Ничто не теряется

         «Жизнь – это великое и заманчивое приключение. Мы лишь однажды берем билет на станцию Неизвестность, лишь однажды пересекаем страну, именуемую Жизнью. Мы лишь однажды отправляемся пешком по жизни, омываемые ливнями и палимые солнцем».      
        
                                                          Д.Голсуорси

Еще какое-то время моросили дожди, а потом внезапно ветер разогнал тучи, и выглянуло солнце. На улице уже стоял легкий морозец, и в воздухе пахло снегом. Лужи покрылись льдом, и было скользко ходить по дорогам.

Я начал планировать свое будущее и стал заниматься, готовясь к вступительным экзаменам в институт. Несколько раз навещал родителей вместе со Жгучим.

Мы стали встречаться с Маргаритой и хорошо проводили время.

Я записался в кружок английского языка и возобновил свои тренировки по боксу. Однажды я даже выступил на ежегодно проводимом турнире и занял второе место по области. Когда я поднимался на ринг, я не боялся, потому что в зале сидели мой отец и моя девушка.

В одну из суббот нас с Маргаритой пригласил на день рождения один мой приятель. Мы купили ему в подарок наручные часы и отправились в гости. Когда мы ехали в автобусе, то проезжали тот район, где я работал с мужиками. И мне вспомнился Виктор Горев. Интересно, что он сейчас делает?

Я предложил Маргарите выйти на следующей остановке и пройтись немного пешком через квартал хрущевских коробок, где, наверное, жил Виктор Горев.

Мы вышли из автобуса и, взявшись за руки, пошли через дворы старых пятиэтажек. Она крепко сжимала мою руку, боясь поскользнуться.

И вот, фигура у одного из подъездов еще издалека показалась мне знакомой. Человек направлялся нам навстречу и смотрел себе под ноги. Когда мы поравнялись, я его узнал. Это был Васька, тот самый, который работал у Бадри на стройке. Он уже проходил мимо, совсем не замечая нас, когда я его окликнул.

– Эй, Вася здорово! – крикнул ему я.

Он обернулся и, остановившись, сосредоточенно смотрел на меня, так, как обычно смотрят подвыпившие люди. Потом, улыбаясь беззубым своим ртом, он подошел к нам.

– Ты че здесь гуляешь? Здорово! – С трудом промямлил он и стал разглядывать нас своими бегающими узкими глазами.

– Вася, да ты совсем на бровях! Как поживаешь?

– Как? Да никак! – почти выкрикивая, ответил он заплетающимся языком. – Вот Сашку ищу. Ты его не встречал?

– Нет, с тех пор я никого из вас не видел. Как Витя поживает?

– Какой Витя? – промычал он и вопросительно посмотрел на меня.

– Во дает! Ну, Витя Горев!

– Рыжий, что ли?

– Ну да!

– А, Рыжий. Рыжий умер, – покачивая головой, сказал он.

– Как – умер? Когда?

Я почувствовал, как меня бросило в жар и стало тяжело дышать.

– Десять дней назад похоронили. Печень его доконала. Рак у него был.

Васька еще что то-говорил, но я уже не слушал его и, снова взяв за руку Маргариту, пошел.

– Ты чего, Андрей? – с напуганным лицом спросила меня Маргарита. – Ты весь бледный. Он, этот Виктор, он что, был твоим другом?

– Я потому как-нибудь расскажу тебе. Хорошо? – ответил я и почувствовал, как что-то сдавливает мне горло и становится тяжело говорить. – Малыш, давай вернемся домой. Не хочу я сейчас никаких праздников. Домой хочу.

Она остановилась передо мной, крепко обняла и поцеловала в губы.

– А мне можно побыть с тобой? – тихо спросила она.

– Конечно, – ответил я.

Мы вернулись ко мне домой и я весь вечер провалялся на диване, нехотя поддерживая разговор. Маргарита приготовила ужин и прогуляла Жгучего. Я не стал ничего есть, потому что не мог проглотить ни даже маленького кусочка.

