 |
Александр Левковский
РассказКупить в журнале за январь 2016 (doc, pdf): 
Памяти уроженки Подмосковья, семнадцатилетней Зиты Голдовской, зверски убитой арабскими террористами в 1987 году.
Добравшись быстрым шагом до площади Рабина, мы с Сафиёй сели на скамью и перевели дух. Я достал из рюкзака бутылку кока-колы, и мы стали отхлёбывать прямо из горлышка, разглядывая толпы прохожих, заполнивших главную площадь Тель-Авива в этот солнечный октябрьский день. – Саид, – сказала Сафия, – ты знаешь, как называлась эта площадь раньше – до того, как тут застрелили Рабина? Мне неудобно признаться, но Сафия знает обо всём на свете намного больше, чем знаю я. Но, если разобраться, что здесь удивительного? Хоть я и много читаю, но всё же я – необразованный парень, не окончил даже средней школы, а она – преподаватель на кафедре иностранных языков палестинского университета в Эль-Бирe. – Не имею представления, – признался я. Её рот перекосился от отвращения. – Площадь Царей Израиля! – сказала она с презрением. – И откуда они взяли этих царей?! Никаких израильских царей никогда тут не было! И евреев здесь тоже никогда не было! Испокон веков здесь, на нашей святой земле Палестине, жили только мы, арабы! Мне трудно спорить с образованной и начитанной Сафиёй, но на этот раз я решил возразить. – А дядя Ахмед, – сказал я, – говорил мне, что у древних евреев тут было не одно, а даже два государства – Израиль и Иудея. И в Иерусалиме сидели на троне царь-поэт Давид и царь-мудрец Соломон... – Дядя Ахмед ошибался, – холодно возразила Сафия. Она допила кока-колу, встала, подняла со скамейки свою сумочку и повернулась ко мне. – Ну, Саид, ты готов? – Готов, – пробормотал я, вставая. Кровь сразу бешено застучала у меня в висках, и меня всего стала бить крупная дрожь. Мимо нас медленно шла пожилая пара – худой мужчина среднего роста и невысокая полная женщина. Мужчина что-то рассказывал своей спутнице, и она громко смеялась, слегка запрокинув голову. Сафия сделала два шага вперёд, выхватила из сумочки нож и ударила женщину в шею...
В тюрьме Рамле я лежу в госпитальной палате. Обе мои руки перевязаны до локтей, а голова обмотана толстой марлевой повязкой, покрывающей обширную рану на челюсти. Мой адвокат сказал, что суд по моему делу состоится через три недели, и значит, у меня есть достаточно времени, чтобы подготовиться к защите и вспомнить все обстоятельства, которые свидетельствуют о моей невиновности. Но я не готовлюсь к защите и не могу я найти обстоятельств, оправдывающих моё преступление. И мне, конечно, не избежать тюремного срока в десять-пятнадцать лет... А, впрочем, мне безразлично! Мою Сафию застрелили, я лежу раненный в тюремном госпитале, дядя Ахмед скончался от разрыва сердца, и у меня в этом мире не осталось никого, кто был бы мне дорог. Я закрываю мокрые от слёз глаза и вижу перед собой родного дядю Ахмеда, самого дорогого мне человека, усыновившего меня, когда мне было три года, и заменившего мне отца...
