Всё могу

На чтение потребуется 20 минут | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Какая замечательная нынче выдалась погода! Ещё вчера по запутанным улочкам Парижа вольготно прохаживался холодный дождь, а сегодня солнце безраздельно властвует на небосклоне. Даже тучи, словно трусливые зайцы, разбежались под жарким натиском светила. Сегодня я решил обосноваться на лавочке в небольшом скверике, что возле знаменитого отеля «Саломон де Ротшильд». В последнее время подобные вылазки вошли у меня в привычку. Хочется, знаете ли, проводить время на людях и всё больше и больше убеждаться в правильности сделанных недавно выводов. Дело в том, что я всё могу. Нет, конечно, метать молнии из глаз или поднимать одной рукой автомобили – удел героев из многочисленных комиксов или дешёвого современного кино. Речь идёт о свободе. О том, как я её обрёл для себя, пройдя немало испытаний и сделав приличное количество умозаключений. Однако мне придётся начать с самого начала.

Итак, меня зовут Хартманн. Я родился в Германии в пригороде городка Будишин, что на востоке страны. Родной язык – верхнелужицкий, хотя вряд ли вам это о чём-то скажет. Признаться, теперь он мне так же далёк, как, скажем, звание чемпиона мира в настольном теннисе. Говорю же я на немецком и французском, немного понимаю голландский и английский. Также могу поздороваться на восьми и послать к чёрту на двенадцати языках. Как видите, мой лексический запас позволяет мне путешествовать по миру без каких-либо проблем.

Когда мне было три, моя мать умерла от чахотки. Говорили, что проблемы со здоровьем у неё были с детства, но роды сильно подорвали иммунитет. Отец – торговец в овощной лавке – никогда особо не заботился о семье и любил каждый божий день заложить за воротник. Помню, что ещё с раннего детства я часто сбегал из дому и ночевал где придётся. Немудрено, что вскоре отца лишили его родительских прав, а меня – бедную сиротку – отправили в детский дом. Грех было бы жаловаться на условия жизни в приюте или отношение воспитателей, только мои побеги продолжились. Не знаю, что тогда мною двигало: то ли жажда приключений, то ли протест против строгих правил, то ли банальное детское нежелание подчиняться взрослым. Как бы там ни было, но в Дрездене, а именно там располагался детский дом, меня знал каждый полицейский в округе. Иной раз, нагулявшись вдоволь и надышавшись гнилым городским воздухом, я сам приходил к ним и просил отвезти в приют.

Думаю, вас не сильно удивит тот факт, что, по достижении совершеннолетия я получил паспорт и навсегда распрощался со страной железных законов и гранитных правил. По дороге на юг мне открылась первая истина, которая впоследствии укоренилась в моём сознании. Отсутствие малой родины – вот тот столп, то базальтовое основание, на котором покоится понятие свободы. Привязка к земле, к дому, в котором вырос, к улочкам, по которым бегал с друзьями – всё это неимоверно нас утяжеляет, заставляя опасаться и не любить разного рода переезды. В моём же случае всё было куда проще – не было ничего из вышеперечисленного. Я не тяготел ни к одному из германских городов, мне был безразличен каждый клочок этой земли…

 

Первое происшествие произошло со мной в Праге. Прогулявшись по набережной Влтавы, я забрёл на городскую площадь, где с наслаждением и восторгом принялся рассматривать часы на городской ратуше. В толчее и суматохе у меня украли кошелёк, в котором были почти все мои деньги. Двое суток я питался булочками и пил воду, пока не решил распрощаться со столь неприветливым для меня, но потрясающе красивым городом. Мне посчастливилось остановить дальнобойщика, который довёз меня до Брно – дальше везти отказался. С семьюдесятью евроцентами в кармане я, печальный и голодный, бродил по городу и каким-то чудом (позже их было много) забрёл на ярмарку. Подбирая слюну, мне приходилось проходить мимо свежего хлеба, сочных овощей и ещё тёплого домашнего молока. Ничего из этого я купить не мог. Но был ещё один способ – украсть. При попытке стащить небольшой калач меня внезапно окликнули:

– Хочешь, чтобы я сдал тебя в полицию? – грозно спросил хозяин прилавка, почему-то сразу перейдя на вполне сносный немецкий. Неужели похож?

