Новый год

Сквозь истошные визги гитары в магнитофоне Аня услышала дверной звонок. На секунду уменьшив звук и убедившись, что кто-то действительно звонит в дверь, она спрыгнула с кровати и помчалась в прихожую. Дверь открылась и явила на тусклый свет лампы Виктора, отряхивающегося от снега. Ни дать, ни взять – оживший снеговик в плаще и ботинках.

– Ну, заходи, – притворно суровым тоном пригласила Аня молодого человека, – ты в курсе, что опоздал на пятнадцать минут?

Вместо ожидаемого извинения Виктор чмокнул девушку в щеку и прошел внутрь. От него так и веяло холодом.

– Как дела?

– Так… – неопределенно отозвалась Аня, – вроде паршиво, а вроде и... Впрочем, нет, здоровски.

– Уверена?

– Абсолютно, солнышко.

Виктор повесил серый плащ на вешалку – ряд черных, с облезлой кое-где краской крючков. Скинул шапку, перчатки и шарф на стоящий в прихожей холодильник. На парне был коричневый свитер с длинными закатанными рукавами, больше напоминающий изящно изготовленную смирительную рубашку. Свитер связала хозяйка квартиры. Надо отдать должное ее мастерству – кроме длиннющих рукавов, все остальное было сделано на совесть.

– Слушай, найди себе занятие на пару минут, – Аня вышла в другую комнату, – я переоденусь и пойдем.

– Нет проблем.

– Ты извини за бардак, но я еще не убиралась, да и не хочется что-то.

– Лентяйка.

– От лентяйки слышу.

– Твоя кошка на меня странно смотрит, – заметил молодой человек, – будто хочет сожрать меня.

– Я ее понимаю. Я бы тоже тебя сожрала, – расхохоталась Аня за дверью, – сейчас иду, спасу.

Она выплыла из комнаты в дорогущем аромате Kenzo, и теперь на ней сидел сиреневый гольф и черные обтягивающие джинсы. Короткие, до белоснежной шеи, черные волосы были обработаны лаком и воплощены в прическу, напоминающую взрыв на макаронной фабрике. Черные тени увеличивали без того громадные глазища, придавая также некий магический смысл их выражению.

– А может, никуда не пойдем? – завидев красоту, деловито подал на попятную молодой человек.

– Так, смотреть, руками не трогать, – деловито пресекла его интимный взгляд Аня.

Они вышли в коридор. Кошка вылезла из-под плиты и величаво расположилась напротив двери в уборную. Виктор помог девушке одеться.

– Чао, киса, – махнул он перчатками. Дверь захлопнулась и они вышли в полуосвещенный подъезд.

– Я хоть кого-то там знаю? – на ходу достегивая свой плащ, спросил несколькими минутами позже Виктор. Они шли по вечернему городу в окружении царящей повсюду атмосферы праздника.

Аня пинала ногами снег, создавая миниатюрные лавины и такие же снежные бури.

– Очень смешно… Кроме Макса… Олег-Рёва, Ревский. Может, подругу его видел на день города, Миронову Ольку. Ленка. Она клевая, на меня чем-то похожа, внутренне я имею в виду. Парня ее ты не знаешь, но тебе от понравится. Ты же любишь сумасшедших коллекционировать? Вроде меня?

– У него такая же красивая задница и грудь с родинкой?

– Нет, – ухмыльнулась Аня, – он большой и толстый, как Сергей Крылов. Помнишь такого?

– Это певец такой с высоким голосом и небритый?

– Ага.

– Не помню.

– Ленка вместе со мной работает, только в читальном зале. Поговорить про книги любит. Так что готовься. «Углубленная дотошность в сочинениях Цвейга берет начало от «Девида Копперфилда», по сути, вся литература конца девятнадцатого – начала двадцатого века вышла из этого великого романа». Хотя может быть, на нее дурочка нападет, как ты там твой тезка Крючков говорит, внутренний ребенок? Тогда спасайся. И даже не пробуй на ней свой солдатский юмор.

– Будешь обижать – снег за шиворот насыплю, – меланхолично отозвался молодой человек.

Перебрасываясь ничего не значущими фразами, они прошли полквартала – ряд однотипных многоэтажек – и свернули в проулок. В пластиковом кульке в руках молодого человека лежала бутылка шампанского и коробка «Вечернего Киева», только что купленная в киоске. Продавец обрадовался им, как родным, поздравляя и желая всех благ.

Виктор рассказывал про удачно пройденную сессию – он был заочником в Киевском экономическом, разумеется, не вдаваясь в подробности о количестве выпитого длинными скучными вечерами в холодном общежитии. Спросил, чем занималась его вторая половина в последние дни года. Вторая половина напряженно вздохнула и не ответила.