...Мы пьём с ним чай в тесной комнатушке позади его книжного магазина на Виа Долороса в Иерусалиме. Дядя Ахмед – владелец этого заведения, очень популярного среди публики, читающей на арабском, иврите и английском. Мне двадцать лет, а дяде – семьдесят. Я работаю его помощником, продавцом, водителем его грузовичка, механиком, электриком, снабженцем, счетоводом, – в общем, мастером на все руки. Но у меня есть ещё одна важная роль – я его самый верный слушатель! Дядя курит трубку, набитую пахучим турецким табаком, и вспоминает: – Мне было двадцать два, когда ко мне пришли вооружённые посланцы от самого Ясира Арафата и сказали, что Вождь хочет меня видеть. Наша семья жила тогда в лагере палестинских беженцев Бурдж аль-Бараджне, в пригороде Бейрута. Я был потрясён! Великий Вождь Арафат, символ палестинского сопротивления, зовёт к себе меня, никому не известного парня, и хочет говорить со мной!.. У меня кружилась голова от счастья, когда я предстал перед ним. «Ахмед, – сказал мне, ласково улыбаясь, Арафат, – ты образованный юноша, ты окончил университет в Аммане, ты пишешь и публикуешь страстные статьи о попранных израильтянами правах нашего народа, у тебя прекрасный арабский язык. Ты знаешь английский, иврит и французский. Мне нужен такой человек, как ты...» И я с готовностью оставил свою семью и стал частью кочующего из страны в страну штаба боевиков Ясира Арафата. Я не стрелял, я не взрывал, я не убивал; я писал... Я писал речи для Арафата и его эмиссаров, когда они выступали в Организации Объединённых Наций и на других международных форумах. Я продолжал публиковать статьи в газетах арабских стран и в арабоязычных изданиях в Лондоне и Париже. Я вскоре возглавил отдел печати в штабе Арафата... И я тоже кочевал из страны в страну. Из Иордании – в Сирию... Из Сирии – в Ливан... Из Ливана – в Ливию... Я был свидетелем всех террористических операций, совершённых боевиками Ясира Арафата... Я вижу, Саид, ты изумлён, услышав, что я назвал эти операции «террористическими»! Ты, видимо, ожидал, что я назову их «героическими». Я и считал их вначале героическими. Моё сердце переполнялось гордостью за смелых арабских воинов, взорвавших американские воинские бараки в Бейруте в 1983 году и убивших 307 американских солдат; я был счастлив, когда палестинец-самоубийца взорвал автобус в Тель-Авиве и тем самым уничтожил два десятка израильтян в 1994 году... А операция по уничтожению одиннадцати израильских спортсменов в Мюнхене, на Олимпийских играх 1972 года! Я был в восторге от этого акта возмездия за муки и страдания моего народа! А потом, Саид, меня стали одолевать сомнения... И поводом к этим сомнениям послужили две операции боевиков, жертвами которых стали дети. В 1979 году террорист Самир Кунтар высадился из лодки, тайком приплывшей из Ливана, захватил израильскую семью в городе Нагария и убил четырёхлетнюю девочку, зверски расколов её голову о скалу на берегу моря. Её мозги были расплёсканы по всей скале... В 1974 году три боевика во главе с Зиядом Рахимом хладнокровно расстреляли более двадцати детей в захваченной школе города Маалот на севере Израиля... Вот такими предстали перед всем миром наши «борцы за справедливость». Вот что я не мог оправдать, вот что не укладывалось в моём сознании: как можно, захватывая невинных детей заложниками, раскалывая им головы, расстреливая их в упор, гордо кричать на весь мир: «Аллах акбар!». Саид, ты знаешь – наш Аллах милостив («ар-Рахман»), милосерден («ар-Рахим») и всепрощающ («аль-Афув»). Как же может верующий человек хладнокровно и безжалостно расстреливать детей, прославляя в то же время имя милостивого Аллаха!
Бесчисленное множество раз я слышал такие и подобные им признания моего дяди длинными вечерами в каморке позади его книжного магазина. «Саид, – говорил он, – для тебя здесь, в Иерусалиме, нет будущего. Я смертельно боюсь, Саид, что ты попадёшь под влияние наших фанатиков, сделаешь глупость и окажешься в израильской тюрьме. Мне уже семьдесят, и у меня больное сердце. Я долго не протяну – и ты останешься один. Уезжай отсюда. Твои братья и сёстры могут прислать тебе вызов из Канады. У тебя золотые руки. Ты не пропадёшь нигде. Уезжай. Тебе только надо выучить английский...». Лучше бы он, мой дорогой дядя Ахмед, не упоминал изучение этого чуждого мне языка, потому что я бы тогда не поступил на курсы английского и не встретил бы я Сафию...
Она вошла в классную комнату, и мы все встали. В арабских школах положено вставать при входе учителя, даже если этот учитель – женщина. На ней было традиционное мусульманское одеяние: длинная шёлковая абайя, покрывающая всё тело, и плотный белый хиджаб, туго повязанный вокруг головы. Ей было, на первый взгляд, лет тридцать, и издалека (я сидел в последнем ряду) она показалась мне привлекательной. Впрочем, когда женщина полностью скрыта под абайёй и из-под её хиджаба не пробивается ни единая волосинка, трудно понять, красива она или нет. Она села за стол и, улыбаясь, произнесла обычное арабское приветствие: – Ахлан-ва-Сахлан бекум! Меня зовут Сафия, и я буду вашим преподавателем. Она раскрыла классный журнал и стала вызывать нас, одного за другим, расспрашивая нас о наших семьях, работе, учёбе и причинах, побудивших нас заняться изучением английского. Когда дело дошло до меня, я встал и сказал, что хочу уехать в Канаду к родственникам и поэтому мне необходимо знать английский. – Ты хочешь покинуть Палестину, свою родину? – переспросила она. – Я не живу в Палестине, – возразил я. – Я живу в Иерусалиме, принадлежащем Израилю. Она встала и подошла ко мне. – Саид, – тихо сказала она, – ты живёшь в Восточном Иерусалиме, который, по воле Аллаха, будет когда-нибудь палестинской столицей. Ты палестинец, Саид! Ты араб! Как же ты можешь покинуть свою родину и свой народ?! Я молчал, не зная, что сказать ей. Она стояла в двух шагах от меня, и вблизи она казалась мне ослепительно красивой. – Останься после урока, Саид, – промолвила она. – Я хочу с тобой поговорить...
...Поздно вечером дядя Ахмед вошёл в мою спальню и сел в кресло около кровати. Я лежал в постели вот уже час, не будучи в состоянии заснуть. Я лежал и думал о Сафие и о том, что она сказала мне после урока. – Как прошло первое занятие, Саид? – спросил дядя. Не отвечая на его вопрос, я промолвил: – Дядя, кто мы с тобой? Палестинцы? Арабы? Или, может быть, мы – израильтяне арабского происхождения?.. Кто мы? Сафия говорит, что я палестинец, и что это преступление с моей стороны – покинуть свою родину на произвол судьбы... – Кто такая Сафия? – Наша учительница. Она – преподаватель университета Эль-Биры. Ты бы послушал, как она говорит по-английски! – Лучше меня? – Не хуже. Она окончила университет в Оксфорде. Она, кстати, купила несколько книг в нашем магазине и знает тебя. – Что ещё она сказала? Я закрыл глаза, вспоминая. – Она сказала, что мы все должны бороться за освобождение Палестины и других арабских земель от гнёта оккупации... Но это ещё не всё! Она сказала, что все мы, мусульмане, должны противостоять развратному и коррумпированному Западу – Америке, Англии, Франции, Германии, Израилю... Мы должны, сказала она, вернуть под знамя Аллаха все те земли, которые когда-либо были под властью мусульман! И вернуть славу зелёному знамени пророка Мохаммеда! Дядя печально усмехнулся. – Много раз я слышал эти проповеди. «Вернуть эти земли» означает, к примеру, захватить всю Испанию, Португалию, Сицилию и часть Франции... Как твоя Сафия намеревается это сделать? И сколько человеческой крови будет при этом пролито?! – Это неважно, сказала Сафия. Мы, арабы, сказала она, должны прекратить воевать друг с другом. Её родители погибли под израильской бомбёжкой в Ливане, и она не может этого забыть... Она спросила меня о моей семье. – И что ты ей сказал? – Я сказал, что мои родители умерли в лагере беженцев, а братья и сёстры эмигрировали в Канаду. – Сколько ей лет? – Я думаю, около тридцати. – Она замужем? Я пожал плечами. – Ходят слухи, – сказал я, – что она была в коротком замужестве в Англии, когда училась в университете. – Она красива? – Очень! – воскликнул я. – Как американские актрисы на обложке Плэйбоя! Даже красивее! Дядя помолчал, раздумывая. – Саид, – сказал он наконец, – ты очень молод, и я боюсь за тебя. Я опасаюсь того влияния, которое эта красивая и умная Сафия может оказать на тебя. Я боюсь, что ты легко можешь влюбиться в эту твою учительницу, которая намного старше тебя. Ты ведь никогда не был в близких отношениях с женщиной, – особенно, с красивой женщиной. Ты не знаешь, сколько опасности таится в этом общении... Я закрыл глаза, внезапно представив себе красавицу Сафию, без абайи и хиджаба, стоящей в двух шагах от меня, как она стояла в классе шесть часов тому назад. – Я не боюсь никаких опасностей, – тихо произнёс я. Дядя покачал головой, как бы почуяв, что в голосе моём не было полной уверенности.