Я вернул украденное на место и пожал плечами.

– Ты не похож на мелкого воришку, уж я в этом кое-что понимаю.

– У меня украли деньги, – честно признался я. – И очень хочется есть…

Он некоторое время подумал, поглаживая себя по подбородку.

– Тебя как звать? – наконец спросил он.

– Хартманн, я из Германии…

– Войтех, – представился он и протянул мне руку. – Я так и понял, что ты неместный. Где остановился?

– Нигде…

– Бродяга?

– Скорее путешественник.

– А как насчёт подработать?

Я пожал плечами.

– Вот, что Хартманн, у нас начался сельскохозяйственный сезон, и мне позарез нужен помощник. Обычно я нанимаю кого-то из соседних деревень, но они плохо работают, поэтому толку от них мало. Если хочешь, можешь поработать на меня. Живых денег много не обещаю, в общем-то, по обстоятельствам, но крышу над головой и сытный обед гарантирую.

Он посмотрел на меня оценивающе и вновь погладил подбородок. Деваться было некуда – две ночи кряду я ночевал в парках на скамейках, почти ничего не ел и совсем не мылся.

– Согласен, – ответил я и вновь потянулся к возвращённому на место калачу.

– Но смотри, – грозно произнёс Войтех, – работать придётся много, хозяйство у меня большое. А будешь бездельничать – выгоню без раздумий. А воровать надумаешь – сдам в полицию, – продолжал он, – и оставь ты, наконец, этот несчастный калач.

Я во второй раз положил на место не дающее мне покоя хлебобулочное изделие. Есть от этого захотелось ещё больше.

– Иди лучше за прилавок, – уже мягко произнёс Войтех, – я тебя котлетами угощу. Работнику надо есть мясо, чтобы силы были…

Весь день я помогал ему за прилавком, подавая коробки, а вечером мы на стареньком грузовике выехали за город и примерно через полчаса добрались до какой-то деревни, где возле большого двухэтажного дома нас очень весело встретили.

 

Думаю, не имеет большого смысла подробно описывать мою работу в поле или саду – всё это не имеет никакого отношения к нашему разговору. Да и о Войтехе и его семье я упомянул только из-за Элишки – его второй дочери. Она была старше меня на год или два, по крайней мере, выглядела именно так. У неё была типичная внешность славянской девушки: светло-русые волосы, голубые глаза, прекрасные пропорции тела с весьма заметной грудью. С самого нашего знакомства Элишка проявляла ко мне излишний интерес: заговаривала при любом удобном случае (хоть её немецкий и оставлял желать лучшего), приносила нам еду в поле или дольше положенного задерживала на мне взгляд. Признаться, мне это нравилось. Более того, Элишка – первая из девушек, кто обратил на меня внимание. До этого я понятия не имел, как себя вести с ними и о чём говорить.

К концу августа наша «дружба» укрепилась окончательно. В ту ночь она спустилась ко мне на первый этаж, в маленькую комнатку с одним окном и без лишних слов и прелюдий сделала из меня мужчину. Было ли хорошо? Безусловно. Но на следующее утро я с ужасом обнаружил в своём сознании зачатки привязанности. Мне нравилась эта девушка и тот образ жизни, к которому стал привыкать. Вдруг появились мысли о семье и насиженном месте. Та земля, с которой ушёл, неожиданно стала заменяться другой, маня меня синевой небесно-голубых глаз. Элишка. Как жаль, я – это я…

Через две недели после памятной ночи мои скромные вещи уже были упакованы в дорожную сумку. Вечером, чтобы никого не тревожить и не с кем не прощаться (уходить не так просто), я отправился в своё дальнейшее путешествие. Сначала попуткой до Брно, потом на автобусе на запад страны. Размышляя по дороге о прожитых месяцах в Чехии, мне казалось, что Элишка по-настоящему меня любила. Позже, когда мой романтический настрой изрядно поизносился, я думал, что, возможно, она видела во мне некое спасение – сына богатого немца, который искал приключений и с которым можно было уехать и зажить по-иному. Теперь же всё улеглось и сгладилось…

 

Я отправился на запад – во Францию, страну, которая манила меня ещё с детства. На некоторое время мне посчастливилось задержаться в Страсбурге – самом немецком французском городе. А всё потому, что на меня наскочил велосипедист, точнее, велосипедистка. Мари – так звали эту девушку – опаздывала на работу и, не вписавшись в поворот, вылетела на пешеходную дорожку в тот самый миг, когда я, раззявив рот, осматривал череду уютных домиков у канала.