– Слушай, вообще-то надо было какие-то маски, костюмы одеть, – неловко перевела она тему. Ум пытливый заподозрил бы неладное, но Виктор получал удовольствие от декабрьской стужи, валящего без перерыва снега и практически не слышал свою подругу. Запах улицы перебивал запахи подозрения.

– Зачем? – просто спросил он.

Мимо прошел Дед Мороз, весьма потасканного вида, в ветхой одежде, помахивающий серебрянным посохом.

– Ну, веселее будет.

Они подошли к мрачновато уходящему в небо десятиэтажному дому и направились к первому подъезду.

– Мы же раньше на подобные мероприятия всегда выряжались, как клоуны. Да и Олежка просил.

Петли подъездной двери запели свою песнь.

– От последнего костюма шотландского горца меня до сих пор типает. – Виктор зашел за девушкой в лифт и нажал обожженую зажигалкой «восьмерку». Это когда я благодаря своим не в меру трезвым друзьям напился в дымину и бегал по квартире с пустым самоваром и лопаткой для переворачивания блинчиков…

– Крича, что ты Дункан МакЛауд из клана бессмертных, – улыбаясь, закончила девушка.

Лифт дернулся несколько раз, протяжно заскрипели натяжные тросы и кабина остановилась.

– Очень мило, – цокая языком, прокоментировала Аня, снимая с головы берет и стряхивая с него снег.

– Этаж четвертый-пятый. Может шестой. Что-то заклинило – свет же не погас.

И правда, зарешеченная лампа дневного света все так же бледно освещала кабину лифта.

Аня взъерошила свои волосы и с силой несколько раз нажала на восьмерку, другие кнопки, наконец, на красную «СТОП» и желтую «ЗВОНОК», и в отчаянии – кабина не шелохнулась – стукнула кулаком по кнопочной панели.

– Эй! Спокойнее, малыш, – удивился Виктор, – либо сейчас поедем, либо месяц будем ждать.

Также безрезультатно он проделал тот же ряд операций.

– Э-эй! – громко с надеждой крикнул он, поднимая голову вверх, к залепленной жевательной резинкой вентиляционной решетке. – Мы застряли в лифте! Эй! Кто-нибудь!

Аня присоединилась к нему.

– Эй! Вытащите нас отсюда! Вызовите ремонтников! Мы застряли…

Неожиданно замолчав, она с силой и яростью изо всей мочи забарабанила руками по пластиковому покрытию стен, оскалив зубы.

– Да уж, позвоните 911 или Перри Мэйсону, – язвительно заметила она, стукнув напоследок еще и ногой.

Виктор выглядел недоуменным – он смотрел на разбушевавшуюся подругу, явно страдающую от чрезмерного наплыва эмоций, с каким-то медицинским удивлением.

– Господи, Нюськин, успокойся, – он постарался придать голосу спокойствие и участливость, – иди сюда. Все хорошо. Ну?

Его руки обняли Аню, она прильнула к нему. Он пригладил ее волосы, что-то нашептывая, покрыл поцелуями холодную шею и побледневшие щеки.

– Перестань! – с болезненной нервозностью отшатнулась от него девушка, – перестань, слышишь?

Виктор крепко сжал кулаки. Костяшки его пальцев побледнели. Он поставил пакет с шампанским на пол и скривил губы.

– Да пошла ты! Что за муха тебя укусила!

– Это все твоя вина.

– Моя?

– Какого мы сюда вообще пошли?

– Что? – выпучил глаза молодой человек. – Что? Да ведь это твои друзья! Чтоб они все жили долго!

– Боже, какой ты грубый!

– А ты добрая, воспитанная, начитанная… Да?

– Плохой, плохой, плохой, плохой…

– Ах, это я плохой? Это я грубый? Это я с ума схожу по пустякам?

– Да не в лифте дело! Как ты можешь так со мной, как ты можешь быть таким бесчувственным… – Аня отчаянно взмахнула руками.

Казалось, еще одно слово и она заплачет. Ее обведенные черным глаза смотрели тревожно и жалобно. Молодой человек вытер тыльной стороной ладони без того сухие губы, расстегнул свой плащ.

– Так, Смирнова, – требовательно, не допуская вежливых «со мной все в порядке» формул, спросил он.

Губы девушки дрожали.

– Что случилось? Все ведь хорошо, правда? Я с тобой. Зачем же ты так…

– Нет! Перестань! Не трогай меня! Не! – заносчиво и дерзко, еще громче закричала Аня.

Она влепила ему пощечину.

Хрустальные слезы, маленькими капельками сидевшие в уголках ее глаз, двумя дорожками прокатились по щекам. Худые руки вцепились борта плаща, крепко сжимая, словно желая разорвать.

