По щучьему веленью, по моему хотенью…

 

 

 

Вечера на даче изумительные. Мягкое серое небо, запах мяты, васильков и мелисы, гулкие голоса и смех с реки – Юля особенно любила это время. Когда ужин заканчивался и, забравшись к отцу на колени, она потихоньку засыпала под треск разведенного на огороде костра, мамину болтовню и стук папиного сердца.

Это было первое лето без отца. Паршивое лето. Днем к маме забежала подруга на чай и с порога спросила о папе. Юля случайно прослушала, чем именно она интересовалась, но мамин ответ жадно уловила: «Паршиво».

Юля решила, что так оно и есть. Все на самом деле было паршиво. Неловкие вечера, заброшенные отцовские удочки, его куртка, дышавшая костром и теплым папиным запахом, которую мама часто прижимала к лицу, думая, что Юля не смотрит, и тяжелое родительское молчание – пятилетние девочки слишком малы для взрослых дел. Для взрослых дел малы, а для обидной тоски и страха очень даже нет. Хотя маме, конечно же, этого лучше не рассказывать.

Подруга пришла на чай, а задержалась до ужина. Устроившись под покосившейся вишней, взрослые пили из чашек рубиновое вино, пахнувшее пчелами. Мама медленно пьянела, подруга сочувственно шептала, и, никем незамеченная, Юля тихонько прокралась в огород к сараю. У нее был план.

Юля еще утром захватила из кухни большой трехлитровый бутыль, отыскала в мусорном ведре консервную банку, достала из вороха игрушек большую желтую лопатку для песка и спрятала сокровища под дровами в огороде. Оставалось добыть только удочку, которую папа купил специально для нее. Она пряталась в сарае под ворохом тряпок, леек и больших поржавевших ведер. Юля очень волновалась, но справилась с задачей хоть медленно, но зато без единого шума – если мама увидит, накроется завтрашняя рыбная ловля «медным тазом».

 

Про медный таз Юля услышала от бабушки и очень на нее обиделась. Это про маму с папой та сказала, мол, «накрылись они медным тазом». Видно, бабушка имела в виду, что папа переехал от них с мамой, но сравнение с медным тазом все-таки было неприятным. Паршивым надо сказать было это сравнение. Странные взрослые. Неужели они думают, раз ей пять лет, то она плохо слышит или совсем тупая?

Убедившись несколько раз, что припрятанные богатства не видны ни со стороны огорода, ни с боку туалета, и даже если впритык подойти к сараю, то все равно ничего не заметно, Юля отправилась спать. Мама тепло обняла ее за плечи, дыхнув в лицо пчелиным воском, подруга мамина, скорбно сложив брови, сунулась, было, с поцелуями, но обленилась вставать – и Юля облегченно сбежала в домик, где спряталась под теплое стеганое одеяло с головой, не смотря на жару.

За окном спорили сверчки, пищали вредные комары, темно и безопасно было под одеялом. Юля довольно улыбалась, засыпая: впервые с тех пор, как случился «медный таз» она чувствовала себя спокойно и уверенно. Ведь у нее был невероятный план. И когда все задуманное получится, мама уже не будет плакать, а папа нервно грызть ногти. И до того Юле было на душе счастливо, что даже ночью ей приснились не юркие злобные гномы, ворующие у нее конфеты и не большие черные люди, от которых приходилось спасаться по длинным грязным туннелям, захлебываясь в немом крике, а приснились ей прежние мама и папа.

 

Это было воскресение. Всей семьей они собирались в парк на аттракционы. Сквозь белую накрахмаленную тюль выливалось солнце, словно тесто для бабушкиных пирогов, в комнате пахло цветущей акацией и горячим утюгом. Юля сидела на диване и натягивала белые длинные носочки, пытаясь ухватить солнечные зайчики губами. Мама в смешных фиолетовых бигудях гладила чудесное синее платьице. Она громко смеялась, уворачиваясь от папиных усов, которые щекотали ей шею, когда он лез к ней с дурацкими поцелуями. Сейчас, во сне, Юлю вовсе не раздражали эти взрослые нежности: пускай целуются, она не возражает! Но папа уже уходил на кухню, и легкая летняя пыль клубилась за его спиной.

«Папа», – Юля вскочила на кровати, испуганно зажав рукою рот. На соседней кровати спала мама – даже не пошевелилась. Все. Пора. Уже утро. Совсем скоро все изменится. Неслышно, даже не дыша, Юля выбралась из домика – одевалась уже во дворе, поеживаясь от утренней прохлады. Дрожа от нетерпения и тревоги, заглянула под связку дров: припасы были на месте. Потом, как учил папа, стараясь не спешить, накопала много червей. Обычно ей было очень противно, но сейчас надо было потерпеть. От этих червячков зависел ее грандиозный план. Вот и все, каких-то десять минут, и Юля уже бежала к причалу, прижимая к животу удочку, консервную банку и бутыль.

Дачники еще спали. Заснули рыболовы: они только свернули сети, спеша ухватить пару часиков покоя до начала полива огородов. И спала молодежь, которая до утра купалась в Днепре, жгла костры и целовалась, прогоняя надоевшее детство сладким вином.

