И вернутся к людям их имена

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за январь 2023:

 

На чтение потребуется 6 часов 20 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

В одной из карет – женской, ехали две дочери генерала с англичанкой и няней. В другой – мужской, сам генерал и доктор, сопровождавший почтенное семейство. Две кареты ехали чинно – не медленно и не быстро, как положено генеральским, что знали не только ямщики, но и лошади, всего навидавшиеся на своем веку в почтовой государевой службе.

Был душный предгрозовой полдень, потому, несмотря на пыль, окошки карет приоткрыты, и степь обрывки разговоров подслушивала.

– О, вечные вопросы: был ли мальчик, была ли Беатриче, существовал ли Шекспир? Есть вопросы, дорогой генерал, на которые не только не должно, грех ответы искать.

Порыв ветра относит слова, и гаснут они в ковыле. А тем временем в карете сменилась тема.

– Писатель – обязательно графоман, но графоман не обязательно писатель, – и эта не услышанная современниками сентенция становится достоянием степи.

– Все жиды – поэты...

– Может, и так, дорогой доктор, только правительству здесь, на юге, они сегодня очень нужны.

– Сказывают, дорогой генерал, что правительство заключило секретное соглашение с еврейскими купцами, которые за право жить и торговать в Риге обязались финансировать переселение своих единоверцев в Новороссию. Канцелярия опекунства, куда, кстати, и командирован наш поэт, распорядилась пропускать в Новороссию всех желающих, не спрашивая у них паспорта и не задавая вопроса о национальности.

– Истинно так, доктор, и замечу, что эта политика себя оправдала. Смею уверить, что в Мариуполе вы найдете подтверждение этих слов.

Из приоткрытого окна дамской кареты тоже доносятся обрывки фраз, отдельные слова. Правда, вместо вполне ожидаемого разговора о модах, фасонах слышатся имена Байрона, Жуковского.

Впервые завидев море, остановились. Всей гурьбой бросились им любоваться. Мария, младшая, стала с волнами забавляться: волна уходит – она за ней в море, возвращается, настигает – она от нее. Резвится, кружится, танцует шаловливая нимфа. От одной из волн шалунья не увернулась, промочила ноги и вернулась в карету. Ей вслед зазвучало:

 

Как славный конь, узнавший седока,

Играя, пляшут волны подо мною.

Бушуйте, вихри! Мчитесь, облака!

Я рад кипенью, грохоту и вою.^[25]

 

Кареты солидны, степенны. Иное дело – коляска. Та, резвясь, то сильно забирает вперед, совсем пропадая из виду, то тянется позади, отставая – приходится каретам приостанавливаться, поджидая. Часто коляска поджидает дамскую карету, и кто-то из генеральских дочерей пересаживается поболтать с братом и молодым человеком, с которым лишь недавно свели знакомство, но он кажется всем в семействе родным, давнишним, своим. И тогда в коляске в ответ на мужественные английские строки Байрона звучат иные, нежные, женственные, русские.

Молодой человек наружности своеобычной – легок, быстр, черноволос, увертлив: не случайно заслужил прозвище «обезьяна», стремителен в слове и в жесте, то говорит без умолку, напарнику по езде не давая слова сказать, то замолкнет, будто не в силах вымолвить слова, особенно тогда, когда в коляску садится младшая из барышень. Характер у него переменчивый. То весел и жив, то, как сейчас, тих и задумчив.

– Что с тобой, Александр?

Молчит, только морщится. Вспомнилась ему вдруг генеральская похвала: «Похвально. Ваш слог плавен и сладостен». Только как скажешь об этом? Лучше уж промолчать.

В коляске рядом с кучером на облучке – дядька «обезьяны», немолодой степенный Никита, приставленный к нему с детских лет. Он сердит на барина. Тот в который раз писал по своему обычаю в постели и испачкал чернилами ночную рубаху. Испачканные рубахи барин велит выбрасывать, только где напасешься новых? Тем более что и новые не сохранить. Сказывал барин, что в Англии изобрели новые перья – стальные. Может, хоть они не пачкают?