Я стоял на лесенке, раскладывая вновь поступившие книги по полкам, когда у входа зазвенел колокольчик, раскрылась дверь и в наш магазин вошла Сафия. – Маса аль хайр! («Добрый вечер!») – промолвила она, обращаясь к дяде Ахмеду, стоявшему за прилавком. Она бегло взглянула на меня и улыбнулась. – Маса аль нур! – ответил дядя. – Чем могу служить? – Я хотела бы приобрести сборник поэм Махмуда Дарвиша. У вас, конечно, есть его стихи, не так ли? – Дядя, – хрипло промолвил я, всё ещё стоя на лестнице, – это Сафия, о которой я тебе рассказывал...
...Мы сидели втроём в каморке позади нашего магазина и пили крепкий кофе, заваренный дядей в его любимой джезве по его особому рецепту. Мы с Сафиёй молчали, а дядя говорил громко и взволнованно вот уже минут десять, не давая мне и нашей гостье никакой возможности вставить хотя бы словечко. – Сафия, – говорил он, – ты знаешь, какая фраза разгневала меня более всего за всю мою семидесятилетнюю жизнь? Это была короткая фраза, прочитанная мною однажды в Нью-Йорк Таймс: «Не все мусульмане – террористы, но все террористы – мусульмане»... Все террористы – мусульмане?! Что за чудовищная клевета! Не были мусульманами древние иудейские террористы-сикарии, средневековые христианские инквизиторы, террористы-якобинцы Великой французской революции, ирландские, баскские, хорватские, тамильские и прочие террористы!.. А потом я задумался и полез в Интернет. И стал искать статистику террористических актов. И, к своему ужасу, обнаружил, что девяносто процентов современных – я подчёркиваю, современных! – террористических актов совершено мусульманами! С 1980 года по сегодняшний день триста девяносто шесть раз мусульмане из Египта, Ливана, Ирака, Сирии, Чечни, Иордании, Палестины взрывали автобусы, захватывали самолёты, убивали заложников, расстреливали детей, женщин и стариков... И погубили более трёх тысяч, врезавшись на похищенных самолётах в башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке... И убили 174 заложника в московском театре в 2002 году... И расстреляли 186 школьников на Северном Кавказе в 2004 году... Дядя перевёл дух и отпил остывающий кофе. Я смотрел на Сафию, ожидая от неё гневного возражения, но она молчала. – Сафия, – продолжал дядя Ахмед, – я расстался с Арафатом именно потому, что я понял бессмысленность и преступность террора. Мы ненавидим весь мир, и весь мир ненавидит нас за нашу одержимость террором! Я сказал ему однажды: «Раис, мы, полтора миллиарда мусульман, безнадёжно отстали от современного мира. Мы порабощаем женщин, мы наказываем смертью любого, покинувшего веру в Аллаха, мы отрубаем руки ворам, забрасываем камнями женщин, заподозренных в супружеской измене, мы пренебрегаем образованием юношества, мы не занимаемся развитием науки... Наша наука, и наше образование, и наша индустрия – это всемирный террор! Испания за один год переводит на испанский язык больше книг, чем мы перевели на арабский за последние сто лет! Восьмимиллионный Израиль имеет больше лауреатов Нобелевской премии, чем полтора миллиарда жителей мусульманского мира!..». Ясира Арафата особенно разгневало это последнее сравнение. «Ахмед, – вскричал он, – убирайся вон с моих глаз! Такому, как ты, не место среди борцов за свободу! Уходи!» И я ушёл...