– Pardon, monsieur, – начала она по-французски, но после того, как я выругался, перешла на понятный мне язык:

– Мне так жаль, так жаль, – причитала она, потирая ушибленное колено, – как я могу загладить перед вами вину?

Я выпрямился и посмотрел на неё сверху вниз. Передо мной стояла невысокая симпатичная француженка, одетая в джинсы и лёгкую осеннюю куртку. По виду ей было не больше двадцати, хотя на самом деле уже перевалило за тридцать…

– Как насчёт того, чтобы угостить меня обедом? – предложил я, особо ни на что не рассчитывая.

– Замечательно, – согласилась она, – тут недалеко как раз есть хорошее кафе, в котором я время от времени обедаю.

Вот так при помощи велосипеда и произошло наше знакомство. Случайно? Кто знает. В тот день Мари уже не пошла на работу – позвонила и сказала, что плохо себя чувствует. Мы долго сидели в кафе, уплетая пасту, тарт фламбе и попивая прекрасный кофе с молоком. Как оказалось, она уже два года была вдовой. Её муж погиб в автокатастрофе, оставив ей квартиру и две машины, которыми, правда, практически не пользовалась. О себе я рассказывал мало, упомянув лишь, что путешествую из города в город и из страны в страну. Заметив у меня кровь на правой ладони, Мари пригласила меня к себе обработать рану. Она так мило переживала за мои пустячные царапины, что невольно напомнила мне умершую мать. Видимо, сказывалась наша с ней разница в возрасте и её нереализованные материнские чувства.

Стоит ли говорить, что «лечением моих ранений» дело не закончилось. После было вино и какая-то французская музыка, объятия, поцелуи и безудержная страсть. Мари что-то шептала мне на своем картавом языке, а я упивался её упругим и очень отзывчивым телом. Сколько в нём было необузданности и прыти!..

Мы наслаждались друг другом почти месяц. Утром она уходила, а вечером возвращалась домой. Готовила мне салаты и рыбу, поила белым вином и много рассказывала о прошлой жизни. Я понимал, что занимаю в её жизни важное место. Но это всё временно. Иссякнут темы для бесед, начнёт угасать страсть, пойдут житейские проблемы и расспросы о моей жизни. Мне же хотелось сохранить этот эпизод в той кристальной форме, в какой он зародился. Не обросший руганью, борьбой за лидерство, несовпадением интересов – всем тем, что со временем губит самые светлые человеческие проявления. Пока Мари была на работе, я в очередной раз упаковал свои скромные вещи, слегка обчистил (надеюсь, она простит меня за это) её холодильник и навсегда покинул Страсбург – город, одновременно подаривший мне лучшую в жизни страсть и свободу от женщин. Признаться, и в тот раз уходить было непросто, но я не мог себя ничем ограничивать, а тем более, впереди меня ждал Париж…

 

Город встретил меня холодным осенним дождём. Но, несмотря на ненастье, он нисколько не уменьшил моих ожиданий, представ передо мной в своих традиционных белокаменных одеяниях. Париж! О нём так много написано, что, кажется, уже и сказать нечего. Но каждый раз находятся нужные слова, подбираются подходящие сравнения, и город предстаёт всё в новом и новом обличие. Париж – город для всех один, но для каждого – свой…

Довольно продолжительное время мне приходилось слоняться по улицам и тратить оставшиеся деньги. Я осматривал разные достопримечательности, обедал в недорогих кафе, заглядывал в витрины многочисленных магазинов и удивлялся неторопливости городской жизни. Парижане никогда не спешили, предпочитая общение с людьми скучному высиживанию в своих квартирах. А если говорить о последних – то они были плохо благоустроены и мало подходили для комфортной городской жизни. Мне нравилась эта черта в парижанах – они были гораздо свободнее, отвергая безжалостно съедающий время быт.