Незадолго до этой поездки он, коллежский секретарь, за двенадцать дней проделал другую дорогу: из Петербурга в Екатеринослав, проехав Псков и Витебск, а затем Чернигов, Нежин, Лубны, Кременчуг, где увидел впервые Днепр. По наплавному мосту перебрался на правый берег Днепра. В Екатеринославе поселился на окраине – в Мандрыковке, носившей имя запорожского казака есаула Андрея Мандрыки, в еврейской беленой крытой соломой хате. Мандрыковка, пусть окраина, но отличалась от центра не сильно: и там каменных строений было мало, в основном, деревянные и глинобитные дома, мазанки, а по не мощеным улочкам вольготно разгуливали свиньи, козы, куры да арестанты из местной тюрьмы в поисках подаяния.

Но что за дело до убожества городского. В конце концов, какой город в России может с Петербургом сравниться? Разве что Париж, так он ведь во Франции!

Екатеринослав – это сады, сады, сады, за которыми степь, бесконечная, бескрайняя степь. А над садами и степью – ночное южное небо, и звезды, звезды, звезды!

Кроме садов и степи – Днепр, в котором молодой человек совсем необычной наружности искупался да слег в лихорадке. Слава Богу, генеральское семейство его здесь отыскало, а доктор на ноги быстро поставил.

Прибыв к месту назначения, молодой человек представил начальству два письма, в одном из них предписывалось адресату-генералу новое место службы, а во втором содержались рекомендации относительно его самого, не по своей воле оставившего северную столицу, которая стала по его собственному выражению, для него душна. «Что ж, раз север душен, поезжай, голубчик, на юг, к морю, в степь, полуденного воздуха глотни да послужи царю-батюшке», – резоны начальства можно было понять. Они всегда логичны. Особливо, если речь идет о Российской, насквозь логичной, снизу и доверху, империи.

А сейчас коляска резво бежит, словно стремясь перегнать надвигающуюся тучу. Бежит вдоль моря: рокот волн, запах водорослей, бескрайняя бирюза. Так звучит и пахнет свобода. Это ее цвет, ее запах.

В коляске – поэт, вчерашний школяр, и гусар, младший сын генерала, который еще мальчишкой воевал с Наполеоном. Оба молоды, красивы, стройны. Мерный ход коляски не способен нагнать на них дремоту. Они порывисто о чем-то беседуют, с молодым задором убеждая друг друга. Перед ними славная, великолепная, долгая поездка. Перед ними славная, великолепная, долгая жизнь.

Пыльная, ухабистая, тряская дорога, пусть длится она, пусть длится вечно с догоняющими коляску каретами, с догоняющим коляску дождем – им нипочем: стихи и гусарские песни разносятся по степи. Но вот догнал дождь, первые капли громко застучали по кожаному верху. Спустили полог, и через минуту коляска превратилась в маленький Ноев ковчег, со всех сторон омываемый водами и раскачиваемый волнами. Казалось, сама степь обратилась в море, огромные волны несут их ковчег, и они, оставшиеся на земле, то падают в бездну, то в небо взмывают.

Все древняя степь слыхала: и рев волов, и разноязыкий гомон, и протяжные чумацкие песни, и воинственные клики половцев. Но полнозвучных стихов, воспевающих дружество, музы и разум, она еще не слыхала.

 

Прими с улыбкою, мой друг,

Свободной музы приношенье:

Тебе я посвятил изгнанной лиры пенье

И вдохновенный свой досуг.

...

Мы в жизни розно шли: в объятиях покоя

Едва, едва расцвел и вслед отца-героя

В поля кровавые, под тучи вражьих стрел,

Младенец избранный, ты гордо полетел.^[26]

 

Не слыхала степь и женских голосов, доносящихся из каретного открытого окошка, что вовсе не спасало обитателей и этого маленького Ноева ковчега от духоты. От нее они спасались разговорами о недавнем знакомом.

– Да, представь себе, он задумал написать роман, и не просто роман, а роман в стихах, и решил назвать его именем главного героя – Евгений Онегин. По-моему, это нечто новое.

– Да не все ли равно, как назвать? Назови хоть горшком, только в печь не сажай.

– Вот новость. С каких пор, моя милая, ты пристрастилась к русским поговоркам? Думаю, здесь уместнее сказать: nomen est omen.

– Ну, далеко не каждое имя что-то предвещает, а такое, как Евгений Онегин, и подавно. В конце концов, это уже было, было, было. Deja vu. Это как Кларисса Гарлов, Тристрам Шенди...

– Ну, да. Или – Жилблаз, Памела или Чайльд Гарольд. Что ж, это будет сатира, подобно Евгению Негодяеву из романа Измайлова, который «Как русский человек, на праздниках гулял, Забыл жену, детей, не только что журнал»?