...Мы с Сафиёй сидели на скамье на сверкающей огнями нарядной улице Короля Георга в еврейском Западном Иерусалиме. Был канун святой субботы, и мимо нас катился по улице праздничный шумный поток иерусалимцев и туристов со всего мира. Сафия держала на коленях томик палестинского поэта Махмуда Дарвиша, купленный час тому назад в нашем магазине, и тихо говорила, глядя на прохожих: – Смотри, Саид, на наших врагов и слушай, что сказал поэт:
«Их смех – это наши слёзы. Их счастье – это наше горе. Их богатство – это наша бедность. Их сила – это наша слабость. Их всё – это наше ничто...»
– Я не вижу в евреях своих врагов, – возразил я. – Среди них много покупателей книг в нашем магазине. Они помешаны на книгах и учат своих детей любви к литературе чуть ли не с младенчества. Сафия повернулась ко мне и сказала с презрением в голосе: – Ты не способен думать, Саид. За тебя думает твой дядя...
С этого дня Сафия стала подчёркнуто холодна со мной и, казалось, просто перестала замечать меня. Она не обменивалась со мной ни единым словом; она не улыбалась мне; она не глядела мне в глаза... Я знал, что она презирает меня. А я страдал невыносимо! В течение дня я мог думать только о том, что вот наступит вечер – и я увижу её. Но наступал вечер; она входила в класс, приветливо улыбаясь всем, кроме меня; говорила со всеми, но не со мной; останавливалась около каждого ученика, но никогда не замедляла шаг, проходя мимо моей парты. Я был для неё никто!
Всё внезапно изменилось, когда наступил октябрь 2015 года. Страшная волна террора – так называемая «ножевая интифада» – захлестнула Израиль, Западный Берег Иордана и особенно Иерусалим. Наш магазин опустел, покупатели исчезли, всем было не до книг. Дядя Ахмед в состоянии глубокой депрессии попал в больницу с сильнейшим сердечным припадком. Его с трудом спасли. Лёжа на больничной койке, исхудавший и смертельно бледный, он говорил мне: – Саид, то, что делается вокруг нас, это безумие. – Трясущейся рукой он надел очки и стал читать вслух отрывки из газетной статьи:
«...3 октября, у крепостных Львиных Ворот, террорист, вооружённый ножом, убил нескольких иерусалимцев, включая мать и её ребёнка. Террорист был убит...» «...7 октября арабка с ножом напала на прохожих на улице Агай в Иерусалиме и была застрелена...» «...8 октября пять человек были ранены в Тель-Авиве террористом, вооружённым крупной отвёрткой. Террорист был убит выстрелом из толпы прохожих...» «...11 октября трое прохожих и один солдат были атакованы и ранены террористом в городе Хадера. Террорист был пристрелен на месте...»
Я знал все эти кошмарные цифры. За тридцать один день октября пятьдесят шесть раз мои соотечественники-палестинцы, в возрасте от одиннадцати до семидесяти двух лет, нападали с ножами на прохожих, врезались на своих машинах в толпы людей, ждущих автобуса на остановке, взрывали бомбы и стреляли из автоматов по мирным жителям...
Дядю Ахмеда арестовали, едва он вышел из больницы. Я получал новые книги в огромном книгохранилище на улице Ибн-Гвироль в Тель-Авиве, когда зазвенел мой мобильник, и дядя сказал тихим хриплым голосом: – Саид, меня забрала полиция. – Почему?! – закричал я. – Они сейчас арестовывают всех, кто был когда-либо связан с террористическими организациями. Не беспокойся за меня. Меня подержат месяца три и выпустят. У них нет никаких улик. – Как твоё сердце, дядя? Он помолчал. – Болит, – еле слышно промолвил он. – Очень сильно болит, Саид...
Дядя Ахмед умер от разрыва сердца три дня спустя – в той самой тюрьме Рамле, где я нахожусь сейчас. А на четвёртый день, после наступления сумерек, ко мне в магазин пришла Сафия.