Однако даже у них было много зависимостей. Прежде всего – это пресловутая мода. Тряпьё и сумки, обувь и ремни, машины и причёски, украшения и солнцезащитные очки – всё имело здесь смысл и своё неповторимое клеймо, которое называлось бренд. Мои купленные на рынке джинсы, толстовка и куртка не имели ничего общего с модой, а потому я первое время чувствовал себя неуютно, заходя в супермаркет или прогуливаясь по набережной Сены. Но позже это стало моей отличительной чертой. Мне не нужно было бегать с выпученными глазами по магазинам, ища сезонные скидки или распродажи (в обычное время мало кто покупал эти вещи за полную стоимость), я совершенно наплевал на модные тенденции и стал ещё свободнее. Ещё мне не нравилась в горожанах их манера кичиться своим происхождением, будто фраза «я из Парижа!» поднимала тебя на новую ступень духовного развития, или делала тебя нравственно чистым, или, наконец, добавляла в твой образовательный багаж ещё несколько крупных коробок…

 

Не знаю, сколько бы ещё мне пришлось слоняться по городу, забредая то в опасные арабские кварталы, то отмахиваясь от назойливых негров, предлагавших на каждом шагу купить никому не нужные брелки, то ночуя на окраинах города в дешёвых хостелах, если бы однажды перед моими глазами не появился рекламный щит. На нём был изображён город у моря с узкими улочками, каналами, многочисленными велосипедами и таким манящим образом жизни. Не посетить его я просто не мог. Да, это был Амстердам. Город веселья и вседозволенности.

Ровно чрез восемь дней я, озябший от пронизывающего ветра, бродил по кварталу красных фонарей, бесцеремонно разглядывая прелести полуобнажённых девиц. Они манили и зазывали меня, будто сирены, но у «моряка» не было ни гроша за душой, поэтому мечтать о плотских утехах не приходилось. В одном месте я всё же слишком откровенно глазел на стоящую за стеклом то ли уродливую девицу, то ли переодетого мужчину, так что выскочивший из соседней двери верзила чуть не съездил мне по уху. Благо моя природная реакция в последний момент позволила мне увернуться, после чего пришлось спасаться бегством. Амстердам не был благосклонен к нищим, везде нужно было платить…

Доедая в одном из ресторанов свой нехитрый обед, купленный практически на последние деньги, я подозвал официанта и спросил:

– Скажите, где у вас в городе можно немного подзаработать? Мне просто нужно немного денег.

Он с удивлением и опаской посмотрел на меня. Но увидев приготовленную за еду плату, успокоился.

– Вообще-то в Амстердам приезжают, чтобы тратить, – сказал он. – А зарабатывают обычно в Роттердаме, – добавил он и удалился.

 

Так к зиме я оказался в должности оператора погрузочно-разгрузочных работ или просто грузчика в морском порту Роттердама. Устроиться туда было непросто даже на такую грязную работу, но всё же настойчивость и немецкий паспорт взяли своё. Практически всю зиму мне приходилось за небольшую плату носить коробки, ящики, мешки и прочие товары, работая то в корабельном трюме, то в железнодорожных вагонах. Но, перетаскивая тяжести, меня не оставляла мысль сбежать из этого места, из этого города. При любом удобном случае я заговаривал с кем-нибудь из команды очередного корабля, интересуясь, не нужен ли им матрос. Как правило, мне просто отказывали, иногда спрашивали о документах и дипломе, а бывало, что и прогоняли, не дав закончить вопроса. Но надежда почти три долгих и ужасно однообразных месяца не покидала меня. И вот однажды я вернулся после работы на одно торговое судно, на котором мы весь день работали, и обратился к невысокому мужчине, курившему на корме.

– Простите, вы не знаете, может быть, вам на корабль нужен матрос?

Он деловито осмотрел меня с ног до головы, оценивая окрепшие за последние месяцы мышцы, и выпустил в морозный воздух струю дыма.

– Может, и знаю, а может, и нужен, – ответил он.