– Измайлов? Да, именно. Тот, о котором Воейков сказал в «Доме сумасшедших»:

 

Вот Измайлов – автор басен,

Рассуждений, эпиграмм;

Он пищит мне: «Я согласен,

Я писатель не для дам.

Мой предмет: носы с прыщами;

Ходим с музою в трактир

Водку пить, есть лук с сельдями...

Мир квартальных – вот мой мир.

 

– Так это будет сатира?

– Не знаю, да и не думаю, что сам автор знает, что у него получится.

– Онегин – фамилия странная. Ничего не говорящая. Какая-то река в Сибири. Ну и что? Да и вообще таких фамилий вовсе не бывает. Странная выдумка. И почему Онегин, а не, скажем, Волгин или Печорин? Фамилия, вроде бы русская, а вроде и нет.

– А Невский, Донской?

– Это не фамилии, а прозвища. К тому же героев. Не литературных, а подлинных.

– Ну, не знаю. Только, по-моему, ты не справедлива. Да и фамилия Онегин для нашей литературы не нова. В комедии Шаховского «Не любо не слушай, а лгать не мешай» упоминается Онегин. Уж там сказано: «Онегиных есть много».

– Неправда. Я, к примеру, ни одного Онегина в жизни не встречала. Да и много ли, мало ли, а все выдумки. Все пустое. Только бы посмеяться. Он хоть юн и мил, но, боюсь, кончит плохо. Впрочем, как все сочинители.

 

Вечером, возвращаясь домой, Авраам заглянул на почтовую станцию – договориться со смотрителем о рыбе к столу проезжающих. Попили чаю, ударили по рукам, скрепив договор. Ни о каких бумагах не было речи: Авраам торговал и с Петербургом под слово, что уж говорить о своих мариупольских. Выходя со станции, он увидел подъехавший поезд: две кареты, коляска. Из коляски одновременно выпрыгнули два молодых человека. Один направился к карете, а другой – к станции. Дверь кареты открылась, из нее выглянула юная барышня, совсем девочка. Выглянула и прокричала:

– Александр Сергеевич! Вы куда? А обещанное?

Тот, смиренно опустив голову и по-заячьи подняв руки к груди, застыл, шутливо готовясь принять наказание, которое и последовало моментально.

– Глупомотов, Безмозглов, Прыгушкин, Пустяков, Змеяд, Низкопоклонов, Скотинин, Плутов.^[27]

– Вот вам, несносный, вот вам от дяденьки!

Молодой человек, направлявшийся к станции, услышав поношения, в тон услышанному прокричал:

 

О зависть лютая, дщерь ада, крокодил,

Ты в исступлении достоинства караешь,

Слезами, горестью питаешься других,

В безумцах видишь ты прислужников своих

И, просвещенья враг, таланты унижаешь!^[28]

 

 

*   *   *

 

Начав главу с путешествий, закончим ее путешествием – случайного героя, ненароком подвернувшегося главным. Впрочем, случайное не что иное, как выражение закономерного. Можно было выбрать, конечно, кого-нибудь иного, менее заметного. Но только больно уж привлекателен, резв, жив и главное – очень, очень талантлив.

Талант всегда хрупок. Игрушка в руках обстоятельств. А они были весьма туманны. Не до путешествий. А без них образование невозможно счесть завершенным. Путешествие – это и новые земли, и новые люди, языки, разговоры, сплетни, идеи – весь тот сор, из которого пытливый ум выуживает жемчужины опыта, из него в зрелые лета изготовляет ожерелья литературные или политические, музыкальные или еще какие.

Наш случайный стесненный в средствах герой путешествия себе позволить не мог. Тут и пришли на помощь ему обстоятельства: царский гнев, заступничество друзей, вольнолюбцев и царедворцев. Что и позволило довершить образование за казенный счет.

Вслед за Чайльд-Гарольдом в разные, не только теплые края потянулся кто только мог: богатые и не очень, умные и не совсем, принцы крови и даже наследники престола. На всех христианских языках появились многочисленные путешествия. Одни проходили более-менее гладко, как «Письма русского путешественника», иные, как «Из Петербурга в Москву», заканчивались для автора весьма и весьма плачевно.

Но кто остановит стихию? Ну, изымешь печатный станок, но гусиные перья с чернилами не отымешь?

А потому – путешествие, паломничество, дорога и путь.

Как не назови, все одно: хронотоп. Лошадям пожива, да и слово красивое.

 

 

 

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в январе 2023 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: