Демон Захолустья

Откровения ростовского гота

Пятого июня две тысячи четвертого года мне позвонила мать-основательница поэтической нашей ассоциации. В огромном и диком, как первобытный лес, парке Островского какие-то господа устраивали бардовски-поэтический фестиваль с кострами, палатками и песнями до утра. За каким чертом там понадобилась я – до сих пор не могу понять. Однако пойти пришлось – из-за корпоративной чести и из-за какого-то смутного волнения, поднявшегося в желудке. Бывает глупое такое чувство: словно пробудилось что-то волшебное где-то, и ждет, и зовет тебя… И ты знаешь наверняка: сегодня ЭТО случится. Главное – не ждать и не верить, тогда обязательно сбудется.

Собиралась долго и напрасно: каблуки, серебряная сбруя и урбанистический черно-белый костюм оказались абсолютно не к месту среди пестрой, веселой, походно-непринужденной толпы. Я окончательно скисла, послала Юлькиного парня за вином для храбрости, а сама пожухла на сумке посреди полянки и принялась нашептывать Юльке всякие гадости про бардов. Обстоятельства выходили дохлые. Ну чего, спрашивается, ловить на этой ярмарке порядочному готу?...

А волшебство тем временем уже сгущалось над нашими головами, только мы смотрели в другую сторону и не сразу его заметили. Юноша с лицом ангела Боттичелли и сумеречно-внимательным взором примостился неподалеку и как ни в чем не бывало потягивал лимонад «Буратино» из полторашки – будто и не было вокруг летнего вечера, звезд и темной синевы неба. А потом словно ветром пронесло его мимо нас – и у меня волчьим капканом прищемило сердце: вот оно, чудо июньское! Только разве бывает так, чтобы тот, кто задел в тебе с первого взгляда самые басовые струны, вдруг обернулся и встретился с тобой глазами? Или хотя бы просто тебя заметил! Да нет, никогда и ни за что! Остается сидеть, как пенек на болоте, и ждать, пока он на тебя наступит в толкучке, или сигарету попросит, или… Или – или!

А вечер перетекал плавно в ночь, и залихватские люди с гитарами бренчали что-то одинаково-романтическое, пропитанное туристско-свободолюбивым духом. Бутылку вина мы всосали на троих, как зыбучие пески; денег больше не было, зато подтянулись знакомые панки с паленой водкой, и среди них – большой, надежный, настроенный гулять до утра Шурик. Я сразу повеселела: теперь нас было много. Около полуночи выкликнули мою фамилию; я поднялась, вдохновенно пьяная, и, держась за деревья, противолодочным зигзагом выплыла к микрофону. Толпа панков болела за меня из правого угла поляны, и почва под ногами подпрыгивала от их рыка, словно во время землетрясения. А может, меня просто штормило – от водки на голодный желудок и от злости на молниеносную свою влюбленность, которая грозила так ничем и не закончиться. И я, уцепившись за микрофонную стойку, выкрикивала свои ксилофонные вирши голосом ведьмы на шабаше – мне так хотелось, чтобы их проняло, этих зануд, валяющихся на травке… И его чтобы проняло – возмутительно трезвого, непрошибаемо спокойного, лежащего головой на чьих-то коленях… И как меня помидорами не забросали, интересно?

Рухнув обратно под приветственные клики панков, я поняла: все, пора действовать. Почему я, в конце концов, должна ждать, пока он первый зашевелится? Вранье! Я никому ничего не должна! Я свободная женщина… и т.д. и т. п. Схватила его за ворот свитера и полезла знакомиться. Хорошенькая, наверное, была картинка – особенно если учесть, что лежала я поперек Шурика, один молодой человек пытался делать мне массаж, а второй – тянул танцевать за все доступные конечности. Но я царственным жестом отмела все поползновения. Finita..! Я свой выбор сделала.