Почему-то внутри меня что-то заныло и сжалось.

– Ты хоть раз в море выходил? – спросил мужчина.

– Нет, – честно признался я, – но я много чего умею.

Он усмехнулся, потушил в пепельнице сигарету и вложил руки в карманы.

– Ну, пошли, расскажешь, что ты можешь, – предложил он, увлекая меня за собой.

 

Как оказалось, тогда я беседовал с самим капитаном корабля. Джозеф, так его звали. Уже в каюте – просторной, с мягкими диванами и телевизором, он поведал мне, что давно собирался избавиться от двух китайцев, которые «работали мало, а ели за четверых». Но нанять меня официально Джозеф, безусловно, не мог, так как у меня не было ни заграничного паспорта, ни диплома, ни других документов, позволяющих трудиться на судне и посещать другие страны. Более того, это было незаконно. Поэтому, если бы над кормой этого корабля развивался флаг государства Евросоюза, то капитан не стал бы со мной и говорить. Но Джозеф ходил под флагом маленького африканского государства, поэтому на европейские законы ему было наплевать. Он знал, что значит использовать труд нелегалов, экономя на зарплате в свою пользу. Несомненно, это было рискованно, ведь таможню и пограничный контроль разных стран никто не отменял, но на своём судне Джозеф был полноправным хозяином, и утаить человека для него не составляло труда.

Так начался мой более чем дух летний вояж на торговом судне под названием Pegasus. Довольно скоро меня отрядили в распоряжение боцмана (полного рыжего голландца с длинной неряшливой бородой), который не стеснялся нагружать меня самой разнообразной работой. В мои обязанности входило красить палубу, помогать перетаскивать продукты со склада на камбуз, ассистировать кому-то из механиков, помогая чинить кондиционер или корабельную сантехнику и ещё много всяких дел, которые так или иначе требовали моего участия. Жить же мне пришлось в уютной двухместной каюте вместе с одним из мотористов. Но мы с ним практически не общались, поскольку он работал ночью, да и по-немецки совсем не говорил.

Наш корабль в основном путешествовал между Европой и Азией, то проскакивая через Суэцкий канал, а то и огибая африканский континент. Признаться, несмотря на то, что мне формально посчастливилось побывать во многих странах, я практически ничего и не видел. В портах Старого Света мне по понятным причинам выходить было нельзя, а в азиатских или африканских не сильно-то и погуляешь. Опасно, да и смотреть особо нечего. Единственное, что до сих пор стоит у меня перед глазами – это бескрайнее море. Всегда разное: то спокойное и умиротворённое, а то сердитое и покрытое налётом солёной пены. Бывало, оно на многие километры приветливо отливало синевой, а случалось, хмурилось в нервном волнении, закрывая горизонт сырым надоедливым туманом. Но море всегда было неподвластно человеку – с ним нельзя было договориться или о чём-то попросить. Можно было рассчитывать только на точность прогноза и на его милость. Вот у кого истинная свобода! Вот у кого стоит поучиться…

 

Помню, ещё в первый год моего плавания, мы бросили якорь в одном из портов какого-то африканского государства. То ли это была Ангола, то ли Конго – я плохо разбираюсь в географии. Там нам предстояло загрузить бананы, кофе, кокосовое масло и орехи кешью – товары, которые так любят «белые» страны. В один из дней меня поставили дежурить на палубе – записывать входящих и выходящих и внимательно смотреть за тем, чтобы пришедшие на судно темнокожие рабочие ничего не спёрли. Сначала мне показалось, что это плёвая работа – просто-таки выходной день, но уже к десяти часам утра я понял, что ошибся – солнце палило безжалостно, и стоять на воздухе было невыносимо. Не спасала ни скудная тень, ни лёгкий ветерок с моря. Но покинуть свой пост было никак нельзя. Благо заботливая буфетчица, она же бортпроводница, снабдила меня бутылкой прохладной воды, которая, правда, через полчаса нагрелась до температуры воздуха.

– Жарковато сегодня, – раздался у меня за спиной голос второго механика. Его вахта уже закончилась, но он почему-то не торопился идти спать.

– Не то слово, – отозвался я, вытирая пот со лба и сбрасывая капли на раскалённую палубу. Мне нравился этот человек. Он вызывал доверие своими огромными, натянутыми на нос очками и непринуждённо сложенными на груди руками. Тем более, не считая меня, он был единственным на корабле немцем.

– Интересно, чего они там ожидают? – спросил я у второго механика, указывая на небольшую группу женщин, неподвижно сидящих в тени сорокатонных контейнеров.

– Продают, – вздохнул он, и его лицо стало серьёзнее.

Однако с собой у них не было никакого товара, да и поблизости не было ни сумок, ни коробок – ничего того, что можно было бы предложить на продажу.

– Продают? – переспросил я. – А что именно?

– Детей своих продают…

– Детей? – удивился я.

– Вон, видишь, в углу две девочки сидят, помоложе и в одежде более или менее приличной, так ими и торгуют. Можно сказать, пока они не выросли, то являются основными кормилицами в семье.

– Да как это возможно?

– Да очень просто. Работы нет, а есть что-то надо, вот и приходится выкручиваться. Долларов за пятнадцать-двадцать их отдают, а если повезёт, то и за тридцать. Тут всё от клиента зависит, от его платёжеспособности. Но с этих денег ещё надо отдать портовым службам за место и местным бандитам за охрану, остаются крохи одни. Но и ими довольны, а то пришлось бы впроголодь сидеть…

Я не стал спрашивать, откуда он всё это знает. Но меня поражало, с какой готовностью и равнодушием эти африканские девочки ждали своей участи, ни на что не жалуясь и ни на что особо не претендуя. И вспомнилось, что Джозеф не всегда мне выплачивал те скромные деньги, что обещал. Но по сравнению с ними я был просто миллионером, человеком без проблем и материальных забот. Именно в то мгновение на корме под жарящим солнцем с меня упали денежные кандалы, и я осознал всю ничтожность моих переживаний за отсутствие в карманах приятно хрустящих купюр...

Месяцев через пять после увиденного в Африке наш корабль причалил в порту Бирмы. В этой азиатской стране мне посчастливилось сойти на берег, оставив на проходной порта небольшую сумму денег в иностранной валюте. Меня уже не удивляли нищета и отсутствие культуры, царившая повсюду антисанитария и пристальные взгляды прохожих при виде белого человека. Но в этой стране я увидел то, о чём раньше и не задумывался. Величественные храмы, а в них – людей, посвятивших свою жизнь выбранной (да и выбирали ли они?) религии. Эта была наивысшая духовная неволя, когда человек из поколения в поколение ведёт один и тот же образ жизни, совершая заученные ритуалы и говоря словами из книг. Я понимал, что никогда не буду подвергать свою жизнь таким кардинальным ограничениям, загоняя свой разум в мраморный ящик религиозных догм…

 

Через два года и полтора месяца моего путешествия и работы на торговом судне мне удалось подкопить некоторую сумму денег, которая обещала дать мне возможность прожить в своё удовольствие не один месяц. К этому времени наш корабль встал на якорь в шумном Стамбуле. Мне не хотелось уходить с корабля, не сказав ни слова, как я поступал раньше. Все же, за этот долгий и очень важный период моей жизни я многому научился и многое переосмыслил.

– Я собираюсь сойти на берег, – сказал я, постучавшись и войдя в каюту капитана. Джозеф курил сигару, раскинувшись на диване, и смотрел телевизор.

– Чёрт знает, о чём они говорят, – ответил он, не замечая сказанных мною слов. – Присаживайся.

– Я хочу…

– Да, я слышал, – перебил он меня. – Рано или поздно это должно было случиться. Ты вольный человек и можешь делать, что угодно. Мы же с тобой контракта не заключали.

Мне стало немного обидно, что Джозеф вот так вот запросто мог меня отпустить. Хотя имел ли я право что-либо требовать от этого человека, и так оказавшего мне немалую услугу?

– Хартманн, – позвал он, когда я уже потянулся к дверной ручке. – Ты славный парень и мне было приятно с тобой работать. Вот, возьми, – протянул он мне бумагу и некоторое количество долларов. – Записку и половину денег отдашь на портовой проходной. Эти турки стали жадными после присоединения к Европе…

Я приоткрыл дверь и собирался выходить, но Джозеф неожиданно добавил:

– Да, мой тебе совет, начни учиться – красить палубу до конца жизни слишком скучно.