Я сидел бездумно в полутьме, когда прозвенел колокольчик у входа. Я поднял голову, встал – и увидел Сафию в дверном проёме! У меня заколотилось сердце и ослабели ноги. Она, ни слова не говоря, подошла ко мне, положила руки мне на плечи и, встав на цыпочки, поцеловала меня. Надо знать законы мусульманского мира, чтобы понять, что она, целуя постороннего мужчину, совершила тяжкое преступление. И поэтому я был просто потрясён! Трясущимися руками я обнял её, и мы стояли так, освещённые только тусклым фонарём с улицы, покачиваясь в наших тёплых объятьях. – Саид, – прошептала она, – мы с тобой обязаны отомстить за смерть дяди Ахмеда. – Как? – Так, как мстят сейчас оккупантам десятки наших братьев и сестёр. Острым ножом! Я вдруг почувствовал, что она права. Не могу я простить никому смерть самого нежного, самого чуткого, самого бескорыстного человека, каким был мой дорогой дядя. – Сафия, что мы должны сделать? Она высвободилась из моих объятий, села и сказала деловым тоном: – Мы не будем смертниками, Саид. Мы не будем шахидами. Я хочу жить, чтобы мстить и мстить, и ты тоже должен жить для будущих мщений. Послезавтра мы с тобой поедем в Тель-Авив на твоём грузовичке и там, на центральной площади, совершим акт мщения... – Нас застрелят. – Они не успеют. Я была там, разведала обстановку и всё обдумала. Мы успеем сбежать. Там масса запутанных улочек, где нас не отыщут. Поверь мне... Она встала и опять приблизилась ко мне. Я, как зачарованный, смотрел, как она медленными движениями стянула с головы свой белый хиджаб и протянула его мне. Я взял кусок материи, ещё хранящий её тепло, и приложил его к своим пылающим щекам. Она тряхнула головой, и её густые волосы рассыпались по плечам. – Послезавтра вечером, – прошептала она, – после нашего возвращения из Тель-Авива, я сниму перед тобой абайю, как я сняла сейчас перед тобой мой хиджаб...
...Послышался скрип ключа в тюремном замке, и медсестра вкатила в палату тележку с моим завтраком. На подносе, между кофейной чашкой и блюдцем с творогом лежала утренняя газета. Я развернул её и глянул на первую страницу. Вся верхняя половина была занята описанием нашего вчерашнего акта мщения. Мне не надо было читать текст, я и без того знал, что там написано о нас с Сафиёй; я смотрел на фотоснимки. Их было два. На первом Сафия, после удара ножом по шее женщины, повернулась ко мне и что-то кричит мне с искажённым от гнева лицом...
...Она ударила женщину в шею и крикнула «Аллах акбар!». По нашему плану, я должен был выхватить нож и вонзить его в шею мужчины, стоявшего рядом. Но я, вырвав из-за пояса нож, вдруг почувствовал, что не могу двинуть рукой. Меня при виде женщины, лежащей на тротуаре в луже крови, внезапно охватила волна страшной непередаваемой жалости. Ужас пронзил меня. Я бросил нож и закрыл лицо руками. – Ты трус, Саид! – гневно закричала Сафия. – Трус! Трус! Трус! Она кинулась ко мне, замахнулась и стала бить меня по рукам и лицу своим ножом. Кровь хлынула из моих рук, скрещённых на лице, и из глубоко разрезанной челюсти... Она размахнулась, целясь в мою шею, – и в этот миг из толпы пешеходов раздался выстрел. Силой выстрела Сафию бросило вперёд, на меня. Он выронила окровавленный нож, сползла по мне на тротуар и замерла у моих ног. Я упал на колени, что-то горячо шепча моей Сафии, но на меня навалились сзади, заломили мне руки за спину, и я услышал щёлк наручников, запираемых на моих кровоточащих запястьях...
А на втором фотоснимке не было ни одного человеческого лица. Была видна та скамья, где накануне сидели мы с Сафиёй и пили кока-колу. Перед скамейкой простиралась гора цветочных букетов, в которую был вставлен портрет убитой женщины. Рядом с портретом возвышался одинокий плакат с краткой надписью:
Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за январь 2016 года в полном объёме за 197 руб.:
|
 Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы. Литературные конкурсы Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:
Только для статусных персонОтзывы о журнале «Новая Литература»: 24.03.2024 Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества. Виктор Егоров 24.03.2024 Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо! Анна Лиске 08.03.2024 С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив. Евгений Петрович Парамонов 
 |
|||||||||||
| Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru 18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021 Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.) |
Вакансии | Отзывы | Опубликовать
Актуальные букмекерские конторы для профессионалов для ставок на спорт |
|||||||||||