Заморосил легкий дождик, подпрыгивая по ржавым балкам и погнувшимся от времени листам металла: тут Юля пошла медленнее. Стараясь заглушить стук сердца и чувство вины – папа взял с нее слово никогда не ходить на реку самой – она шла осторожно, как канатоходец, удерживая равновесие. Черная длинная челка падала на глаза, и Юля привычно сдувала ее с лица. Тогда виднелись глаза: слега колючие, чуточку угрюмые и очень черные. «Спрячь угольки», – шутил над ней папа, когда она смотрела, как он ловко рубит дрова или как красиво и размашисто кушает. Но Юля себя успокаивала: если бы папа знал, для чего она все это затеяла, он бы точно её поддержал!

Оглянувшись вокруг, Юля перевела дыхание уже на самом краю причала. По правую сторону от Днепра изломанной линией тянулись херсонские плавни. Покапывал мелкий нежный дождик, какой бывает только в июне, когда солнце еще по-детски ласково и кокетливо: так кокетничают в старших классах девочки, исподволь наливаясь жаром и летним зноем. Молодой ветер с щенячьим восторгом гонял лягушек в камышах, оставляя за собой игривую рябь на воде. Проснувшиеся солнечные лучи скользили по волнам и прыгали на свежевыкрашенные буйки, после направляясь к левому берегу Днепра, где среди плакучих ив, огородов и бурьяна жили люди. Причалы, ржавые и неповоротливые языки, тянулись от берега вглубь Днепра.

 

Юля была счастлива. Все удалось. Маму не разбудила, червей накопала, теперь дело за малым. Осторожно наклонившись к реке, она зачерпнула в бутыль мутноватой воды. Балка, за которую Юля ухватилась тонкой смуглой рукой, предательски заскрипела, отдавая эхом по обнаженной глади реки. Заверещали встревоженные лягушки, и девочка умоляюще зашептала им «тише, тише».

Угловатая, будто сколоченная резко и тонко из прямых ровных линий, с острыми коленками, острыми локтями и острым носиком, Юля уселась на причал и свесила ноги к воде. Сосредоточенно дыша, она надела на крючок длинного извивающегося червя, размахнулась и забросила удочку в Днепр. Круги от удара заколыхали черную зеркальную муть, отливавшую серебром, как нефть.

Юля замерла. Ветер затеребил ее густые спутанные волосы, солнечные зайчики, отражаясь от воды, заслепили глаза, но она не шевелилась. Когда надо, она очень терпеливая. Когда чего-то очень хочется, можно долго вот так сидеть, ожидая, когда клюнет рыбка. Потом ласково, как малыша, так учил папа, ее надо вытащить из воды, аккуратно освободить и запустить в бутыль.

Прошел мимо катер с первыми дачниками, прожужжала моторная лодка, словно сытый мохнатый шмель, когда Юля заметила, что о стеклянные холодные стены бьется хвостами целая стая изворотливых рыбешек.

Она свернула удочку, аккуратно закрыла уже пустую консервную банку и, сложив ноги по-турецки, взяла бутыль в руки. Поднесла его близко-близко к глазам, внимательно рассматривая улов. Постучала пальчиком, спугнув рыбешек. Подумала чуть-чуть, рассеяно скользя взглядом по плавням и камышам. Вздохнула о чем-то своем.

Выудив из клетки первую рыбку, она что-то зашептала ей тихо-тихо. Раскрыв ладони, она выпустила рыбу обратно в воду. Потом достала следующую рыбку, и ей что-то зашептала, и снова отпустила на свободу. Медленно пустела стеклянная клетка и вот последняя рыбка благодарно махнула хвостом, скрываясь в иле и водорослях.

Юля радостно засмеялась. Она словила и бросила обратно в реку, по меньшей мере, рыбок десять! Среди них точно должна быть та самая, волшебная, о которой так часто читал ей папа и которую каждое лето они упорно ловили, но не могли поймать. Папа ее всегда успокаивал: только когда чего-то по-настоящему хочешь, не для себя, а для других – только тогда можно словить золотую рыбку. Она вовсе не блестит, как золотой слиток, с виду обычная речная рыбешка, но желание, которое идет от самого сердца она всегда исполняет.

Ну что ж, Юля облегченно вздохнула, значит, сегодня она не могла ее не встретить. Потому что сейчас она по-настоящему, от всего сердца хотела, чтоб мама перестала плакать, папа оставил дурную привычку грызть ногти, а она сама снова могла бы засыпать под отцовский стук сердца и счастливую мамину болтовню. И желание она сформулировала, как учил ее папа коротко и точно, чтоб не запутать золотую рыбку: «мама и папа снова вместе». Не так уж много она попросила – не денег же много-много, не вещей разных и не ящик мороженого, хотя искушение было. Она очень любит мороженое.

 

Юля встала, огляделась вокруг и медленно пошла обратно, раздумывая, сколько времени потребуется золотой рыбке, чтобы исполнить ее желание.

Застучали по причалу босые ноги, заскрипели высохшие доски, застонали ржавые железные балки. Тихо стало вокруг. Лишь только отпущенные на волю золотые рыбки радостно подпрыгивали над водой, празднуя свою нежданную свободу.