«Было все очень просто, было все очень мило…» Я в лучших традициях вампирского жанра вгрызлась ему в шею под его дамски-кокетливое хихиканье – и реальность полетела в тартарары с грохотом духового оркестра. Нас всем миром провожали в кусты – наказывали ему не обижать меня, «а то порву потом, понял?» Он кивал и потихоньку пытался вырваться из моих объятий – уж больно грозно выглядел Шурик. Но я вцепилась в него, как утопающий в бритву. Я уже тогда знала: если не будет его – мир потеряет одну из своих красок. И ошиблась. Мир потерял бы больше.

Помню – было огромное дерево, подсвеченное фонарем, и тени плясали по стволу, извиваясь, как девочки на готик-пати. Мы лежали на моем балахоне – черном домино с капюшоном – и я руками и ногами стискивала изо всех сил его тело, шелковисто-гладкое и до ужаса осязаемое. Сама Красота дышала в моих объятиях, запредельная, нечеловеческая – и такая близкая-близкая, уже почти совсем моя… Он спохватился, что у него презерватива нет – а кого это волнует, спрашивается, когда такое бесконечное, сумасшедшее чувство с головой захлестывает? «А вдруг у меня СПИД?» – поддел он, уже сдаваясь на мою милость. «Значит, мы умрем», – отвечала я со счастливой улыбкой. Я была готова самое жизнь отдать за это. Если бы предстал передо мной палач в красном капюшоне и сказал: «Мурка! Откажись от него – или я тебя четвертую!» – я бы, может, еще подумала. Но вот отказалась бы или нет – это уже другой вопрос. Потому что не каждому на долю выпадает такое бесконечное, ослепительное счастье, похожее на сбывшийся сон.

Потом сидели тихонько в зарослях и болтали о пустяках Курить хотелось до звона в ушах и треска в горле, но сигарет не было, и я принесла еще одну жертву любви – не пошла строчить курево, а терпела до рассвета, как Сцевола. Смотрела ему в лицо – и отворачивалась поминутно, словно от яркого света. Невыносимо прекрасны были его черты, хотя порой он умел казаться обычным и незаметным. А главное – было в нем тревожное, гибельное какое-то очарование, сквозившее в движениях, манере говорить, во всем его идеальном, как античная статуя, существе. Я стала звать его про себя Арманом – есть такой персонаж у бабушки Райс, кокетливо-жестокий мальчишка пятисот лет от роду. По книге к Вампиру Арману жертвы приходили сами, не дожидаясь, пока он начнет на них охотиться. Мой Арман был такой же.

Ночь тянулась неизмеримо долго – и в то же время кончилась так быстро, что я не успела опомниться. Пока мы шарахались по кустам, у меня из сумки свистнули мобильник, а весь народ пришел в такое состояние, что общаться с ними было бесполезно. Кое-кто уверял потом, что в кустах я была с троими, причем с девушками – наверное, в глазах у очевидца троилось. А на девицу Арман и в самом деле был здорово похож.. Вот так за несколько часов от моей репутации остались одни ошметки, хотя мне, конечно, на это было на-пле-вать. Когда я ввалилась домой, счастливая, перемазанная землей и зеленью, с застрявшими в волосах репьями, мама потеряла дар речи. Она тогда еще не поняла, какая любовь свалилась мне на голову. И я надулась на нее за утренний скандал, как ливерная колбаса: неужели не ясно, что со мной чудо случилось?..

Еще в парке, притянув к себе Армана, я шепнула ему на ухо: «Не бойся, это же всего на одну ночь» А потом, неизвестно зачем, мы обменялись телефонами. Я действительно этого не хотела – то есть хотела не хотеть.

И звонить ему не собиралась. Мне казалось тогда, что история уже закончилась. Что, если мы встретимся еще раз, он окажется обыкновенным мальчиком-неформальчиком с нулевым интеллектом и немытым хаером. И Сон в Летнюю Ночь превратится в обычное пьяное приключение.

И все-таки я не выдержала и позвонила.

Я просто не могла иначе.