Меламед Янкеле

На чтение потребуется 8 минут | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

В маленьком живописном местечке, где-то в Полесье, жил меламед^[1] Янкеле. Ой! До чего жизнь была его праведной, до чего прекрасной! Солнце ещё не успевало вставать, а он уже омывал руки и произносил утренние благословения. Никто не считал Янкеле ни мудрецом, ни великим праведником. Хоть был он уже не молод, но почтительное обращение «реб» заслужил только от соседских мальчишек, которые в шутку кричали: «Шолойм, реб Якев!». Для остальных он так и остался Янкеле.

Одевшись второпях, но очень опрятно, меламед отправлялся в синагогу, чтобы успеть вместе с ещё девятью молящимися с первыми лучами света произнести «Шма Йисроэль» – «Слушай, Израиль…». Помолившись, он заходил в комнатку, наспех пристроенную к синагоге, где дети постигали Тору, раскрывал дневной лист Талмуда и углублялся в споры древних, пока ученики не соберутся.

Никто так и не узнал, из каких мест меламед Янкеле. Одни говорили, что откуда-то из Литвы или Пруссии (уж очень его поведение отличалось от простых манер жителей Полесья). Да и кому, кроме нескольких сплетниц, было интересно: откуда этот Янкеле?! Кто он – Виленский Гаон^[2], что ли!

Приехал он уже с женой – Рейзл и полуторогодовалым сыном Шмуэлем-Ицхоком. Рейзл с утра до вечера была занята своими четырьмя детьми, несчитанными курами и производством сахарных петушков. Леденцы продавал Шмуэль-Ицхок. Янкеле как мог, прививал сыну любовь к Торе, но увы, гроши были ему милее всех благ Будущего Мира. Так что после занятий в школе, где на всех уроках, кроме арифметики, лицо его было кислым, что этрог^[3], он целыми днями ходил и продавал ребятне мамины сладости. Складывал копеечку к копеечке и мечтал, что когда вырастет, уедет в Киев или Одессу, станет фабрикантом или ростовщиком. Был он, короче говоря, мальчиком умным и весёлым. Правда, в субботу грустил, чем сильно расстраивал отца. Так, оно и ясно, чего радоваться, если нужно целый день слушать, кто куда ходил две тысячи лет назад, вместо того, чтобы пойти сейчас и сделать свой гешефт^[4]! Тем более, он видел, что жить Торой, конечно, здорово, только так и помрёшь в том сюртуке, что на свадьбу подарили.

Так они себе и жили: Янкеле копил праведные знания, Шмуэль-Ицхок – деньги, а Рейзл – домашние хлопоты. Но на их голову, а, может, и не только, до местечка докатилась новая власть. Таки стоит вам сказать, что несколькими годами ранее вся Россия докатилась до этой самой новой власти!

 

Эти самые красные появились в моци-шабос^[5]. Зря на них наговаривали, что то какие-то босяки! То были люди совсем другого сорта! Целых четыре человека на две улицы и одну слободку! Остановились они на Украинской, но и на Еврейской к утру знали все подробности. Так вот, трое с винтовками, по форме, без лишних манцев. Один, самый интересный, Зиновий Громов, так держал фасон, что не дай Бог: кожаный плащ, новёхонький, блестящий, как ножи шойхета^[6], сапоги, мама дорогая, будто с царя снял, а форма – вылитый старорежимный офицер; маузер, с каким Котовский – ни то чекист, ни то кавалерист – в Бессарабии набивал рубликами свои революционные карманы.

Зиновий Громов, как поговаривают, не совсем Зиновий, да и никакой не Громов. Жена меламеда, Рейзл, как только его увидела, сразу узнала Залмана Гройсмана – мелко-уголовного социалиста из Черновцов. «Откуда она его знала?», – спросите вы. Вы-то спросите, а я не отвечу: всему своё время, не мешайте автору! Залман, который Зиновий, был славным малым. В Черновцах обчистил дом какого-то уважаемого человека, но когда тот стал выражать своё недовольство ударом в глаз, Залман рассчитал его из револьвера. Хозяин дома был удивлён, что у этого пацана есть револьвер, а Залман удивился позже, когда его записали в политические, мол, богатого грабил, хотел деньги на революцию собрать. «Мишигинерс^[7]! А к чему грабить бедных? У них же голо, как у девки на коленке!», – подумал Залман, но возражать не стал. Газеты давать будут – на самокрутки сгодятся!

Заняли они лучшую хату: украинскую и еврейскую школу объединили в одну, а в свободной устроили свой штаб. Вели себя сначала тихо, присматривались, но, как известно, если на чьём-то плече висит ружьё, то оно обязательно выстрелит, а чтобы оно не выстрелило, нужно дать денег его обладателю! Так что новая власть ни в чём не нуждалась, хотя власть нуждалась во многом, а товарищ Громов жил честь по чести!