– Я подумаю, – улыбнулся я и вышел.

 

Итак, прорвавшись сквозь кричащие базары и каменные мостовые, сменив несколько поездов и проехав не одну страну, меня снова затянуло в многоликий Париж. Я снял небольшую комнатку на окраине, чтобы как можно на больший срок растянуть имевшиеся у меня средства. И вновь были незабываемые прогулки по городу, посещение уютных ресторанчиков, чудесное вино и компания неугомонных француженок. В те дни мне казалось, что я достигаю абсолютной свободы, ни к чему себя не привязывая и не о чём не сожалея.

В один из таких дней, выпив и прекрасно отужинав в одном из городских ресторанов, я решил прогуляться по Булонскому лесу. Пренебрегая всякой осторожностью, меня заносило вдаль от людных мест. И расплата не заставила себя долго ждать. Компания наркоманов в поисках лёгкой наживы обступила меня, потребовав деньги. Я не стал сопротивляться и отдал им всю имеющуюся у меня наличность, но этого оказалось мало. Один из молодчиков (у него были тёмные гнилые зубы) ударил меня в челюсть, отчего я потерял равновесие и рухнул на землю. Остальные нападавшие не растерялись и принялись за дело: кто-то стаскивал с меня дешёвые китайские часы, кто-то бил ногами, а кто-то прыгнул на грудь, чтобы я не имел возможности сопротивляться. Убегая, они зачем-то ещё стянули с меня старые стоптанные кеды. Видимо, для них моя поношенная обувь тоже представляла какую-то ценность…

И, лёжа один в темноте с разбитой губой и ноющим боком, я наконец-то, понял, что стремиться к абсолютной свободе глупо. Ведь абсолютная свобода – это смерть, и рано или поздно все мы её обретём. Единственное же, что было у меня ценным, и чего я никак не мог лишиться – моя жизнь. А ещё ко мне пришло осознание, что свобода определяется не отсутствием привязанностей к чему или кому-либо. Свобода – это отсутствие страха внутри нас. Страха покинуть место своего проживания, лишиться денег, выглядеть не так, как окружающие, боязнь чего-то непознанного. Именно это накладывает на нас ограничения, загоняя в столь уютные, привычные и безопасные границы под названием «норма жизни». И стоит лишь слегка отклониться от навязанного нам маршрута, как мы тут же пугаемся, теряемся и стремимся вернуться обратно в мир привычного уклада. Но именно там за пределами нашего страха протекает жизнь вольного человека, как физически, так и духовно…

Мне потребовалось довольно много времени, чтобы всё это понять и принять. Сколько уйдёт времени у вас на преодоление самого себя, я не знаю. Иногда этот маленький человечек, что сидит внутри нас и за горло тянет обратно в «золотую клетку», столь силён и могущественен, что справиться с ним практически невозможно. Но люди бывают разные: одним хватает указать верное направление, с другими ещё долго надо идти бок о бок, а третьи вообще предпочтут остаться на месте в своём мире комфорта и привычки. Как быть вам, решайте сами. И пусть вас не смущает оседлый образ жизни, религиозные предпочтения или желание выглядеть модно. По большому счёту для человека, искоренившего в себе любые проявления страха, это становится уже неважным. Да, когда-то именно разного рода лишения помогли мне стать на этот путь. Но это моя жизнь. Что будет с вами, определяете только вы и никто другой…

 

Ну, вот я и поведал вам свою историю. Солнце уже начало изрядно припекать, да и мой желудок недвусмысленно намекает мне на время обеда. Пожалуй, посижу ещё минуты три, затем направлюсь на улицу Бальзак, сверну на Арсен Усе и выйду к Елисейским Полям. А там! Есть превосходный ресторан, где я собираюсь заказать пятилетнее белое вино и морепродукты, истратив при этом все имеющиеся у меня деньги. Но какая разница! Ведь я могу себе это позволить, а вы – нет?..

 

 

 

16.03.2014