, боюсь, он меня не видел. Его глаза ничего не выражали. Мне показалось, что он боролся с искушением прекратить дурацкое представление в самом начале.

 

Самолет и планер плавно набрали скорость, оторвались от земли и ушли в направлении синих гор.

 

– Будут искать восходящие потоки, – с видом знатока провозгласил Славик. Правую руку он держал козырьком у лба и, щурясь, смотрел в небо. – Восходящие потоки, это, брат, такое дело... – он покрутил рукой в воздухе, – словом, без них никуда.

 

Набрав высоту, самолет отцепил трос и неторопливо пошел на снижение; планер, брошенный на произвол судьбы, вспыхнул в лучах солнца, потом погас и на мгновение слился с одиноким облаком.

 

Я представил себе, каково сейчас Карлу там, рядом с этим облаком, и меня прошиб пот. Как же быстро Карл вознесся на небеса!

 

– Самое главное в этом деле – найти восходящие потоки. Повторяю, это самое главное... – бубнил Славик.

 

– Самое главное в этом деле не восходящие потоки, а чтобы Карл в воздухе не обделался от страха… – напряженно сказал я.

 

Славик посмотрел на меня, потом нагнулся и поднял с земли соломинку. Сунул ее в рот.

 

Мы направились в сторону ангаров, где пристроились за столиком, оседлав раскладные стулья.

 

Беттина потерянно бродила по полю, часто поднимая голову и бросая испуганные взоры в поднебесье. Шляпу с пером она держала под мышкой. Беттину было не узнать. Уж не влюбилась ли она? – подумал я.

 

Подошел толстяк в шортах и фартуке.

 

– Не желают ли господа что-нибудь заказать?

 

Славик угрюмо помотал головой.

 

Толстяк исчез.

 

Я посмотрел на Славика. На мой взгляд, он сильно изменился. Постарел, поблек, как-то вытерся. Или, лучше сказать, выгорел.

 

Славик извлек из внутреннего кармана фляжку с коньяком. Через пятнадцать минут – вторую. Мы пили без закуски.

 

– Как ты полагаешь, этот сумасшедший вернется? – спросил Славик. Он по-прежнему жевал соломинку.

 

– Вернется, куда он денется, – сказал я. Я не был в этом уверен, но не мог допустить и мысли, что Карл расстанется с жизнью не в таганской подворотне, а в альпийском небе.

 

По полю, подпрыгивая и сигналя, несся автомобиль, по виду большой джип.

 

Я почему-то сразу заподозрил недоброе.

 

Славик посмотрел в сторону машины и перестал жевать соломинку.

 

Машина подлетела к нам и, подняв столб пыли, остановилась как вкопанная.

 

Тонированное стекло опустилось, и в мерцающей глубине салона я увидел сухое лицо Гаденыша. Я похолодел.

 

– Вы не подскажете, как проехать в Сокольники? – обратился Гаденыш к Петрунису и усмехнулся.

 

Славик, прищурившись, посмотрел Гаденышу в глаза.

 

– Соблаговолите повторить вопрос, – сказал он и выплюнул соломинку.

 

Гаденыш повернул голову и обратился к кому-то, кого я не мог видеть.

 

– Действуй, – услышал я, – действуй по плану номер один…