А над Янкеле стали посмеиваться, что его жена знакома с Громовым-Гройсманом. Но посмеивались аккуратно, потому что с тем человеком, что учит твоих детей шутить нельзя, а то он пошутит так, что ненаглядное чадо вырастет в беспроглядного идиота! А потом и вовсе перестали, так как оказалось, что и меламед имеет удовольствие знать товарища Громова. С тех пор, кроме как реб Якев, его никто не называл, даже местечковый раввин, известный своим чванством!

 

Жизнь шла. Красные оказались не больше простаками, чем полицмейстер, имеющий с борделя, так что всем жилось спокойно, но дорого. Сколько власти ни плати, ей всё мало! «Зачем ты мне будешь давать понемногу, лучше я у тебя всё заберу и буду тебя кормить плохо и редко!», – подумал товарищ Ленин или ещё какой-то поц, который решил, что если он сел на лошадь и напялил китель – то вылитый генерал, и на свой народ ему плюнуть и растереть! А я вам скажу, что если еврей пошил себе генеральский мундир со всеми манцами и взгромоздился на белого коня, то, когда придёт время, с него спросят, как с еврея, а не как с генерала. И если он того не понимает, то он настоящий осёл и сам должен возить на своей спине генералов и кого пониже, а не рядиться точно поп на Пасху!

Тут и начали наши красновёздочные, вспомнив каторжанское прошлое, бегать по домам с такими заклинаниями, что сам раввин не понял, с какой каббалы это крайне прибыльное заклинание: «Продразвёрстка». Тогда в местечке вспомнили, что меламед – знакомец Громова, и принялись упрашивать его помочь. Ломаться Янкеле не стал, не шидух^[8] и, скрепя сердце, пошёл говорить.

Зашел он к Зиновию-Залману. А тот удивился, обрадовался и предложил сесть. Сам закурил папиросу и присел на край стола.

– А я хотів до тебе сьогодні прийти! Добре, що сам з'явився!– неожиданно начал товарищ Громов.

Янкеле явно было неприятно, но когда евреям было приятно договариваться с властью: всё заберут и погромят, не дай бог!

– Навіть два розмови до тебе, Яша! Розмова номер раз! Ти пам'ятаєш, що намалювався ти в Чернівцях весь випещений, фраєр з Вільно! І все дівки на тебе дивувалися, а вдови молодий, щоб до такому красунчику... ладно, я не візник, щоб зайвого тріпати! Дай Рейзл гет^[9] і котися до свого Вільно. А щоб котитися було зручно, так я тебе змащу, від усієї душі! Будеш гриміти золотими!

Хоть и был наш Янкеле нрава тихого, но тут крикнул, чтобы Залман шёл к такой матери, что приличной публике и не повторишь.

– Да не сковчi ти! Седай! – и силой посадил меламеда на стул.

– Залман, ты можешь нормально говорить?!

– Привык же, Яша. А вот тебе разговор номер два! – Зиновий поднял со стола сидур^[10] и продолжил. – Що это, Яша?

– Это сидур, Зяма! – превратившись в бесстрашного льва, каким его знали в Вильно, ответил Янкеле.

– А що это за сидур?

– «Теилат Ашем»!

– Значит, секты Шнеерсона?! А Шнеерсоны-то с царским правительством спелись!

– А что, нельзя быть хабадником^[11]?

– Можно, Яша, хабадником – можно, контрой – нельзя! Ты его каждый день по три раза читаешь, а то и больше! Так?

– Так! – ответил Янкеле, ожидая, что сейчас произойдёт что-то очень нехорошее.

Залман открыл сидур, дал в руки Якова и ткнул пальцем: «Читай!».

– Мелех а-гадоль, а-гибор, вэ-а-нора…

– Царь великий, могучий и грозный! – радостно перевёл Залман. – А говоришь, не контра! Так что или с деньгами в Вильно, или будем разбираться!

Янкеле оторопел! Что же делать! Разве может он отдать жену первому встречному поцу?! – нет, конечно, нет!

Неизвестно, что там происходило дальше. Только вот, говорят, что Янкеле расстреляли в тот же день, объявив контрреволюционером. А Рейзл совсем скоро стала сначала Громовой, а потом и Розой. «Муж мужем, а жизнь свою и детей беречь надо!», – думала Рейзл. Только вот, соседи стали с ней здороваться не так, как раньше, а намного лучше. Страшно же! Говорят ещё, что Шмуэль-Ицхок после свадьбы матери сбежал в Киев, где стал большим человеком, пока в тридцать седьмом его не укоротили на голову, а любимчик Рейзл – тихий и скромный Менахем, целыми днями молился и был хорошим евреем, как и меламед Янкеле.

 

«И шо ты нам рассказал?! На кой мы занимали наши уши твоей болтовнёй?!» – спросите вы. А я отвечу: «Если где-то занимается революция, переворот или другой хипиш, не надо думать, что ты самый умный и сможешь договориться с государством. Оно, какое бы идиотское не было, но благо своё соблюдет так, что у тебя этого блага не останется и понюхать. Так что, если не можешь возглавить такой бордель, собирай вещички и на паровоз до того места, где тихо, мирно и свободно. Вы, господа, как хотите, лично я считаю, что пора в ту сторону, где заходит солнце. Там-то оно ещё заходит, а здесь, как вижу, зашло!».