– Да что с тобой такое…

На миг лицо девушки словно окаменело. А затем мертвенно-бледные щеки порозовели, хмурые глаза потупились, и кадык на тонкой шее судорожно задвигался. Словно вырывая из себя что-то ощутимое, мучительное, надсадно ноющее, Аня тихо сказала:

– У меня СПИД.

Она опустилась на грязный пол. Согнув ватные ноги в коленях и задев ими кулек с шампанским, она положила на них руки и снизу вверх посмотрела на молодого человека.

– У меня СПИД, – повторила она с неким извращенным чувством самоуничтожения, но тут же рассыпалась в истерике. – Я умру. Господи, умру, умру, умру…

Виктор медленно осел вниз, принимая туже позу. Так молча, сидя напротив, время от времени поднимая глаза и устремляя горький, печальный взгляд на девушку, он просидел не меньше десяти минут. Наконец, возможность говорить вернулась к нему вместе с чувствами. Он привлек Аню к себе. Она зарылась в складки его плаща и разревелась.

Прошло еще несколько бесконечно долгих минут.

– Когда ты узнала?

– Господи, прости меня, солнышко, любимый мой, прости, я…

– Когда?

– Вчера утром… С тобой все может быть в порядке, ведь бывают случаи, надо просто сходить, проверить…– нервно оживилась Аня, – а я, а у меня…

– А это точно…

– Это уже СПИД, а не вирус… Я живу с этой гадостью уже года два и вчера только узнала об этом. Господи, я умру, умру…

– Как… – обреченно не спросил, а как-то брякнул Виктор.

– Я не спала… Я… Это не важно… Я… Ты же помнишь, ты знаешь…

Виктор закрыл глаза. Ему хотелось сосредоточиться, убежать от нахлынувших и терзавших мыслей. Подумать, собрать куски и осколки воедино. Успокоить себя. Успокоить ее. Но вместо четко сформулированных ответов и фраз для этого в голове витали бессмысленные слова и банальные обрывки подслушанных во время пассивного смотрения телевизионных мыльных опер диалогов…

– Я вполне мог заразиться тоже, – отрешенно и подавленно сказал он. – А может… Ведь я чаще с резинкой, да. Уже год. Черт…

– Там в наркодиспансере была медсестра, тетя Маша, она за деньги и продукты приносила шприц – один на палату. Ни о каких проверках тогда еще не думали.

– Как это было все?.. Как ты узнала? – спросил Виктор.

– Я пошла туда одна. Я думала, что беременна. У меня была задержка на две недели. Врачиха сказала сдать кровь, а потом… – Аня приподнялась, высморкалась в платок, вытерла покрасневший нос и продолжила, – … Потом… Потом… Она сказала пройти дополнительный анализ на антитела. И еще один, после этих двух. А за результатами прийти тридцатого, я и пришла. Сидела в приемной и все женщины, беременные и нет, смотрели на меня. Будто знали, зачем я пришла. Будто на мне стояла печать или метка. Вышел врач. Он назвал мою фамилию и пригласил в кабинет. Там посадил в кресло и сказал, что анализы дали положительный результат. Никакого ребенка, забудь про половую жизнь, учет и регулярные проверки… Короче… Вот.

– Господи…

– Я вышла оттуда спокойная, даже пыталась улыбаться. Дура… – опять достала Аня платок. – Потом купила сигарет и зашла в какой-то дом, не помню, все как в тумане было, разревелась. Бабка с ведром на меня кричала и собака лаяла. Господи, я ведь умру. У меня не будет детей. Я не выйду замуж. Я не закончу институт. Меня выгонят с работы. Ты меня бросишь…

– Иди сюда.

Виктор оторвал Аню от себя. Наклонившись к ней и глядя прямо в глаза, красные от слез, он с нежностью поцеловал ее красные обветренные губы. Взгляд его был глубок и серьезен.

– Представляешь, я в школе восемнадцатой по просьбе тамошнего завуча сделала доклад о СПИДе чуть больше года назад. Ты помнишь, да? Вот ирония, а. Час трепаться про одноразовые иглы в больницах, свой инструмент в педикюрной, презервативы, не зная, что эта мразь уже внутри жрет меня…

Время остановилось.

Виктор медленно стянул с себя плащ и раскрыл молнию на кожанке у Ани. Его руки забрались под теплый гольф, осторожно коснулись мягкой груди, опустились ниже, к животу.

– Я ведь больше всего на свете люблю тебя… – севшим голосом прошептал он, целуя лицо Ани.

Пальцы скользнули вниз, нащупали пуговицу на джинсах и расстегнули ее.