Поздно вечером я проводил ее домой и, вернувшись к себе, лег на диван и пытался заснуть. В голову лезли разные мысли, я не мог расслабиться и постоянно ворочался. Я не знаю, что я чувствовал. То ли мне было жалко Горева, или мне было просто страшно. Наверное, и то, и другое. Почти всю ночь я лежал и думал о Гореве, о смерти, о своих родителях, о Маргарите, о себе и даже о своей собаке. Я думал о том, что когда-нибудь нас всех не станет. Я вспоминал погибшего в уличной разборке друга, вспоминал всех моих умерших родственников и знакомых. «Смерть, – думал я, – к ней нельзя привыкнуть. Она как вор, обирает до нитки. Все забирает. И все бессмысленно. Зачем стараться жить? Зачем трудиться? Зачем любить? Ведь я тоже умру, как и все остальные. Я редко об этом думал раньше, но сейчас мне казалось, что смерть реальнее самой жизни. Она дышит мне в затылок. «Не спрашивай, по ком звонит колокол; он звонит по тебе». Да, ты прав Джон Донн. Но ведь ты также написал, дерзко написал: «Смерть, не возносись!».

И вот она – судьба, одна, общая для всех – Смерть. Ну, и что? Горев работал, у него была семья и несколько лет счастливой жизни. А потом – пьянство и смерть. Вот и вся жизнь. Ерунда какая-то. Абсурд и бессмыслица. Да, но он же дорожил этими недолгими моментами счастья. Он жалел обо всем, кроме этих нескольких лет. Значит, они были, они и остались. Он только ими и жил. А это и есть жизнь. И если есть такая штука, как вечность, значит, все это имеет смысл. Не все было впустую даже в такой жизни, как у Горева. Была женщина, была любовь, дети. Сколько, поди-ка, было прекрасных дней и волшебных ночей. Нет, ничего невозможно потерять, нет такой силы, которая смогла бы отнять у меня мой первый снег и первый поцелуй. Ничто не теряется!

Я не заметил, как уснул. И мне приснился Виктор Горев. Он улыбался мне. Мне показалось, что он выглядит счастливым, здоровым и молодым. Я увидел его таким, каким не видел при жизни. На его лице был румянец, глаза весело смотрели на меня. Он ничего не говорил, просто смотрел на меня и улыбался. И не было никакой смерти, и я не чувствовал страха.

Утром меня разбудил доносящийся из кухни шум. Пахло чем-то вкусным. Жгучий гремел своей чашкой, что-то аппетитно поедая. По голосам я узнал родителей и сестренку Аню. Я чувствовал себя бодрым и отдохнувшим, и не было уже никакой тяжести в груди. Я тихонько встал, оделся и вышел на кухню.

– А! Родители заявились! – сказал я, шутя, и, подойдя к матери, поцеловал ее. Потом поцеловал сестру и по-мужски, за руку, поздоровался с отцом.

– А мы все ждали, когда ты проснешься, и не хотели тебя будить. Ты так сладко спал, – сказала мама.

– Да. Мне приснился хороший сон, – ответил я и подошел к окну.

– С первым снегом тебя сынок!

– Жгучий, гулять! – закричал я.

Пес бросил свою чашку и громко залаял. А я пошел к себе в комнату и быстро оделся по-зимнему.

– Ты позавтракай сначала, – предложила мама.

– Нет, я не хочу ничего пропустить. Это ведь первый снег! – возразил я и начал обуваться. Родители вышли в коридор, наблюдая за мною.

– Ты уже решил, чем займешься? – строго спросил отец.

– Да папа, я отучусь в институте и стану учителем истории.

Они удивленно переглянулись.

Мы со Жгучим быстро выбежали из подъезда. На улице было кругом белым-бело. Свежий морозный воздух бодрил, мне хотелось двигаться. Я отобрал у пса палку, которую он уже успел где-то откопать и побежал в парк. Жгучий не любил, когда у него что-нибудь отбирали, и побежал за мной, громко лая, а я перебрасывал палку из одной руки в другую. Я изворачивался, как только мог, а потом, что было сил, зашвырнул ее далеко вперед. Я остановился и глубоко дышал. В парке было тихо. Деревья стояли голые и застывшие, как на картине. Везде лежал белый снег. Он искрился и ослеплял, и когда я закрывал глаза, то видел улыбающееся лицо Виктора Горева.