– Что ты… – начала слабо сопротивляться Аня, – что ты делаешь?

Одной рукой продолжая ласкать живот девушки, он щелчком расстегнул ширинку на брюках.

– Нет, не надо! – она отодвинулась назад в неподдельном ужасе. – Вить, пожалуйста, не надо!

– Я хочу так…

Он с силой поднял ее. Потом стянул с нее джинсы вместе с нижним бельем. Потом с себя. Обхватив руками ее бедра, он приподнял ее и вошел сразу, до боли резко. Потом… Потом…

… раз… раз… раз… как считалочка летом… я внутри… жаркое солнце, пляж… старое одеяло вместо подстилки. Поплывем на другой берег? Займемся любовью?.. раз… тебе нравится… не делай мне больно… раз… Мороженое в стаканчике смотри… оно тает на моей груди… ты не хочешь…

/Люблю тебя…/

… хочешь… хочешь…хочешь… раз… раз… раз… натри мне спину кремом и включи радио… если долго… сильнее… смотреть в твои… люби меня милый… глаза можно утонуть… солнце… нарисуй меня… смотри что я могу… ржавая… трогай трахай меня там… сетка на твоей постели отсчитывает раз… раз… раз… я могу…

/Любить тебя вечно…/

… я могу сделать все в такую… раз… раз… раз… ночь… луна звезды… убери оттуда руку… губы… пахнут жасмином… зачем ты сделал эту татуировку… стриптиза… я бы тоже сожрала тебя… выйди отсюда не… подглядывай… мне нравится «Агата Кристи» и «Кино», а ему… классика и только… ты… никогда не умрем правда… старая зануда… раз… раз… раз… и я все равно…

/Люблю тебя люблю…/

… раз… это круто… одна жизнь ничего не стоит… начать сначала… подождать ее… видишь на небе звезды… а ты… а меня… я растворяюсь… я таю… я тону… да, господи, да… раз… же пресвятое да… вот… вот… оно близко сейчас… да… раз… вот… вот… вот… вот… оно…

Потом…

Аня сидела на полу, согнув ноги и задрав голову, смотрела на бледную лампу. Теплое семя ее мужчины стекало по бедрам.

– Я боялась. Я хотела сказать тебе после праздника. Или вообще не говорить и расстаться с тобой. Не знаю. Сказала бы после вечеринки, чтобы хоть ты провел праздник нормально. А здесь… Что-то прорвало...

Виктор открыл шампанское.

– Давай помолчим, хорошо?

– Ты на меня не… – робко рукой касаясь щеки парня и лаская ее легкими движениями, спросила полунамеком, высвечивая усталую, измученную улыбку, – ведь я… даже сказать страшно… я убила тебя… Хорошо, прости…

Где-то в первых минутах нового года лифт задрожал и поехал вверх. Похоже, кто-то вызвал его и этим привел в действие застопоренный механизм.

Двери открылись.

С другой стороны, моргая глазами и полураскрыв рот, на них смотрел Олег, хозяин квартиры № 217. Это он пригласил их. Его внешний вид не внушал ничего хорошего, скорее наоборот – всклокоченные волосы торчали в разные стороны, руки дрожали, постоянно натыкаясь, то на самих себя, то на пуговицы рубашки, то на лицо, словно проверяя, а на месте ли оно со всеми составляющими. Казалось, увиденная им картина – сидящая на полу Аня в трусиках, со спущенными джинсами и Виктор в таком же виде – привела без того спутанные мысли Олега в полный сумбур.

– Ой! – глупо, по-девичьи хихикнул он. И озабоченно оглянулся на свою дверь. – Там Таня и Таня. И водка.

Затем исчез, но перед этим зачем-то позвонил к соседям. Оттуда неслись звуки музыки – глубокий голос вещал о том, как упоительны в России вечера, и, скорее всего, звонок просто не услышали. Дверь лифта начала закрываться. Виктор едва успел поставить руку в сужающуюся щель между двумя полотнами. Вопреки обычному, она не открылась повторно, а клещами сжала запястье.

– Ань… Поторопись….

– Мы ведь правда не пойдем к ним?

– Обещаю.

Они выбрались из лифта и спустились на первый этаж.

На улице танцевал и кружился рыхлый и пушистый снег. Волосы девушки немедленно покрылись белым. В глазах ее стояли слезы. Виктор наклонился к ней, что-то еле слышно прошептал.

Ветер подхватил эти три слова, захватил их вместе со снегом и швырнул в лица холодных серых домов, в закрытые окна, в молчаливые каменные лики памятников, тряхнул ими ледяную гладь реки, подмел улицы и крыши, тревожа и оглушая весь полуспящий город, всю страну и весь мир.